Почему все сходят с ума по "Мастеру и Маргарите"? Стыдные вопросы о самом известном романе Булгакова. Отношение и мнение православной церкви о романе «Мастер и Маргарита» М. Булгакова

Этот роман очень популярен в России. Связана эта популярность с двумя обстоятельствами. Во-первых, он великолепно написан - живой, яркий, образный язык, тонкий юмор, захватывающий сюжет - все это привлекает читателей, заставляет не только читать, но и перечитывать роман. Во-вторых, что тоже очень важно, в романе выведен образ Иисуса Христа под именем Иешуа га Ноцри, примерно так по арамейски звучит имя Иисус из Назарета. Некоторые читатели, заинтересовавшись образом булгаковского Иешуа, переходили затем к евангельскому Иисусу Христу и становились христианами. Эти люди, естественно, благодарны Булгакову. Подобные факты дают основание для мнения, что «Мастер и Маргарита» - это «христианский роман». Попробуем разобраться, насколько это мнение основательно.

Автор поставил перед собой задачу показать, как «на самом деле» происходили евангельские события после взятия Христа под стражу, то есть следствие, проведенное Понтием Пилатом, и последующая казнь. Булгакова, видимо, «не устраивало» традиционное библейское изложение евангельских событий, что само по себе уже настораживает. По существу он представил «новый» вариант Евангелия. Но от кого это «евангелие»? Может быть, от самого Булгакова? Ответ на этот вопрос не так уж прост, поскольку автор представляет себя лишь «передатчиком» сведений о евангельских событиях - «передатчиком» от… сатаны. Да, от сатаны, который выведен в романе под именем Воланда. Так что перед нами - «Евангелие от Сатаны»! Но, может быть, это всего лишь литературный прием, так сказать, «форма», а содержание романа не является антихристианским, сатанистским? Написал же, скажем, К. Льюис свои «Письма Баламута» - глубоко христианские по содержанию, а по форме - не что иное, как переписка двух чертей - необстрелянного «новобранца» с «ветераном» их паскудного «движения». Попробуем разобраться…

Булгаков своим романом по существу проповедует Мысль, что между добром и злом нет резкого разграничения. Более того, Воланд предстает перед читателями в виде хоть и сумрачного, но, в конечном счете, «положительного» героя - эдакого немного усталого от своей мудрости философа, наделенного сверхчеловеческими силами. А свита Сатаны-Воланда - адские силы - представляет собой вообще «компанию» обаятельнейших симпатяг. Достаточно вспомнить убийцу Азазелло, кота Бегемота, штукаря-регента, ведьму Геллу…

Интересно, как Булгаков сам для себя мотивировал представление адских сил в виде, так сказать, «положительных героев», «положительных величин»? Как мне кажется, заслуживающий внимания ответ на этот вопрос дал православный священник Георгий Кочетков в одной из своих статей.

О. Георгий определяет роман «Мастер и Маргарита» как произведение духовное и даже христианское. По его мнению, роман представляет собой попытку объяснения Булгаковым страшной реальности бытия в сталинские годы, попытку обнаружить смысл жизни в аду. Кроме того, роман показывает, что «все от Бога», даже действия адских сил. Священник Кочетков считает, что на фоне Сталина даже сатана выглядит едва ли не ангелом, посланником Бога, а, впрочем, и сам Сталин - «от Бога». Так Кочетков объясняет замысел Булгакова и считает его вполне христианским. Посмотрим, так ли это.

Булгаковский Сатана-Воланд, оправдывая себя и свое поведение, задает вопрос: «Что бы делало … добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени?». Ясно, что под видом вопроса сатана утверждает, что зло является необходимым дополнением добра, как тень - необходимое дополнение света. Кроме того, по мнению сатаны, действия сил зла так же неизбежны и «поощрительны», как и действия сил добра, Божьих сил. И Булгаков (как и о. Георгий) согласен с этой позицией.

Если бы булгаковский сатана, сам Булгаков и о. Георгий остановились на утверждении, что зло - это необходимое дополнение добра, то с ними вряд ли стоило бы спорить. И в Библии сказано об одном дереве познания добра и зла: вкусив один плод, мы познали и добро, и зло, то есть добро и зло тесно сопряжены. Это утверждение не противоречит христианству. Но ведь Михаил Булгаков и священник Кочетков не останавливаются на этом утверждении. Они делают дальнейший вывод - все от Бога, даже действия носителей зла(!) Может ли христианин согласиться с этим выводом? Убежден, что ни в коем случае! Зло есть зло, добро есть добро, и вместе им не сойтись! Только добро от Бога, зло же - от извращенной, испорченной воли тварей - падших ангелов и людей. Кстати, даже с чисто логической точки зрения из утверждения о тесной сопряженности добра и зла отнюдь не следует утверждение о том, что действия носителей зла имеют свой источник в Боге. Этот вывод не является результатом применения правил логики.

Мнение, что «все от Бога» по существу равносильно мнению, что - помимо «чистых», «беспримесных» добра и зла - существуют так называемые «доброе зло» и «злое добро». Адские силы в романе Булгакова - это и есть силы «доброго зла».

Кстати, мнение о том, что существуют «доброе зло» и «злое добро», не является изобретением ни Михаила Булгакова, ни о. Георгия. Этому мнению - тысячи лет… Оно бытует с тех самых пор, как существует сатана. Время от времени это мнение возрождается в истории человечества в различных религиях, в философии, в расхожей «житейской» идеологии. Видимо, важной психологической предпосылкой периодического возрождения мнения о существовании «доброго зла» является действие одного из «самозащитных» механизмов человеческой психики. Этот механизм действует примерно так: чтобы физически и психически выжить в ситуации кажущегося неудержимым и победительным напора зла - тиранического зла, фашистского зла, коммунистического зла, террористического зла, - человек уговаривает себя «в той или иной мере» встать на сторону зла. Каким образом «уговаривает»? Путем «обнаружения» в зле, в действиях сил зла тех или иных «привлекательных», «человечных» моментов и сторон. Именно таким образом появляется представление о «добром зле», о том, что «зло может быть добрым»…

Чтобы выжить телесно и психически, человек позволяет машине зла «частично» зацепить его. Но ухватив часть души, она постепенно втягивает в себя всю душу. «Коготок увязнет, всей птичке пропасть!» Желая спасти свою плоть и свою психику, человек губит свою душу, идентифицируется со злом и начинает ему верно служить. Вот к чему приводит представление о том, что зло может быть «добрым». Это антихристианское, сатанинское представление! Рассматриваемый нами роман Булгакова по существу представляет собой оправдание этого представления, оправдание, на мой взгляд, тем более опасное и душегубительное, что оно подается в яркой, литературно талантливой и привлекательной форме. Перед нами сатанистский роман! Кстати, сами сатанисты это прекрасно понимают, считая роман «своим». В этом сочинении, между прочим, даже «черная месса» описана в «положительном» плане - под видом «великого бала у Сатаны»…

А как же факты, о которых я упомянул раньше, факты «приведения ко Христу через чтение этого романа»? Думаю, что отношение к этим фактам должно быть примерно таким же, как отношение к фактам прихода ко Христу через изучение оккультистской, сатанистской литературы. Изучение подобной литературы может заинтересовать человека, направить его интерес в сторону иного - не земного - мира. А затем уже Господь дополнительным импульсом благодати может повернуть этот интерес к Себе, на Себя. Заслуги сатаны в этом деле нет! Наоборот, сатана оказывается посрамлен. Он - враг Бога, вдохновляет людей на создание сатанистских, философских, псевдобогословских и литературных произведений в своих интересах. Он выполняет свою задачу - украсть у Бога человеческие души, соблазнить и погубить их… Но Бог его посрамляет!

Но здесь возникает очень непростой вопрос: почему Бог далеко не всегда явным, зримым образом посрамляет лукавого? Почему далеко не всегда энергия изучения оккультистской, сатанистской литературы эффективно используется Богом дач приведениялюдей к Себе? Я не могу четко и однозначно ответить на этот вопрос… ибо здесь мы сталкивается с тайной человеческой свободы. Видимо, сатане удается «мертвой хваткой» зацепить человека на «крючок» вдохновленной им литературы в тех случаях, когда читатель уже в самом начале своего знакомства с подобной сатанистской литературой делает в глубине своей души однозначный и страшный выбор - выбор в пользу сатаны, в пользу сил зла, а не в пользу Бога.

ДА НЕ БУДЕТ ТАК С НАМИ!

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы г. Светогорска священник Михаил Котов.

- Сегодня тема нашего эфира - «Мастер и Маргарита. Прелестный роман русской литературы».

Мне всегда очень радостно приветствовать гостей в этой студии. Сегодня особенно радостно продолжить с Вами разговоры на литературную тему, которые мы начали чуть больше года назад; они плодотворно продолжаются. Сегодня мы поговорим о необычном, неоднозначном романе, который, по свидетельству читавших его, идет на одном дыхании, разом либо не читается совсем (в школе или уже после).

Прежде чем начать готовиться к эфиру, первое, что я сделал, - зашел в нашу самую большую и популярную социальную сеть «ВКонтакте» и посмотрел, у какого количества людей в списке любимых книг «Мастер и Маргарита»: 850 тысяч человек. Значительная цифра (для тех, кто указывает данные). И всего 115 тысяч указывают среди любимых книг роман Достоевского «Идиот». Как Вы думаете, почему так получается?

Действительно, мы продолжаем разговор, начатый несколько передач назад о нашей русской культуре, о великой русской литературе. Сегодня мы касаемся, на мой взгляд, культового текста. Есть такое понятие - культовый фильм. Навсегда в золотой фонд человечества войдут фильмы Феллини, Тарковского и иже с ними. Так и «Мастер и Маргарита» - культовая книга. Это, бесспорно, литературный шедевр, который касается не просто любовной темы (как нам в нашу бытность школьниками еще говорили по школьной программе), а касается бытийных вопросов. Молодежь, как известно, очень восприимчивый и открытый народ, который, несмотря на юный возраст, очень остро интересуется этими вопросами. Хотя сам текст был написан уже очень зрелым человеком.

Булгакову, как и Мастеру, было 38 лет, когда он приступил к написанию этого романа. Поэтому такая популярность, особенно у молодой публики, на мой взгляд, и связана с тем, что Михаил Афанасьевич, во-первых, загадал очень много загадок, которые очень интересно разгадывать. А во-вторых, он дает очень богатую пищу для размышлений. Роман этот толковать можно в абсолютно разных направлениях, и у каждого наверняка будет своя правда.

Конечно, абсолютно согласен. Те, кто приступает к чтению, перечитывают (и не раз) это произведение, согласны во мнениях, что смыслов здесь очень много, читать можно по-разному. Можно ли как-то описать это произведение Михаила Афанасьевича Булгакова, учитывая, что оно настолько многогранно?

Можно. Собственно говоря, мы и задумывали эту передачу для того, чтобы дать это толкование с христианской точки зрения. Во-первых, когда нам еще на школьной скамье говорили о том, что это произведение прежде всего о любви, и только о любви, при чтении самого текста чувствовался какой-то диссонанс. Не все понятно, если мы посмотрим на ранние редакции этого произведения, особенно на то, как сначала Булгаков хотел назвать это произведение. «Мастер и Маргарита» - это уже одна из последних редакций. Вот несколько названий: «Черный маг», «Консультант с копытом», «Копыта инженера». В 1930 году он сжигает рукопись. После этого появляются такие названия, как «Великий канцлер», «Сатана», «Черный богослов», «Князь тьмы» и так далее, там их достаточно много. То есть роман-то о дьяволе.

В первую очередь, уже в первой главе, мы видим у Булгакова очень тонкий юмор. Здесь он наследует Гоголю и Чехову. Первую главу он называет: «Никогда не разговаривайте с неизвестными». Неизвестный - сатана, он материализуется в Москве тридцатых годов, в столице социалистического развития человечества. Поэтому уже здесь мы можем отметить тот факт, что Мастер и Маргарита появляются не раньше тринадцатой главы. К этому времени завязка романа уже произошла, к этому времени более или менее расставлены основные акценты. Поэтому говорить, что это роман о любви Мастера и Маргариты как минимум не совсем корректно, на мой взгляд.

Конечно, многие сломали копья об это произведение, начиная читать его и сталкиваясь с чем-то непонятным, с какими-то странными параллелями, неожиданными вставками. Бросали читать, говоря: я совершенно не понимаю этого произведения . Если говорить о читателе, для кого оно было написано, какие были предпосылки для написания этого произведения?

Вообще стоить отметить, что Михаил Афанасьевич - очень честный и мужественный человек. По-разному можно относиться к его творческому наследию, но он в 1925 году, когда еще огонь гражданской войны не до конца утих, когда раны еще были у многих людей, полученные в этой войне, пишет свой бессмертный роман «Белая гвардия». Ведь погоны были запрещены, их вообще не было. Они вернутся намного позже. И если вдруг человека видели в погонах, его официально, не просто где-то на кухне, называли «золотопогонная сволочь». А он все-таки пишет это свое замечательное произведение и говорит о том, что дом Турбиных - это, по сути, Ноев ковчег среди этой разрухи, бедствий. Этот уют, уклад старинной дореволюционной России, который уже никогда не вернется в том виде, в каком был, Булгаков не просто идеализирует, он по нему скучает, ностальгирует. И он был свидетелем этих событий.

Поэтому то, что Булгаков уже в начале 30-х берется за такую удивительную тему, как роман о дьяволе, тоже говорит о том, что ему надо было иметь мужество и достаточно высокий профессионализм, чтобы отработать эту тему. Действительно, кому она нужна была в Москве тридцатых годов? Когда он сам заходил, очень много раз, в редакцию «Безбожника» и (есть свидетельства) был просто поражен тем кошмаром, который там творился, какая чернь, хула, клевета лилась на Спасителя, на Церковь. А тем более начало и конец тридцатых - это самые страшные гонения, сотни тысяч людей, убитых только за то, что они исповедовали Христа. Поэтому здесь мы можем смело предположить, что читатели, которым был адресован этот роман, его не прочитали, потому что он был отложен на долгие двадцать шесть лет. Но адресовал он его, безусловно, интеллигентным, тонким, умным людям. Там есть многие вещи, мы их сегодня коснемся, это как бы шифр Булгакова. Он не мог в открытую говорить о многих вещах и прибегает к тайным шифровкам, которые очень интересно разгадывать.

