Леонид соков линии судьбы в чем аллегория. Выставка "Леонид Соков. Незабываемые встречи". Вы всегда работаете с мифом, и ваш метод - это ироническая деконструкция привычных символов, знаков, клише
— Вы часто бываете в Москве?
— Когда дела есть, то раз-два в год. Но персональной выставки у меня в России не было — даже в галереях. А это ретроспектива. Мне 70 лет, в таком возрасте уже есть потребность внутренне отчитаться перед культурой, из которой вышел — перед русско-советской культурой.
— Большинство ваших сюжетов связано с идеологией и мифологией. Вот ваш любимый персонаж — медведь. Как он вам в современном виде?
— У вашей партии власти на логотипе тоже медведь — стилизованный, хорошо нарисованный, но все же это тотем. Каждое время требует нового медведя.
— Не обидно, что он перешел на сторону зла?
— Ну это уже эстетическая оценка, а для меня важна мифологическая. Это как журнал Time однажды выбрал человеком года бин Ладена — действительно самого популярного в том году человека. Миф может быть любым — плохим, хорошим. А вот зло и добро — это понятия эстетические. При Сталине когда жили, большинство считало, что Сталин — это добро великое. Сама идея мифа вне эстетических категорий.
— Вы, живя в Америке, не испытываете недостатка в мифах?
— Дело в том, как на мир смотреть. Вот эпоха Гоголя не то чтобы была мифическая, но он, как русский Гомер, создал типажей вроде Ноздрева или Коробочки. Он мыслил мифологически. Я живу в Америке, но я не ограничен территорией — мне все равно, хоть Огненная Земля. Потому что у меня была уже сложившаяся культура: я уехал, когда мне было 36. И мне постоянно приходилось задумываться над вопросом, что такое русский художник, живущий вне русской культуры? Если разобраться, сколько процентов нашей культуры было сделано здесь, а сколько за границей? «Явление Христа народу» было известно где сделано, «Мертвые души» тоже известно, «Воскресение» Толстой в Германии написал, про все романы Тургенева я уж не говорю. Когда я уезжал, я боялся всякой ностальгии. Был такой писатель Зайцев, он написал статью о том, что при отце Петра Первого отослали 16 недорослей за границу учиться с тем, чтобы все они возвратились потом. Из них ни один не возвратился. И Зайцев этот говорит, что с этого момента и началась русская интеллигенция, — интересный вопрос, если серьезно думать об этом.
— Вот еще о мифологии — наш новый министр культуры известен тем, что сочинил серию книг, где развенчивает нелестные мифы о русском народе.
— То есть хочет отменить все отрицательные мифы? Ну что сказать, глупость очередная. Русская культура очень интересна, но здесь много всяких некрасивых проявлений — хамство, например, невероятно распространено. Русские — пассионарная нация, но это не значит, что у них нет недостатков. А вообще, нет точного определения мифа, непонятно, что это такое, как он образуется. Можно идти к нему путем его разрушения, путем иронии. Если проиронизировать миф о Сталине, можно о нем больше понять, а можно, наоборот, защищать миф. Не думаю, что Сталин сознательно создал самый большой миф на 1/6 части света. Мэрилин Монро тоже делала все бессознательно, а получился миф. Это ведь не очень-то красивая женщина, достаточно обычная.
— И что происходит, когда два мифа этих встречаются, как в вашей работе?
— Ну, это взгляд русского художника. Интересный эффект, когда два несопоставимых мифа сталкиваются. Представьте, что через 100 лет никто даже не будет знать, что Сталин и Мэрилин в жизни никогда не встречались, только на картине.
— Вы, когда приехали в Америку, сравнивали себя с классиком поп-арта Ольденбургом?
— Я когда в СССР еще жил, то очень увлекался, конечно, всеми этими поп-артистами, знал их по журналам. Но я тогда уже был не дурак и не подражал слепо. Я понимал, что, когда живешь в Москве, у тебя должна быть другая культура и другая форма. Поп-арт повлиял на все мое поколение художников — но все его понимали по-своему. Нельзя делать в России работы, подобные Ольденбургу, хотя соблазнительно. Это как недавно еще все критики и искусствоведы увлекались новыми французскими философами — и каждая статья начиналась с цитаты из Деррида или Лакана. Потом это прошло, слава богу. Но зато появились такие художники — смотришь, и непонятно — то ли это русский, то ли австриец. Выглядят совершенно одинаково. Глобализация это приветствует, но я думаю, что это плохо.
