Какая болезнь у мамы льва николаевича толстого. Лев толстой. Из огня - да в полымя

Стихотворение «Порог» Тургенева считается одним из самых уникальных и необычных произведений писателя. Лирика автора вообще отличается разнообразием с точки зрения тематики. Однако это произведение выделяется и своеобразием формы.

«Порог» Тургенева: описание

В прозе было написано в 1883 году. За основу сюжета была взята история из жизни. Тургенева впечатлила Вера Засулич, участница революционного движения, которая в знак протеста трижды выстрелила в градоначальника Трепова и смогла серьезно его ранить. Женщина была возмущена приказом градоначальника высечь революционера-народника. Засулич пришла к Трепову на прием и при свидетелях выстрелила в него. На суде женщину оправдали, а само дело получило широкую огласку.

Писателю удалось мастерски облечь реальность в поэтическую форму и вывести философский смысл, заключавшийся в революционном самоотречении и жертвенности.

Стихотворение «Порог» Тургенева начинается с фразы «Я вижу громадное здание». То есть главный герой наблюдает за происходящим со стороны. В этом здании настежь распахнута дверь с высоким порогом, перед которым стоит «русская девушка». За этой дверью непроглядная тьма, которая «дышит морозом». Из глубины здания доносится глухой и медленный голос.

Этот голос спрашивает у девушки о том, действительно ли она хочет переступить порог и знает ли, что ее ожидает. В ответ героиня отвечает: «Знаю». Тем не менее голос продолжает предупреждать: «Голод, холод… насмешка… тюрьма… и сама смерть». И на это девушка отвечает: «Знаю». Героиня выражает готовность снести все удары, страдания и невзгоды.

«Порог» Тургенева призван показать мужество и самоотверженность девушки-революционерки. Поэтому продолжает ее уговаривать уйти неизвестный голос, ведь гонения будут не только от врагов, но и от друзей. Об этом уже знает героиня и готова ко всему. Но готова ли она к безымянной жертве? К тому, чтобы о ее гибели никто не вспомнил? Но не нужно девушке сожалений и благодарностей, ведь даже от имени своего она готова отречься.

Помолчал голос и спросил вновь о том, знает ли она, что и сама может разочароваться в своих идеалах и разувериться в правильности выбора. Но героиня и на это отвечает: «Знаю». Тогда голос произносит: «Войди». И вот она переступает порог. Вслед ей слышится: «Дура!» А затем другой голос произносит: «Святая».

«Порог» Тургенева: анализ

Современники писателя подходили к анализу произведения только с точки зрения описания подвига женщины-революционерки. Но современное литературоведение имеет и другие взгляды на это произведение. Они обращают особое внимание на проблему выбора, перед которым стоит героиня, на конфликт между идеалистами и обывателями.

При этом сам Тургенев не берется оценивать выбор героини, предоставляя выбор читателю. Не зря в конце звучат две оценки ее поступка - «святая» и «дура». Это происходит потому, что главной задачей писателя было показать сложность выбора и внутреннюю силу героини.

Таким образом, «Порог» Тургенева - это стихотворение, скорее, о внутренней борьбе человека, а не о революции и революционерах.

Я вижу громадное здание.
В передней стене узкая дверь раскрыта настежь; за дверью — угрюмая мгла. Перед высоким порогом стоит девушка… Русская девушка.
Морозом дышит та непроглядная мгла; и вместе с леденящей струей выносится из глубины здания медлительный, глухой голос.
— О ты, что желаешь переступить этот порог, знаешь ли ты, что тебя ожидает?
— Знаю,- отвечает девушка.
— Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть?
— Знаю.
— Отчуждение полное, одиночество?
— Знаю… Я готова. Я перенесу все страдания, все удары.
— Не только от врагов — но и от родных, от друзей?
— Да… и от них.
— Хорошо. Ты готова на жертву?
— Да.
— На безымянную жертву? Ты погибнешь — и никто… никто не будет даже знать, чью память почтить!..
— Мне не нужно ни благодарности, ни сожаления. Мне не нужно имени.
— Готова ли ты на преступление?
Девушка потупила голову…
— И на преступление готова.
Голос не тотчас возобновил свои вопросы.
— Знаешь ли ты,- заговорил он, наконец,- что ты можешь разувериться в том, чему веришь теперь, можешь понять, что обманулась и даром погубила свою молодую жизнь?
— Знаю и это. И все-таки я хочу войти.
— Войди!
Девушка перешагнула порог — и тяжелая завеса упала за нею.
— Дура!- проскрежетал кто-то сзади.
— Святая!- принеслось откуда-то в ответ.

(No Ratings Yet)

Еще стихотворения:

1. Кот переступил порог, Сон добыл себе дорог. Вот уже ночник погас, Вот уже последний час. А ты не говоришь — молчишь, А ты надежду не сулишь. Как видно, нам с...
2. Он отца не пустил на порог, потому что боялся и тени человека, который, как бог, наблюдал за его поведеньем. Он отрекся тогда от отца, а потом, успокоясь немного, чтоб в...
3. Стоишь на пороге: ах, что-то еще позабыл… Свеча – пригодится… и спички… две книги вот эти… Письмо от нее, над которым ты в полночи выл… Гагарин иль Пушкин в углу...
4. Не знаю, как кому, а мне Для счастья нужно очень мало: Чтоб ты приснилась мне во сне И рук своих не отнимала, Чтоб кучевые две гряды, Рыча, валились в поединок...
5. Приходящий в ночной тишине, говорят, что Ты невидим, но это неправда. Я знаю сотни людей, и каждый видел Тебя хотя бы один раз. Несколько бедных и глупых не успели Твой...
6. Знаешь ли ты, что такое горе, когда тугою петлей на горле? Когда на сердце глыбою в тонну, когда нельзя ни слезы, ни стона? Чтоб никто не увидел, избави боже, покрасневших...
7. И дни мои идут, и цвет ланит бледней, И скудная любовь моих не красит дней. Закат мою тоску пленяет тихой кровью, А нужно мне еще и «мыслить и страдать», И...
8. Девушка пела в церковном хоре О всех усталых в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех, забывших радость свою. Так пел ее голос, летящий в купол, И...
9. Уронила девушка перчатку И сказала мне: «Благодарю». Затомило жалостно и сладко Душу обреченную мою. В переулок девушка свернула, Может быть, уедет в Петроград. Как она приветливо взглянула, В душу заронила...
10. Никто ничего не отнял! Мне сладостно, что мы врозь. Целую Вас — через сотни Разъединяющих верст. Я знаю, наш дар — неравен, Мой голос впервые — тих. Что вам, молодой...
11. Когда трагический актер. Увлекшись гением поэта, Выходит дерзко на позор В мишурной мантии Гамлета, — Толпа, любя обман пустой, Гордяся мнимым состраданьем. Готова ложь почтить слезой И даровым рукоплесканьем. Но...
12. Я покорно принимаю все, что ты даешь: Боль страданья, муки счастья и молчанье-ложь. Не спрошу я, что скрывает сумрак этих глаз: Все равно я знаю, знаю: счастье — не для...
13. Еще почти ребенком ты шла на жертву, мать. Век обернулся волком, чтобы живьем сжевать. Шакалом и гиеной, чтоб кости обглодать… Светло и откровенно ты шла на жертву, мать....
14. Со мной хорошо тебе, Коля? Сегодня совсем ты другой. Не знаю я, что ты такое, Не знаешь ты, кто я такой. Нет, зеркало нас не сближает. Стою перед этим стеклом...
15. Господь есть бедных покровитель И всех печальных утешитель; Всевышний зрит, что нужно нам, И двум тоскующим сердцам Пошлет в свой час отраду. Отдаст ли нас он в жертву гладу? Забудет...

Мария Николаевна Волконская (1790–1830)
мать писателя Льва Толстого
Татьяна Николаевна Эргольская, тетушка Льва Толстого

