Детские книги о смерти. Нужны ли детям книги о смерти Дэниел Киз. Таинственная история Билли Миллигана

Для тех, кто уже вынужден учиться принимать потерю, жить с ней:
11. Данилова Анна, «От смерти к жизни». Много религии, но есть и истории, пробивающие насквозь. В том числе история самой Ани. «Ампутация. Год первый» и «Год второй» - первое из прочитанного, где я узнала себя, свои чувства, свои эмоции.
12. Фредерика де Грааф «Разлуки не будет». Книга, пронизанная глубокой уверенностью самой Фредерики, что разлуки действительно не будет, пропитанная любовью.
13. Гинзбург Женевьева, «Вдова вдове». В первые дни единственное, что возможно слышать - это опыт переживших. Сравнение, которое приходит в голову: человек после операции может есть только жидкую овсянку, вкусно ему или невкусно, нравится или нет, это - единственное, что он может есть, и это даст ему силы жить дальше, восстанавливаться.
14. Кейт Бойделл, «Смерть… И как ее пережить». Реальная история реальной женщины. Это именно книга советов. Я такое не очень люблю, потому что считаю советы бессмысленными, у каждого свой путь и своя реакция, горе нельзя пережить по инструкции. В любом случае, в ней есть немало полезного.
15. Ирвин Ялом «Жизнь без страха смерти. Вглядываясь в солнце». Известнейший психотерапевт, я взялась читать эту книгу по рекомендации. Но его метод борьбы со страхом смерти в том, что после смерти ничего нет. Так как меня эта концепция приводит как раз в ужас, дочитать не смогла.

Самые пронзительные, чистые, без советов, поучений и пространных размышлений – это книги о подростках, написанные от первого лица или о них. По крайней мере, это так воспринялось мной.
16. Джоди Пиколт, "Ангел для сестры". История семьи, в которой есть больной раком ребенок. Мама, папа, две дочери и сын. И характер каждого, эмоции каждого раскрываются очень глубоко
17. Алессандро Д"Авения, «Белая, как молоко, красная, как кровь», про подростка, влюбленного в девушку, больную лейкемией
18. Джесси Эндрюс, «Я, Эрл и умирающая девушка». Тоже есть девушка с лейкемией, но главный герой в нее не влюблен, он изначально даже ей не друг, приходит по настоянию мамы.
19. Дженни Даунхэм, «Пока я жива». Главная героиня больна, рассказ, как юная девушка пытается реализовать свои желания, уже понимая, что времени у нее на это совсем мало.
20. Джон Грин, "Виноваты звезды". А тут больны оба подростка, они познакомились на группе поддержки. Очень красивая и грустная история.
21. А.Дж.Беттс, "Зак и Мия". И тоже оба подростка больны, познакомились в больнице.
22. Патрик Несс, «Голос монстра». У 13летнего мальчика умирает мама. Про психологическую защиту, принятие, восприятие очень сложных и тяжелых вещей через образы.
23. Юханна Тидель, «Звезды светят на потолке». У девочки-подростка умирает мама. Тоже про этапы принятия, но с бытовой точки зрения.
24. Э. Шмитт, «Оскар и розовая дама». Умирающий мальчик, который успел за 10 дней прожить целую жизнь.
25. Антонова Ольга, "Исповедь одной матери". Реальная история, фактически дневник. Отчаянная борьба за дочьс глиомой ствола головного мозга.
26. Эстер Грейс Эрл, «Эта звезда никогда не погаснет». Дневник девушки, которая умерла от рака. Не художественная литература, просто дневник подростка. Даже скорее книга памяти.