«Непонятно, почему концептуализм у нас тянется много лет, как сопля, — на Западе он никого не интересует»
— Понятно, что у вас и у Ольденбурга похожие методы, но совершенно разная культура и пластика. А что вы почувствовали, когда переехали жить в мир Ольденбурга?
— Я понимал, что ту культуру, которая у меня есть, я не могу сменить, как одежду, — плохая она или хорошая, мне она нравилась. Я понимал, что не смогу быть ни Ольденбургом, ни Джаспером Джонсом, ни Уорхолом — но я могу посмотреть своим взглядом на американские вещи, и своим акцентом я могу заинтересовать американцев. Несколько художников-эмигрантов, которые настаивали на своей русско-советской культуре, и сделали соцарт — который, я так думаю, произошел в Америке. Героический соцарт — это не критика социалистических идей, как многие считают, а разрушение соцреализма. И это совпадало с другими постмодернистскими движениями — с арте-повера, с немецким неоэкспрессионизмом и с другими — они тоже ориентировались на свое прошлое. У немцев был экспрессионизм, у итальянцев — футуризм, а у русских был соцреализм. Как угодно, но за сто лет в России было два оригинальных движения — супрематизм и соцарт. Все остальное — привнесенное.
— То есть вы не согласны с популярной идеей, что соцарт — часть концептуализма?
— Да, это выдумка искусствоведов, Гройса и других. Это притянуто за уши. Посмотрите трезвым взглядом: концептуалисты — это последователи западных движений. Я для себя знаю, почему в 70-х концептуализм был интересен и расцветал. Но сейчас? Вот приходит человек, смотрит на работу, ничего не понимает, а сказать об этом боится. И на этом строится мнение, что художник хороший, — все просто боятся сказать, что им не нравится.
— То есть вы думаете, что «Коллективные действия», например, не могут нравиться людям?
— Ну, не знаю. Просто непонятно, почему концептуализм у нас, у русских, тянется много лет, как сопля, — на Западе он никого не интересует.
— Я хотела спросить насчет Ленина и Джакометти. Я когда узнала, что эта работа середины 80-х, очень удивилась — мне казалось, она более ранняя. Но фактически для вас Ленин и Джакометти — они раньше гораздо встретились?
— Знаете, у меня такого плана работ много. Вообще очень интересно: когда на определенном участке времени есть много идей — какие-то осуществляются, какие-то не осуществляется. И вот если это совпадает хорошо — время, реакция зрителя и когда вовремя выставлена на правильной выставке, — получается хорошая скульптура. «Ленину и Джакометти» очень повезло — она во время перестройки была сделана. И это многоплановая для понимания скульптура. Первое — это встреча модернизма и соцреализма, второе — это встреча крепкого буржуа, Ленина, и тощего совсем, голодающего Поволжья какого-то — идущего человека Джакометти.
— А сколько копий этой работы существует?
— Много, вы знаете. Первую я сделал в 1987-м, тогда Ленина я сам слепил. Для второй, в 1989-м, я уже нашел такого реди- мейд Ленина в 50 см высотой. Этот Ленин был как слепок эпохи — я его на рынке нашел. Я умею, конечно, лепить, но с такой любовью слепить я бы не смог. Позже уже мне по просьбе коллекционеров пришлось сделать большого Ленина — метр шестьдесят. И вот этим летом я по требованию трудящихся тоже сделал шесть копий, как в Италии принято, по два метра двадцать пять сантиметров высотой.
— Они все больше становятся?
— Такие требования публики — ну просит человек два двадцать пять, чтобы хорошо в саду смотрелось.
— Вас это не раздражает?
— А что значит раздражает — знаете, сколько «Поцелуев» Родена существует?
— Ну да, как известно, подлинность модернизма — это миф.
— Да-да, миф. Копия живописи требует руки — Тициан написал шесть штук Магдален, притом, по-моему, последняя — самая лучшая. А в скульптуре просто есть форма, с которой делают отливки.
— Может, лучший Ленин и Джакометти еще впереди?
