Не тот самый мюнхгаузен. Григорий Горин. Тот самый Мюнхгаузен

арестованы, господин барон.
Сдавайте шпагу. Я жду!
Сдавайте, сдавайте. Совершенно распустились!
Кто хочет - объявляет войну, кто не хочет - не объявляет.
Господин барон, господин барон! Вы просили вечернюю газету! Вот!

Прошу вас.
- Ага.

- "Тайфун в Сицилии"
- Выше.
"Куда поехать с семьей в свободное время."

Выше.
- Вот.
Вот. "Сообщения из-за границы:
...Англия признала независимость Америки".
Так!
Без 10 минут 4. Успели. Их счастье.
Честь имею!

Это немыслимо! Он его отпустил.
- А что он мог сделать?
Это же чудовищное совпадение! Неужели не ясно?
Нет. Это не герцог. Это тряпка!
Сударыня, что вы от него хотите? Англия сдалась.
Почему продолжается война? Они что у вас газет не читают?
Вспомнил! Он действительно стрелял в оленя. Но через дымоход.
Браво! Тебе очень идет подвенечный наряд.

Он идет каждой женщине.
- Тебе особенно!

Жаль, что его одевают только раз в году.
- Ты его будешь носить каждый день.
Мы каждый день будем венчаться. Хорошая идея?
Отличная. Только сначала нужно развестись.
Ты не забыл, что через пол часа начнется бракоразводный процесс?
Он начался давно. С тех пор, как я тебя увидел.
Если бы ты знала, какой подарок я тебе приготовил!

Сколько дней в году?
- 365.
Не торопись с ответом.
Трудно говорить, когда на тебя смотрит столько сочувствующих глаз.
Развод отвратителен не только потому, что разлучает супругов
но и потому, что мужчину при этом называют свободным, а женщину - брошенной.
Нет. Не надо жалеть меня, господа.
Не унижайте меня жалостью, пожалейте лучше себя.
Мой муж, господа, опасный человек!
20 лет моей жизни отдано ему!
20 лет я усмиряла его. Я удерживала его в границах семейной жизни.
И тем самым спасала жизнь. Вашу жизнь. Жизнь общества от него!
Но вы сами разрываете наши узы.
Что ж... Потом вините только себя. Не страшно.
Не страшно, что я брошена. Не страшно.
Страшно, что он свободен!
Подумайте об этом, господа судьи!

О чем это она?
- Барона кроет.

И что говорит?
- Ясно что, подлец, говорит.

Псих ненормальный, врун несчастный.
- И чего хочет?

Ясно чего, чтоб не бросал.
- Логично.
...Он должен находиться под наблюдением или государства или семьи!
Я думаю, что семья надежнее!

Карл, ну почему так поздно?
- По-моему рано, не все глупости еще сказаны.

Карл, я тебя умоляю.
- Я понял. Ни одного лишнего слова.

Кстати, я сделал удивительное открытие.
- Что, опять?!
Вы все ахнете! Это перевернет жизнь в нашем городе.
Барон, я тебя умоляю, просто умоляю, только не сегодня!
Ответь только на один вопрос: Сколько дней в году?

Ладно. Остальное потом.
Вызывается барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен!
Я здесь, господин судья.
Господин барон, что вы можете сообщить суду по существу дела?