Истории взрослых. Они разные, от очень цепляющих и заставляющих задуматься до вызывающих раздражение. Жутковато от мысли, что ни здоровый образ жизни, ни деньги, ни медицинское образование, ни самые экзотические методики и технологии все равно не гарантируют выздоровления. Зато большинство – это поразительно – успевают почувствовать себя счастливыми, прийти в гармонию с собой и миром перед уходом.
27. Хитченс Кристофер, «Последние 100 дней». История, написанная от первого лица. Болезнь не сломала превосходное чувство юмора и саркастичность, в некоторые моменты невозможно удержаться от смеха. Последнюю главу писала жена.
28. Зорза Виктор, «Путь к смерти. Жить до конца». Написана отцом 25летней девушки, которая за несколько месяцев умерла от меланомы. Последние свои дни она провела в хосписе, где получила такую поддержку и любовь, которые помогли ей принять случившееся с ней. Именно Виктор Зорза убедил Веру Миллионщикову создать Первый Московский Хоспис.
29. Кен Уилбер. Благодать и стойкость. Очень много рассуждений о жизни в целом, о духовности, медитациях и прочем. Я честно все это пролистывала, читая только относящееся непосредственно к истории.
30. Тициано Терцани. Очень, ооооочень многословный, хотя и харизматичный автор рассказывает, как перепробовал огромное количество методик, объездил полмира, испытывал на себе все прелести традиционной и нетрадиционной медицины.
31. Гарт Каллахан «Записки на салфетках». Если кратко, то книга про любовь. Любовь родителя к своему ребенку.
32. Эрик Сигал "История любви". Просто еще одна история, когда рак стремительно ворвался в жизнь молодой семьи. Эти все истории очень похожи: страхом, смятением, отчаянием, борьбой, принятием. И каждая абсолютно индивидуальна.
33. Павел Вадимов. «Лупетта». Вообще непонятно, причем здесь Лупетта. Ощущение, что тему рака подтянули как остросюжетную, чтобы придать остроту довольно противной истории.
34. Буслов Антон, "Между жизнью и смертью". Очень известная история, про борьбу, сильный характер и веру в лучшее. Про ощущение невероятной помощи и поддержки, что отозвалось очень сильно. Фактически опубликованный блог Антона.
35. Волков Кирилл, "Несерьезная книга об опухоли". И еще одна личная история, рассказанная от первого лица. Когда читаешь опыт конкретного человека, описание лично пережитых эмоций, с комментариями самого близкого человека, который помогал пройти этот путь – лично для меня это способ борьбы с одиночеством
36. Рэй Клуун, «Пока мы рядом». Муж, скажем так, придерживающийся принципов очень открытого брака, остался с умирающей от рака женой, тем самым обретя статус героя и великомученика. У меня осталось очень гадливое ощущение от прочитанного.
37. Пауш Р., «Последняя лекция». Много слов, советов и морали, я такое не люблю и даже подумывала бросить, не осилив и трети, но на удивление увлекло. Жизнеутверждающая книга, помогает понять и принять.
38. Харитонова Светлана, «Про нас. До потери и после». Наша собственная история, моя и мужа. Существенное отличие от других историй отражено в названии: я писала и про болезнь, и про то, как пришлось жить после потери. Большинство историй заканчиваются последним вздохом, и ощущение, что то ли дальше весь мир исчез, то ли судьба тех, кто остался здесь, на фоне трагедии уже не важна. Мир не исчез и судьба важна, мы живем дальше, хотя это и сложно, на первых этапах запредельно.
39. Генри Марш, "Не навреди". Это книга не совсем об онкологии, это книга, написанная врачом-нейрохирургом. Было интересно прочитать мнение «с той стороны хирургического стола».