— Да. Ленина я всегда оставляю таким, какой он есть, а Джакометти все время приходится переливать — он очень тонкий скульптор. Кроме законов этрусской или кельтской скульптуры, которые он изучал в Лувре, есть на его работах еще отпечаток личности — он не любил заканчивать, такой уж был человек. Незаконченность — хороший прием, но повторить его очень сложно, я же не могу до конца войти в роль Джакометти. Поэтому даже в копиях мне приходится его подправлять в литейной — и все равно не как у Джакометти получается.
Следующая серия в документальном сериале «Художник говорит» (после первой, в которой диалог произошел с Эриком Булатовым) посвящена Леониду Сокову (1941-2018).
Соков - одна из самых популярных фигур в мире соц-арта. Его работы находятся во многих государственных и частных музеях Европы и Америки. А в Московском музее современного искусства (2012) и в Новой Третьяковской галерее (2016) прошли его персональные выставки.
Родом из небольшого села в Тверской области, спустя десятилетние Соков вместе с семьей перебирается в Москву. Художественное образование Леонид Петрович получил в МСХШ (к слову, как и Эрик Булатов). Далее проучился в Строгановском училище, закончил её в 1969 году. В 1979 году он принимает решение выехать из страны. С этого времени его домом становится Нью-Йорк.
Перемещаясь по залам Третьяковской галереи на Крымском Валу, во время своей выставки «Незабываемые встречи», художник размышляет об образах в своих скульптурах, об эмиграции, о своей кураторской деятельности (он провел квартирную выставку, на которой были представлены помимо его работ, работы Юликова, Шелковского, Чуйкова). Ради переосмысления зрителем его искусства и искусства других мастеров ХХ века (таких как Татлин, Малевич и др.) художник решил вклинить свои работы в залы постоянной экспозиции.
Первое, что интересовало Леонида Сокова - откуда пошла русская скульптура. Ответ на этот вопрос он стал искать в скульптуре севера Сибири. Шаман делал огненные доски, копья, блёсна. Он был знахарем, лекарем, предсказателем погоды, лидером племени. Леониду хотелось быть не просто скульптором, он хотел уподобиться этим шаманам - в конечном итоге быть не просто скульптором-лепилой, который выражает свои идеи через пластику. Понимая, что он не может восстановить контекст шаманизма, для себя он хотел выяснить каким образом такой эффект производят работы, сделанные шаманом.
Для художника вопрос культуры очень важен. Многие произведения, родившиеся у художника уже после отъезда из СССР в 1979 году и жизни в Америке, стали его ответом на мучающий многие поколения вопрос о самобытности русского и советского искусства и его месте в мировой культуре.
Художник особенно тепло отзывается о художественной школе, которая заложила в нем основы. После МСХШ он сам пробовал разбирать поразившие его произведения искусства. А в 1969 году (в то время, когда он окончил Строгановку) у Сокова произошел, по его словам, момент освобождения от академизма.
В своем творчестве он испытывал влияние Джакометти и Матисса (последние скульпторы, которые оперировали классическими понятиями пространства, формы). Когда он начинает работу, он не имеет ни малейшего понятия как она будет выглядеть в конце. Происходит «разговор с определенной ситуацией».
Быть нереализованным для художника это наблюдать как умираешь ничего не сделав. Художник сам решает эту проблему. И так получается, что-либо ты уезжаешь, либо происходит такая ситуация, что
1) Невозможно было выставлять те вещи, которые производишь;
2) Невозможно их производить и продавать.
Он мог остаться и работать как художник-анималист, но решил не терзать себя и выехал из страны.
«Ленин — Джакометти (Встреча двух скульптур)». 2005 год, авторский повтор работы 1989 года. Бронза, 160,5 × 122,5 × 68 см
Используя отливку 1942 года, он слепил фигуру Ленина с нее. По идее скульптора, происходит встреча соцреализма (Ленин) с модернизмом (Джакометти) - двух практически параллельных, но таких противоположных течений. Одна из трактовок - встреча упитанного буржуазного Ленина с голодающим Поволжье. В итоге, получается много слоев восприятия - каждый человек привносит свой миф и свое понимание.
Еще 1 из необычайно популярных работ Леонида Сокова - «Сталин и Монро». Для художника ключевой оказалась идея соединение двух мифологических фигур ХХ века. Сталина, как самой мифологической фигуры в СССР и Мерлин - Америки. Две личности, встреча которых никогда не была возможной, представляют для Сокова каждая сама по себе конструкцию успеха. Он сделал их такими, чтобы каждый зритель трактовал их образы как хочет.