Смотря что вы считаете

1. - А где наша гвардия?
   - Очевидно, обходит с флангов.
   - Кого?
   - Всех!
2. - А говорили - такой умный человек!
   - Ну мало ли что люди говорят…
3. - А разве ночь?
   - Ночь.
   - И давно?
   - С вечера.
4. Барон Мюнхгаузен будет арестован с минуты на минуту! Просил передать, чтоб не расходились.
5. Барон Мюнхаузен славен не тем что он летал на Луну. Он славен тем, что никогда не врет.
6. - Бегает?
   - Зачем? Ходит.
   - Болтает?
   - Молчит.
   - Умный мальчик, далеко пойдёт.
7. - Бросил жену с ребёнком!
   - Я не ребёнок, я - офицер!
   - Бросил жену с офицером!
8. Будем бить через дымоход
9. Будучи в некотором нервном возбуждении, герцог вдруг схватил и подписал несколько прошений о разводе словами: «На волю, всех на волю!»
10. - В полночь у памятника.
    - Кому?
    - Мне.
11. В Германии иметь фамилию Мюллер - всё равно что не иметь никакой.
12. Война - это не покер! Её нельзя объявлять когда вздумается
13. В свое время Сократ мне сказал: "Женись. Попадется хорошая жена - станешь счастливым. Плохая - станешь философом". Ещё неизвестно, что лучше.
14. Вставать в такую рань для людей нашего круга противоестесственно - но...ненаказуемо...
15. В стороночку, пожалуйста. Вы вообще уйдите.
16. В такой день трудно жить, но легко умирать.
17. - Вы же разрешаете разводиться королям.
    - Ну, королям, в особых случаях, в виде исключения, когда это нужно, скажем, для продолжения рода.
    - Для продолжения рода нужно совсем другое.
18. - Вы утверждаете, что человек может поднять себя за волосы?
    - Обязательно! Мыслящий человек просто обязан время от времени это делать.
19. - Где командующий?
    - Командует!
20. - Говорят, юмор жизнь продлевает...
    - Это тем, кто смеется, жизнь продлевает, а тем кто острит - укорачивает.
21. Господи, неужели вам нужно обязательно убить человека, чтобы понять что он живой?!
22. Господи, ну чем ему Англия-то не угодила?!
23. - Господин барон уже три раза про Вас спрашивал: «Не пришёл, говорит, господин пастор?» Нет, говорю, не пришел… «Ну и слава Богу, говорит». Очень Вас ждёт!
24. Да здравствует развод! Он устраняет ложь, которую я так ненавижу!
25. Делайте что хотите, но чтобы через полчаса в лесу было светло, сухо и медведь!
26. Завтра годовщина твоей смерти. Ты что, хочешь испортить нам праздник?
27. - Как все? Не летать на ядрах? Не охотиться на мамонтов? Не переписываться с Шекспиром?
28. - Мне? Однобортный мундир? Вы знаете, что в однобортном уже никто не воюет? Мы не готовы к войне!
29. Мне уже 19 лет, а я всего лишь корнет. И никаких перспектив!
30. Мой лучший друг меня предал, моя любимая отреклась. Я улетаю налегке.
31. Мы были искренни в своих заблуждениях!
32. Мы разучились делать маленькие глупости. Мы перестали лазать в окно к любимым женщинам…
33. Некоторые пары созданы для любви, мы же были созданы для развода.
34. - Но это факт!
    - Нет, это не факт.
    - Это не факт?
    - Нет, это не факт. Это гораздо больше, чем факт. Так оно и было на самом деле.
35. - Не усложняй, барон... Втайне ты можешь верить.
    - Я не могу втайне. Я могу только открыто.
36. Неужели обязательно нужно убить человека, чтобы понять, что он живой?
37. - Ну вот и славно… И не надо так трагично, дорогой мой… В конце концов, и Галилей отрекался!
    - Поэтому я всегда больше любил Джордано Бруно.
38. Ну не меняться же мне из-за каждого идиота!
39. - Ну-с... будем исповедываться
    - Я делал это всю жизнь.
40. Ну что же вы хотите - Англия сдалась...
41. - Объясните суду, почему 20 лет все было хорошо, и, вдруг такая трагедия?
    - Извините, господин судья, двадцать лет длилась трагедия и только теперь всё должно быть хорошо!
42. - Она сбежала от меня два года назад.
    - По правде сказать, я бы тоже это сделал.
    - Поэтому я и женюсь не на вас...
43. После свадьбы мы сразу уехали в свадебное путешествие. Я в Турцию, жена в Швейцарию, и прожили там три года в любви и согласии.
44. - Разве Вы не умерли?
    - Умер.
45. - О чём это она?
    - Барона кроет.
    - И что говорит?
    - Ясно что: подлец говорит, псих ненормальный, врун несчастный...
    - И чего хочет?
    - Ясно чего: чтоб не бросал.
    - Логично.
46. Сначала намечались торжества, потом аресты. Потом решили совместить.
47. - Стрелял он не черешней, а смородиной, когда они пролетали над его домом.
48. - Тебя ждет тюрьма.
    - Чудесное место... Здесь рядом со мной Овидий, Сервантес - мы будем перестукиваться.
49. - Утка готова.
    - Отпусти её, пусть летает.
50. Фрау Марта, у нас беда: барон воскрес! Будут неприятности!
51. Часы пробили 2, барон стрелял 3 раза, стало быть 5 часов!
52. - Через полчаса начнётся бракоразводный процесс.
    - Он начался давно. В тот день, когда я тебя увидел.
53. Чтобы влюбиться, достаточно и минуты. Чтобы развестись, иногда приходится прожить двадцать лет вместе.
54. Это не мои приключения, это не моя жизнь! Она приглажена, причесана, напудрена и кастрирована!
55. Якобина с детства не любила меня и, надо отдать ей должное, сумела вызвать во мне ответные чувства.
56. Я на службе... Если суд решит, что вы - барон, я упаду вам на грудь. Если суд решит, что вы - Мюллер, посажу в тюрьму.
57. Я не боялся казаться смешным.Это не каждый может себе позволить.
58. Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны. Все глупости на земле совершались именно с этим выражением лица... Улыбайтесь, господа... Улыбайтесь...
59. Я решил воскреснуть.
60. Я сам служу, сударыня. Каждый день к девяти утра я должен идти в мой магистрат. Я не скажу, что это подвиг, но вообще что-то героическое в этом есть!