И немного художественной литературы.
40. Логинов Святослав, «Свет в окошке». Интересный взгляд на загробную жизнь. Читается легко, поначалу концепция у меня вызвала много вопросов, но книга отпечаталась намного глубже, чем я думала, и со временем стало понятно, что лично мне она дала утешение.
41. Мойес Джодо, «Девушка, которую ты покинул». Про сильную женщину, пережившую потерю, которая научилась жить заново, победила свои страхи.
42. Вербер Бернард, «Танатонавты», «Империя Ангелов», «Мы Боги». Читала задолго до случившегося. На мой взгляд, очень жизнеутверждающая версия загробной жизни.
43. Ахерн Сесилия, «P.S. Я люблю тебя». У девушки умер любимый муж, но перед смертью написал ей письма, которые она должна вскрывать в начале каждого месяца.
44. Флегг Фенни, «Рай где-то рядом». Все книги этого автора пропитаны любовью, уверенностью, нежностью, и эта не исключение. Магия букв, когда иногда даже невольно, но становится немного легче.
45. Мартен-Люган Аньес, «Счастливые люди читают книжки и пьют кофе». Как ни странно, практически любовный роман. Погибли муж и ребенок, после года полного погружения в горе, вдова решила изменить свою жизнь и уехать в другой город, выбранный случайным образом.
46. Матесон Ричард, «Куда приводят мечты». Думаю, не нуждается в представлении. Про то, что и в загробном мире существует любовь, борьба и победа.
47. Мюрай Мари-Од. Oh, Boy! Смерть тут не центральный персонаж, книгу сюда включила из-за описания опыта сиротства.
48. Дебби Маккомбер "Магазинчик на Цветочной улице". Тоже очень условно на тему, но одна из главных героинь перенесла рак с рецедивом.
49. Кэрол Рифка Брант, «Скажи волкам, что я дома». Отличная сильная книга – про потерю, про болезнь, про переживание горя, когда твои эмоции «неправильные», про принятие.
50. Солженицын, «Раковый корпус». Не нуждается в аннотации, я думаю. Очень мрачная книга. Но зато с «хеппи-эндом».

На сцену выкатывается гроб

Время от времени мне приходится участвовать в обсуждениях на тему «Культура гибнет» или «До чего мы докатились! Что стали сочинять для детей!». Недавно на одном из семинаров для московских библиотекарей я услышала такую историю. «Моя невестка, - гневно повествовала участница семинара, - повела ребенка в театр. В проверенный, казалось бы, - музыкальный театр Натальи Сац. Так там Чиполлино прямо на глазах у детей живьем посадили в костер - жариться. И он потом ковылял на своих обожженных культяпках! Думаете, на этом ужасы закончились? Во втором отделении на сцену выкатили настоящий гроб. Гроб - в детском спектакле! Это как можно назвать?!»

Слушательница рассчитывала, что я поддержу ее возмущение. Но я решила уточнить некоторые детали. Ведь если по сюжету кого-то из персонажей засовывали в очаг, то вряд ли это был Чиполлино. Скорее всего - Буратино. А если, вдобавок к «приключению с огнем», на сцене появился гроб, то это даже и не Буратино, а Пиноккио. И что тут поделаешь, если этот самый Пиноккио в сказке добрую часть сюжетного времени проводит на кладбище, у могилы Феи с голубыми волосами. Плачет там, раскаивается, очищается душой. И волосы у этой Феи совсем не случайно голубые: это знак ее изначальной причастности к «иному миру», откуда Пиноккио получает разные «сигналы».

Придумали Пиноккио и всю эту историю не сегодня, а в середине XIX века. И русская публика впервые познакомилась с ним в 1906 году, причем на страницах самого что ни на есть детского и морально-нравственного журнала «Задушевное слово». То есть к современным симптомам гибели культуры историю про деревянного мальчика никак нельзя отнести. И если ее сегодня решили инсценировать, то со стороны режиссера это вполне похвальное обращение к нетленной мировой классике.

Да и чем эпизод с появлением гроба на сцене театра Н. Сац отличается от классической постановки «Синей птицы» Метерлинка, где дети вообще бродят среди давно умерших родственников? И спокойно вспоминают, кто когда умер. Причем речь идет не только о бабушке и дедушке, но и о покойных младенцах.

Так может, проблема не в самом спектакле, а в ожиданиях зрителя? И не ребенка, а взрослого? Взрослый по каким-то причинам ждал чего-то другого, хотел чего-то другого, настраивался на другое. Но ведь ему вряд ли не сообщили название спектакля. Однако взрослый не стал «вдаваться в подробности» и выяснять, на основе какого произведения поставлен спектакль. И если он ожидал увидеть триумфальное шествие луковой революции (перепутал кого-то с чем-то), а ему показали довольно мучительный и даже мрачноватый путь обретения «человеческой формы», то это ведь проблема конкретного взрослого (конкретных взрослых), а не современной культуры в целом.