Третьяковская галерея продолжает знакомить зрителей с творчеством крупных современных художников второй половины ХХ — начала ХХI века. На Крымском валу открылась выставка одного из лидеров соц-арта, скульптора Леонида Петровича Сокова (род. 1941). Отличительным свойством работ художника является ироническая игра цитат, символов и аллегорий.
Текущая выставка принципиально отличается от традиционного монографического показа. Произведения мастера рассредоточены по постоянной экспозиции "Искусство ХХ века" — от залов раннего авангарда до социалистического реализма 1940-1950-х годов, привнося в эти пространства иронию постмодернизма. Соков выступает гидом, комментатором и интерпретатором коллекции Третьяковской галереи, указывая на близких ему художников, акцентируя наиболее важные произведения, направления и периоды.
По словам Сокова, спецпроект "Незабываемые встречи", не претендует на активное "вторжение" или "интервенцию" его работ в экспозицию Галереи. Скорее, это попытка скульптора "смешаться" с теми, кто на него влиял, кого он любит. Это и лидеры русского авангарда — Михаил Ларионов, Владимир Татлин, Казимир Малевич, и учитель его учителей — Александр Матвеев. Специально для настоящего показа кураторы извлекли из запасников музея редко экспонируемые работы особо значимых для Сокова скульпторов — Василия Ватагина, Александра Матвеева, Дмитрия Цаплина — и дополнили ими постоянную экспозицию.
Представляя зрителю своих любимых художников, Соков показывает, как в диалоге с ними, в подражание им или в противопоставлении создавались его собственные произведения — от анималистики и женских ню 1960-х годов до иронических объектов и инсталляций 1990-2010-х. В зале с картиной Василия Ефанова "Незабываемая встреча" (1936-1937), полотном Александра Герасимова "И.В.Сталин и К.Е.Ворошилов в Кремле" (1938) и другими большеформатными произведениями социалистического реализма размещена работа Сокова "Встреча двух скульптур. Ленин и Джакометти" (1994) — одно из знаковых работ соц-арта. Здесь же представлена инсталляция: Сталин "выступает" перед модернистской скульптурой — миниатюрными репликами самых известных произведений западных мастеров ХХ века. Диалог диаметрально противоположных смысловых и пластических систем обнажает основной метод Сокова — ироническую и абсурдистскую деконструкцию привычных символов, знаков, клише.
В рамках спецпроекта во внутреннем дворе Третьяковской галереи на Крымском Валу размещен один из самых парадоксальных объектов Сокова — воспроизведенный в натуральную величину грузовик с супрематическим гробом Малевича в кузове и "Черным квадратом" на капоте. Cделанный из дерева грузовик напоминает гигантскую детскую игрушку, созданную в традициях русских резных промыслов. В соединении интереса к авангарду и народной традиции, архаике, примитиву состоит важнейшая особенность творческого метода Сокова.
Стремясь понять характер народного сознания и юмора, Соков обнаружил своих предшественников среди художников русского авангарда, черпавших энергию и пластические идеи в "низовой" ярмарочной культурной традиции. Поэтому не случайно спецпроект начинается с объектов Сокова в залах Михаила Ларионова, одного из главных новаторов отечественной художественной сцены начала прошлого века. Образами крушения утопических идей и планов первого русского авангарда стали соковские иронические объекты-гибриды: танковая башня, приделанная к супрематическому чайнику Малевича, ворона в "Летатлине", табуретка, водруженная над архитектоном.
Важнейший персонаж Сокова — медведь, один из самых узнаваемых символов России, занял место идеальной человеческой фигуры в знаменитом "Витрувианском человеке" Леонардо да Винчи. Этот "Витрувианский медведь" стал эмблемой проекта.
Помимо работ из собрания Галереи в состав спецпроекта также включены важные для раскрытия темы произведения из частных коллекций Дмитрия Волкова, Шалвы Бреуса, Екатерины и Владимира Семенихиных, Владимира Антоничука, Симоны и Вячеслава Сохранских.