Княжна Мария Николаевна была единственным ребенком князя Николая Степановича Волконского, виднейшего соратника императрицы Екатерины II, её обер-секретаря и сенатора. Николай Степанович славился своим независимым и гордым нравом, отличным знанием военной науки и истории, музыки и архитектуры. Императрица ценила его ум и прямоту, бесстрашие и находчивость.
Матерью Марии Николаевны была княжна Екатерина Дмитриевна, урожденная Трубецкая. Бабушкой Марии Николаевны по отцу была княгиня Горчакова, по матери - княжна Трубецкая. Все эти знаменитые фамилии являются частью российской истории; их носили родственники великого русского писателя Л. Н. Толстого.
В имении своей жены Екатерины Дмитриевны Трубецкой «Ясная Поляна», близ Тулы, Николай Степанович выстроил великолепный дом с парком, с беседками-ротондами, завёл оркестр из крепостных музыкантов, наладил отличнейшее хозяйство.
Он ждал появление первенца, очень надеялся на сына, чтобы было кому передать фамилию и гербы, но 10 ноября 1790 года у четы Волконских родилась девочка. А ещё через два года княгиня Екатерина Дмитриевна умерла. Николай Степанович вынужден был оставить дочь в семье брата своей жены, а сам (после временной опалы) вновь приступил к службе в Архангельске, где был назначен военным губернатором и получил ещё чин генерала от инфантерии. Служил он недолго и скоро вышел в отставку с почётом, с сохранением мундира и пенсии.
Князь Волконский забрал свою малолетнюю дочь и вместе с ней поселился в «Ясной Поляне». Там он занялся воспитанием княжны Марии Николаевны, которую сильно любил, но был к ней строг и требователен. Отец старался дать дочери - будущей наследнице своих имений - всестороннее образование. Девочку обучали иностранным языкам, русской словесности, музыке, истории искусств. В программу обучения Марии входили математика, физика, география, логика, всеобщая история, естественные науки.
С ранних лет незаурядность её ума сказывалась в каждом слове, во взгляде прекрасных глаз, часто наполненных слезами. Трудно было жить девочке без материнского тепла и нежности; даже самый лучший отец в мире не может заменить маму.
Княжна Волконская слыла девушкой необыкновенной. От отца она унаследовала гордость духа, утонченность манер, врожденное чувство собственного достоинства. Она говорила на пяти языках, в том числе - итальянском. Читала на латинском языке медицинскую литературу, отлично играла сложнейшие клавикордные и арфические пьесы, интересовалась алгеброй и историей искусств. Мария Николаевна вела удивительные дневники, где размышляла и анализировала собственные поступки, мысли и недостатки. За годы таких исповедей накопилось столько, что они не умещались в пухлые тома.
В её архиве сохранились два больших прозаических произведения: волшебная сказка «Лесные близнецы» на французском языке и незаконченная повесть в двух частях «Русская Памела, или Нет правил без исключения».
Будучи уже взрослой девушкой, она казалась всем холодной и недосягаемой. Безусловно, это отпугивало от нее женихов. Но гораздо больше их отпугивал сам князь Николай Сергеевич: его язвительная и надменная манера разговора. Запертой в доме отца, Марии Николаевне казалось, что она на всю жизнь останется старой девой.
3 февраля 1821 года ее всесильный и грозный батюшка скоропостижно скончался. Княжна растерялась… Навалившаяся вдруг на неё свобода испугала её. Она не знала, как жить дальше, кому помогать, чтобы быть нужной, любимой. Мария Николаевна с радостью отдает часть своего состояния компаньонке Мисс Ханессен и устраивает её свадьбу со своим кузеном Мишелем Волконским. Родные и знакомые обеспокоились её непредсказуемым поведением. И, как был уверен Лев Толстой, стараниями родственников Мария Николаевна через год после смерти отца вышла замуж за 27 летнего подполковника в отставке - Николая Ильича Толстого.
Несмотря на то, что брак между Марией Николаевной Волконской и Николаем Ильичом Толстым рассматривался изначально как брак по расчёту, молодые люди неожиданно понравились друг другу. 9 июля 1822 года состоялась их свадьба. По словам Льва Толстого, отец относился к матери «как относятся к дамам царской крови». Его искреннее восхищение женой и ее «глубокая работа души и сердца» переросли во взаимную нежную привязанность.
21 июня 1823 года на свет появился их первенец - Николай Толстой. В 1826 году родился сын Сергей, в 1827 году ещё один сын Дмитрий, а в 1828 году - новый маленький наследник гербов и фамилий - младший граф, будущий гениальный писатель, подаривший бессмертие своей матери, графине Марии Николаевне Волконской.
К 38 годам графиня превратилась в спокойно-счастливую молодую мать четверых детей, хозяйку большого и дружного семейства. Атмосферу этого семейства можно почувствовать, перечитывая повести Льва Толстого «Детство» и «Отрочество». Там есть это необыкновенное по силе ощущение счастья. Но есть и некое щемящее душу предчувствие тревоги.
Мария Николаевна вынашивала и рожала детей, а бережно и любовно воспитывала их, отмечая в своем «Педагогическом дневнике» малейшие проявления их характера, темперамента, их детские привычки, ежедневные шалости, забавные детские слова. Этот многотомный дневник матери Лев Толстой позже читал как увлекательнейшую книгу, психологический труд. И всегда не уставал восхищаться, как точно и тонко чувствовала она их слабые, неокрепшие, ещё мало кому понятные детские души, как она упорно развивала всё то хорошее, что было в них заложено, и как она принимала и горячо любила своих детей, со всеми слабостями и недостатками! Фрагменты «Педагогического дневника» графини Марии Николаевны почти в неизменной форме вставлены в обширные черновые варианты романа «Война и Мир».
После рождения младшего ребёнка - дочери Машеньки Мария Николаевна умерла 4 августа 1830 года, когда её Лёвушке было всего 2 года. Это стало для него непостижимой и непоправимой потерей, с которой он не мог примириться всю жизнь.
На протяжении многих лет Л. Н. Толстой бережно и терпеливо составлял хронику рода матери, перечитывал её дневники, письма, хранившееся в семейном архиве. Так случилось, что в семье не сохранилось ни одного портрета Марии Николаевны, кроме маленького силуэта восьмилетней девочки. Лев Николаевич упорно восстанавливал в памяти облик матери. Он хотел дать жизнь любимому образу на страницах своих творений. Жизнь бессмертную, вечную. «Всё, что я знаю о ней, всё прекрасно», - писал Толстой в воспоминаниях. Он оставил нам выразительный портрет матери на страницах самой первой своей книги «Детство»: «нежная, белая рука, ласкающая детскую голову, завитки волос на шее, теплые чёрные глаза, наполненные светом и всегдашней любовью».
Всю свою жизнь Лев Толстой относился к памяти Марии Николаевны со священным поклонением. Мать была для него образцом совершенного человека – богочеловека. Писатель в буквальном смысле слова молился на неё. Даже не смотря на то, что их физическая связь была так рано прервана, их духовная связь (religio) не прерывалась никогда. Молитва Л. Н. Толстого, обращенная к матери, всегда помогала ему в борьбе с искушениями. Душа матери освещала всю жизнь гениального писателя. Он мысленно воссоздал облик своего кумира и с глубокой нежностью воплотил его в неповторимом трепетно-трогательном образе княжны Марьи Болконской и отчасти в пленительном образе Наташи Ростовой - счастливой молодой мамы, какой она стала в конце романа «Война и Мир».
В каждой любимой женщине Толстой искал хотя бы подобие облика матери, который он знал по ощущениям и впечатлениям души. И искал не столько внешнего сходства, сколько внутреннего. Вот только могла ли родиться ещё одна такая женщина, соответствующая идеальному образу той духовной высоты, которой достигла Мария Николаевна? И кто знает, быть может, в поиске ответа на этот вопрос и заключен весь феномен гениальности величайшего русского писателя Л. Н. Толстого.
После смерти матери основную заботу об осиротевших детях взяла на себя двоюродная сестра Николая Ильича Толстого - Татьяна Александровна Ергольская (1792–1874). Она приходилась дальней родственницей бабке Льва Николаевича - Пелагее Николаевне Горчаковой. После смерти матери и вторичной женитьбы отца Танинька с сестрой Лизой оказались сиротами. Их судьбу определили богатые родственницы, поделившие девочек между собой. Так красавица с агатовыми глазами и роскошной черной косой Татьяна оказалась в семье Ильи Андреевича и Пелагеи Николаевны Толстых.
Она воспитывалась вместе с дочерьми графа Пелагеей и Александрой, получила хорошее домашнее образование, в совершенстве владела французским языком, была прекрасной музыкантшей, «имела склонность к литературному творчеству». Ей принадлежат такие трогательные строки: «Что делать с сердцем, если некого любить? Что делать с жизнью, если ее некому отдать?»
Татьяна любила Николая Толстого, отца будущего писателя. Он отвечал девушке взаимностью, не мог жениться на бесприданнице. Некоторые черты Т. А. Ергольской в романе «Война и мир» видны в образе Сони, воспитанницы Ростовых.
После женитьбы Николая Ильича Толстого на Марии Николаевне Волконской «эти две великодушные женщины стали большими друзьями». Им обеим не были присущи мелкая зависть и ревность, они не знали соперничества. Свою любовь к Николаю Татьяна Ергольская перенесла на его жену и детей. Когда, спустя годы после смерти жены, Николай Ильич сделал предложение Татьяне Александровне, та отказалась выйти за него замуж, чтобы «не портить своих чистых отношений» с ним и с его детьми. Просьбу же – заменить детям мать и никогда не покидать их – она выполнила.
Лев Толстой в «Воспоминаниях» так определил роль Татьяны Ергольской в своей судьбе: «Это было третье после матери и отца лицо в смысле влияния на мою жизнь». Писатель вспоминал: «Тетенька Туаннет еще в детстве она научила меня духовному наслаждению любви… Второе то, что она научила меня прелести неторопливой одинокой жизни».
Под бдительным попечением Татьяны Ергольской Левушка Толстой изучал французский, азбуку, играл с братьями Николаем, Митей и Серёжей в таинственную «муравьиную палочку», исполняющую желания. Тетушка «старалась удержать каждого под своим сильным нравственным влиянием», особенно в пору вступления в опасные юношеские годы. Она даже сочинила для братьев «Наставление молодому человеку», в котором высказала свой взгляд на воспитание характера, оберегала от опасностей, соблазнов, пороков, подстерегающих неопытные души: «Берегись страстей, одна ошибка может отравить всю жизнь; особенно избегай губительной склонности к игре, ужасного соблазна, лишающего в короткое время состояния и чести».
Переживая за братьев, она не читала им нравоучений, не выговаривала за дурные поступки, «не учила тому, как надо жить, словами. Вся нравственная работа была переработана в ней внутри, а наружу выходили только ее дела – и не дела, а вся жизнь, спокойная, кроткая, покорная и любящая».
Став взрослыми, Сергей, Николай, Дмитрий, Мария часто навещали тетушку в Ясной Поляне, так как «в общении с ней они находили то чувство уверенности и душевного спокойствия, в котором так нуждались их мятущиеся страстные натуры». В письмах они находили для нее самые теплые и искренние слова.
Для Льва переписка с тетушкой была не только поддержкой, уроками духовной стойкости, но и «школой литературного стиля». Лев Николаевич «восхищался точностью и элегантностью ее души». Любимое его изречение «Делай что должно, и пусть будет что будет», ставшее как бы правилом его жизни, впервые он тоже услышал от тетеньки Туаннет. За четыре дня до смерти вдали от Ясной Поляны и родных, на стации Астапово Лев Толстой записал эту фразу на последней странице своего дневника.
Татьяна Александровна поощряла его литературные способности. Именно она советовала ему «писать романы», указала путь к славе, которая оказалась мировой. Примером своей незаметной, но подвижнической жизни Ергольская утверждала и развивала во Льве те духовные качества, которые определили впоследствии гуманистические направления в его философии и художественных произведениях.
Однако самое заветное желание, самая несбыточная мечта детства - «увидеть снова улыбку милой maman» - не покидала писателя до конца жизни. В одной из глав «Детства», уже взрослым, зрелым, испытавшим горечь войны, он писал: «Если бы в тяжелые минуты я хоть мельком мог увидеть эту улыбку, я бы никогда не знал, что такое горе!»
С невыразимой мукой, за несколько лет до своей смерти на листе бумаги обрывком карандаша Лев Толстой написал вот эти, редко цитируемые слова-признания вечной тоски по материнской любви: «Целый день тупое тоскливое состояние. К вечеру состояние это перешло в умиление - желание ласки. Любви. Хотелось, как в детстве, прильнуть к любящему, жалеющему существу и быть умиленным, плакать и быть утешаемым. Но кто это существо, которому бы я мог прильнуть так? Перебираю всех любимых мною людей - ни один не годится. К кому же прильнуть? Сделаться маленьким, как я представляю её себе. Да, да, маменька, которую я не называл ещё , не умея говорить. Да, она высшее мое представление чистой любви, но не холодной божеской, а земной, тёплой, материнской. Ты, маменька, ты приласкай меня. Всё это безумие, но всё это - правда» (написано на листке бумаги с датой 10 марта 1906 года).