Стоит заметить, что роман популярен, конечно, и среди интеллигенции. Интеллигенция сегодня, возможно, понимает все-таки это произведение. Но более популярно оно среди растущего поколения. Как мы уже до передачи справедливо заметили, роман популярен среди разных субкультур. Я помню годы 2007-й, 2008-й, любого металлиста или гота (были такие движения, сейчас они практически сошли на нет) спроси, он скажет: Эдгар По и «Мастер и Маргарита». Потому что там мистика, мистика как-то затягивала в это произведение.

Дьявольская тема - это тема, которая так или иначе касалась русской литературы. Можно вспомнить и Лермонтова с его «Демоном», и Врубеля. Конечно, такая сатанинская, магическая тема всегда притягательна. Тем более для молодых людей, тем более для субкультур, в которых так или иначе есть отход от традиционных ценностей и переход к такого рода понятиям. Поэтому, конечно, я здесь не вижу какого-то феномена. Наоборот, я бы посоветовал нашим дорогим телезрителям, которые читали это произведение на школьной скамье, выбрать время (тем более сейчас период отпусков) и просто насладиться чтением, потому что текст изумительный. Булгакова реально вкусно читать, читаешь на одном дыхании.

Сегодня нам хотелось бы остановиться на деталях, потому что, как мы говорили в одной из передач, надо читать хорошую литературу как минимум дважды. Первый раз - просто чтобы обозначить сюжет, чтобы фабула отложилась в голове, а второй раз уже можно даже с карандашиком, подчеркивая какие-то детали. Обратить внимание на детали и попробовать дать толкование с точки зрения христианских позиций.

Конечно, цель нашей программы - чтобы наши дорогие телезрители после нашего общения снова обратились к этой книге. Кто-то бы ее прочел заново, кто-то в ней посмотрел что-то выборочно, а кто-то просто прочитал. Поэтому можно, в принципе, подходить к тезисам темы «Прелестный роман русской литературы». Почему же прелестный?

Вообще, святоотеческое понимание слова «прелесть» совпадает с древнерусским пониманием. Прелесть у святых отцов - прежде всего дьявольское наваждение, это обман. А на Руси «прелестник» - дьявол. Так как роман о дьяволе, то, конечно, здесь уместно рассмотрение романа как прелестного. Мало того, в чем же здесь обман? Ведь у Булгакова не только в «Мастере и Маргарите», но и в более ранних его произведениях есть такое построение текста - роман в романе или театральная постановка внутри театральной постановки. И здесь есть как бы два пласта - московские главы о быте Москвы тридцатых годов и ершалаимские главы, которых не так много, всего четыре. Но они повествуют нам о библейском событии 14 нисана, о казни некоего бродячего философа Иешуа Га-Ноцри. Этот Ершалаим, который, конечно, подразумевает Иерусалим, и Москва - два вечные города. Кстати, Красная площадь в Москве изначально задумывалась нашими предками как храм под открытым небом, это Новый Иерусалим. И вот в Новом Иерусалиме в начале двадцатого века материализуется сатана. А для чего - мы постараемся сегодня дать ответ.

- Пожалуй, стоит познакомить наших телезрителей (или напомнить им) с главными действующими лицами романа.

Да, это очень знаково, потому что героев в этом романе не так уж и много. Во-первых, судя по названию, - конечно, Мастер и Маргарита.

Воланд - воплощенный дьявол. Его свита: Коровьев, Фагот (в форме шута, кстати, напоминающего черта в «Братьях Карамазовых», когда Иван Карамазов пишет свою поэму); кот - очень удивительный персонаж, который может быть очень крупным жирным котом (мне кажется, он не очень удачно сыгран в экранизации Бортко, это слабое место) и Азазелло. Само имя Азазелло говорит нам об азазели - празднике Йом-Киппур, который отмечал Ветхий Завет, когда грехи еврейского народа отпускались ему через то, что козла отпущения отпускали в пустыню и он как бы уносил эти грехи. Азазель - и здесь Азазелло. И Гелла - вампирша, служанка у Воланда. Это, безусловно, литераторы, потому что Булгаков в московских главах очень ярко говорит о литературном процессе 20-30-х годов, об удивительной травле настоящих талантов.

Была такая организация - ассоциация рабочих пролетарских писателей (РАПП), представители которой, не обладая никакими талантами, дарованиями, тем не менее присвоили себе право критиковать все, что выходило в советской действительности. Из РАППа мы сегодня уже никого не вспомним, они ничего не оставили, но таких людей, как Булгаков - сильных, волевых и смелых, - они очень сильно подтравили. Поэтому персонаж критик Латунский, квартиру которого потом разнесет Маргарита, - это, конечно, прямая аллюзия на Литовского, который очень сильно критиковал Булгакова за его роман «Белая гвардия», потом за пьесу «Дни Турбиных».

Интересный вопрос: а есть ли в этом романе вообще положительные герои?

- Да, очень важный момент.

Каждый может на это ответить по-разному. Кто-то скажет - конечно, это Мастер и Маргарита, замечательные люди, которым он симпатизирует. Но вообще здесь я бы хотел коснуться сильной стороны экранизации Бортко - безусловно, хотел этого Булгаков или нет, положительным героем этого романа является сам Воланд. Потому что, вмешиваясь в ткань человеческой истории, он наказывает очень грубых людей - взяточников, бюрократов, изменников, предателей и как бы ставит все точки над «i». Он, по сути дела, восстанавливает справедливость. Басилашвили, конечно, мастерски играет в фильме. Ему веришь. Так или иначе, в этом и состоит главная прелесть - что сатана творит благо. И это отвечает эпиграфу, с которого начинается роман: «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Но сатана блага творить не может!

И здесь мы касаемся как раз таки христианского взгляда на сатану. Сатана действительно всегда хочет зла. Но злое-то творить он не может не потому, что он творец добра, а потому, что Господь как бы накидывает на него, если совсем грубо сказать, намордник. Он не может этого творить по попущению Божию. А если что-то и происходит по воле Бога (не по воле сатаны, а по воле Бога при помощи сатаны), то это только благодаря Промыслу Божию. Поэтому олицетворять сатану с карой, с восстановлением справедливости нашей жизни, конечно, было бы прелестно, обманчиво. А в романе Булгаков показывает это.

И вот здесь мы доверяем ему как удивительному мастеру, писателю, видя, как точно он проработал ершалаимские главы… Иерусалим ведь очень четко прочерчен; в основу такой точности легла работа Николая Маккавейского (это был друг его покойного отца, который был профессором Киевских духовных школ). И вот у Маккавейского была замечательная магистерская работа «Археология и история страданий Господа Иисуса Христа» - очень интересная и очень понятная. Он очень много оттуда почерпнул. Когда мы видим очень точный план Иерусалима, очень точное изображение исторической Москвы тридцатых годов, то начинаем ему просто интуитивно доверять. Те вещи, за которыми нас дальше ведет Булгаков, показывая сатану с позитивной точки зрения, являются прелестью. Это, конечно, надо уметь разгадать, чтобы потом не быть обольщенным этими вещами.

Вопрос от нашей телезрительницы. Это молодая учительница русского языка и литературы. Она упомянула в социальной сети, когда задавала вопрос, что это ее любимое произведение, поэтому ей очень приятно будет задать вопрос и радостно услышать ответ. Вопрос: «Какую роль в раскрытии авторского замысла и композиции романа играют вставные части про Иешуа и для чего они? »

Замечательный вопрос. Дело в том, что это не просто придумка Булгакова - роман в романе. Это очень помогает раскрыть вообще самый главный замысел. Хотелось бы еще встречный вопрос задать - все-таки кто пишет этот роман о Понтии Пилате? Его пишет Мастер или Воланд? А когда он является во сне Ивану Бездомному (часть этого романа, одна из глав)? Может Мастер повлиять на то, чтобы роман о Понтии Пилате каким-то образом появился во сне Ивана Бездомного? Наверное, не может. Иван Бездомный как-то может повлиять на то, чтобы этот роман появился у Мастера? Наверное, не может. То есть все-таки концентрация от Воланда, от сатаны.

Но здесь мы тоже касаемся ангелологии и демонологии. Сатана - это дух, бесплотное существо. Здесь мы вспоминаем псалмопевца Давида: Умалил еси его малым чим от ангел, славою и честию венчал еси его (Пс. 8, 6). Он говорит о человеке. Человек - образ и подобие Божие. Подобие Божие - это способность творить. Ангелы творить не могут, ангелы - слуги Божии. Ангелы - это почтальоны Божиих повелений. И сатана сам написать это свое евангелие (а зачем оно ему нужно, мы поговорим позже) не может. Ему нужен конкретный воплотитель его замысла, тот человек, рукой которого он будет водить. И этим человеком, конечно, является Мастер.

Мастер здесь не оригинален. Когда Иван Бездомный рассказывает ему об этой встрече с Воландом, Мастер восклицает в психиатрическом доме: о, как я все угадал! Но Мастер ничего не угадывал, ему просто подсказали, как и что надо было написать. Поэтому, конечно, очень большое значение оказывают ершалаимские главы. Во-первых, как мы сказали, здесь показаны два вечные города, и Москва здесь мыслится как Новый Иерусалим, который отошел от Бога. Ветхий Иерусалим, как известно, Бога во плоти не принял и Его распял. Новый Иерусалим отошел от Бога.

Посмотрите, как замечательно рисует Булгаков эту встречу - разговор двух литераторов на Патриарших прудах. Причем это скорее всего 1929 год, потому что в этом году Пасха Христова праздновалась 5 мая, то есть была достаточно поздняя. А 1 мая была среда. Встреча происходит на Патриарших прудах в среду, и на Патриарших прудах никого нет. Почему никого нет, ведь это же очень известное место в Москве? Потому что праздник, сейчас все на демонстрациях, парадах. Тут появляются два литератора. Один из них - Михаил Берлиоз, наш с Вами тезка, тезка Михаила Афанасьевича. Он как раз таки перед лицом сатаны трижды отрекается от Бога. Сатана заинтересовался, потому что Берлиоз с Иваном Бездомным ведут разговор о том, был Иисус Христос в истории или не был. Воланд спрашивает Берлиоза, правда ли он считает, что не было Иисуса Христа. Берлиоз говорит: не было. Это первое отречение. «Так вы и в Бога не веруете?» - спрашивает Воланд у Берлиоза. «И в Бога не верую» - второе отречение. «Так вы атеисты?» - «Да, мы атеисты». Он председатель большой ассоциации литераторов, он за всех литераторов Москвы отвечает: мы атеисты. Это третье отречение.

Взрослый человек, принимая таинство Крещения, трижды дает обет и отрекается от сатаны, для того чтобы потом, отвернувшись от запада, от символа тьмы, греха и дьявола, повернуться на восток - к Солнцу Правды. Востоком свыше поэтически мы называем Господа нашего Иисуса Христа. А здесь этот перевертыш, и он дальше будет сопровождать роман. Поэтому очень важно знакомство с православной культурой даже, необязательно с богословием. Очень важно изучать этот предмет начиная с четвертого класса, потому что потом не поймешь наших классиков. Потому что те вечные смыслы, которые они вкладывали в свои произведения, как правило, библейские.

А можно еще упомянуть как раз те моменты, которые мы можем неправильно понять или совсем не поймем без знакомства с христианской культурой, с богослужением?

Богослужение здесь, конечно, стоит на первом месте. Во-первых, зачем Воланд приезжает в Москву? Мы уже сказали: ему нужно евангелие. А для чего ему это евангелие? Для его бала. Он дает ежегодный бал в Москве, он дает его в разных городах. В 1929 году, по мысли Булгакова, он дает его в Москве. Этот великий бал у сатаны, конечно, черная месса, это антилитургия, сатанинская литургия. И там все атрибуты литургии присутствуют, но они в этом перевертыше. Например, когда туда приходит Маргарита, которая уже, можно сказать, продала свою душу дьяволу, превратившись в ведьму, она видит Воланда на кровати в очень грязной нижней рубахе с заплаткой на левом плече. Это пародия и аллюзия на архиерея, который носит и застегивает на левом плече омофор, и на горнее место. Перед Воландом стоит стол, на столе семисвечник с когтистыми лапами. Семисвечник - тоже известная деталь богослужения, которая стоит за престолом. За столом Воланд, правда, играет в шахматы с котом. Справа стоит еще один стол, на нем - какая-то чаша, аллюзия на потир. Поэтому, не зная элементарно, как устроен православный храм, алтарь, который в принципе каждый русский культурный человек, думаю, знает, невозможно понять, что имеет в виду Булгаков. Почему эти стулья, столы, откуда семисвечник, почему там чаша и так далее…

Очень интересный разговор еще состоялся у них, буквально тезисно хотел коснуться этой темы: когда Берлиоз буквально отчитывает Ивана Бездомного… А он ему заказал как молодому поэту (ему чуть больше двадцати лет) поэму к Пасхе. Первого мая поэма не готова, а Пасха пятого, к Пасхе она должна быть готова, поэтому он так нервничает. Что сделал Иван Бездомный? Он, конечно, черной краской написал Христа. Но что не нравится Берлиозу? Христос у него вышел абсолютно живым. И Берлиоз доказывает: не было никакого Христа! И там есть некоторые вещи, которые тоже являются прелестными. Вроде бы начитанный литератор говорит о том, что о Христе нет никаких внебиблейских упоминаний. Как же нет?

Действительно, неверующие могут сказать: да что там ваш Матфей, Лука, они христиане. Вы нам скажите, какие историки, язычники писали о Христе? Мы говорим, и у Булгакова они тоже перечислены. Например, Тацит, который свои «Анналы» пишет в 115-117 годах. Он пишет о том, что виновник имени христианского - Христос - был подвергнут смертной казни при управлении Тиверия прокуратором Понтием Пилатом. Посмотрите, и Тиверий упомянут, которого упоминает Лука, и Понтий Пилат, которого Христос «обессмертил», ведь он вошел в историю как человек, который вершил эту казнь. Еще, например, Светоний; «Жизнь Цезаря» - известный труд. Все эти вещи издает в свое время советская Академия наук, которая, по сути дела, должна была сжигать эти книги и не показывать их. Это же академические книги, высочайший уровень.