Тема смерти в русской и советской литературе, или Сбой в программе

Надо сказать, что гроб, возле которого предавался раскаянию Пиноккио, был далеко не первым литературным гробом, оказавшимся в круге детского русскоязычного чтения. (Как уже говорилось, сказка Карло Коллоди, переведенная на русский язык, увидела свет в 1906 году). Первым все-таки был «гроб хрустальный в горе печальной», в котором устроил молодую царевну, отравившуюся яблоком, Александр Сергеевич Пушкин. Осмелится ли кто-нибудь бросить камень в этот гроб? Даже учитывая то обстоятельство, что королевич Елисей, по сути, целует труп? Ну, ладно, помягче: мертвую красавицу. Он же не знает, что царевна жива.

Вообще XIX век совсем иначе относился к смерти - в том числе и в произведениях, адресованных детям, - чем советская литература ХХ века. Великие писатели-классики (в первую очередь Лев Толстой) самым внимательным образом исследовали психологию предсмертного состояния отдельного человека, психологическую сторону умирания и отношения к чужой смерти. Причем не только в таких произведениях, как «Смерть Ивана Ильича» или «Три смерти», но и, к примеру, в «азбучной» истории «Лев и собачка», которая с гениальной прямотой сообщает ребенку: «Любовь и смерть всегда вдвоем». Вообще соприкосновение со смертью в классических произведениях XIX века из круга детского чтения оказывается формирующим, «душеобразующим» переживанием. Разве не это главная тема «Гуттаперчивого мальчика»? Или «Детей подземелья»?

Но в той великой литературе тема соприкосновения со смертью и размышления о смерти органично вырастали из христианского мировоззрения. Эта тема не противоречила теме жизни и даже радостной жизни - она ее дополняла и делала более глубокой. Неслучайно «Дети подземелья» заканчиваются описанием «досуга на кладбище»: рассказчик повествует, как они с сестрой ходят на могилу девочки из «подземелья» и предаются там светлым мечтаниям и размышлениям.

Советская детская литература к теме смерти относилась совсем иначе. Она признавала лишь разговор о героической смерти, о смерти «во имя…» (во имя победы пролетарской революции или во имя советского государства). Героическая смерть оказывалась чем-то вроде награды, к которому, парадоксальным образом, следовало даже стремиться - ибо ничего «прекраснее» представить нельзя. Все остальные «виды» смерти (смерть в мирное время и по старости) принадлежали частной человеческой жизни и поэтому считались не достойными разговора. Страх смерти (и любой другой страх) считался низким чувством. Его нельзя было обнаруживать, его нельзя было обсуждать. Его следовало скрывать и подавлять: «Я уколов не боюсь, если надо - уколюсь!» (Наверное, сегодня это звучит более чем двусмысленно, но это ведь цитата. Даже сосчитать не могу, сколько раз слышала эту задорную «юмористическую» песенку в детских передачах по радио.) Над тем, кто боится, следовало смеяться.

Сейчас мы, по-видимому, переживаем «сбой всех программ». С одной стороны, настаиваем на «воцерквлении» детей, с другой - возмущаемся по поводу книжек, которые связаны с темой смерти. И делаем это не по каким-то сложным основаниям, а только потому, что в нашем сознании ребенок и смерть несовместимы. При этом мы странным образом забываем, что главный церковный символ - распятие, изображающее страдальца в момент смерти.

Книга про это

Наверное каждый, кто воспитывает детей, сталкивался с детским вопросом: «А я умру?», с реакцией ребенка на смерть домашнего питомца или каких-то других животных. Мы сталкиваемся с детской растерянностью, приливом страха, непониманием происходящего - и почти никогда не можем найти нужных слов и убедительного объяснения.

Эта ситуация очень точно описана в книге Фрида Амели «А дедушка в костюме?».

У пятилетнего Бруно умирает дедушка, которого мальчик очень любил. Бруно оказывается свидетелем и участником похорон. В силу возраста он еще не может включиться в коллективную скорбь, к тому же все взрослые ведут себя по-разному и не очень «последовательно», с точки зрения ребенка. Смысл обрядовой стороны от него ускользает. Бруно отмечает «странности» в поведении взрослых. Он задает им вопрос: «Куда делся дедушка?» Ответ «умер» ничего не объясняет. А что такое «умер», каждый взрослый объясняет по-своему. Главное, от чего разрывается детское сознание, это от сообщения, что «дедушки больше нет». Маленький мальчик может согласиться лишь с тем, что дедушки нет «тут». Но как он может быть и «в земле», и «на небе» одновременно? Это все настолько не совпадает с привычным мироустройством, что вызывает потрясение. И вся книжка посвящена тому, как ребенок пытается встроить это переживание в свою жизнь, как он с ним сживается и как выстраивает новые отношения с дедушкой - с его образом.