Правительство Москвы
Департамент культуры города Москвы
Российская академия художеств
Московский музей современного искусства
представляют
Леонид Соков
Угол зрения
|
Встреча двух скульптур, 1994  Микки Маус с серпом и молотом, 2010  Два профиля, 1989  Угол зрения, 1976 |
Куратор выставки: Андрей Ерофеев
Ретроспектива творчества известнейшего мастера российского соц-арта Леонида Сокова впервые в России наиболее полно представит работы художника с 1970-х годов и до настоящего времени. Экспозиция будет состоять из 9 разделов, отражающих основные этапы творчества автора, и включит в себя более 120 работ.
Имя Сокова теснейшим образом связано с зарождением и развитием стиля соц-арта, который с 1970-х годов и вплоть до сегодняшнего дня служит источником вдохновения для многих российских художников. Стратегии неофициального искусства, объединенные неприятием эстетических парадигм академизма и социалистического реализма, предполагали критическое осмысление как официозных догматов, так и образа мысли обычного советского человека. Соц-артисты, отчасти солидарные с этими установками, реализовали их в создании пародийных культурных артефактов, которые в силу простоты, нарочитой грубости, открытого эклектизма своей эстетики долгое время не считались искусством даже в кругу модернистов. Соц-арт стремился стать альтернативой не только социалистическому реализму, но и классическому модернизму, его продолжениям в свободном «подпольном» российском искусстве 1960-х годов. Работы Сокова наглядно демонстрируют характерные черты и приемы этого второго авангарда, который почти одновременно возник в разных центрах современной культуры по всему миру и получил наименование «постмодернизм».
Как типичный постмодернист Леонид Соков скрещивает в своих работах не только производные современной цивилизации — бытовые вещи, сакральные символы, знаки власти, образы масс-медиа — но и элементы классического мирового искусства, фольклорные мотивы, артефакты языческих культов.
Визитной карточкой соц-арта стали знаменитые соковские скульптурные диалоги знаков. Соков свел «тет-а-тет» различные образы советской и западной цивилизаций. Встреча в едином произведении Мэрлин Монро со Сталиным, «шагающего человека» Джакометти с памятником Ленина, народной игрушки с имперской эмблемой, проявили геополитический конфликт культур ХХ века, расколотое сознание и «двоемыслие» современного человека к какой бы политической системе он ни принадлежал.
Сакральные вещи — образы вождей, геральдические символы государства, шедевры прошлого искусства — преподносятся Соковым под таким углом зрения, что публика непроизвольно хохочет. Смеховой ракурс позволяет зрителю видеть мир в неожиданном измерении и на время освободиться от реакций раболепства перед авторитетами и культами. Соковское искусство возносит игровой народный нигилизм, проявляющийся в анекдотах, игрушках и лубках, в статус отечественной культурной традиции.
Составляющие настоящую выставку произведения Сокова привезены из государственных и частных коллекций США, Европы и России, включая такие собрания, как The Freedman Gallery, The Jane Voorhees Zimmerli Art Museum, Galleria Mazzoli, Государственной Третьяковской Галереи, Культурного Фонда «Екатерина» и другие, а также работы из мастерской художника. Наряду со скульптурными работами Леонида Сокова в экспозицию включена и малоизвестная российскому зрителю живопись мастера.
К выставке будет выпущен каталог, широко представляющий творчество Леонида Сокова. Авторами статей выступили теоретик искусства Борис Гройс, искусствоведы Андрей Ерофеев, Юлия Туловски из Zimmerli Art Museum, Глеб Напреенко, а также сам художник.
Скульптор Леонид Соков (я говорю — скульптор, хотя то, что он делает вот уже добрых четыре десятка лет, скорей не скульптуры, а объекты, при создании которых используются и скульптурные пластические моменты) относится к третьему поколению мастеров неофициального русского искусства. Неважно, что когда-то он был членом Союза художников. Неважно в том смысле, что неофициальное искусство в основном создавали художники-нонконформисты, ни в какие «творческие» союзы не входившие. Но в рядах членов официального Союза художников были и живописцы, и скульпторы, которые, зарабатывая на жизнь в этом Союзе, в то же время работали для себя, «в стол», как говорят писатели, писали картины и делали скульптуры, за редким исключением никогда на официальные выставки не попадавшие. Эта часть творчества членов Союза художников СССР, то есть их свободное творчество, не связанное с догматами социалистического реализма, в полном смысле слова относится к неофициальному русскому искусству.