От автора.

Есть женщины, которые похожи на ангелов… При этом совершенно неважно: счастлива ли их личная, чисто женская Судьба, красивы ли они, знамениты ли, богаты. Пишут ли их портреты лучшие художники. Всё, может быть, и - совсем наоборот. Они, эти женщины, могут обладать невыразительною внешностью, их портреты - или будут никому неизвестны, или затеряются в пыли чердаков. Это - в лучшем случае. А то и вовсе не будут написаны! И судьба этих женщин будет складываться, порой непросто, а то и вовсе - трагически. Но для их внутреннего состояния это, повторяю, будет совершенно неважно.

Они ведь приходят в мир не для этого вовсе, слишком внутренне сосредоточенно несут они в себе нечто особенное, быть может, то, что осветляет нежно Мир, делает его одухотвореннее и теплее. Что важнее стократ эгоистичного “я”, и всего - маленького, личного, мелкого. Того, что часто называют пренебрежительно: “бабьим”.

Взглянув на такую женщину, избрав её себе в спутницы, возлюбленные, жены, подруги, советчицы - неважно в каком качестве, - любой, и самый отъявленный грешник, как бы тоже улавливает частицу света, исходящую от них, их искреннее тепло и сам становится чуть - чуть похожим на ангела. Ну, хотя бы - падшего. (*В этом месте какой-нибудь ироничный читатель непременно улыбнется. А я того и добиваюсь! - автор.)

Всё вышесказанное вовсе не значит, что такие вот женщины сами - безгрешны и невозмутимы. О, нет, нет! Они могут плакать по ночам, впадать в ярость, бить посуду, читать глупые сентиментальные романы; хорошо, если - не стихи - изводить кучу гусиных перьев и целые флаконы чернил на странные записи в дневниках-альбомах, которые потом совестливо жгут или хотя бы - мечтают сжечь. Они могут горестно отчаиваться, не верить в себя, чего-то бояться, не соображать в математике и геометрии, падать с лошади, не понимать до отчаяния глубоких философских вещей, вроде вопроса: “Для чего мужчины идут на войну и убивают друг друга?”..

Словом, они могут быть самыми обычными, слабыми женщинами…

Но проходят годы… и их выросшие сыновья, читая их уцелевшие дневники, письма, записки возводят ушедшие, легкие, бестелесные образы в степень божества, а их жизнь - подчас короткую, как мгновение, (позволено ли ангелам долго задерживаться на земле?!) - знают наизусть и пересказывают своим детям и внукам, как увлекательнейший роман. А если сыновья ещё и талантливы и одарены Небесами даром Слова, то могут сделать и большее … Дать жизнь боготворимому образу на страницах своих творений. Жизнь бессмертную. Вечную. Но не холодную и безразличную, а теплую и живую. Такую, какую и подобает иметь ангелам в земном образе. С одним таким ангелом - графиней Марией Николаевной Толстой - Волконской всё так именно и случилось. И не могло быть иначе. Ведь её сыном был Лев Толстой .

1.