Светоний пишет, что император Клавдий изгнал из Рима иудеев, «непрестанно возмущавшихся по подстрекательству Хреста ». Есть такой эпизод и в Деяниях святых апостолов у Луки, и апостол Павел встречает двух супругов - некоего Акилу и жену его Прискиллу, которых выгоняют из Рима. А почему? Потому что Клавдий не разбирался, кто там христиане, кто иудеи. Тогда еще христиане были как бы в лоне иудейской ветхозаветной традиции. Но это восточный народ, горячий, они спорили о Христе, и Клавдий боялся. Полиция не дремала. Видимо, эти споры донесли императору, что какой-то Хрестус там возмутитель спокойствия. И, не разбираясь, он просто их выгоняет. После смерти Клавдия они снова возвращаются.

Также Плиний Младший; это был префект, проконсул римской провинции Вифинии, которая находится в Малой Азии. Он пишет Трояну о том, что перед рассветом истинные христиане сходятся (это наше всенощное бдение, которое раньше служилось всю ночь), чтобы петь гимн Христу как Богу. Понимаете, разве мы можем пройти мимо таких вещей? Берлиоз говорит о том, что Филон Александрийский ничего не упоминает, но Филон Александрийский - не историк. Он грамотный и очень начитанный философ, и не его задача упоминать о Христе. Тем более, живя в Александрии, он мало интересовался жизнью своего еврейского народа. Иосиф Флавий не упоминает о Христе. Большой вопрос, и среди историков действительно нет однозначного ответа на это, потому что кто-то говорит, что это поздняя вставка, якобы христиане вставили, а кто-то говорит - нет. А он говорит, что был такой человек, если можно назвать его человеком, - Иисус Христос. Он упоминает об Иоанне Предтече, об Иакове, брате Господнем. Так сколько ж свидетелей надо?

Профессор Осипов очень часто приводит такой пример. О Сократе в истории человечества свидетельствовали всего три человека: Платон, Ксенофонт и Аристотель. Причем Платон и Ксенофонт были учениками Сократа, они как бы создали его биографию, а Аристотель просто упоминал его в своих произведениях. Всего три свидетельства. Посмотрите, сколько внебиблейских свидетелей привели мы с вами. Плюс четыре евангелиста, плюс двенадцать апостолов, плюс семьдесят апостолов, плюс миллионное количество святых! А что это все? Откуда? Это все миф? В XVIII веке появились две школы. Мифологическая, которая известна такими деятелями, как К. Вольней, Ш. Дюпюи, сказала, что не было никогда никакого Христа. То есть все восемнадцать веков был - а здесь вдруг не стало. Историческая говорила о том, что Христос был, но Он не был Богом, просто Его обожествили потом. И Он не воскресал, не было никаких чудес.

Поэтому и сегодня эти вопросы актуальны, и сегодня на эти вопросы мы обязаны отвечать, дать отчет о нашем уповании, как говорит апостол Петр, - но со смирением, кротко, конечно. Поэтому мы говорим, что о Христе достаточно упоминаний. А то, что Берлиоз перевернул, - на мой взгляд, здесь Булгаков иронизирует над начитанным Берлиозом. Булгаков-то как раз был знаком с этим, потому что он воспитывался в той атмосфере, где очень часто по долгу службы отец об этом говорил.

- То есть если мы говорим об Иешуа, нам понятно, Кто это? Это Христос, без каких-то двойных смыслов?

Да, 14 нисана Его распяли между двумя разбойниками (Лысая гора - это Голгофа в романе о Пилате, мы прекрасно понимаем это). А кого могли казнить еще в истории? Конечно, здесь прямая аллюзия на Христа. Но есть такое свидетельство о Булгакове. Многие литературоведы спорят: все-таки он сам был христианином или нет? Надежда Афанасьевна, одна из его сестер (а семья была большая) свидетельствует, что после смерти отца (отец умер достаточно рано, в 1910 году) Киевские духовные школы назначили ему такой пенсион, который был даже больше, чем его зарплата. Не оставили семью на обреченное существование. И вот после смерти отца, когда Михаилу исполнилось 18 лет, он не говел (то есть не постился), не причащался Святых Христовых Таин в год своего совершеннолетия и снял с себя крест. То есть здесь мы видим отречение Булгакова от веры, его выход из Церкви.

Дальнейших упоминаний о том, чтобы он вернулся в лоно Церкви, нет. Но, будучи яркой натурой, он увлекался многими теософскими, гностическими, апокрифическими течениями. Нам известно более 57 апокрифов, то есть текстов, которые не вошли в канон Нового Завета, которые достаточно сомнительны, ими пользуются еретики. И вот есть такой апокриф - евангелие от Никодима. И очень многое в ершалаимских главах у Булгакова именно из этого апокрифа. Он сам, по сути, осознавая это или нет, создает новый апокриф. И Иешуа Га-Ноцри - это, конечно, не Христос, поэтому Булгаков его и не называет прямым именем Иисус. На допросе у Пилата, когда мы читаем Евангелие от Иоанна, Христос молчит. Ему Пилат задает вопросы, но отвечать уже бесполезно, уже все сказано, все проповедано. Он для этого и пришел, чтобы пострадать. А в ершалаимских главах Га-Ноцри - это болтун, которого не остановить. На вопрос, что есть истина, у него целый монолог.

По сути, он являет себя неким экстрасенсом (хотя тогда такого слова не было), он лечит голову Пилату. То есть истина в том, что у тебя болит голова, но дробить так истину - конечно, путь не совсем правый. Поэтому Пилат в ершалаимских главах, как и в реальной истории, видит, что предают Га-Ноцри ни за что. И он хочет его отпустить. Кстати, сам Га-Ноцри просит его: а ты отпусти меня. Разве можем мы себе представить, чтобы Христос сказал Пилату: «А ты отпусти Меня»? Он исполняет волю Отца Небесного, Он Свое Божество смиряет до этой страшной смертной муки. Пилат готов отпустить Га-Ноцри, но здесь уже Каифа (в котором мы узнаем Каиафу) с народом говорит о том, что Пилат тогда предаст кесаря. И здесь трусость Пилата, которая сыграла с ним злую шутку, и приводит к тому, что Пилат умывает руки. Кстати, у Булгакова он как бы умывает руки, но на самом-то деле он умывал руки реально. Отсюда и это расхожее выражение: я не причастен, хотя отдаю приказ.

То есть можно сказать, что в этом произведении родился еще один апокриф благодаря тому, что Михаил Афанасьевич был очень хорошо с ними знаком.

Да. И благодаря тому, что Михаил Афанасьевич все-таки отошел от Бога, от истинной Церкви, даже от своей родословной линии, потому что и по матери, и по отцу его деды - орловские священники. А отец - доцент, а потом профессор Киевских духовных школ, который занимал кафедру западного христоведения; отсюда эти пять доказательств бытия Божия.

- Схоластика .

Да-да, Фома Аквинат… Потом он приводит еще шестое доказательство бытия Божия. Удивительно, он говорит о Канте и даже что он беседовал с профессором. Известная фраза: «Звездное небо надо мной и моральный закон внутри меня». То есть свобода не детерминирована, она абсолютна у человека. Казалось бы, парадокс. Иногда между долгом и комфортом человек выбирает долг, хотя ему комфортнее было бы оставаться на месте. А седьмое доказательство - то, что Воланд не предугадывает, а предуставляет события, которые будут происходить. У сатаны есть такая власть, он просто может какие-то вещи продуцировать, планировать, потому что многие моменты из нашей жизни уже знает. Но это отец лжи, льстец, и верить ему - это как раз таки прелесть.

Куда ведет нас роман «Мастер и Маргарита»? Я спрашиваю, потому что мы видим в христианской среде, среде богословов очень большой интерес. Буквально по полочкам раскладывают ученые-богословы это произведение, мы сегодня беседуем по этому поводу. То есть в сатанинской упаковке кроется что-то очень важное для нас?

В любом случае этот замысел - роман о дьяволе - касается бытийной стороны существования человечества. Выражаясь философским языком, онтологической, сущностной стороны нашего бытия. И здесь Михаил Афанасьевич действительно, подходя к замыслу романа, ставил эти вопросы, конечно, и для себя. Но он был раздавлен литературной критикой, безденежьем, потому что зарабатывать в начале тридцатых годов ему реально было нечем. Из журнала он уходит (а он был известный журналист, писал фельетоны), из театра уходит, потому что ему везде вежливо отказывают. А романы его не принимают. И вот спасителя Михаил Афанасьевич, сняв крест, не причащаясь, не исповедуясь, готов искать даже у сатаны, готов искать этого спасения. Отсюда и такие позитивные моменты в Москве, связанные с Воландом.

Воланд ведь достаточно справедливые вещи творит. И наказывает уголовников, негодяев. По сути дела, помогает осознать это падение. Но этот юмор Булгакова об осетрине второй свежести… Воланд говорит, то не бывает осетрины второй свежести, это просто тухлая рыба. А в театре Варьете это преподается - чуть подешевле, правда. И ведь все фокусы в Варьете творит не Воланд, а его свита. Воланд просто наблюдает за людьми, причем в маске, и говорит, что это люди как люди, они мало чем изменились. Конечно, он не ожидал, что атеизм будет настолько широк в Москве, но тем не менее, как он говорит, люди любят деньги - ну так они всегда их любили. Ну, квартирный вопрос их испортил. Пресловутый квартирный вопрос, который из Москвы тридцатых годов лесенкой перекинулся в наше время. Действительно, сколько коварства, лжи, ненависти готовы родственники представить друг другу ради заветных квадратных метров. Но тогда это тоже было актуально, шло массовое переселение хоть в небольшие, но собственные метры. Поэтому этот роман не просто можно, а нужно рассматривать не только с сюжетной точки зрения, но обязательно касаться еще и библейской, потому что есть библейские главы. И с богословской традиции, конечно.

Что интересно, сам Га-Ноцри так свидетельствует о тех писаниях, которые за ним записывает единственный его ученик (у Христа-то их было двенадцать ближайших, а тут всего один Левий Матвей). Га-Ноцри однажды заглянул в этот пергамент (интересная деталь - пергамент козлиный, но не писали на козлином пергаменте, был либо телячий, либо овечий), что там пишет бывший сборщик податей, и увидел, что ничего, что Га-Ноцри якобы говорит, там нет. Он даже советует Левию Матвею, мол, сожги ты это, - а тот взял и убежал. Посмотрите, и сам Воланд говорит на Патриарших прудах, что Берлиозу-то как начитанному человеку известно, что абсолютно ничего, о чем говорится в Евангелиях, не существовало на самом деле. Устами Га-Ноцри Булгаков говорит о том, что, оказывается, его не так понимают, за ним не так записывают. И Га-Ноцри говорит еще такую вещь: «Я думаю, эта путаница будет продолжаться очень долго». Понимаете, как интересно.

И потом, казнь Га-Ноцри - это тоже ход, когда Левий Матвей даже готов убить своего учителя, лишь бы только он не мучился на кресте. Кстати, здесь тоже такая аллюзия. Когда Христос Своим апостолам говорит о том, что они входят в Иерусалим и скоро Он будет предан в руки человеков , грешников, будет распят, но на третий день воскреснет, Петр не слышит, что Он воскреснет. Он говорит: Господи, да не будь этого с Тобою! Он слышит только о муках, о распятии, о воскресении пока не слышит. Здесь мы видим, что нет ни Иосифа Аримафейского, ни преданного ученика Христа, ни Божией Матери. Кстати, сам Га-Ноцри с его бедолагой учеником, который чего-то не понимает, очень бледно смотрится на фоне Воланда и его свиты. Тут и средневековый рыцарь, и вампирша, и Азазелло, и всеведение этой свиты, которая творит эти фокусы и меняет жизнь Москвы. А у Га-Ноцри мы этого не видим.

И самое главное - нет воскресения Христа, нет проповеди апостолов о воскресении Христа, нет Его Церкви. И это, конечно, самая главная прелесть, это апокрифичность ершалаимских глав.

Пожалуй, последний вопрос на сегодня: Булгаков успокоился после того, как высказался? Это же важно для писателя - высказаться. Достоевский высказался в романе «Игрок» - и перестал играть. Его жена смогла под конец его жизни расплатиться со всеми долгами, например. А Булгаков после такого своего отвержения Бога?

Очень хороший вопрос. Продолжая эту тему, можно сказать, что Пушкин, который поначалу брал уроки афеизма (атеизма; так называли это в XIX веке), тоже свое неверие через прототипы своих героев смог побороть, смог выдавить это. Кстати, Лермонтов с этой сверхзадачей не справился, о чем мы сожалеем. Документально неизвестно, но доподлинно точно известно, что умирал Булгаков вне Церкви, без покаяния. Но мы все-таки надеемся, что Милостивый Господь в вечности, наделив этим даром - как считал Гоголь, самым важным, самым главным даром слова - своего раба, который носит еще имя архистратига Божиего Михаила, тем не менее спасет его бессмертную душу. Мы благодарны Булгакову независимо от того, какие смыслы он вкладывал в этот роман, за то, что он очень остро поставил эту тему.

Я точно знаю, и об этом говорят многие маститые и биологическим, и литературным возрастом литераторы, что, читая этот роман впервые в конце шестидесятых, многие пошли в Церковь, пришли к вере. А читая этот роман уже после девяностого года, многие отошли от Церкви, от веры.

Кстати, Воланд там ставит еще преграду между Христом и нами, очень тонкую, говоря: никогда не просите ни у кого, кто сильнее вас. Сами придут и все дадут. Просите, и дано будет вам , - говорит Христос, - ищите и обрящете . Поэтому этот опыт молитвы, который мы имеем келейно и соборно в Церкви, - это же драгоценная жемчужина для нас. Как же не просить у Того, Кто сильнее нас?