По сути, «А дедушка в костюме» - психологически точный дневник горевания. Горевание - это ведь тоже психологическое состояние, и, как любое состояние, оно изучается и описывается в науке. В первую очередь для того, чтобы можно было помогать людям, переживающим горе. И, как бы странно это ни звучало, у горевания есть свои закономерности. Человек, переживающий горе, проходит разные стадии: неверие в происходящее, попытку его отрицать; острый процесс неприятия, даже с обвинениями умершего («Как ты смел меня оставить?!»), смирение перед случившимся; выработка нового отношения к жизни (приходится отказываться от каких-то привычек, приучаться делать самостоятельно то, что раньше делал вместе с умершим); формирование нового образа ушедшего человека, - и т.д.

В пособиях для практических психологов все это описано, включая возможные действия психологов по отношению к переживающему горе человеку на каждом этапе горевания.

Но в детской художественной литературе подобного опыта не существовало. И книга Амели Фрид - своего рода открытие.

И естественно, эта книга у нас осталась за пределами внимания не только родителей, но и библиотекарей. Точнее, они ее отвергли: «Как смерть может быть единственным содержанием детской книжки?» Что приятного может быть в чтении такого произведения?

Так ведь чтение не всегда должно быть приятным. Чтение - это своего рода эксперимент над собой: сможешь ли ты «общаться» с данным автором? Сможешь ли «поддержать» затеянный им разговор? Поддержать своим вниманием.

Но нет. Гроб на «сцене» противоречит нашему образу счастливого безмятежного детства. Хотя этот образ очень мало соотносится с реальностью и существует исключительно у нас в голове. И тут ничего не поделаешь. Если взрослый сам не дозрел до разговора на эту сложную тему, нельзя принудить его к чтению. Его внутренний протест уничтожит всякий возможный эффект от общения с книгой.

Вопросы и ответы

Между тем, если вопросы и возникают, то касаются они не правомерности темы, а «места и времени»: когда, в каком возрасте и в каких обстоятельствах лучше читать эту книгу ребенку. Почему-то сразу кажется, что читать ее нужно именно вместе с ребенком, читать ему вслух: чтение ребенку вслух - это всегда разделенное переживание. А разделенное - значит переносимое.

Неправильно думать, что подобные книжки читаются «по случаю». Вот когда кто-нибудь у ребенка умрет, тогда и почитаем про смерть.

Все как раз наоборот. Книги, затрагивающие тему смерти, не являются «болеутоляющими». Это все равно что начинать закаливающие процедуры в момент тяжелой болезни. Закаляться надо в здоровом состоянии. А когда ребенок болен, требуется принципиально другое: покой, тепло, отсутствие напряжения, возможность отвлечься. Как рассказывала японская журналистка Кимико Матсуи, дети, пережившие трагедию, связанную с аварией на атомной электростанции Фукусима, если и читали что-то через некоторое время, то фэнтези - такие книги «уводили» от ужасных реалий и настоящих потерь.

Другое дело, если у ребенка возникает вопрос «А я умру?». Но тут тоже не все так просто.

Я думаю, многие из собственного детского опыта помнят, как впервые настигает этот вопрос, как он пронзает всего тебя: это, в некотором смысле, переворот мироощущения.

Когда я (мне кажется, лет в шесть) пришла с этим вопросом к своему отцу, он - как и следовало взрослому его поколения - разразился хохотом. Упал в кресло, накрылся газетой и долго-долго смеялся. А потом, так с собой до конца и не справившись, выдавил: «Да!»

И что же будет? - я всеми силами старалась представить, как это может быть.

Что будет?

Что будет вместо меня? (Ну, и действительно: материя никуда не исчезает и не образуется вновь, а лишь переходит из одного состояния в другое.)

Что будет? Цветочек вырастет.