«…Чудак не всегда частность и обособление, а напротив бывает так, что-он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи – все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались…»

(Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы»)

Часто так бывает, что книга, прочитанная еще в детстве и поразившая нас своею глубиною, или фильм, многократно пересмотренный и разобранный на цитаты, для нас являются только милым воспоминанием о ярких эмоциях, пережитых давным-давно. Эти воспоминания греют душу, навевают приятные ощущения, но, увы, уже не дают той пищи для ума и сердца, которую мы так ценили в них прежде. Такое отношение к любимым источникам вдохновения отчасти понятно и оправданно: сюжет их нам хорошо знаком, диалоги выучены наизусть и кажется, что больше они не смогут освежить наше мировосприятие новыми открытиями. Однако даже при такой степени знакомства с произведением от нашего взора могут ускользать некоторые существенные детали, а иногда и сама суть излюбленного шедевра. Происходит это оттого, что гениальные плоды вдохновения несут в себе настолько большой интеллектуальный, мировоззренческий и духовный потенциал, что его трудно исчерпать человеческим умом. Ибо такого рода труды создаются не столько непосредственным творцом, сколько божественным озарением, которое всегда выступает в качестве соавтора у таланта.

К вышеозначенным творениям, безусловно, относится киношедевр Марка Захарова «Тот самый Мюнхгаузен». Снятый в период советской атеистической цензуры, в своих недрах он таит второй сюжет, который имеет множество параллелей с Евангельским повествованием. И если попытаться посмотреть на этот фильм сквозь призму христианской традиции, можно легко увидеть в главном герое образ не того самого Мюнхгаузена, к которому привык кинолюбитель с «замыленным» взглядом, то есть не просто экстравагантного чудака, немного грустного и отчасти смешного оригинала со склонностью к фантазиям, а трагический образ апологета, противопоставляющего свою высокую истину утилитарному сознанию толпы и готового своей кровью засвидетельствовать верность божественным идеалам.