О чем можно сожалеть? О том, что Булгаков, обладая очень тонким умом, замечательным юмором, очень обширными знаниями, ушел немножко в сторону от канонического евангельского сюжета, наделив Евангелие простой литературной возможностью. То есть это одна из теорий в его трактовке. Ершалаимские главы достаточно интересно и увлекательно читать, они написаны совершенно другим слогом. Здесь-то и кроется главная прелесть: веря московским главам, это доверие мы переносим и на Ершалаим; а мы увидели, сколько здесь подводных камней.

- Спасибо, напоследок Ваше пожелание нашим телезрителям.

Нашим дорогим телезрителям хочется пожелать, проходя этот замечательный апостольский пост, конечно, прежде всего укрепить свою веру в Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа и помнить о том, что неверующих людей на этом свете нет. Просто мы, называющие себя верующими людьми, верим в то, что Бог был, что Господь Иисус Христос действительно приходил на эту землю и второй раз явится. А люди, называющие себя атеистами (или агностиками, сомневающимися), просто верят, они не могут знать - верят, что Бога нет. Но у нас, в отличие от неверующих людей, есть один приоритет - опыт. Приобщаясь к этому опыту богопознания, прежде всего через церковные таинства, мы можем говорить о том, что Иисус Христос действительно не просто существовал две тысячи лет тому назад, - Он есть и сегодня в нашей жизни. И счастливой жизни в Боге я желаю всем нам.

Благодарю Вас! Как всегда, у нас получилась весьма интересная беседа, много в ней неожиданных поворотов, поскольку в беседе всегда рождаются какие-то новые вопросы, которые и не были запланированы. Мы их освещаем, это очень здорово. У меня после нашего общения точно появилось желание вновь обратиться к этому произведению и его заново прочесть, памятуя о нашем разговоре, чтобы уже не заносило, как в школе, на виражах, так что можно вылететь с трассы чтения этого произведения и больше не возвращаться к нему. Нет, здесь уже будет по-другому. Надеюсь, что наши телезрители также, послушав наши размышления, обратятся к этой книге, к другим произведениям Михаила Афанасьевича, помянут его таким образом - чтением, обращением к его творчеству. Спасибо Вам огромное за сегодняшнее общение.

Спасибо Вам!

Ведущий Михаил Проходцев

Записала Маргарита Попова

Диакон Михаил Першин

Вот уже несколько лет, как роман Булгакова включен в школьную программу. Его проходят в 11 классе где-то в марте-апреле, то есть, в канун Пасхи, и уделяют ему 4 часа. Правда, роман можно и выпустить из программы, причислив его к тем 20% произведений, которые учитель отбирает по своему усмотрению. Некоторые педагоги так и поступают, ссылаясь на то, что роман окарикатуривает Евангелие, а стало быть, небезвреден для детей. Но умолчать не значит защитить. Если не начать говорить об этом романе всерьез, о нем будут говорить шутя. Телеэкран донесет до наших детей бульварное прочтение этой книги. Таким образом, «Мастер и Маргарита» станет школой пошлости и оккультизма… Итак, попытаемся несколько иначе, нежели масс-медиа, взглянуть на этот текст. Быть может, это позволит нам пройти между Харибдой пошлости и Сциллой отрицания к тем культурным и религиозным горизонтам романа, которые все же озарены светом Христова

Парадокс „лжеца“

В логике известен „парадокс лжеца“: два человека указывают друг на друга, один говорит: „Он говорит правду“, другой: „Он лжет“. Свидетельство каждого из них опровергает само себя (если первый сказал правду, то правдой является то, что сказал про него второй, а второй сказал про него, что он лжет и т. д.). Со стороны невозможно решить, где правда и кто лжет.

Этот парадокс известен и Библии. Но в надчеловеческой, духовной реальности библейского текста парадоксальная логика „правдивой лжи“ имеет практические следствия. Дело в том, что правду иногда говорят бесы… Так, духи нечистые, когда видели Его, падали пред Ним и кричали: Ты Сын Божий (Мк 3:11). Но поэтому Христос и запрещал им исповедывать Его Сыном Божиим (Мк 3, 12) и изгонял. По слову Паскаля: „И[исус] Х[ристос] не хотел свидетельства ни от бесов, ни от тех, кто не имел призвания, но от Бога и от Иоанна Крестителя“

Истина в устах лжеца неразличима ото лжи. Более того, ложь может в нее маскироваться, как это было со словами Писания, которыми диавол искушал Спасителя в пустыне. Как отмечал преподобный Иоанн Дамаскин, демоны „знают Писания“ и могут иногда „говорить истину“, но поэтому-то им и „не должно верить“ . Отсюда ясно, почему Библия запрещает любые контакты с миром падших духов, в том числе и любые вопрошания, и доверчивость к информации „оттуда“.

В стихотворной форме эту же мысль выразил архиепископ Иоанн (Шаховской):

„Явление культуры“ как объект апологетики

Христианского осмысления ожидает от нас не бесовское, но лишь человеческое слово. И особого внимания к себе требует то, что вросло в плоть культуры, то, что вобрало в себя чаяния людей и либо отторгает их от Бога, либо подводит к Нему.

Конечно, и философия, и произведения искусства могут стать соблазном для мысли и сердца. Но они могут стать и школой, научающей различению духов, и мостиком, ведущим к Святыне, и вестью об ином порядке бытия. Надо лишь, чтобы „явление культуры“ получило верное истолкование.

И это тем более важно, если речь в нем идет о Христе.

«Евангелие» для воинствующей интеллигенции

Пожалуй, в ХХ веке в России наиболее талантливой попыткой смоделировать „свидетельство лжеца“ был роман «Мастер и Маргарита». Здесь образ „исторического Иисуса“ — то, что про Него рассказывает темная сила (Воланд) или ее адепты (Берлиоз, Мастер, Иван Бездомный).

Однако евангельские события столь активно переиначиваются и искривляются в их устах, что возникает вопрос: а как же само Евангелие соотносится с текстом романа? И нельзя ли, напротив, осмыслить мир романа, исходя из реальности Евангелия?

Цель подобного размышления не в том, чтобы приписать роману некоторое содержание, вложенное в него Булгаковым, и затем объяснить, „что же он хотел сказать на самом деле“: речь здесь идет не о воплощении авторского замысла, — это область литературоведческого анализа, — но о тех интерпретациях, в которых это произведение живет в современной культуре.

Любая книга не тождественна рукописи. Выйдя в свет, она, подобно сказочному колобку, покидает своих создателей. У нее появляется своя судьба, куда входит и личность автора, и контекст эпохи, и ее отношение к фундаментальным законам бытия (вспомним парадокс лжеца), и ее связь с религиозными символами, отображающими историю спасения мира.

Именно понимание того, что произведение всегда существует в его интерпретации, позволяет нам предлагать свое видение его символов и событийной канвы. Итак, текст романа, являясь знаковым для XX века, сам в свою очередь встраивается в поле напряжения, образуемое культурообразующей парадигмой христианства, и может быть осмыслен, исходя из нее.

Впрочем, Булгаков не мог совсем не учитывать „обратного“ прочтения своих книг. Для современников писателя подобное восприятие его творчества не составило бы затруднений. Но оказалось, что роман был адресован аудитории, еще помнившей канву библейского повествования, а прочитан через три десятилетия после этого людьми, для которых весть Нового Завета столь же экзотична, как и смысл последнего прошения молитвы Отче наш.

Кроме того, все же оба деда писателя были священниками, а его отец, Афанасий Иванович Булгаков, — доцентом Киевской Духовной Академии, оставившим ряд монографий по сравнительному богословию. И еще от отца Михаил Афанасьевич мог почерпнуть знание и критику таких реконструкций Евангелия, как работы Ренана, Штрауса и других протестантских теологов, чьи представления об Иисусе из Назарета органично вошли в „евангелие от Воланда“.

Но задумывался роман отнюдь не как сборник богохульств. „Помоги, Господи, кончить роман“, — так был надписан Булгаковым один из черновых набросков к главам романа в 1931 году .

По замыслу автора, он должен был стать „седьмым доказательством“ бытия духовного мира. Седьмым доказательством была названа одна из глав романа в черновиках 1937 года. Похабству и пошлости богоборческой пропаганды 1930-х гг. Михаил Булгаков дерзнул противопоставить „откровение зла“, чтобы хотя бы таким образом назвать все своими именами.

Это седьмое доказательство не вполне обычное.

Иммануил Кант (автор „шестого доказательства“) бытие Бога выводил из человеческой свободы и нравственного закона, которые не могут быть обнаружены в окружающем материальном мире, а значит, дарованы человеку абсолютно благой и свободной Личностью, то есть Богом. Как раз за эту мысль Бездомному так захотелось упечь Канта „года на три в Соловки“, причем этот порыв вызвал у Воланда бурный восторг…

И именно с этого горячего желания разобраться с „шестым доказательством“ и начинается доказательство „седьмое“. Все дальнейшие перипетии романа лишь проясняют, как из странной солидарности с „товарищами“ вылупляются догадливость, прозорливость и злая мощь незнакомца.

Но только ли реальности и мыслимости сатаны посвящен роман? Конечно, врага рода человеческого можно помыслить так. Можно показать, что мир лежит во зле, что человек в нем бесконечно продуцирует зло. И здесь роман вполне убедителен. Д. С. Лихачев как-то заметил, что после «Мастера и Маргариты» по крайней мере, в бытии дьявола сомневаться нельзя. И уже это — заслуга Булгакова. Во всяком случае, у темных сил одной уловкой будет меньше. С точки зрения Клайва Льюиса, свою конечную задачу бесы могут формулировать так: „Если нам когда-либо удастся создать изделие высшего качества — мага-материалиста, не только использующего, но и почитающего то, что он туманно и расплывчато именует «силами», отрицая при этом невидимый мир, мы будем близки к победному концу“ (Письма Баламута, 7). После булгаковского романа туман вокруг этих «сил» несколько рассеивается…

Но Булгаков не только исходит из очевидности зла в мире. Он делает и следующий шаг. Он показывает, как сами евангельские события препарируются сатаной и насколько не в соответствии со своей версией Нового Завета ведет себя „Воланд“, когда действие Христовой победы все же прорывает блокаду Москвы, оккупированной Воландом и его свитой.

Похоже, что этот странный апокриф построен Булгаковым так, чтобы спровоцировать читателя на обращение к каноническому тексту Писания. Другой вопрос, насколько удачным оказался его эксперимент…

Коллизия атеизмов

В обыденном сознании «Мастер и Маргарита» — это роман о творческой личности Мастера, которого сгубила среда. О высокой любви ведьмы Маргариты. О Понтии Пилате и Иуде. Наконец, об Иисусе из Назарета…

Кроме того, булгаковеды усматривают в романе своеобразный диалог со Сталиным, причем, по их мнению, под Мастером писатель понимал себя, а Иосифу Виссарионовичу отводил роль Пилата. Такое предположение выдвинул Виктор Лосев .

Наконец, в восприятии шестидесятнической интеллигенции — это просто текст, распахнувший горизонты „духовного мира“. Так, Мераб Мамардашвили вспоминал о „духовной раскованности“, о шокирующей свободе слова, которые принесла его публикация в СССР.

Сам Булгаков полагал, впрочем, что это „роман о дьяволе“ (так текст назван в обращении к «Правительству СССР» (28.03.1930). Действительно, смысловая доминанта романа — это тема „смерти второй“ (Откр 21:8) — смерти для Вечности. Неслучайно не Христос, но „Воланд“, Понтий Пилат, Берлиоз и Мастер стоят в центре булгаковского повествования. Это роман про богоубийц, причем про самых образованных, интеллигентных и даже „мягкосердечных“ из них. Пожалуй, несколько особняком здесь стоит лишь фигура Ивана Бездомного, выламывающегося из порядков воландовской Москвы.

Роман подчеркнуто многомерен. Но как отмечал еще Владимир Ильин, „многопланность романа есть именно плюрализм планов (духовных планов), но не сюжетов “ . Весь этот слоеный пирог реальности, сознания, подсознания, метафизики и житейского быта пронизан одним действом. Мир романа как бы просеивается сквозь сито зла и почти целиком проваливается в меркнущее безбытие. А в качестве движущих сил этой последней встряски представлены различные виды безбожия.

Неслучайно завязка романа перекликается с «Фаустом» Гете. Трагедию Фауста „запускает“ переписывание четвертого Евангелия: Фауст меняет „вначале было Слово“ на „вначале было дело“ — и сразу же пудель раздувается в призрачного Мефистофеля. Точно также и роман Булгакова начинается с беседы атеистов о Христе, к которой тут же присоединяется „Воланд“.

Кто же такие булгаковские атеисты? Это ядро той силы, что расхристовляла Русь. Берлиоз — глава столичных литераторов и редактор „художественного журнала“ (в ранних редакциях — «Богоборца»). Бездомный — антирелигиозный поэт. Они беседуют о том, как доходчивее разуверить читателей во Христе.

Перед нами с самого начала повествования — вхождение в ту глумливую толпу у Голгофы, где соседствуют злобная ухмылка и яростное богоотрицание. Ненавистью охвачен Бездомный. А брезглив и безразличен Берлиоз. Здесь богоборческая „холодность“ сопоставлена с безбожным „теплохладием“ (Откр 3: 15). Между этими двумя полюсами распределен и весь столичный бомонд.

Но для Бездомного атеизм — суррогат веры. В своей поэме он столь злобно „очерчивает Иисуса“, что Он получается у него „совершенно живой“. А в одной из ранних редакций романа Воланд даже подбивает Ивана растоптать образ Христа, нарисованный на песке. И Иван доказывает, что ему „не слабо“…

А для Берлиоза атеизм — среда обитания. Ради того, чтобы не встречаться со Христом, пусть даже столь отрицательным, как Он изображен у Бездомного, Берлиоз растворяет действительность Его жизни в кислоте языческих мифологий.

Различие между этими двумя атеизмами Иосиф Бродский пояснял так:

И вот для того, чтобы лишить Берлиоза его душевного комфорта (но отнюдь не привести ко спасению) и одновременно направить религиозную тягу Бездомного в „нужное“ русло, перед ними возникает „Воланд“. Он предлагает свою версию безбожия, гораздо более тонкую и опасную, чем предыдущие. Свое изложение он подкрепляет сомнительным авторитетом „очевидца“.