Он знал её жизнь почти наизусть. Составлял терпеливо хронику её рода, перечитывал дневники, записки, письма, уцелевшие в семейном архиве. Перебирал перелистывал ночами страницы, чудом сохранившие запах её духов. Восстанавливал в памяти то, что было до него. Дух времени. Становление характера. Любимые книги. Затронувшие сердце мысли. Всё, что мы так или иначе знаем о графине Марии Николаевне Толстой, мы знаем от её сына. Он оставил нам её выразительный портрет на страницах самой первой своей книги: “ Детство”.

Все помнят эти строки: “нежная, белая рука, ласкающая детскую голову, завитки волос на шее, тёплые чёрные глаза, наполненные светом и всегдашней любовью” Пленительная картина, хоть цельного описания и нет. Облик загадочен и неизвестен. Как у ангела. Почти условен. Каждый волен писать своё. И нам остается тогда лишь добавить к такому вот чарующему и памятному описанию ещё несколько отдельных штрихов. Не более…

Княжна Мария Николаевна Волконская принадлежала, по рождению своему, к знатнейшему из родов российских: отец её, князь Николай Степанович Волконский - виднейший соратник императрицы Екатерины Второй, её обер-секретарь и сенатор; сопровождал правительницу в знаменитой поездке по Тавриде. Славился Николай Степанович при Дворе «северной Семирамиды» своим независимым и гордым нравом, отличным знанием военной науки и истории, музыки и архитектуры. Императрица уважала его мнение и ценила за ум и прямоту, бесстрашие и находчивость, хотя и говорил он, бывало, вещи, вовсе не лестные для уха мудрой Государыни. Но Екатерина все же назначила его полномочным послом России в Берлине. Были в особняке посольском и пышные приёмы и музыкальные вечера, и умные разговоры - как иначе?.. Но не забывал князь и Россию.

В имении жены своей, урожденной княжны Екатерины Дмитриевны Трубецкой, “Ясная Поляна”, близ Тулы, Николай Степанович выстроил отличный дом с флигелями и службами, парком и беседками-ротондами, завёл оркестр из крепостных музыкантов, наладил хозяйство отличнейшим образом, и, казалось, не особо и тужил, когда попал в опалу в царствование императора Павла Первого: за какое-то неосторожное высказывание в адрес царствующей особы и царящих подле особы нравах. Ну, что ж, опала, так опала! Сенатор князь Волконский принял её с должным безразличием и хладнокровием истинно мудрого человека-стоика, ценящего в жизни совсем иные блага, нежели “жизнь в случае”…

Ему и спокойнее гораздо было в тиши имения: можно здесь вволю размышлять, читать, прогуливаться и обдумывать свои “ дипломатические мемории”, ждать появления первенца.

Он надеялся на сына - было бы тогда кому передать фамилию и гербы, но человек предполагает, а …

2.

А еще через два года княгиня Екатерина Дмитриевна, женщина молодая, здоровая, но - очень уж хрупкая! - скончалась внезапно от горячечной лихорадки оставив ошеломлённому горем князю маленькую наследницу, прелестную дурнушку с густыми черными бровями и живыми, выразительными глазами, глубокими, как колодец, сиротливое сокровище, как оказалось впоследствии, хоть не унаследовавшее живой, пленительной красоты своей матери, но очень похожее на неё и горячностью натуры и щедростью сердца. Прозывалось сокровище то - Машенькой. Марией Николаевной.

Опала князя Волконского продолжалась после смерти супруги ещё несколько лет, а затем он вновь был призван на службу, произведён в генерал-лейтенанты. И назначен военным губернатором в Архангельск, где получил ещё чин генерала от инфантерии. Впрочем, прослужил он на этот раз недолго и скоро вышел вновь в отставку, но - почётную, с сохранением мундира и пенсии.

Посвятил князь тогда всё своё внезапно освободившееся время любимой усадьбе, хозяйству, парку, мемуарам и обожаемой - сдержанно, но горячо, вспыльчиво - дочери, которую считал он «хрупкой здоровьем и робкой на людях».

3.

Но, если в первом умственном заключении своем о дочери князь совсем не ошибался, то во втором… Мария Николаевна, княжна Волконская, слыла среди знающих её людей девушкою необыкновенной. От отца она унаследовала небывалую гордость духа, аристократизм, утонченность манер, врожденное чувство собственного достоинства. Говорила на пяти языках, в том числе - итальянском - читала латинские лечебники, отлично играла сложнейшие клавикордные и арфические пиесы, интересовалась алгеброю и историей искусств.. Незаурядность её ума сказывалась не только в каждом её слове, жесте, но и во взгляде лучистых глаз, впрочем, часто наполненных слезами: имела княжна Мария Николаевна очень ранимую душу, чувствительное к страданиям других сердце. В обиходе же была скромна и к себе очень требовательна, взыскательна. Все эти черты ей достались по наследству от рано умершей матери. В общении с властным и язвительным отцом Мария научилась скрывать свои чувства, но эмоции кипели внутри нее, как еще не проснувшийся вулкан.

8.

Однако, общеизвестная семейная идиллия и согласие в браке Толстых сложились не сразу. Графине Марии Николаевне пришлось, на первых порах, принести в жертву свое самолюбие и терпеть бесконечные укоры, капризы и придирки взбалмошной свекрови, неутихающую ревность кузины Туаннетт, которую та никак не пыталась скрыть, с пристрастием наблюдая каждый шаг и каждый жест Марии Николаевны и словно ожидая, когда молодая графиня отступится, когда же лопнет ее терпение? Терпение не лопнуло. Постепенно все наладилось и немалую роль тут сыграло то, что, уступив уговорам супруги, вскоре после рождения первенца,

в 1824 году, граф Николай Ильич вышел в отставку, и вся семья окончательно поселилась в фамильной усадьбе графини Марии Николаевны, в просторном доме с двумя флигелями, четырьмя прудами и двумя парками: Верхним и Нижним. Зажили сиятельными помещиками, на вольном воздухе и деревенском хлебе с молоком, хотя достаток был скромный - дела графа еще не совсем поправились.

В 1826 году, уже в имении, у супругов Толстых родился сын Сергей, в 1827 еще один сын - Димитрий, а в 1828 году - новый маленький наследник гербов и фамилии - младший граф Лев Николаевич, давший бессмертные крылья Памяти ангелу рода Толстых - своей матушке, графине Марии.