Соков в 1961 году окончил Московскую среднюю художественную школу, а в 1969-м — Московское высшее художественно-промышленное училище. Уже начиная со второго курса училища он занимается у себя в мастерской-подвале разрешением классических формальных задач, отливая свои скульптуры из свинца. Его привлекали тогда произведения Бранкузи и Джиакометти. Соковские работы того периода и по исполнению, и по содержанию напоминали творчество этих известных мастеров. Позже, но еще в ученические годы, он прошел через увлечение Пикассо, Марино Марини и некоторыми другими классиками современного искусства. В то время, как, впрочем, и сейчас, Сокова очень занимал сам материал, с которым он работал, качество этого материала, его обработка.
«Художественное литейное дело, — говорит Соков, — находится в России в плачевном состоянии. Непосредственно художник в отливке своих работ участия не принимает. А мне хотелось самому заняться этим. Я лепил фигуры из воска и отливал маленькие свинцовые фигурки. Таким образом, я осуществлял всю работу, весь художественный процесс самостоятельно до конца».
Примерно тогда же и с той же целью он соорудил под Москвой кузницу, где ковал скульптуры из металла. На окраинах Москвы сколько угодно всяких полуржавых железок, Соков их собирал и использовал в работе, создавая абстрактные скульптуры, так сказать, композиции в пространстве. Этот процесс очень его увлекал. Ведь раскаленный красный металл подобен пластилину. Ему с помощью молотка можно придать любую форму.
Но все это время Соков считает периодом ученичества, а отсчет собственного оригинального творчества он ведет с начала 70-х годов. По форме то, что скульптор делал тогда, представляло собой поп-арт, но это был не механически перенесенный на русскую почву американский поп-арт, Сокову знакомый и определенное влияние на него оказавший, а поп-арт, который корнями своими уходил в русское народное творчество, всегда привлекавшее Сокова своей оригинальностью, нешаблонностью, яркостью. «Вот, например, русские детские игрушки, — говорит он, — или сказки прошли через столетия и до сих пор увлекают человека, в то время как многие направления и художественные школы канули в небытие. Чем это объяснить? Говорят, что, мол, сказки сильны моралью, и поэтому их читают детям. Но во многих сказках никакой морали не существует. В них просто есть какие-то мотивы, затрагивающие чувства русского человека. И вообще русский поп-арт, а основу его заложили еще в 60-е годы Михаил Рогинский, Илья Кабаков, Оскар Рабин, не столь формален, как американский. Берут американцы, скажем, консервную банку и делают ее огромных размеров, уже лишь этим размером влияя на зрителя. В русском же поп-арте заложено много всяких идей: и социальных, и философских, и сарказм, и ирония, то есть в русском поп-арте, в лучших его образцах, всегда присутствует и значительное содержание, как в сериях рисунков Кабакова, как в картине «Паспорт» Рабина, например.
У Леонида Сокова начала и середины 70-х годов — фольклорный поп-арт. «Его произведения, — как отметил скульптор Игорь Шелковский, — сродни произведениям народного творчества. Тот же блеск фантазии, ту же яркость, неожиданность и остроумную конструктивность в построении вещи можно встретить в крестьянской игрушке, в ярмарочном балаганном аттракционе».
Вот характерные работы Сокова того периода. Одна из них называется «Клубок с иглой». Соков взял деревяшку, имитируя клубок, обмотал ее веревками и воткнул в клубок полутораметровую кованую иглу. Получился огромный клубок с огромной иглой. Однако тут дело не просто в размере. Тут и мысль есть. Ведь и клубок и иголка — фольклорные понятия. В скольких русских сказках они присутствуют! Помните, катится, разматывается клубок, показывая герою дорогу. А помните прекрасную принцессу, которая, уколовшись иголкой, как и предсказывала злая волшебница, превратилась в «Спящую красавицу». На такой же народной основе создал Соков и другую работу — «Сердце», грубо сбитое, как забор, из окрашенных в красное реек и пронзенное пластмассовой стрелкой указателя уличного перехода, такие в Москве повсюду. Прием поп-арта? Конечно. Но характерный для русского поп-арта.
Сердце, пронзенное стрелой,— вечная тема. Это сердце и в старых интимных альбомах со стихами. И на стене подмосковных бараков 40—50-х годов. И на школьных партах, да еще и с именами — надо же подразнить влюбленного друга (подругу).