Ведь если Мюнхгаузен Захарова всего-навсего простой мечтатель, рыцарь печального образа, то сюжет этот давно известен — еще один эксцентрик положил все силы на борьбу с ветряными мельницами и погубил себя из-за своих вздорных причуд. Однако, взгляд внимательного кинозрителя, направленный на главного героя, исключает подобные умозаключения. Нам открывается личность совершенно иного порядка, которая юродствует не по своенравию, но имеет неоспоримый мандат на юродство. И дабы мы не сомневались в этом праве, автор наполнил свое творение аллюзиями, которые отсылают нас к Евангельской истории.

Основная трагедия данного произведения заключается в том, что барон Мюнхгаузен находится в окружении самых близких ему людей, в среде которых он родился, вырос и прожил всю жизнь, однако, не смотря на такую тесную связь, между главным героем и кругом его знакомых ощущается непреодолимая стена непонимания. Во многом это объясняется тем обстоятельством, что барон и правда в некотором смысле «не от мира сего», так как еще до своего рождения имел честь быть другом великих людей, среди которых Софокл, Сократ, Шекспир и другие гении, жившие гораздо раньше времени, в котором разворачивается действие кинокартины. Поэтому лучше говорить не о рождении Мюнхгаузена, сколько о пришествии или явлении в мир для выполнения какой-то своей особой задачи. Эту задачу в общих чертах можно определить, как возвещение Правды, ради которой барон восстает против поработившей его окружение лжи, ненавидимой им больше всего, по его собственному признанию.

Оригинальная проповедь и способность совершать поступки, не укладывающиеся в рамки разумного понимания мира (чудеса, которые даже благочестивый пастор откровенно называет шарлатанством, оттого что его рациональное мышление не позволяет верить в сверхъестественное) приводит к тому, что барон приобретает себе репутацию довольно славного малого, умного, с чувством юмора, «который может стать примером для молодежи», однако есть одно условие — ему нужно измениться. Этот ультиматум становится главным искушением на пути его служения. Мюнхгаузена не хотят принимать за того, кто он есть на самом деле, ибо в этом виде он не удобен для своих сограждан, поэтому все без исключения пытаются изменить его, сделать похожим на себя. Искушение из уст самого дорого ему человека: «стань таким как все», звучит как прекословие апостола Петра, узнавшего о неизбежности смерти своего Учителя.

Все это ставит главного героя перед трагическим выбором: отречься от своих идеалов, поддавшись на настойчивый призыв толпы: «присоединяйтесь барон, присоединяйтесь», или добровольно взойти на свою Голгофу, где его ждет чудовищный смертельный эксперимент, цель которого осмеять подсудимого и проверить справедливость его заявлений о том, что он и есть «тот самый Мюнхгаузен»: если бы ты был бароном, то доказал нам это чудом.

Ничего не меняется и спустя столетия, чтобы доказать, что человек жив, его непременно нужно сначала убить. Толпе трудно понять, что не чудом проверяется подлинность свидетельств, а тем высоким идеалом, который они в себе несут. Поэтому барон не тем хорош, что летал он или не летал на луну, а тем, что никогда не врет. И не согласен поступиться даже в мелочах, если твердо убежден в незыблемости открытой для него истины 32-го марта (невольно приходит на ум, что Воскресный День, как День Господень – это тоже выход за рамки устоявшегося календаря), то даже ради своей любви, ради самого дорогого и близкого человека, он не может поступиться этим откровением. Это ли не есть воплощение максимы Христа: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф 10:37)?

Однако эта формула не может быть принята жителями Ганновера, то есть типичными обывателями, каждый из которых поглощен своим собственным фарисейством: неискренней набожностью — пастор, карьерой — бургомистр, материальным благополучием и тщетной славой — баронесса и ее любовник, герцог — одеждой, Марта — своей чувственной привязанностью к барону. Но остается один, тот, кто верен до конца своему хозяину — это верный и благоразумный слуга Мюнхгаузена Томас, чей восторг, возвещающий «воскресение» его хозяина, звучит как исповедание: «Я знал. Я не верил, что вы умерли. Даже когда в газетах сообщили. Не верил. И когда отпевали — не верил. И даже когда закапывали — сомневался».