9.

По документам семейного архива Толстых, по тем редким строкам, которые проникли в печать, с позволения и желания Льва Николаевича Толстого, можно судить о том, что Николая Ильича Толстого неустанно и неизменно восхищала в жене “ глубокая работа души и сердца”, на которую он сам от природы был не очень способен, увы!

Николай Ильич чрезвычайно ценил в “своей графинюшке”* (*выражение Л. Толстого. - С. М.) её редкостный такт и ум и то, что она и умела - и желала всегда, несмотря на занятость пятью детьми и большим, гостеприимным домом, - стать его преданным и понимающим другом. Он относился к ней, как передавал Л.Н. Толстой, рассказывая семейные предания, и тщательно подбирая при этом слова, “как относятся к дамам царской крови” не потому только, что был обязан лишь ей спасением фамильной чести, положения, и всего того, что составляло принадлежность к хорошему, порядочному обществу”, а скорее, вернее всего, лишь потому, что и она сама безмерно уважала в нём его высокую, природную, истинную порядочность и доброту, ни разу, ни в чём, никогда, не подчеркнув ни своего превосходства пред ним, ни своих ему благодеяний!

Супруги часто всё делали вместе. Вместе просматривали хозяйственные счета, вели расходные книги и деловую переписку, пополняли домашнюю библиотеку, устраивали деревенские пикники и охоту для гостей- соседей. Бывали, разумеется, и моменты, когда Николай Ильич ощущал себя существом духовно более обыкновенного, что ли, порядка, чем Мария Николаевна, хотя и любил читать Бюфонна и Ларошфуко, прекрасно говорил по - французски, слыл превосходным рассказчиком.

Справедливости ради надо, наверное, сказать, что если осознание превосходства супруги и мучило порой графа, то - весьма, весьма недолго!

Миг ведь он и есть миг, не правда ли?

Графиня Мария Николаевна в такие вот минуты замечала тотчас некоторую рассеянность в его словах и поступках, желание подолее, чем обычно, задержаться в библиотеке перед штофом красного вина. Она знала эту “маленькую слабость” мужа, но охотно извиняла её, и как-то мудро, неслышно, отступала в тень, стараясь всё сгладить, затушевать, выказывая супругу и наедине, и на людях, и при детях, немного более должного уважения и внимания, чем всегда. Глаза Николая Ильича вспыхивали признательно, и он переставал терзаться сомнениями.

10.

Сама же графиня, видя его спокойствие, блаженно улыбалась, делая вид что все - в порядке, весело хлопотала вокруг чайного стола и пирожных, раздаваемых детям, играла с вдохновением на пианино этюды Дж. Фильда и Ф.Листа, горячо обсуждала с кузиной Туаннетт роман Руссо «Элоиза», смеялась рассказам мужа о приключениях на охоте с неуемной борзой Дианой, а вечером..

Вечером же, тихо запершись в своей спальне, оставшись наедине со своими мыслями, неторопливо записывала по французски в дневник: «В ранней юности мы все пытаемся найти всё - вне нас, но неизменно позже возвращаемся к самим себе».

В этом месте перо ее споткнулось, слегка царапнув бумагу. След пера виден и века спустя.

Видимо, здесь мудрая графиня улыбнулась тому, как нечаянно и вовремя приходит на ум счастливая мысль. Она ведь тоже нашла саму себя в себе самой!

К тридцати восьми годам Мария из засохшего цветка - старой княжны - девы, превратилась в спокойно - счастливую молодую женщину, мать четверых детей, хозяйку большого и дружного семейства, в котором, безусловно, есть свои тайны и тени, но есть и так много света и душевной открытости.

И рядом с мудрыми сентенциями появились строки незатейливых, полных чувства французских рифм:

…Кто эти двое счастливых смертных?

Два имени в тиши Небес?

Как в это счастье мне поверить,

В судьбу без мрака и без слез?

Любовь двоих, любовь земная

Небесным полная огнем!.

О, мы стоим у двери рая

С тобой вдвоем, навек - вдвоем!

____________________________

Это была, и вправду, очень счастливая, дружная семья….

Атмосферу её можно почувствовать спустя столетия, перечитывая повести “Детство” и “Отрочество”. Там есть это, необыкновенное по силе ощущение счастья, тёплого, небывалого, как бы очаровывающего… Но есть там и некая дымка, легкий флер тревоги, предощущения, предчувствия, что счастье это, теплота, отрадность взаимопонимания, взаимопроникновения, прикосновения к душам родных тебе и любимых тобою до боли людей, - всё это, увы: быстролётно, не вечно, невозвратимо, всё длится - лишь миг! И стоит открыть глаза и его, мига, уже нет, не остановить, не удержать в руках!..

11.

Казалось, ничто, никак не предвещало беды семье Толстых! Мария Николаевна вынашивала и рожала детей, тщательно, любовно воспитывала их, отмечая в своем “Педагогическом дневнике” малейшие проявления их характера, темперамента, их детские привычки, ежедневные шалости, забавные детские слова. (Этот многотомный дневник матери Лев Толстой позже читал, как увлекательнейшую книгу, психологический труд. И всегда не уставал восхищаться тем, как точно и тонко чувствовала она их слабые, неокрепшие, ещё мало кому понятные, детские движения души, как пыталась развить, по мере сил, всё то хорошее, что было заложено в детях от природы; и как она принимала и горячо любила их, детей своих, со всеми слабостями и недостатками!) Фрагменты “Педагогического дневника” графини Марии Николаевны Толстой почти в неизмененной форме вставлены в обширные черновые варианты романа “Война и мир” А её саму мы узнаём в трепетно-трогательном, совершенно пленительном образе княжны Марии Болконской… То же некрасивое лицо, тот же недюжинный, живой ум, огромные лучистые глаза Вспоминаете? Узнаете?… Да только полно, была ли графиня Мария Николаевна и впрямь так некрасива, как княжна Марья? Или Толстой, как обычно, скромно преувеличивал? Эту свою черту он унаследовал тоже от горячо любимой им матери. Как и склонность к вечным сомнениям, терзаниям, склонность к углубленному «самокопанию» в недрах собственной души. Впрочем, как знать, не будь в нём этого, вышел бы из него тогда великий русский писатель, или - нет? Да что гадать! Сложилось так, как сложилось. И в истории, как и жизни, вовсе нет сослагательного наклонения “бы”. И как мы не можем представить себе Льва Толстого вне его писательского Дара, так не можем мы, при всём горячем желании, и продлить канву жизни, хоть немного удлинить хронику биографии графини Марии Николаевны Толстой, его матери…

12.