Вы не представляете, как я успокоилась. Больше того, я испытала чувство, похожее на счастье. Цветочек, в который мне суждено превратиться, устроил меня совершенно. Он самым органичным образом встраивался в картинки мира, в котором из костей зарезанных коровушек произрастали волшебные яблоньки, разрезанного на куски Ивана-царевича можно было склеить живой водой, лягушка оказывалась царевной, - мира, где границы между человеком и остальным живым миром были весьма условными, а предметы и животные обладали способностью превращаться друг в друга. Я осмелюсь утверждать, что любой ребенок, даже если он растет в семье, исповедующей монотеистическую религию, проходит «языческую» стадию тождества с миром - как зародыш проходит стадию существа с жабрами. Об этом, в первую очередь, свидетельствует его отношение к игрушкам и его способность играть.

И на этой стадии, в этом возрасте он не нуждается в последовательно изложенной естественнонаучной теории умирания. Или, иначе, вопросы о смерти, которые задают дети четырех-шести лет, еще не требуют «полного» взрослого ответа. Мне так кажется.

Речь идет не о том, чтобы врать ребенку. Не нужно убеждать его в том, что кошка, которую задавила машина, где-нибудь «там» оживет. Но представление о том, что «материя никуда не исчезает и не появляется вновь, а только переходит из одного состояния в другое», по отношению к маленькому ребенку оказывается душеспасительным.

Поэтому возможность ее адекватного прочтения, подразумевающего понимание, связана не только с вопросом «А я умру?» (который чаще всего возникает у пятилетних детей, но может возникнуть и раньше; развитие - штука сугубо индивидуальная), а еще и с опытом рефлексии. Хотя бы минимальной. С опытом фиксирования своих чувств и мыслей. А это предполагает уже некоторый уровень развитого критического мышления, умения «взглянуть на себя со стороны». Кроме того, здесь очень важнó умение ребенка переводить эмоциональный интерес в познавательную плоскость. Его что-то волнует, тревожит - и он начинает этим «интересоваться». (Некоторые страхи и проблемы, к примеру, побуждают детей интересоваться вымершими чудовищами. Но это не означает, что все они, когда вырастут, станут палеонтологами.)

Способность к рефлексии, умение «опознать» свои чувства и мысли начинает формироваться к началу школьного обучения (собственно, это важнейшие показатели школьной готовности).

Поэтому, видимо, знакомить детей с книгой про мальчика Бруно и его переживания можно после семи-восьми лет. Но эта книжка не утратит своей актуальности и для детей младшего подросткового возраста. Интересно ведь поговорить с ними и про горевание, и про личный опыт.

Тем более что в период раннего пубертата у детей случаются рецидивы, связанные с вопросом «А я умру?».

Окончание следует.

Марина Аромштам

Еще о теме смерти в детских книгах и о книге «А дедушка в костюме » можно прочитать в статье

Смерть — неотъемлемая часть жизни, и любой ребенок рано или поздно узнает о ее существовании. Обычно это происходит тогда, когда малыш впервые в жизни видит мертвую птичку, мышку или другое животное. Бывает и так, что первые знания о смерти он получает при более трагических обстоятельствах, например, когда умирает или погибает член семьи. Вполне ожидаемо, что прозвучит этот, так пугающий взрослых вопрос: А что произошло? Почему бабушка (папа, тетя, кошечка, собачка) лежит неподвижно и не разговаривает?

Даже очень маленькие дети способны отличить живое от неживого и сон от чего-то более пугающего. Обычно родители из страха травмировать детскую психику стремятся обойти тему смерти и начинают говорит ребенку, что «кошечка заболела и ее увезли в больницу». «папа уехал и вернется, когда ты будешь уже совсем большим» и т.п. Но стоит ли давать ложную надежду?

Часто за подобными объяснениями на самом деле прячется стремление пощадить не психику ребенка, а свою собственную. Маленькие дети еще не понимают значения такого понятия как «навсегда», «насовсем», они и смерть считают обратимым процессом, особенно в свете того, как это преподносится в современных мультфильмах и фильмах, где персонажи то ли умирают, то ли переселяются в мир иной и превращаются в забавных призраков. У детей представления о небытии крайне размыты. А вот нам, взрослым, прекрасно осознающим всю тяжесть произошедшего, часто очень и очень трудно говорить о кончине близких людей. И большая трагедия не в том, что ребенку придется сказать о том, что папа никогда не вернется, а в том, чтобы самим еще раз пережить это.