Какой же фокус проделывает с двумя атеистами отец лжи?

Диавол не отрицает того, что Иисус „существовал“, и вроде бы даже не очерняет его нравственный облик. Он всего-навсего вырезает из Евангелия некоторые куски и вставляет новые (см. ниже), так что при внешней схожести событийной канвы оно утрачивает самое главное: веру в то, что, воплотившись, „Слово, полное благодати и истины, обитало с нами“ (ср. Ин 1, 14). По сути дела „Воланд“ подвергает Писание той же процедуре, что и Лев Толстой, оставлявший в Евангелии лишь то, что „переваривал“ его рассудок.

„Иешуа“ Воланда не разрушает ада и не спасает человека. Вера в такого „Галилеянина“ бессмысленна, ведь Евангелие является благовестием, только если Он — Бог. Поэтому главная задача Воланда, пользуясь выражением умученного большевиками святителя Илариона (Троицкого), — „подделка Христа Богочеловека человеком Иисусом из Назарета“ . Ведь подлинный богоотступник — не тот, кто не знает о Христе, но тот, кто знает и — индифферентен к Нему.

Характерна обмолвка Воланда в беседе с Берлиозом, которого он убеждает в том, что Иисус существовал. Истина же в том, что Он существует. Христиане исповедуют Христа воскресшаго, восшедшаго на небеса и — здесь причастие стоит в настоящем времени — седяща одесную Отца (Никеоцареградский Символ веры).

И здесь показательны не только прибавления, но и лакуны. Все изменения Воланда вычеркивают из Евангелия Богосыновство Христа. Именно поэтому в псевдоевангелии отца лжи ставится под сомнение Благовещение. Оккультную окраску получают Его чудеса, совершенно перетолкована Его проповедь (из вести о спасении от смерти она превращается в банальный пацифизм). Умалчивается Преображение, и что особенно характерно — ни слова не говорится о Воскресении.

Воланд превращает Спасителя в „Учителя“. И используя надежду людей на помощь свыше, пытается подменить собою Бога.

И надо сказать, ему это удается. Под его влияние подпадает пытающийся вначале бороться с нечистой силой Иванушка Бездомный. К нему прибегает Маргарита и приводит за собой Мастера. И Мастер постепенно сам доверяется злому духу. Не во Христа, но в бытие и „всемогущество“ сатаны должны уверовать люди, по замыслу Воланда.

Для человека дореволюционной культуры эти пропуски и добавки были говорящими . Но, похоже, Булгаков переоценил своих читателей. После советской школы диссонансом для нас звучит не легенда Воланда, но само Евангелие, которое мы упорно пытаемся втиснуть в прокрустово ложе сатаны.

Однако в романе есть некоторые эпизоды, разрушающие диавольский миф.

Весть Воскресения

В одном из своих фантастических романов Клайв Льюис описывает мир, в котором не было грехопадения. Туда с Земли попадают диавол и христианин. И вот, когда христианин убеждает тамошнюю Еву не доверяться искусителю, он спрашивает сатану, помнит ли тот Воскресение? В ответ нечистый дух издает дикий вой. Еще более нетривиальна реакция Евы: она не замечает ни вопроса, ни „ответа“ на него…

В романе Булгакова тоже есть подобный ключ, который к тому же замыкает вечную судьбу Мастера и Маргариты. Это момент, когда, умертвив любовников, бесовская кавалькада покидает квартиру Мастера. Вырвавшись из помещения на улицу, нечистые духи вдруг впадают в истерику. Обычно внешне столь невозмутимые и всевластные, они вдруг теряют всякое равновесие и начинают угрожать.

Что же так переполошило Воланда и его подручных? Ведь до этого они буквально упивались идиотизмом ситуации, когда бравые нквдэшники пытались из маузеров подстрелить Бегемота . И вдруг кто-то применил более страшное оружие…

Это была старуха-кухарка. При виде кавалькады, уносящей в вечность души Мастера и Маргариты, кухарка решила перекреститься. Но едва она, „простонав, хотела поднять руку для крестного знамения“, как „Азазелло громко закричал с седла: «Отрежу руку!»“. Злой дух всполошился и — старушка некстати испугалась. В результате знамение Креста так и не коснулось душ Мастера и Маргариты в час их посмертия.

Страх кухарки понятен. Но непонятно поведение всевластного „Азазелло“. Если крест так страшен для духовной тьмы, то уж, конечно, не потому, что на нем был распят проповедник ненасилия. Значит, Христос действительно — Сын Божий, ставший и Сыном Марии, Распятый и тридневно Воскресший. И здесь имеет смысл пояснить, почему Церковь величает Спасителя „Всехитрецом“ (Ирмос 9 песни канона Пятидесятницы).

Странное таинство вочеловечения Бога настолько не вмещается ни в какие рамки здравого смысла, что древним христианам приходилось использовать самые смелые образы и выражения для того, чтобы передать его суть. Один из этих образов — „обман обманщика“, при котором „отец лжи“ сам попадается на крючок Божественного смирения.

Так, в своего рода подмене видел суть Боговоплощения святитель Кирилл Иерусалимский: „Надлежало пострадать за нас Господу, но не осмелился бы приступить диавол, если бы знал сие. «Если бы познали (власти века сего), то не распяли бы Господа славы» (1 Кор. 2:8). Итак, тело соделалось отравою смерти, дабы дракон, когда надеялся пожирать, изблевал и тех, которых пожрал“ .

От диавола была скрыта тайна Рождества. Иисуса он считал всего лишь очередным праведником-неудачником, который рано или поздно попал бы в его сети — ад, куда доселе сходили все люди, и откуда выхода не было никому. Но оказалось, что Господь приуготовил для смерти „рвотное“, а для нас, по выражению священномученика Игнатия Богоносца, — „врачевство бессмертия“ (Послание к ефесянам, 20). По слову святителя Григория Богослова, „мы возымели нужду в Боге воплотившемся и умерщвленном, чтобы нам ожить“ (Слово на святую Пасху).

Христос умирает и ад „при виде Его ужасается: затворы его сокрушаются, ломаются врата, гробы отверзаются и мертвые восстают радуясь“ . Так празднует Церковь смерть Бога, воспринявшего душу и плоть, чтобы во всей полноте, даже до смерти Крестной, стать Человеком.

„Царствует ад, но не вечнует над родом человеческим: Ты бо положся во гробе Державне… избавление неложное быв Спасе, мертвым первенец“. Эта строка из канона «Волною морскою» (утреня Великой Субботы) поражает слух: „Христос умер, значит, смерть обречена“.

Ад разверз свою пасть, чтобы поглотить умершего на Кресте, но не смог ее сомкнуть. Неразрывно с человеческой душой Иисуса туда сошло предвечное Слово. Вторая Ипостась Святой Троицы, вочеловечившись, исцелила расколотое грехопадением человеческое естество. И ад, не в силах разорвать Богочеловечество во Христе, не в силах и перенести славу Божества, отныне не властен удерживать свою добычу.

Именно «Сошествием во ад» именуется пасхальная икона Христова Воскресения. На ней Христос, стремительно, так, что даже развеваются воскрилия одежд, сходит в твердыню смерти и изводит из ада томившихся в нем людей. Первыми, с правой и левой стороны, припадают ко Христу Адам и Ева. Внизу, в оковах, — поверженный дьявол.

Отныне даже кухарка может начертанием креста связать духа тьмы. И поэтому все, что остается лукавому духу, это в ужасе шипеть на христиан. Кстати, здесь еще одна причина, по которой не стоит его слушать…

Именно эти смыслы свернуты в данном эпизоде со знамением Креста. Но это лишь наиболее яркое звено из целой цепи намеков, рассеянных по пространству романа.

Очаги сопротивления

Порыв кухарки — не единственный случай в романе, когда реальность тварного бытия не прогнулась под „копытом инженера“ (название черновиков 1928 – 1929 гг.). Перечислим еще лишь некоторые ситуации, когда тьма была принуждена отступить:

1. Милосердие Маргариты (она обнадежила и простила детоубийцу Фриду).

2. Человеческое участие женщин в Варьете, заступившихся за обезглавленного конферансье: „ради Бога, не мучьте его“.

3. Крестное знамение буфетчика, согнавшее бесовский „берет“.

Оказывается, воландовская версия Евангелия „работает“ только в тех случаях, когда люди приняли ее в свои сердца. Если же сочетания злой воли „человекоубийцы от начала“ и сердечного стремления человека не произошло, то действуют совсем другие законы. Тогда оказывается, что даже ручеек любви способен размыть ледяную глыбу „воландовской“ Москвы. Даже машинальное „обмахивание“ себя крестом способно оградить от сатанинских фокусов.

Москва мертвых душ

В черновиках есть интересное продолжение эпизода с буфетчиком. В ранней версии он оказывается еще более „грамотным“ персонажем. Столкнувшись с нечистой силой, он сразу же бежит в церковь. Но неожиданно вместо благодатной защиты он встречает там обновленческого священника-ренегата, превратившего храм в комиссионный магазин. И у буфетчика опускаются руки — золотые червонцы не уберегают от зла.

Таким образом, в стране атеизма инерция человеческого тепла, милосердия и бытовой церковности не может отворить человеку двери того дома, где, по слову Александра Галича, „с куполом синим не властно соперничать небо“. Ибо его нет.

Церковь попрана. Мир действия романа — это мир, в котором взорван храм Христа Спасителя, паривший над городом во многих ранних работах Булгакова. А свято место пусто не бывает. И вот вместо литургии в Москве совершается черная месса на балу у сатаны. В этом видит средоточие смысла романа Н. К. Гаврюшин, что дает ему повод обвинить Михаила Булгакова в откровенном сатанизме .

Но самое печальное то, что это кроваво-призрачное действо — лишь отблеск того мира, в котором живет интеллигенция красной Москвы. В „истории болезней“, записанной Булгаковым, духовное омертвение российской элиты таково, что она просто не замечает характерный фон происходящих событий.

В романе своеобразной музыкальной приметой „мертвых душ“ служит фокстрот «Аллилуйа», созданный американцем Винсентом Юмансом как кощунственная пародия на богослужение. Он пронизывает все пространство романа. Он звучит в ресторане, где собирается писательский бомонд, под его музыку бесовская сила является в кабинете профессора — специалиста по раковым болезням, его наяривает оркестр на балу у сатаны. И оказывается, что вся эта театральная, писательская и журналистская толпа новых „партейных“ русских, променявших свой талант на возможность быть при власти и пьянствующих ныне в ресторане «у Грибоеда», — едина с толпой у «Лысой горы», с толпой, орущей: „распни Его“.

Богохульство, глумление и богоубийство проходят через все века как единое целое. И как каждое церковное таинство есть участие в том Событии, что произошло „во время оно“ и с тех пор распространяется сквозь все времена, так есть и всевременное движение от Христа вспять ко греху.

Так, для православных христиан таинство Крещения есть вхождение в ту иораданскую воду, которую освящает Своим Крещением Христос. А таинство Евхаристии вводит нас в ту Сионскую горницу, где Спаситель священнодействует святые тайны Своей Плоти и Крови и приобщает им нас.

Но точно также можно говорить и о „черной соборности“ (по выражению прот. Сергия Булгакова) и черной мистерии богоотречения, которая тоже проходит через века и в конце заполонит собой все религиозное пространство истории. В таком контексте роман приобретает несколько иное звучание.

Конечно, гораздо комфортнее видеть в романе водевиль, сатиру на власть и борьбу писателя за свое право на „творческую свободу самовыражения“. Но схваченные Булгаковым типы мертвых душ — все же не детектив, но диагноз. А диагноз остается в силе, даже если болезнь приняла затяжной характер. У меня, по крайней мере, возникает иногда ощущение, что выдуманный мир «Мастера и Маргариты» плавно перетек в реалии наших дней. И хамские выходки НТВ и «Московского комсомольца» — лишь гребень той лавины, что захлестнула страну. Сам же обвал куда серьезнее.

Булгаков не зря считал себя учеником Гоголя. Кривое зеркало, созданное им, не только уродует святыни — оно в истинном свете отображает души зрителей. Может быть, именно поэтому, заглянув в него, люди начинают хохотать. И не слышат тихую скорбь Николая Васильевича, еще из XIX века обращающегося к нам: „Чему смеетесь? — Над собой смеетесь!“

„Мастер“

Последний момент, на котором хотелось бы остановиться, — это проблема творчества.

Можно по-разному интерпретировать восклицание Мастера: „О, как я все угадал!“, — в котором он выразил радость по поводу того, что его версия евангельских событий полностью подтвердилась авторитетным рассказом „очевидца“. Также по-разному можно понимать степень участия Воланда в появлении романа Мастера. Вероятно, речь здесь может идти о своеобразной черной синергии художника и бесовской силы. Однако ясно, что, хотя и не без наития злого духа Мастер создавал книгу, которую Воланд, Мастер и Булгаков предлагают как описание того, что „было на самом деле“, но, с другой стороны, без творческого усилия Мастера это псевдоевангелие не вошло бы в жизнь Берлиоза, Иванушки и Маргариты, и Воланд здесь выступает уже, скорее, в роли технического персонала, „служебного духа“, распространяющего рукопись Мастера в мире людей.

Во-вторых, обратим внимание на то, что через поздние произведения Булгакова сквозной нитью проходит проблема творца, не совладавшего со своим творением. Вспомним «Роковые яйца», «Собачье сердце», в которых „срабатывает“ эффект обратной связи, впервые с такой силой представленный в гоголевском «Портрете». Автор привносит в свою работу долю некой нечистоты — и вдруг создатель и создание меняются местами. Творение выходит из-под власти творца и начинает активно вторгаться в его жизнь.

Однако, если в «Роковых яйцах» и «Собачьем сердце» „продукт“ начинает определять земную судьбу создателя, то в «Портрете» и «Мастере и Маргарите» эта проблема выходит на более высокий уровень.

Подобно живописцу в «Портрете», Мастер создает на бумаге мир. И вдруг оказывается, что рукописи не горят. И тогда выдуманный мир начинает как бы сгущаться и пропитывать своими смыслами само существование Мастера. В своем романе про Понтия Пилата Мастер аннулировал Богосыновство Христа и тотчас мир, в котором не случилось спасения, аннигилировал его самого. Трудясь во времени, Мастер навечно сковал себя страницами своего романа. Более того, он обрек на такую Вечность и Маргариту.