Её смерть 4 августа 1830 года была для полуторагодовалого малыша Левушки непостижимым и непоправимым ударом такой силы, которую он не мог осознать, и с которым не мог примириться и долгие - долгие годы спустя.. Да, пожалуй, всю свою жизнь. Следы этого не примирения, этого постоянного поиска ускользающего из самого раннего детства дивного мира гармонии и счастья, ускользающего, пленительного образа матери - синонима этой самой Гармонии мы находим в вечных метаниях Толстого не только в молодости, перед женитьбой, но и в поздние годы зрелых исканий, вплоть до Ухода Исхода.. На страницах произведений.

На жизненных страницах, где не бывает черновиков. И где ничего не перепишешь набело. Но даже черновик жизни Толстого освящается присутствием незримых, любовно хранимых памятью черт… В каждой женщине, им любимой, а их было немало: Валерия Арсеньева, Екатерина Тютчева, Александрина Толстая - “тётушка”, княжна Щербатова и другие, другие… вплоть до Софьи Андреевны Берс, удостоенной чести окончательного выбора, искал Толстой хотя бы мимолетное напоминание облика нежно любимой им матери. Хотя бы дуновение ушедшего её аромата и исчезнувшей в вечность прелести! Хотя бы некоторые, узнаваемые черты… Хотя бы… Конечно же, больше, - не внешние, а внутренние, знакомые по ощущениям, впечатлениям души, строчкам семейных писем и дневников. Вот только могли ли любимые им женщины соответствовать памятному, почти Идеальному образу? То - вопрос другой.

И кто знает, быть может, в ответе на него, этот вопрос, и заключены истоки всей жизненной драмы Толстого?

Как недостижима для человека мечта об идеальной, безгрешной жизни, так недостижимы для любого земного образа ангельские черты, нарисованные признательной памятью детского, юношеского, взрослого, обожающего и безмерно тоскующего сердца… Да и может ли ангел обрести их, эти черты, через золотистую пыль времен?.. Дано ли такое - Ангелу?

13.

В “Воспоминаниях”, начатых им уже на склоне лет, Лев Николаевич писал с мудрой горечью:

“ Во всех семьях бывают периоды, когда болезни и смерти ещё отсутствуют и члены семьи живут спокойно… Такой период, как мне думается, переживала и моя мать в семье мужа до своей смерти… Никто не умирал, никто серьезно не болел, расстроенные дела отца поправлялись. Все были здоровы, веселы, дружны. Отец веселил нас всех своими рассказами и шутками, в доме звучало много музыки, песен. (*Мария Николаевна была замечательною музыкально одаренною натурой, чудно пела! - автор). Я не застал уже этого времени. Когда я стал помнить себя, уже смерть матери наложила свою печать на всю последующую жизнь нашей семьи”….

Графиня Мария Николаевна Толстая умерла вскоре после рождения младшей дочери Машеньки. Произошло это, вероятно, вследствие какого-то послеродового осложнения.

Или по крайней слабости здоровья - Мария Николаевна унаследовала от своей матери, княжны Трубецкой, весьма хрупкое телосложение. Возможно, что тут сыграла зловещую роль и наследственная предрасположенность к чахотке. Смерть Марии Николаевны была для семьи ошеломляюще непостижима. Много позже Лев Николаевич передал свои чувства и впечатления от постигшего семью горя в завершающих главах “Детства” и блестяще справился с этим, но…

14.

Николай Ильич Толстой сам не смог бы, наверное, справиться с постигшим его бедою, если бы не деятельная помощь двоюродной сестры, Татьяны Александровны Ергольской, которая взяла на себя все хлопоты об осиротевших детях:: они ведь были ещё очень и очень малы! Под её бдительным попечением Левушка Толстой изучал французскую азбуку, играл с братьями Николенькой, Митей и Сережей в таинственную “муравьиную палочку”, исполняющую желания. Одним из самых чудных, самых тайных желаний маленького Левушки было: “увидеть снова улыбку милой maman” … В одной из глав “Детства”, уже взрослым, зрелым, испытавшим на себе горечь войны, он писал: “Если бы в тяжёлые минуты жизни я хоть мельком мог видеть эту улыбку, я бы никогда не знал, что такое горе!”

Но эта трогательная, детская мечта Левушки Толстого, конечно, так и осталась мечтою.

С невыразимою мукою, за несколько лет до смерти своей на листе бумаги обрывком карандаша он написал вот эти, редко цитируемые ныне слова - признания, вечной тоски и вечной любви:

« Целый день тупое тоскливое состояние. К вечеру состояние перешло в умиление - желание ласки - любви.. Хотелось, как в детстве прильнуть к любящему, жалеющему существу и умиленно плакать и быть утешаемым. Но кто такое существо, к которому я мог прильнуть так? Перебираю всех любимых мною людей - ни один не годится. К кому же прильнуть? Сделаться маленьким и к матери, как я представляю ее себе. Да, да маменька, которую я никогда не называл еще, не умея говорить. Да, она высшее мое представление о чистой любви, но не холодной, божеской, а земной, теплой материнской. К этой тянулась моя лучшая, уставшая душа. Ты, маменька, ты приласкай меня. Все это безумно, но это правда!»* (*Записано на листке бумаги с датой: 10 марта 1906 года. Приводится по указ. изд. А. Труайя. стр. 20 - С. М.)

15.