То, насколько травмирующей окажется информация о смерти близкого человека, зависит то, каким тоном вы будете об этом говорить с ребенком, с каким эмоциональным посылом. В таком возрасте детей травмируют не столько слова, сколько то, как мы их говорим. Поэтому, как бы ни горька была для нас смерть близкого, для разговора с ребенком следует набраться сил и спокойствия, чтобы не только сообщить ему о произошедшем, но и проговорить, обсудить это событие, ответить на возникшие вопросы.

Тем не менее, психологи рекомендуют говорить детям правду. Родители должны понимать, какой объем информации и какого качества способен воспринимать их ребенок, и должны выдавать ему те ответы, которые он поймет. Кроме того, маленьким детям обычно трудно четко сформулировать свой вопрос, поэтому надо постараться понять, что именно тревожит малыша — он боится остаться один, или он боится, что мамы и папы тоже скоро не станет, он боится умереть сам или что-то еще. И в таких ситуациях в более выигрышном положении оказываются верующие родители, потому что они могут сказать своему ребенку, что душа их бабушки (папы или другого родственника) улетела на небо к Богу. Эта информация более щадящая, нежели сугубо атеистическая: «Бабушка умерла, и ее больше нет». И главное — тема смерти не должна быть табуированной. Мы избавляемся от страхов, проговаривая их, поэтому и ребенку необходимо проговорить эту тему и получить доступные для его понимания ответы на вопросы.

Маленьким детям еще трудно понять, почему их близкого уносят из дома и закапывают в землю. В их понимании даже мертвые люди нуждаются в пище, свете, общении. Поэтому вполне возможно, вы услышите вопрос: «А когда ее выкопают и принесут обратно?» ребенок может беспокоиться о том, что любимая бабушка оказалась одна под землей и не сможет выбраться оттуда самостоятельно, что ей там будет плохо, темно и страшно. Скорей всего, он задаст этот вопрос не один раз, потому что ему трудно усвоить новое для него понятие «навсегда». Надо спокойно ответить, что умерших не выкапывают, что они остаются на кладбище насовсем, что умершие уже не нуждаются в пище и тепле, не различают света и ночи.

При объяснении явления смерти не стоит вдаваться в богословские подробности о Страшном суде, о том, что души хороших людей идут в Рай, а души плохих — в Ад и прочее. Маленькому ребенку достаточно сказать, что папа стал ангелом и теперь смотрит на него с неба, что ангелы невидимы, с ними нельзя поговорить или обнять их, но их можно почувствовать сердцем. Если ребенок задает вопрос о том, почему умер близкий, то не стоит отвечать в стиле «на все воля Божья», «Бог дал — Бог взял», «так Богу было угодно» — ребенок может начать считать Бога злым существом, причиняющим горе и страдания людям и разлучающим его с любимыми людьми.

Часто возникает вопрос: брать или не брать детей на кладбище на погребение? Однозначно — маленьких нельзя. Возраст, в котором ребенок будет в состоянии пережить гнетущую обстановку погребения, когда и взрослая-то психика не всегда выдерживает, сугубо индивидуален. Вид рыдающих людей, разрытой ямы, гроба, опускаемого в могилу — не для детской психики. Пусть ребенок, если это возможно, простится с усопшим дома.

Иногда взрослые недоумевают — почему ребенок вяло реагирует на смерть близкого человека, не плачет и не скорбит. Так происходит потому, что дети пока еще не в состоянии переживать горе так же, как взрослые. Они не осознают в полной мере трагедии произошедшего и, если и переживают, то внутри и по-другому. Их переживания могут выражаться в том, что малыш будет часто заговаривать о усопшем, вспоминать, как они общались, вместе проводили время. Эти разговоры надо поддерживать, так ребенок избавляется от беспокойства и переживаний. В то же время, если вы заметили, что после смерти близкого человека у малыша появилась привычка грызть ногти, сосать палец, он начал мочиться в постель, стал более раздражительным и плаксивым — значит, его переживания намного глубже, чем вам может показаться, он не в состоянии справиться с ними, необходимо обращаться к психологу.