В третьих, — и это самое печальное в этой истории, — подобно тому, как раннее творчество Гоголя легло крестом на его совесть, так и творчество Булгакова не могло не опалить его душу. И собственно духовная эволюция автора «Мастера и Маргариты» только подтверждает эту гипотезу. Как мы уже писали выше, Булгаков был знаком с Православием с детства и не понаслышке. Он рос в благочестивой семье. Более того, священник, венчавший первый брак Михаила Афанасиевича, был не кто иной, как замечательный протоиерей (впоследствии новомученик) отец Александр Глаголев — батюшка большой духовной зоркости и глубоких богословских знаний (он, в частности, выступал экспертом по делу Бейлиса; благодаря именно его заключению Бейлис был оправдан). Но необходимость постоянно доказывать советской власти, что белогвардейщина окончательно вытравлена из его отныне обновленной души, побуждала Булгакова добивать в своих газетных статьях „тихоновскую церковь“ и посмеиваться над бедствиями церковного народа. Наиболее яркие примеры этого: очерк Киев-город (Накануне, 6 июля 1923), где Булгаков издевается над „старой“ церковью тихоновцев (напомним, что к 6 июля прошло всего 10 дней, как патриарх Тихон был освобожден из-под годичного домашнего ареста и к этому времени уже были расстреляны многие архиереи и священники) и фельетон Глав-полит-богослужение (Гудок. 24 июля 1924), в котором Булгаков натравливает власть на приходскую церковь, „мешающую“ проведению политграмоты в близлежащей школе.

За время создания «Мастера и Маргариты» духовные ориентиры писателя сместились от монотеизма к дуализму — равномощности доброго и злого начал бытия. Романтизация Зла привела Булгакова к десакрализации Добра. Трагедией обернулась сама попытка посмотреть на Христа внешними — холодными, бесовскими — глазами.

Возвращаясь к парадоксу „правдивой лжи“, попытаемся ответить на вопрос, почему же недопустимы никакие, пусть даже мысленные, эксперименты с истиной? Ответ в том, что истина не есть „что“, как полагал Пилат, но „Кто“. Господь и Бог наш Иисус Христос свидетельствует о Себе: Аз есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин 14, 6).

Поэтому, как поясняет Владимир Эрн, старший современник Михаила Булгакова: „Истина не есть какое-то соответствие чего-то с чем-то… Истина онтологична. Познание истины мыслимо только как осознание своего бытия в Истине. Всякое усвоение истины не теоретично, а практично, не интеллектуалистично, а волюнтаристично. Степень познания соответствует степени напряженности воли, усваивающей Истину. И на вершинах познания находятся не ученые и философы, а святые“. И напротив, любое искажение истины о Христе делает невозможным соединение с Ним. Вымышленному образу можно симпатизировать, но ему нельзя причаститься — в нем нет спасения.

10 Гаврюшин Н.К. Литотстротон или Мастер без Маргариты // Символ №23. 1990. — С. 269-272.

Использованы фотографии:
«Часовня»,

15 мая исполнилось 125 лет со дня рождения писателя Михаила Булгакова. Его роман «Мастер и Маргарита» — одна из самых известных русских книг XX века. Считается, что это произведение каждый русский человек должен прочесть годам к пятнадцати или, по крайней мере, к восемнадцати. Так ли роман хорош на самом деле? «Медуза» попросила поэта и литературного критика Льва Оборина ответить на стыдные вопросы о «Мастере и Маргарите».

Я не читал «Мастера и Маргариту». Это стыдно?

Нестыдно чего-то не прочитать, но стыдно понимать, что есть некое важное культурное явление и при этом не желать о нем ничего знать. «Мастер и Маргарита» — важный роман в истории русской литературы и весьма популярное произведение; со всеми плюсами и минусами такого статуса. Если вы не читали «Мастера и Маргариту», почему бы этого не сделать? Роман очень легко читается. Кстати, ниже будут спойлеры.

«Мастера и Маргариту» считают великим романом. Почему?

У Булгакова и при жизни, и после смерти была репутация одного из лучших русских писателей своего времени — причем при жизни он был скорее известен как драматург. Крупнейшие прозаические произведения Булгакова — «Белая гвардия», «Мольер», «Мастер и Маргарита», «Театральный роман» — впервые опубликованы полностью только в 1960-е и 1970-е годы, «Собачье сердце» ходило в самиздате до 1980-х, но и по «Запискам юного врача», и по «Дьяволиаде» было ясно, что Булгаков — автор виртуозный. Владение самыми разными стилистическими регистрами речи, блестящие переходы между типами повествования, ирония, совмещение смешного и страшного, фирменное использование инверсии, уточняющей самые характерные детали под конец фразы («Филипп Филиппович еще более побледнел, к старухе подошел вплотную и шепнул удушливо: — Сию секунду из кухни вон!» — класс!)… Словом, есть все основания ожидать, что роман, который писатель такого уровня сам считал своим magnum opus, окажется выдающимся.

«Мастер и Маргарита» — большой русский серьезный роман, но он полон юмора и стилистического блеска; все это создает ощущение того, что писатель, сознавая масштаб своего замысла, не собирался становиться в позу пророка. Вместе с тем замечательно, как рифмуется судьба «Мастера и Маргариты» с не имеющим названия романом самого Мастера о Понтии Пилате. «Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы?» — спрашивает Воланд, узнав, о чем писал Мастер; легко вообразить себе какого-нибудь коллегу Булгакова, который, выяснив, о чем сочиняет свою главную книгу известный советский драматург, спросил бы то же самое.

Параллельно с пьесой «Батум» о молодых годах Сталина (которая, как считают биографы, Булгакова свела в могилу: Сталин не захотел разрешать постановку) Булгаков, оказывается, пишет роман о сверхъестественной силе, о Сатане в большевистской Москве, о Христе и Пилате, о гениальном писателе, затравленном соцреалистическими критиками. Роман, в котором классическое, первородное мировое зло, Сатана и его свита — «часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» — в карнавальной форме противостоит злу новой формации, чисто советскому. Перечитайте московские главы романа и обратите внимание на то, как часто там упоминаются органы госбезопасности, как Булгаков расставляет их агентов по углам и закоулкам, как заражены этим неврозом обитатели Москвы 1930-х. Их испортил не только квартирный вопрос, но и нечто другое.

История создания романа — с сожженным первым вариантом, с последней правкой, которую автор вносил в рукопись прямо перед смертью, с борьбой его вдовы за публикацию, с предсказаниями друзей о том, что «Мастер и Маргарита» будут напечатаны только лет через 50 или 100, — создает вокруг «Мастера и Маргариты» именно ту отчасти трагическую, отчасти мистическую ауру, которая содержится и в книге. Именно эта книга становится уже в позднесоветские годы главным русским бестселлером XX века на Западе. Она повлияла на множество людей, вплоть до рок-музыканта Мика Джаггера и художника Ханса Гигера, породила некоторые популярные произведения позднейшего времени — хотя бы «Альтиста Данилова» Владимира Орлова, — заставила людей разрисовывать стены котами Бегемотами и разлетелась на цитаты. Незначительному произведению такое не под силу.

Почему все сходят с ума по «Мастеру и Маргарите»? В школе чуть ли не фан-клубы устраивали!

В силе романа «Мастер и Маргарита» заключается и его слабость. Можно сказать, что он слишком эффектный. Это идеальный материал для фэндома (так называют субкультуру, выстраиваемую вокруг какого-то произведения искусства), его легко растащить на афоризмы: «Рукописи не горят», «Никогда и ничего не просите», «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус». Очень «объемные» герои так и просятся в фанфикшн, комиксы, граффити и так далее. Иешуа Га-Ноцри — это, при всей разнице в характере персонажей, Иисус Христос Суперзвезда за 30 лет до рок-оперы Эндрю Ллойда Уэббера. Словом, главное произведение Булгакова так и хочется назвать романом для юношества.

С другой стороны, что в этом дурного? Множество писателей многое бы отдали за способность создавать таких персонажей и так продумывать композицию. Да, это роман, будто нарочно созданный для того, чтобы им восторгались. В глазах школьников — оправдание школьной программы по литературе, особенно после петербургских трущоб «Преступления и наказания» и 100-страничного эпилога «Войны и мира». Для всех остальных — знакомство с важнейшей частью мировой культуры, евангельским контекстом, пусть даже он у Булгакова неканоничен. Это шаг в мир того, что умеет русская проза помимо проповедей и описаний природы. Но из-за неимоверной притягательности романа, цепкости его спецэффектов, велик риск на этом шаге и застрять.

В «Мастере и Маргарите» фигурируют Ершалаим, Иешуа, Понтий Пилат. Какое отношение они имеют к Иерусалиму, Иисусу Христу и новозаветному Понтию Пилату?

Очевидно, что Булгаков пишет «Иешуа» и «Ершалаим», а не «Иисус» и «Иерусалим» не просто так. Ему важно отойти от канонического евангельского текста, показать даже ошибочность догмы. Мы помним, что Иешуа, увидев, что пишет о нем Левий Матвей (прозрачная аллюзия на апостола Матфея, автора первого из евангелий), пришел в ужас и умолял сжечь пергамент. Иешуа в «Мастере и Маргарите» не воскресает — воскресение если и происходит, то остается за рамками романа. О том, что этот Иешуа — не просто «философ с мирною проповедью», напрямую свидетельствует, может быть, только появление Левия Матвея в Москве перед Воландом: Воланд разговаривает с ним как с посланцем высшей силы, Света. Употребляя еврейское имя Иисуса — Иешуа — Булгаков подчеркивает расстояние между евангельским Иисусом и своим персонажем. В Библии Иисус — это Бог, ставший человеком; подвергаясь унижениям, страдая на кресте, умирая, он остается Богом. Иешуа страдает и умирает как человек — и только; в век, видевший ужасные смерти людей в невообразимых количествах, такое новое умаление Бога до страдающего человека, как ни странно, по-особому трогает. За фигурой Иешуа нет историй чуда в Кане Галилейской, Нагорной проповеди, хождения по водам. Есть только обрывки, дистиллят его учения: «рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины», «злых людей нет на свете», «всякая власть является насилием над людьми и… настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти». И есть огромное сострадание, которым Иешуа изумляет человека, в чьей власти, казалось бы, он находится.

О настоящем Пилате мы мало что знаем — кроме Евангелий, его упоминают новозаветные апокрифы (и эти сведения вполне легендарны), кратко описывают римские и иудейские историки; его имя есть на известняковой плите, найденной в 1961 году на территории современного Израиля. Пилат Булгакова отличается и от исторического, и от библейского прокуратора. Выбор Пилата в качестве главного героя романа Мастера неслучаен: это «негероический» герой, человек, подверженный сомнениям, рефлексии, проклинающий себя за минуту трусости и конформизма — персонаж, очень понятный свидетелю тоталитарных режимов XX века. Мастер в точности угадал своего Пилата — и это, разумеется, психоисторический анахронизм, но встраивающийся в логику булгаковского романа.

Ну хорошо, а «московские персонажи» — выдуманные? Кто такие Бездомный, Берлиоз, критик Латунский, сам Мастер, наконец?

У персонажей Булгакова есть прототипы — реальные люди, на образах которых во многом строится описание литературных героев. Часто говорят, что в «Мастере и Маргарите» Булгаков изобразил самого себя и свою жену Елену. Конечно, биографии автора и героя радикально различаются, но самоощущение писателя, который работает над главной своей вещью, неадекватной требованиям современного ему общества, Булгакову было известно лучше других.

Советским литераторам в романе досталось по полной программе. Псевдоним «Иван Бездомный» обыгрывает такие реальные «пролетарские» псевдонимы, как Демьян Бедный, Иван Приблудный, Михаил Голодный (а то и Максим Горький). Демьян Бедный, кстати, написал антирелигиозную и нарочито богохульную поэму «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна» — то есть ровно то, чего от Бездомного требовал Берлиоз. На этом, впрочем, сходство заканчивается: никакого духовного перерождения с Бедным не случилось. Еще один прототип, на которого указывают исследователи, — комсомольский поэт Александр Безыменский (фамилия настоящая). Прототипом Бездомного до встречи с Воландом мог, в принципе, стать и просто обобщенный официозно-пролетарский поэт, сочинявший «взвейтесь да развейтесь»; после встречи, психбольницы и знакомства с Мастером Бездомный включается в не слишком жесткую, но все же ощутимую систему двойничества, «отзеркаливая» ощущения Мастера, а через него — и самого Булгакова. В свою очередь, мнимый друг и тайный ненавистник Бездомного, поэт Рюхин, как считается , списан с Владимира Маяковского. Маяковский не просто ругался с Безыменским — он еще и соперничал с Булгаковым, как писательски, так и идеологически, и жизнетворчески; отношения у них были крайне непростые. Внезапные нападки Рюхина на памятник Пушкину — отзвук стихотворения Маяковского «Юбилейное».

В фигуре Берлиоза читаются намеки на председателя Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП) Леонида Авербаха; в фигуре критика Латунского — отсылка к «прорабатывавшему» Булгакова в печати критику Осафу Литовскому. Даже у Арчибальда Арчибальдовича, писательницы Штурман Жорж и прочих посетителей Дома Грибоедова есть свои прототипы — в определении таковых хорошо помогает «Булгаковская энциклопедия».

Книжку читать нет сил. Есть какая-нибудь хорошая экранизация, из которой все понятно?

«Мастера и Маргариту» экранизировали как минимум четыре раза. Наиболее известны у нас фильм Юрия Кары, который вышел в прокат только через 17 лет после съемок (из-за чего мистически настроенная публика, разумеется, заговорила о «проклятии „Мастера и Маргариты“»), и сериал Владимира Бортко (после которого о «проклятии» заговорили снова, потому что в течение нескольких лет умерли несколько актеров, занятых в сериале).