Такая искренняя вера является подлинно христианской: остаться со своим хозяином до конца, даже когда факты со всей своей очевидностью говорят об обратном, когда все вокруг предали, руководствуясь каждый своим резоном: лучший друг из-за страха, Марта из-за маловерия (засвидетельствовав свое отречение поцелуем в щеку), его родственники из-за того, чтобы он просто не мешал им, не претендовал на их власть в доме, потому что, как известно, «не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников и в доме своем» (Мк 6:4). Они-то и делают все, чтобы скомпрометировать его в глазах равнодушных сограждан, лживого синедриона и верховного правителя, который просто руководствуется старым принципом: «раз уж все так сложилось, так пусть уж идет как идет…», умывает руки и не препятствует расправе над праведником.

Но судьи будут посрамлены. Этот ужасный приговор приведет осужденного не к погибели, не к осмеянию, но к славе. Ведь для него этот эксперимент — торжественное восхождение на небо. Причем временное, ибо барон снова придет, но только когда он в следующий раз вернется, тех, осудивших его жителей Ганновера, уже не будет, все потому, что «время на небе и на земле летит неодинаково: там — мгновения, тут — века».

Конечно, неправильно будет полностью отождествлять евангельского Христа с образом барона Мюнхгаузена, воплощенного в кинокартине Марка Анатольевича. Скорее это образ Сократа, известного нам из Апологии, написанной Платоном, или образ христианских мучеников и непринятых миром юродивых, пострадавших, отстаивая свою истину. Ведь в конечном итоге цель их всех подняться на небо. Поэтому весьма символична и концовка трагической истории ганноверского чудака: после долгих испытаний барон Мюнхгаузен медленно поднимается по лестнице, ведущей в небеса, указывая тем самым вектор, куда должны быть устремлены все силы каждого человека…

Александр Бойко, студент 3 курса бакалавриата Санкт-Петербургской духовной академии.

Журнал «НЕвский БОгослов» №11

Тридцать второе мая

Судья (берет письмо, читает). «Я, Карл Фридрих Иероним…»

Рамкопф . Дату! Читайте дату!

Судья . «Тысяча семьсот семьдесят шестой год. Тридцать второго мая». Что?! (Мюнхгаузену.) Вы ошиблись, барон.

Мюнхгаузен . Почему? Я поставил точное число.

Рамкопф . Такого числа нет!

Мюнхгаузен . Ну-ну, как это — нет?.. Мне-то не рассказывайте!

Бургомистр . Если вчера было тридцать первое мая, то сегодня какое?

Мюнхгаузен . Тридцать второе… Вы только не волнуйтесь, господа. Я вам сейчас все объясню… Это — мое открытие…

Баронесса (истерически). Фигляр! Сумасшедший!

Феофил . Стреляться! Немедленно! С двух шагов!..

Мюнхгаузен . Да подождите! Я же объясню…

Мюнхгаузен . Нет, вы меня послушайте! Не может быть, чтобы один умный человек не понял другого… (Томасу.) Где Марта?

Томас . Фрау Марта переодевается, господин барон.

Мюнхгаузен . Переодевается?.. Зачем?.. Ах, да… Я же велел ей надеть подвенечное платье. Мы собирались ехать в церковь…

Бургомистр . Сразу?!

Мюнхгаузен . А чего же тянуть?..

Бургомистр . Развод и венчание в один день?!

Мюнхгаузен . Конечно! Для чего откладывать?.. И потом, какой это день тридцать второе!

Бургомистр (жалобно). Барон, ради бога, разрешите мне уйти… у меня слабое сердце… Я не смогу выдержать этого объяснения…

Мюнхгаузен . Марта умная женщина, она все поймет…

Бургомистр (Марте). Вы уже знаете, что случилось?

Марта . Нет. Но понимаю, что развод не подписан.