Помогают справиться с горем поминальные ритуалы, принятые у верующих людей. Вместе с ребенком сходить на кладбище и положить букетик цветов на могилу — бабушке будет приятно. Вместе с ним пойти в храм и поставить свечку на канун, прочитать простенькую молитву. Можно достать альбом с фотографиями и рассказать малышу о том, какими хорошими были бабушка или дедушка, вспомнить приятные эпизоды из жизни, связанные с ними. Мысль о том, что покинув землю, умерший не исчез окончательно, что таким образом с ним мы можем поддержать хотя бы такую связь, действует успокаивающе и дает нам надежду в том, что жизнь продолжается и после смерти.

Азбука воспитания

Вот вчера я в кои-то веки включила телевизор и увидела передачу про детские книги. Тема была как раз о детских книгах про смерть. Авторы программы рекомендуют читать такие книги вместе с ребенком, объясняя ему смысл написаного. Порекомендовали несколько для разных возрастных категорий.

Ниже урывки из книги "Самые добрые в мире" Ульфа Нильсона, иллюстрации Эвы Эриксон.

История начинается с того, что в один из дней девочка Эстер находит на подоконнике мертвого шмеля и решает его похоронить. Помогают Эстер Друг (от лица которго идет рассказ) и ее младший брат Пютте. Так как Пютте очень мал, старшие ребята объясняют ему что такое смерть

После похорон шмеля девочка решает, что ребята должны хоронить в лесу всех умерших животных, птиц, насекомых...

Похоронив за время повествования много зверушек, Эстер приходит к выводу:

В конце книги описывается церемония погребения дрозда по имени Маленький Папа (дети всем зверушкам давали имена)

Мария Порядина об этой книге так:

Дети вовсе и не думают профанировать сакральное - издеваться над священными обрядами, насмехаться над горем человеческой потери, пародировать торжественный чин погребения. Они просто берут смерть в игру - так же естественно, как берут в игру всё остальное: приготовление обеда, свадьбу, покупку яблок в магазине. Они играют в похороны так же всерьёз, как играют "в гости" или "в дочки-матери" - и ни один взрослый, если он разумен, не стал бы ругать детей за такую игру.

Если взрослый разумен - это уточнение необходимо. Разумный человек, прочитав книжку, увидит, что в ней нет ничего опасного и пугающего. Для детей она жизненна, а для взрослых - надо признаться - ужасно смешна.

Но человека не слишком разумного книга может шокировать: слишком много покойников…

Всё-таки шведские педагоги - и шведские дети - более свободны. Они не боятся "запретных" тем и "необычных" поступков: просто не заостряют на них своё внимание.

Нашим бы детям - здесь, в России - досталось бы под первое число: и за то, что "трогают всякую гадость", и за то, что взяли без спроса чемодан и плед, и за сам процесс - за то, что играют во что-то непривычное, то есть - с точки зрения взрослого-перестраховщика - неприличное.

А для шведов - всё нормально.

Не случайно шведский Фонд Астрид Линдгрен возит по миру выставку "Я имею право на игру". Не случайно и сама Линдгрен утверждала, что играть можно всегда и во всё. "Как мы только не заигрывались насмерть!" - удивлялась она, уже немолодая, вспоминая своё вольное детство в окрестностях хутора Нэс. Всё было игрой - и всё стало жизнью, которая продолжается.

Издатели предназначают книгу для семейного чтения, и это правильно, потому что "Самые добрые в мире" - вещь вполне двуадресная. Дети понимают её как обыкновенную повесть из жизни сверстников, абсолютно традиционную; взрослым же в этой истории чудится некоторый привкус "драматургии абсурда", который переводит простенький сюжет в область «вечных вопросов» о месте и предназначении человека в бытии.

Книга получилась очень жизнеутверждающая: ведь дети в ней буквально играют со смертью ! А раз смерть может стать игрой, то она не страшна. То есть, как всякую другую игру, её можно отложить на неопределённый срок. И жить долго и счастливо.