Произведение Бортко ругали и за неслаженный кастинг, и за операторскую работу, и за неубедительность компьютерных эффектов, но, скорее всего, больше всего ему досталось за то, что это не «Собачье сердце» того же режиссера — признанный шедевр конца 1980-х. То, что Кара снимал не для современного телевидения, позволило ему включить в фильм смелые сцены в достаточно вольной трактовке (Великий бал у Сатаны в сериале Бортко по сравнению с фильмом Кары выглядит прямо-таки пуританским).

Кроме того, есть фильм Анджея Вайды «Пилат и другие», экранизация ершалаимских глав романа. Вайда — большой художник, и этот камерный, вписанный в современные ландшафты фильм стоит посмотреть, но и он не заменит чтения книги.

Вообще говоря, экранизация может быть самодостаточным произведением, но не суррогатом книги. В случае с «Мастером и Маргаритой» при замене романа на фильм вы теряете язык повествования, авторские портреты героев, множество деталей, не попавших в экранизацию. Если книгу читать у вас нет сил — ну, не читайте, никто не заставляет.

Если в компании заспорили о «Мастере и Маргарите», какие три умные фразы сказать, чтобы все знали, что я в теме?

Тут вам поможет книга Пьера Байяра «Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали», но лучше все же роман прочитать. Если вы упорствуете в нежелании потратить несколько часов жизни на «Мастера и Маргариту», возьмите произвольные три фразы из текста, который сейчас перед вами, — смею надеяться, они вам пригодятся.

Роман «Мастер и Маргарита» — истинный литературный шедевр. И всегда так бывает: выдающиеся художественные достоинства произведения становятся сильнейшим аргументом в пользу кощунственной неправды, объявившей себя единственной Истиной.

Роман Булгакова посвящен вовсе не Иешуа, и даже не в первую очередь самому Мастеру с его Маргаритой, но – Сатане…

I.

Спаситель свидетельствовал перед Своими учениками:

«Как Отец знает Меня, так и я знаю Отца» (Ин. 10:15)

«…Я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец…», – утверждает бродячий философ Иешуа Га-Ноцри на допросе у пятого прокуратора Иудеи всадника Понтийского Пилата.

Уже первые критики, откликнувшиеся на журнальную публикацию романа Булгакова «Мастер и Маргарита», заметили, не могли не заметить реплику Иешуа по поводу записей его ученика Левия Матвея:
«Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной. /…/ Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты Бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал» .
Устами своего героя автор отверг истинность Евангелия .

И без реплики этой – различия между Писанием и романом столь значительны, что нам помимо воли нашей навязывается выбор, ибо нельзя совместить в сознании и душе оба текста. Должно признать, что наваждение правдоподобия, иллюзия достоверности – необычайно сильны у Булгакова.

Бесспорно: роман «Мастер и Маргарита» — истинный литературный шедевр. И всегда так бывает: выдающиеся художественные достоинства произведения становятся сильнейшим аргументом в пользу того, что пытается внушить художник…

Сосредоточимся на главном: перед нами иной образ Спасителя .

Знаменательно, что персонаж этот несет у Булгакова и иное звучание своего имени: Иешуа. Но это именно Иисус Христос. Недаром Воланд, предваряя повествование о Пилате, уверяет Берлиоза и Иванушку Бездомного: «Имейте в виду, что Иисус существовал».

Кадр из фильма «Мастер и Маргарита»

Да, Иешуа – это Христос, представленный в романе как единственно истинный, в противоположность евангельскому, измышленному якобы, порожденному нелепостью слухов и бестолковостью ученика. Миф об Иешуа творится на глазах у читателя.
Так, начальник тайной стражи Афраний сообщает Пилату сущий вымысел о поведении бродячего философа во время казни: Иешуа – вовсе не говорил приписываемых ему слов о трусости, не отказывался от питья. Доверие к записям ученика подорвано изначально самим учителем.
Если не может быть веры свидетельствам явных очевидцев – что говорить тогда о позднейших Писаниях? Да и откуда взяться правде, если ученик был всего один (остальные, стало быть, самозванцы?), да и того лишь с большой натяжкой можно отождествить с евангелистом Матфеем. Следовательно, все последующие свидетельства – вымысел чистейшей воды. Так, расставляя вехи на логическом пути, ведет нашу мысль М.Булгаков.

Но Иешуа не только именем и событиями жизни отличается от Иисуса – он сущностно иной, иной на всех уровнях: сакральном, богословском, философском, психологическом, физическом. Он робок и слаб, простодушен, непрактичен, наивен до глупости. Он настолько неверное представление о жизни имеет, что не способен в любопытствующем Иуде из Кириафа распознать заурядного провокатора-стукача. По простоте душевной Иешуа и сам становится добровольным доносчиком на верного ученика Левия Матвея, сваливая на него все недоразумения с толкованием собственных слов и дел. Тут уж, поистине: простота хуже воровства. Лишь равнодушие Пилата, глубокое и презрительное, спасает, по сути, Левия от возможного преследования. Да и мудрец ли он, этот Иешуа, готовый в любой момент вести беседу с кем угодно и о чем угодно?

Его принцип: «правду говорить легко и приятно». Никакие практические соображения не остановят его на том пути, к которому он считает себя призванным. Он не остережется, даже когда его правда становится угрозой для его же жизни. Но мы впали бы в заблуждение, когда отказали бы Иешуа на этом основании хоть в какой-то мудрости. Он достигает подлинной духовной высоты, возвещая свою правду вопреки так называемому «здравому смыслу»: он проповедует как бы поверх всех конкретных обстоятельств, поверх времени – для вечности. Иешуа высок, но высок по человеческим меркам.
Он – человек. В нем нет ничего от Сына Божия. Божественность Иешуа навязывается нам соотнесенностью, несмотря ни на что, его образа с Личностью Христа. Но можно лишь условно признать, что перед нами не Богочеловек, а человекобог. Вот то главное новое, что вносит Булгаков, по сравнению с Новым Заветом, в свое «благовествование» о Христе.

Опять-таки: и в этом не было бы ничего оригинального, если бы автор оставался на позитивистском уровне Ренана, Гегеля или Толстого от начала до конца. Но нет, недаром же именовал себя Булгаков «мистическим писателем», роман его перенасыщен тяжелой мистической энергией, и лишь Иешуа не знает ничего иного, кроме одинокого земного пути, – и на исходеего ждет мучительная смерть, но отнюдь не Воскресение.

Сын Божий явил нам высший образец смирения, истинно смиряя Свою Божественную силу. Он, Который одним взглядом мог бы уничтожить всех утеснителей и палачей, принял от них поругание и смерть по доброй воле и во исполнение воли Отца Своего Небесного. Иешуа явно положился на волю случая и не заглядывает далеко вперед. Отца он не знает и смирения в себе не несет, ибо нечего ему смирять. Он слаб, он находится в полной зависимости от последнего римского солдата, не способен, если бы захотел, противиться внешней силе. Иешуа жертвенно несет свою правду, но жертва его не более чем романтический порыв плохо представляющего свое будущее человека.

Христос знал, что Его ждет. Иешуа такого знания лишен, он простодушно просит Пилата: «А ты бы меня отпустил, игемон…» – и верит, что это возможно. Пилат и впрямь готов был бы отпустить нищего проповедника, и лишь примитивная провокация Иуды из Кириафа решает исход дела к невыгоде Иешуа. Поэтому, по Истине, у Иешуа нет не только волевого смирения, но и подвига жертвенности.

У него нет и трезвой мудрости Христа. По свидетельству евангелистов, Сын Божий был немногословен перед лицом Своих судей. Иешуа, напротив, чересчур говорлив. В необоримой наивности своей он готов каждого наградить званием доброго человека и договаривается под конец до абсурда, утверждая, что центуриона Марка изуродовали именно «добрые люди». В подобных идеях нет ничего общего с истинной мудростью Христа, простившего Своим палачам их преступление.

Иешуа же не может никому и ничего прощать, ибо простить можно лишь вину, грех, а он не ведает о грехе. Он вообще как бы находится по другую сторону добра и зла. Тут можно и должно сделать важный вывод: Иешуа Га-Ноцри, пусть и человек, не предназначен судьбой к совершению искупительной жертвы, не способен на нее. Это – центральная идея булгаковского повествования о бродячем правдовозвестителе, и это отрицание того важнейшего, что несет в себе Новый Завет.

Левий Матвей из романа «Мастер и Маргарита»

Но и как проповедник Иешуа безнадежно слаб, ибо не в состоянии дать людям главного – веры, которая может послужить им опорой в жизни. Что говорить о других, если не выдерживает первого же испытания даже верный ученик, в отчаянии посылающий проклятия Богу при виде казни Иешуа.
Да и уже отбросивший человеческую природу, спустя без малого две тысячи лет после событий в Ершалаиме, Иешуа, ставший наконец Иисусом, не может одолеть в споре все того же Понтия Пилата, и бесконечный диалог их теряется где-то в глубине необозримого грядущего – на пути, сотканном из лунного света. Или здесь христианство вообще являет свою несостоятельность? Иешуа слаб, потому что не ведает он Истины. То центральный момент всей сцены между Иешуа и Пилатом в романе – диалог об Истине.

— Что такое Истина? – скептически вопрошает Пилат.

Христос здесь безмолвствовал. Все уже было сказано, все возвещено. Иешуа же многословен необычайно:

— Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе даже трудно глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет.

Христос безмолвствовал – и в том должно видеть глубокий смысл. Но уж коли заговорил – мы ждем ответа на величайший вопрос, какой только может задать человек Богу; ибо ответ должен звучать для вечности, и не один лишь прокуратор Иудеи будет внимать ему. Но все сводится к заурядному сеансу психотерапии. Мудрец-проповедник на поверку оказался средней руки экстрасенсом (выразимся по-современному). И нет никакой скрытой глубины за теми словами, никакого потаенного смысла. Истина оказалась сведенной к тому незамысловатому факту, что у кого-то в данный момент болит голова. Нет, это не принижение Истины до уровня обыденного сознания. Все гораздо серьезнее. Истина, по сути, отрицается тут вовсе, она объявляется лишь отражением быстротекущего времени, неуловимых изменений реальности. Иешуа все-таки философ. Слово Спасителя всегда собирало умы в единстве Истины. Слово Иешуа побуждает к отказу от такого единства, к дроблению сознания, к растворению Истины в хаосе мелких недоразумений, подобных головной боли. Он все-таки философ, Иешуа. Но его философия, внешне противостоящая как будто суетности житейской мудрости, погружена в стихию «мудрости мира сего».

«Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их. И еще: Господь знает умствования мудрецов, что они суетны» (1Кор. 3:19-20). Поэтому-то нищий философ сводит под конец все мудрствования не к прозрениям тайны бытия, а к сомнительным идеям земного обустройства людей.

«В числе прочего я говорил, – рассказывает арестант, – что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообше не будет надобна никакая власть».

Царство истины? «Но что есть истина?» – только и можно спросить вслед за Пилатом, наслушавшись подобных речей. «Что есть истина? – Головная боль?»

Ничего оригинального в такой интерпретации учения Христа нет. Еще Белинский в пресловутом письме к Гоголю утверждал о Христе: «Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину своего учения». Идея, на что и сам Белинский указал, восходит к материализму Просвещения, то есть к той самой эпохе, когда «мудрость мира сего» была обожествлена и возведена в абсолют. Стоило ли огород городить, чтобы возвращаться все к тому же?

Можно угадать при этом возражения поклонников романа: главной целью автора было художественное истолкование характера Пилата как психологического и социального типа, эстетическое его исследование.

Несомненно, Пилат привлекает романиста в той давней истории. Пилат вообще одна из центральных фигур романа. Он крупнее, значительнее как личность, нежели Иешуа. Образ его отличается большей цельностью и художественной завершенностью. Все так. Но зачем ради того было кощунственно перекореживать Евангелие? Был же ведь тут какой-то смысл…

Но то большинством нашей читающей публики и вовсе как несущественное воспринимается. Литературные достоинства романа как бы искупают любое кощунство, делают его даже незаметным – тем более что публика настроена обычно если и не строго атеистически, то в духе религиозного либерализма, при котором за всякой точкой зрения на что угодно признается законное право существовать и числиться по разряду истины. Иешуа же, возводивший в ранг Истины головную боль пятого прокуратора Иудеи, давал тем самым своего рода идеологическое обоснование возможности сколь угодно многого числа идей-истин подобного уровня.
Кроме того, булгаковский Иешуа предоставляет всякому, кто лишь пожелает, щекочущую возможность отчасти свысока взглянуть на Того, перед Кем Церковь склоняется как перед Сыном Божиим. Легкость вольного обращения с Самим Спасителем, которую обеспечивает роман «Мастер и Маргарита» (утонченное духовное извращение эстетически пресыщенных снобов), согласимся, тоже чего-то стоит! Для релятивистски настроенного сознания тут и кощунства никакого нет.
Впечатление достоверности рассказа о событиях двухтысячелетней давности обеспечивается в романе Булгакова правдивостью критического освещения современной действительности, при всей гротескности авторских приемов. Разоблачительный пафос романа признается как несомненная нравственно-художественная ценность его.
Но тут нужно заметить, что (как ни покажется то обидным и даже оскорбительным для позднейших исследователей Булгакова) сама тема эта, можно сказать, открыта и закрыта одновременно уже первыми критическими отзывами на роман, и прежде всего обстоятельными статьями В.Лакшина (Роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита»// Новый мир. 1968. №6) и И.Виноградова (Завещание мастера // Вопросылитературы. 1968. №6). Что-либо новое сказать вряд ли удастся: Булгаков в своем романе дал убийственную критику мира недолжного существования, разоблачил, высмеял, испепелил огнем язвительного негодования до nec plus ultra (крайних пределов. – ред.) суетность и ничтожество нового советского культурного мещанства.

Оппозиционный по отношению к официальной культуре дух романа, а также трагическая судьба его автора, как и трагическая первоначальная судьба самого произведения, помогли вознесению созданного пером М.Булгакова на труднодосягаемую для любого критического суждения высоту.