Примерно тогда же, может быть, чуть-чуть позже, Соков создал серию «Руки». Запястья этих рук были сделаны в форме дверных петель, то есть таким вот образом выражалась идея движения. И между прочим, рука — тоже символ, не фольклорный, но тем не менее многозначащий. Вспомним пещерные фрески Альтамиры в Испании. Там бизоны изображены, а на них, как магические знаки, отпечатки рук охотников. Видимо, они рисовали бизонов и, призывая удачу, отпечатывали на них свои руки, то есть как бы заранее овладевали животными. А в средневековом искусстве — руки благословляющие. А в жизни — руки, простертые с мольбой, с отчаянием, руки, воздетые в гневе, руки, просящие подаяния, и руки, простертые вперед, неведомо куда зовущие.
И есть у Леонида Сокова работа «Голосующие». Много поднятых вверх рук. Но это уже вторая половина 70-х годов, когда Соков пришел к социальной тематике. «Не потому, что я какой-то оппозиционер, диссидент, — говорит он. — Но в России кто может обойти социальные мотивы? Как бы художник ни хотел скрыться в своем подвале и заниматься чистым искусством, ему, если он честный творец, от социальных тем никуда не деться. Мне даже противно было этим заниматься, но и уйти от этого я не мог. Я словно выблевывал из себя то, что все повседневно ощущали, то, что нас окружало».
К тому времени Соков уже окончательно нашел себя, свой язык. Но в работах на социальную тематику он обогатил его. В социальной серии произошел синтез поп-арта с искусством соц-арта, созданного художниками-сверстниками Сокова Виталием Комаром и Александром Меламидом. Ирония и сарказм становятся обязательными компонентами соковского творчества этого периода. Характерный пример — его объект «Проект очков для каждого советского человека».
Вспомним русский авангард начала 20-х годов. В те времена создавались проекты: проект росписи ГУМа, проект украшения праздничной площади, проект того и сего. Соков оттолкнулся от этого. Его «Очки для каждого советского человека» сделаны подчеркнуто грубо из дерева — надевая их, ничего, кроме неприятных ощущений, естественно, не испытаешь. А вместо стекол в очки вставлены красные звезды. Через них и положено советскому человеку глядеть на мир. В начале 20-х годов, годов революционного подъема, такой проект находился бы в русле всех прочих. Все творили проекты светлого будущего. И верили в него. Но сейчас-то от этой веры ничего не осталось. Поэтому сознательно перенесенная Соковым в 70-е годы идея годов 20-х звучит столь иронично и выглядит столь кощунственно, с точки зрения, конечно, властей предержащих. И работа эта заставляет опять же думать и сопоставлять. А Соков как раз и хочет заставить зрителя думать.
Типична в этом плане его работа «Рубашка», сделанная из деревянных планок, все, как положено, с пуговицами, но вдумайтесь: рубашка-то деревянная, и вспомните выражение «сшить деревянный бушлат». Смертью оно пахнет. А со смертью у каждого связано много мыслей, представлений, воспоминаний. И действительно, получилось, что воспринимали эту рубашку зрители по-разному, к чему и стремился Соков. Одна старушка, увидев ее на выставке в мастерской скульптора, сказала даже, что ей это напоминает вьетнамскую войну, а для кого-то из художников эта рубашка была просто решением формальной задачи, а для кого-то еще чем-то. Иными словами, Соков заставляет в обычной рубашке (правда, деревянной, но внешне обычной) увидеть новое, изменить свой взгляд на привычное. Искусствовед Владимир Пацюков на страницах журнала «А—Я» очень точно подметил стремление Сокова изменять традиционные, устоявшиеся представления о вещах, об их положении в мире, об их связях между собой.
По этому поводу Соков говорит: «В 1914 или в 1916 году на парижской выставке сюрреалистов Дюшан экспонировал писсуар. Что должен был думать пришедший на выставку, да еще в те годы, буржуазный зритель: или он дурак, или его дурачат, или художник сумасшедший, или писсуар все-таки произведение искусства? Вот если зритель ушел с выставки с такой мыслью, то Душан своей цели достиг. Этот засомневавшийся зритель — а может, писсуар все-таки искусство — много отныне пересмотрит, многое будет воспринимать по-иному, чем прежде».