Бургомистр . В том-то и беда, что уже был подписан!.. Все шло идеально. И наш барон, как никогда, был выдержан… Не дерзил, не стрелял в воздух… И вдруг — эта нелепая фантазия; тридцать второе мая! (Мюнхгаузену.) Ну скажите, черт возьми, откуда оно вдруг взялось?!

Мюнхгаузен . Я вам давно пытаюсь объяснить.

Марта . Тридцать второе? Этого и я не знала.

Мюнхгаузен . Правильно! Я хотел тебе сделать сюрприз.

Бургомистр . Вы его сделали, не отчаивайтесь!

Мюнхгаузен . Послушайте же наконец! Марта! Томас!.. Бургомистр! Я открыл новый день. Это одно из самых великих открытий, а может, самое-самое… Я шел к нему через годы раздумий, наблюдений… И вот оно пришло — тридцать второе!

Бургомистр (усмехаясь). Мы это уже слышали. Я спрашиваю: откуда пришло?

Мюнхгаузен . Ответьте мне, сколько дней в году?

Бургомистр . Не знаю. И вообще, кто спрашивает: вы или мы?

Мюнхгаузен . Хорошо! Я сам буду задавать вопросы и сам на них отвечать. Вы только следите за ходом мыслей… Сколько дней в году?.. Триста шестьдесят пять!.. Точно?.. Нет, не точно— В году триста шестьдесят пять дней и шесть часов. Эти часы складывают, и тогда каждый четвертый год становится високосным— Но я задумался: а точно ли в году триста шестьдесят пять дней шесть часов?! Оказалось, нет! В нормальном году триста шестьдесят пять дней шесть часов и еще три секунды… Это подтвердит вам любой астроном, даже не столь авторитетный, как я. Надо лишь подняться к звездам с хронометром и оттуда проследить за вращением Земли. Я это делал не раз. Марта может подтвердить! Итак — три секунды неучтенного времени. За годы эти секунды складываются в минуты, за столетия — в часы. Короче, дорогие мои, за время существования нашего города нам натикало лишний день! Тридцать второе мая! (Оглядывая всех с торжествующим видом).

Бургомистр (устало.) Все?

Мюнхгаузен . Все!

Бургомистр . Вы напрасно сердитесь на слугу. Он абсолютно прав. Даже если оно и есть, ваше тридцать второе, оно никому не нужно. Поймите, барон, в мире существует определенный порядок: один день сменяет другой, за понедельником наступает вторник… Нельзя так сгоряча вламываться в движение жизни. Это недопустимо! Начнется хаос. Люди не будут знать, когда рождество, а когда — пасха… Вы же видели, как был взбешен пастор!

Мюнхгаузен . Какой пастор? При чем тут пастор?.. Мы решаем судьбы мироздания… Марта, скажи ты… Ты же понимаешь, что я прав?

Марта . Извини меня, Карл… У меня что-то все перепуталось в голове… Наверное, ты, как всегда, прав… Я не понимаю в расчетах и верю тебе… Но нас не обвенчают! Это я поняла… И я ухожу. Не сердись, милый, я устала…

Бургомистр . Барон, нельзя же так издеваться над любящей женщиной! Ради нее, ради вашей семьи вы можете признать, что сегодня … обычный день, тот, что в календаре?!

Мюнхгаузен . Да как же я могу это сделать? Все, что хотите, кроме лжи! Соглашусь на что угодно, но никогда не скажу, что белое — это черное, что тридцать второе — первое.

Бургомистр . Не знаю, можно ли теперь все это поправить?

Мюнхгаузен . Ну, ну… Всегда есть способ выкрутиться… У вас такой опыт…

Бургомистр . Попытаться, конечно, можно… Но прежде всего вы должны признать, что сегодня первое июня.

Мюнхгаузен (равнодушно). Хоть десятое…

Бургомистр (гневно). Не десятое, а первое! Не делайте, пожалуйста, одолжений!..