Все курьезно осложнилось и тем, что для значительной части наших полуобразованных читателей роман «Мастер и Маргарита» долгое время оставался едва ли не единственным источником, откуда можно было черпать сведения об евангельских событиях. Достоверность булгаковского повествования проверялась им же самим – ситуация печальная. Посягновение на святость Христа само превратилось в своего рода интеллигентскую святыню.
Понять феномен шедевра Булгакова помогает мысль архиепископа Иоанна (Шаховского): «Одна из уловок духовного зла — это смешать понятия, запутать в один клубок нити разных духовных крепостей и тем создать впечатление духовной органичности того, что не органично и даже антиорганично по отношению к человеческому духу» . Правда обличения социального зла и правда собственного страдания создали защитную броню для кощунственной неправды романа «Мастер и Маргарита».Для неправды, объявившей себя единственной Истиной.
«Там все неправда» , – как бы говорит автор, разумея Священное Писание. «Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время». Правда же открывает себя вдохновенными прозрениями Мастера, о чем свидетельствует с несомненностью, претендующей на безусловное доверие наше, – Сатана. (Скажут: это же условность. Возразим: всякая условность имеет свои пределы, за которыми она безусловно отражает определенную идею, весьма определенную).

II.

Роман Булгакова посвящен вовсе не Иешуа, и даже не в первую очередь самому Мастеру с его Маргаритой, но – Сатане.
Воланд есть несомненный главный герой произведения, его образ – своего рода энергетический узел всей сложной композиционной структуры романа. Главенство Воланда утверждается изначально эпиграфом к первой части: «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
Сатана действует в мире лишь постольку, поскольку ему дозволяется то попущением Всевышнего. Но все, совершающееся по воле Создателя, не может быть злом, направлено ко благу Его творения, есть, какой мерой то ни меряй, выражение высшей справедливости Господней.

«Благ Господь ко всем, и щедроты Его на всех делах Его» (Пс.144:9).

В этом смысл и содержание христианской веры. Поэтому зло, исходящее от дьявола, преобразуется во благо для человека, благодаря именно Божьему попущению. Господнему произволению. Но по природе своей, по дьявольскому изначальному намерению оно продолжает оставаться злом. Бог обращает его во благо – не Сатана.
Поэтому, утверждая: «Я творю добро», – служитель ада лжет. Бес лжет, но то в природе его, на то он и бес. Человеку же дана способность распознать бесовскую ложь. Но сатанинская претензия на исходящее от Бога – воспринимается автором «Мастера и Маргариты» как безусловная истина, и на основании веры в дьявольский обман Булгаков и выстраивает всю нравственно-философскую и эстетическую систему своего творения.

Беседа воланда с Левием Матвеем о Добре и Зле

Идея Воланда уравнивается в философии романа с идеей Христа. «Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом, – поучает свысока дух тьмы глуповатого евангелиста, – что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп».
Не высказывая прямо, Булгаков подталкивает читателя к догадке, что Воланд и Иешуа суть две равновеликие сущности, правящие миром. В системе же художественных образов романа Воланд и вовсе превосходит Иешуа – что для всякого литературного произведения весьма существенно.

Но одновременно читателя подстерегает в романе и страннейший парадокс: несмотря на все разговоры о зле, Сатана действует скорее вопреки собственной природе. Воланд здесь – безусловный гарант справедливости, творец добра, праведный судия для людей, чем и привлекает к себе горячее сочувствие читателя. Воланд – самый обаятельный персонаж романа, гораздо более симпатичный, нежели малохольный Иешуа.
Он активно вмешивается во все события и всегда действует во благо – от наставительных увещеваний вороватой Аннушке до спасения из небытия рукописи Мастера. Не от Бога – от Воланда изливается на мир справедливость.
Недееспособный Иешуа ничего не может дать людям, кроме абстрактных, духовно расслабляющих рассуждений о не вполне вразумительном добре да кроме туманных обещаний грядущего царства истины. Воланд твердой волей направляет деяния людей, руководствуясь понятиями вполне конкретной справедливости и одновременно испытывая к людям неподдельную симпатию, даже сочувствие.

И вот важно: даже прямой посланник Христа, Левий Матвей, «моляще обращается» к Воланду. Сознание своей правоты позволяет Сатане с долей высокомерия отнестись к неудавшемуся ученику-евангелисту, как бы незаслуженно присвоившему себе право быть рядом с Христом. Воланд настойчиво подчеркивает с самого начала: именно он находился рядом с Иисусом в момент важнейших событий, «неправедно» отраженных в Евангелии. Но зачем так настойчиво навязывает он свои свидетельские показания? И не он ли направлял вдохновенное прозрение Мастера, пусть и не подозревавшего о том? И он же спас рукопись, преданную огню.
«Рукописи не горят» – эта дьявольская ложь привела когда-то в восторг почитателей булгаковского романа (ведь так хотелось в это верить!). Горят. Но что спасло эту? Для чего Сатана воссоздал из небытия сожженную рукопись? Зачем вообще включена в роман искаженная история Спасителя?

Давно уже сказано, что дьяволу особенно желательно, чтобы все думали, будто его нет. Вот то-то и утверждается в романе. То есть не вообще его нет, а не выступает он в роли соблазнителя, сеятеля зла. Поборником же справедливости – кому не лестно предстать в людском мнении? Дьявольская ложь становится стократ опаснее.
Рассуждая об этой особенности Воланда, критик И.Виноградов сделал необычно важный вывод относительно «странного» поведения Сатаны: он не вводит никого в соблазн, не насаждает зла, не утверждает активно неправду (что как будто должно быть свойственно дьяволу), ибо в том нет никакой нужды.
По булгаковской концепции, зло и без бесовских усилий действует в мире, оно имманентно миру, отчего Воланду остается лишь наблюдать естественный ход вещей. Трудно сказать, ориентировался ли критик (вслед за писателем) сознательно на религиозную догматику, но объективно (хотя и смутно) он выявил важное: булгаковское понимание мира в лучшем случае основано на католическом учении о несовершенстве первозданной природы человека, требующей активного внешнего воздействия для ее исправления.
Таким внешним воздействием, собственно, и занимается Воланд, карая провинившихся грешников. Внесение же соблазна в мир от него не требуется вовсе: мир и без того соблазнен изначально. Или же несовершенен изначально? Кем соблазнен, если не Сатаной? Кто совершил ошибку, сотворив мир несовершенным? Или не ошибка то была, а сознательный изначальный расчет? Роман Булгакова открыто провоцирует эти вопросы, хотя и не дает на них ответа. Додумываться должен читатель – самостоятельно.

В.Лакшин обратил внимание на иную сторону той же проблемы: «В прекрасной и человеческой правде Иешуа не нашлось места для наказания зла, для идеи возмездия. Булгакову трудно с этим примириться, и оттого ему так нужен Воланд, изъятый из привычной ему стихии разрушения и зла и как бы получивший взамен от сил добра в свои руки меч карающий». Критики заметили сразу: Иешуа воспринял от своего евангельского Прототипа лишь слово, но не дело. Дело – прерогатива Воланда. Но тогда… сделаем вывод самостоятельно…
Иешуа и Воланд – не что иное, как две своеобразные ипостаси Христа? Да, в романе «Мастер и Маргарита» Воланд и Иешуа – это персонификация булгаковского осмысления двух сущностных начал, определивших земной путь Христа. Что это – своеобразная тень манихейства?

Но как бы там ни было, парадокс системы художественных образов романа выразился в том, что именно Воланд-Сатана воплотил в себе хоть какую-то религиозную идею бытия, тогда как Иешуа – и в том сошлись все критики и исследователи – есть характер исключительно социальный, отчасти философский, но не более.
Можно лишь повторить вслед за Лакшиным: «Мы видим здесь человеческую драму и драму идей. /…/ В необыкновенном и легендарном открывается по-человечески понятное, реальное и доступное, но оттого не менее существенное: не вера, но правда и красота».

Разумеется, в конце 60-х годов весьма соблазнительно было: как бы отвлеченно рассуждая о евангельских событиях, касаться больных и острых вопросов своего времени, вести рискованный, щекочущий нервы спор о насущном. Булгаковский Пилат давал богатый материал для грозных филиппик по поводу трусости, приспособленчества, потворствования злу и неправде – то звучит злободневно и до сих пор. (К слову: не посмеялся ли Булгаков лукаво над будущими своими критиками: ведь Иешуа вовсе не произносил тех слов, обличающих трусость, – они примыслены ничего не понявшими в его учении Афранием и Левием Матвеем). Понятен пафос критика, взыскующего возмездия. Но злоба дня остается лишь злобой. «Мудрость мира сего» не способна оказалась подняться до уровня Христа. Его слово понимается на уровне ином, на уровне веры.

Однако «не вера, но правда» привлекает критиков в истории Иешуа. Знаменательно само противопоставление двух важнейших духовных начал, на религиозном уровне не различаемых. Но на низших-то уровнях смысла «евангельских» глав романа невозможно осознать, произведение остается непонятым.

Разумеется, критиков и исследователей, стоящих на позициях позитивистски-прагматических то и не должно смущать. Религиозного уровня для них и нет вовсе. Показательно рассуждение И.Виноградова: для него «булгаковский Иешуа – это на редкость точное прочтение этой легенды (т.е. «легенды» о Христе. – М.Д.), ее смысла – прочтение, в чем-то гораздо глубже и вернее, чем евангельское ее изложение».

Да, с позиции обыденного сознания, по человеческим меркам – неведение сообщает поведению Иешуа пафос героического бесстрашия, романтического порыва к «правде», презрения к опасности. «Знание» же Христом Своей судьбы как бы (по мысли критика) обесценивает Его подвиг (какой-де тут подвиг, если хочешь – не хочешь, а чему суждено, то и сбудется). Но высокий религиозный смысл совершившегося ускользает таким образом от нашего понимания.
Непостижимая тайна Божественного самопожертвования — наивысший пример смирения, приятие земной смерти не ради отвлеченной правды, но во спасение человечества – конечно, для атеистического сознания то суть лишь пустые «религиозные фикции», но надо же признать хотя бы, что даже как чистая идея эти ценности гораздо важнее и значительнее, нежели любой романтический порыв.

Легко просматривается истинная цель Воланда: десакрализация земного пути Бога Сына – что и удается ему, судя по первым же отзывам критиков, вполне. Но не просто заурядный обман критиков и читателей замыслил Сатана, создавая роман об Иешуа – а ведь именно Воланд, отнюдь не Мастер, является истинным автором литературного опуса об Иешуа и Пилате. Напрасно Мастер самоупоенно изумляется, как точно «угадал» он давние события. Подобные книги «не угадываются» – они вдохновляются извне.
И если Священное Писание – Боговдохновенно, то источник вдохновения романа об Иешуа также просматривается без труда. Впрочем, основная часть повествования и без всякого камуфляжа принадлежит именно Воланду, текст Мастера становится лишь продолжением сатанинского измышления. Повествование Сатаны включается Булгаковым в сложную мистическую систему всего романа «Мастер и Маргарита». Собственно, название это затемняет подлинный смысл произведения. Каждый из этих двух выполняет особую роль в том действе, ради которого Воланд прибывает в Москву.
Если взглянуть непредвзято, то содержание романа, легко увидеть, составляет не история Мастера, не литературные его злоключения, даже не взаимоотношения с Маргаритой (все то вторично), но история одного из визитов Сатаны на землю: с началом оного начинается и роман, концом его же и завершается. Мастер представляется читателю лишь в 13 главе, Маргарита и того позднее по мере возникновения потребности в них у Воланда. С какой же целью посещает Воланд Москву? Чтобы дать здесь свой очередной «великий бал». Но не просто же потанцевать замыслил Сатана.

Н. К. Гаврюшин, исследовавший «литургические мотивы» романа Булгакова, доказательно обосновал важнейший вывод: «великий бал» и вся подготовка к нему составляют не что иное, как сатанинскую антилитургию, «черную мессу».

Под пронзительный крик «Аллилуйя!» беснуются на том балу присные Воланда. Все события «Мастера и Маргариты» стянуты к этому смысловому центру произведения. Уже в начальной сцене – на Патриарших прудах – начинается подготовка к «балу», своего рода «черная проскомидия».
Гибель Берлиоза оказывается вовсе не нелепо случайной, но включенной в магический круг сатанинской мистерии: отрезанная голова его, украденная затем из гроба, превращается в потир, из которого в завершение бала «причащаются» преобразившийся Воланд и Маргарита (вот одно из проявлений антилитургии – пресуществление крови в вино, таинство навыворот). Бескровная жертва Божественной Литургии подменяется здесь жертвой кровавой (убийство барона Майгеля).
На Литургии в храме читается Евангелие. Для «черной мессы» надобен иной текст. Роман, созданный Мастером, становится не чем иным, как «евангелием от Сатаны», искусно включенным в композиционную структуру произведения об анти-литургии. Вот для чего была спасена рукопись Мастера. Вот зачем оболган и искажен образ Спасителя. Мастер исполнил предназначенное ему Сатаной.

Иная роль у Маргариты, возлюбленной Мастера: в силу неких особых присущих ей магических свойств она становится источником той энергии, которая оказывается необходимой всему бесовскому миру в определенный момент его бытия, – ради чего и затевается тот «бал». Если смысл Божественной Литургии – в евхаристическом единении со Христом, в укреплении духовных сил человека, то анти-литургия дает прибыток сил обитателям преисподней. Не только неисчислимое сборище грешников, но и сам Воланд-Сатана как бы обретает здесь новое могущество, символом чего становится изменение его внешнего облика в момент «причащения», а затем и полное «преображение» Сатаны и его свиты в ночь, «когда сводятся все счеты».

Перед читателем, таким образом, совершается некое мистическое действо: завершение одного и начало нового цикла в развитии запредельных основ мироздания, о которых человеку можно дать лишь намек – не более того.

Таким «намеком» становится роман Булгакова. Источников для такого «намека» выявлено уже множество: здесь и масонские учения, и теософия, и гностицизм, и иудаистические мотивы… Мировоззрение автора «Мастера и Маргариты» оказалось весьма эклектичным. Но главное – антихристианская направленность его – вне сомнения. Недаром так заботливо маскировал Булгаков истинное содержание, глубинный смысл своего романа, развлекая внимание читателя побочными частностями. Темная мистика произведения помимо воли и сознания проникает в душу человека – и кто возьмется исчислить возможные разрушения, которые могут быть в ней тем произведены?