С подобной же целью — изменить зрительское восприятие — Соков наряду с другими приемами широко использует гротеск. В этом он, очевидно, идет от своего любимого писателя Гоголя, иногда даже неосознанно перекликаясь с ним. Так, перед отъездом из СССР он задумал и начал делать работу под названием «Тьфу», которую завершил уже на Западе. Объект этот состоит из кончика языка, сделанного из дерева и прикрепленного к пружинке, упирающейся в стенку. От языка отходит плексигласовый почти двухметровый стержень, на конце которого четко выписано «Тьфу». И «Тьфу» это еще раскачивается. Много позже Соков прочел статью Бахтина «Рабле и Гоголь» и обнаружил в ней, что Гоголь хотел написать произведение, действие которого будет разворачиваться в городе Тьфулянске. Такое совпадение мыслей Сокова поразило.
Он живет в Нью-Йорке уже около тридцати лет, но направленность его творчества в принципе мало изменилась. Только ушло из его работ напряжение, связанное с нашей жизнью. Подход же к искусству остался тем же. Выражает он себя с помощью тех же творческих приемов и принципов. Волнуют его теперь темы общечеловеческие, к которым он, правда, обращался еще и в России, но жизнь не давала уйти в них там целиком.
Вот, например, двухметровый «Восклицательный знак». Сделан он из толстой фанеры, в которую вмонтированы магниты, посаженные на клей и закрашенные. А на скульптурном изображении восклицательного знака, как бы подводя итог работе, высится графический восклицательный знак. И к тому же двухметровый восклицательный знак притягивает к себе всякие железные предметы. Притягивает, а не отталкивает. Положительное начало, которое видится художнику в восклицательном знаке, выражено как бы через эмоциональный импульс.
А вот и «Вопросительный знак», отлитый из черного железа. По бокам металл отшлифован, затем — поверхность менее обработанная и, наконец, кусок металла, будто изъеденный ржавчиной. «Почему изъеденный?» — спросил я у Сокова. «Ну, понимаешь,— ответил он, — это как некий символ разрушения. Когда задаются вопросы, они часто разъедают. А так называемые проклятые вопросы в России задавались извечно. Вспомни хотя бы такие, как «Что делать»? и «Кто виноват?».
Обычно Леонид Соков работает циклами, так как в одном объекте не может высказаться, раскрыть свои идеи до конца. Восклицательный и вопросительный знаки — лишь начало цикла. Продолжая эту тему, он думает сделать также знаки «Плюс» и «Минус».
Поверхность «Плюса» видится ему раскаленной. Чтобы добиться этого, он применит принцип электроплитки. На керамическую поверхность знака «Плюс» Соков намотает электрическую спираль. При включении в сеть она будет накаляться.
Знак же «Минус» художнику представляется холодным. Он будет сделан из кровельного железа и обмотан играющей роль испарителя спиралью, через которую пропускается хладагент. В результате на поверхности «Минуса» неизбежно будет образовываться лед.
Здесь снова положительные и отрицательные эмоции. И снова — интересное решение: передать все эмоции и их оттенки с помощью формальных мертвых знаков, «оживленных», если можно так сказать, ржавчиной, магнитами, раскаленностью, холодом. И все это воплощается в скульптуре, в объекте.
Синтез русского фольклорного поп-арта и концептуального, рождающего собственные мифы искусства, а к этому, на мой взгляд, пришел в Нью-Йорке Леонид Соков, — интересное и оригинальное явление. И мне кажется, что на этом пути Соков особенно убедительно сможет сделать то, к чему он стремится, то есть изменить взгляд зрителя на привычное, спровоцировать его на переоценку тех или иных знакомых предметов и ценностей, заставить его думать и делать выводы самостоятельно.
Необходимо сказать о том, что Соков создал интересный цикл объектов-скульптур «Вожди». Тут и Сталин, и Гитлер, и Брежнев, и Андропов... Некоторые поклонники таланта Сокова выражали сожаление по поводу того, что он, дескать, политизирует свое творчество, уходит от себя в чистый соц-арт, в чистый концепт. По-моему, суждение это неверно, мне кажется, что Соков от себя никуда не уходил. Его просто привлекла определенная теме, и он раскрыл ее, но раскрыл по-своему, путем синтеза русского фольклорного поп-арта и концепта или, если угодно, соц-арта.
Из книги: Александр Глезер "Русские художники на Западе"