Мюнхгаузен . (Снимает парик.) Я все напишу, господа! Раз тридцать второе мая никому не нужно, пусть будет так… В такой день трудно жить, но легко умирать… Через пять минут барона Мюнхгаузена не станет. Можете почтить его память вставанием!..

Тот самый Мюнхгаузен

— В свое время Сократ мне сказал: «Женись. Попадется хорошая жена — станешь счастливым. Плохая — станешь философом». Еще неизвестно, что лучше.

— Говорят, юмор жизнь продлевает…

— Это тем, кто смеется, жизнь продлевает, а тем кто острит — укорачивает.

— Как все? Не летать на ядрах? Не охотиться на мамонтов? Не переписываться с Шекспиром?

— Мы разучились делать маленькие глупости. Мы перестали лазать в окно к любимым женщинам…

— Не усложняй, барон… Втайне ты можешь верить.

— Я не могу втайне. Я могу только открыто.

— Ну вот и славно… И не надо так трагично, дорогой мой… В конце концов, и Галилей отрекался!

— Поэтому я всегда больше любил Джордано Бруно.

— Ну-с… будем исповедоваться.

— Я делал это всю жизнь.

— Объясните суду, почему 20 лет все было хорошо, и вдруг такая трагедия?

— Извините, господин судья, двадцать лет длилась трагедия и только теперь вс е должно быть хорошо!

— Тебя ждет тюрьма.

— Чудесное место… Здесь рядом со мной Овидий, Сервантес — мы будем перестукиваться.

— Ну, ну, дорогой мой. Не надо так трагично! Все будет хорошо. Во всяком случае, весь город перестанет смеяться над вами.

— Жаль!! Я никогда не боялся быть смешным. Это не каждый может себе позволить.

— Господи! Неужели вам обязательно надо убить человека, чтобы понять, что он — живой?..

— Черт возьми, как умирать-то надоело…

— Господи, как вы мне надоели!.. Поймите же, что Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал, а тем, что не врет.

— Я понял в чем ваша беда. Вы слишком серьезны. Умное лицо еще не признак ума, господа. Все глупости на земле совершаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!

Автор идеи — Кофейный секретарь Дядя Боря. Автор подборки цитат для второй части публикации — пользователь Интернета, пишущий под ником «Электрон». Художественное воплощение — Мария Ольшанская. Литературный — фантазия Григория Горина «Тот самый Мюнхгаузен».

Сколько дней в году?.. Триста шестьдесят пять!.. Точно?.. Нет, не точно… В году триста шестьдесят пять дней и шесть часов. Эти часы складывают, и тогда каждый четвертый год становится високосным… Но я задумался: а точно ли в году триста шестьдесят пять дней шесть часов?! Оказалось, нет! В нормальном году триста шестьдесят пять дней шесть часов и еще три секунды… Это подтвердит вам любой астроном, даже не столь авторитетный, как я. Надо лишь подняться к звездам с хронометром и оттуда проследить за вращением Земли. Я это делал не раз. Марта может подтвердить! Итак – три секунды неучтенного времени. За годы эти секунды складываются в минуты, за столетия – в часы. Короче, дорогие мои, за время существования нашего города нам натикало лишний день! Тридцать второе мая!

Григорий Горин. Тот самый Мюнхгаузен

Трудно говорить, когда на тебя смотрят столько сочувствующих глаз. Развод отвратителен вовсе не потому, что разлучает супругов, а потому, что мужчину почему-то начинают считать «свободным», а женщину – «брошенной». Нет! Не унижайте меня жалостью, господа! Пожалейте лучше себя! Мой муж – опасный человек, господа!.. Я вышла за него замуж не по любви, а из чувства долга перед страной… Двадцать лет я смиряла его, я держала его в границах семейной жизни и тем самым спасала от него жизнь всего общества! Теперь вы разрубаете наши узы… Что ж! Вините в последствиях только самих себя… Не страшно, что я одинока, страшно, что он – на свободе!!!