Он знал, уже тогда, что Ангелы посещают землю в земном обличье на краткий срок и быстро покидают её. Их жизнь - лишь краткий миг, взмах крыльев птицы. Единственный способ увидеть Ангела в земном обличье ещё раз - это попытаться воссоздать его образ в памяти: красками, картинами, запахом, словами, строками… Толстой владел магией слов. Ему это удалось. А нам, читающим, удастся ли увидеть в пленительном хороводе слов Толстого Ту, чей лик миру так и остался неведом? Ту, о которой он некогда, с душевным трепетом и восторгом, писал: « Она представлялась мне всегда таким высоким, чистым, духовным существом, что часто в средний период жизни моей, во время борьбы с одолевавшими меня искушениями* (*имеется в виду отчаяние Толстого после смерти любимого брата Николая, карточные долги, безалаберность жизни, да и попытка самоубийства! - автор), я молился её душе, прося её помочь мне, и эта молитва всегда мне помогала…”

16.

Отец Льва Николаевича Толстого скончался, когда будущему писателю было всего лишь девять лет. Граф Николай Ильич Толстой умер при загадочных обстоятельствах, прямо на улице, в Москве, куда приехал из Ясной, по делам; не приходя в сознание. Деньги и документы, бывшие при нём, пропали. Пропал и медальон - часы с портретом покойной супруги, графини Марии Николаевны Толстой, с которым Николай Ильич старался не расставаться. Слуги, сопровождавшие в тот день графа, тоже - бесследно исчезли.

До самой своей внезапной кончины в июне 1836 года, граф Николай Толстой так больше и не женился, хотя и делал предложение кузине, Татьяне Александровне Ергольской, прося её стать не столько его женой, сколько заменить мать осиротевшим детям.

Татьяна Александровна Ергольская, всю жизнь нежно любившая Николая Ильича, (“Через любовь свою к нему она любила и всех нас, остальных!” - тонко заметит позже Лев Толстой - автор) не отважилась посягнуть на место “пленительной Машеньки” в сердце обожаемого двоюродного брата. Она отказала Николаю Ильичу в первом предложении, но второе - заботиться о детях-сиротах - исполнила до конца… Но это уже совсем другая история.

Светлана Макаренко. Семипалатинск. Казахстан.

В подготовке данной статьи использованы материалы личного книжного собрания и архива автора.

Толстой Николай Ильич (1794-1837) — отец Толстого, родился 26 июня 1794 г. «Отец был среднего роста, хорошо сложённый живой сангвиник, с приятным лицом и с всегда грустными глазами», — писал о нем Толстой в «Воспоминаниях». Он упоминал и другие характеристики отца, у которого были «сангвиническая красная шея», «бодрый быстрый шаг», «бодрый, ласковый голос», «добрые красивые глаза», «грациозные, мужественные движения».

Он был единственным сыном в любящей патриархальной семье, где дети и родители обожали друг друга, где кроме него росли ещё две дочери, Полина и Алина (горбатенький брат Илья умер в раннем детстве). Граф Николай Ильич Толстой родился 26 июня 1795 года. Пятилетним мальчиком был зачислен отцом в службу с чином губернского регистратора в Экспедицию Кремлевского строения, ведавшую строительством и уходом за зданиями в Кремле и всеми императорскими дворцами в Москве и Подмосковье. В 15 лет Николай Ильич был уже коллежский регистратор, а в 16 лет стал губернским секретарем. Столь стремительная карьера в гражданской службе была прервана Отечественной войной 1812 года.

В июне 1812 года семнадцати лет от роду он добровольно вступил в 3-й Украинский казачий регулярный полк корнетом, 28 июля 1812 г. был переведен в Московский гусарский полк. 17 декабря 1812 г. Салтыковский полк был влит в Иркутский драгунский переименованный в гусарский. 28 декабря 1812 г., писал родителям из Гродно: «Не бывши ещё ни разу в сражении и не имевши надежды в нём скоро быть, я видел всё то, что война имеет ужасное; я видел места, вёрст на десять засеянные телами; вы не можете представить, какое их множество по дороге от Смоленска до местечка Красное».

Из формулярного его списка узнаем, что «Граф Николай Ильин сын Толстой» после изгнания армии Наполеона из России «в походах был 1813 года апреля со 2-ого в Княжестве Варшавском, Силезии и Саксонии, оттуда при отступлении армии до города Люцена; с 21 апреля в арьергардных делах, 26 и 27 числ при удержании неприятеля под городом Дрезденом и при переправе через реку Эльбу; за оказанное в сих делах отличие награжден чином Поручика, мая 8 и 9 числ в Генеральном сражении при городе Бауцене и при приступлении к крепости Швейднец в сражениях и перестрелках находился; по окончании перемирия был при преследовании до города Теплиц, августа 14 при сильной рекогносцировке и города Дрездена, оттоль до крепости Кенигсштейна и при блокаде оной; за оказанное в сих делах отличие награжден Орденом Св. Владимира 4-ой степени с бантом; октября 2, 4, 6 и 7 числ в Генеральном сражении под городом Лейпцигом, за отличие во оном награжден чином Штабс-Ротмистра; оттоль в преследовании неприятеля до города Ерфурта и при блокаде оного до 17 числа октября; от оного в походе до города Гетингена, оттуда отправлен был Генералом от Кавалерии графом Витгенштейном курьером с нужными депешами к Военному Министру в город Санкт-Петербург и, возвращаясь обратно к армии, захвачен был неприятелем при местечке Сент-Оби в плен, из коего при взятии города Парижа освобожден. По-российски, по-французски, по-немецки читать, писать умеет, математику, географию знает, в штрафах не бывал».

Адъютантом генерала Витгенштейна в 1813 году был поручик Павел Иванович Пестель - будущий декабрист, автор знаменитой «Русской Правды», руководитель Южного общества. Николай Ильич Толстой состоял при князе Андрее Ивановиче Горчакове, командире 1-го Пехотного корпуса в группе войск Витгенштейна. И Толстой и Пестель были награждены за бои под Лейпцигом, Пестель в этом сражении был тяжело ранен, поэтому, очевидно, с донесениями в Петербург был направлен не П.И. Пестель, а адъютант Горчакова Н.И. Толстой.

Отец Льва Николаевича Толстого не был членом тайного общества, но был близко знаком со многими декабристами: С.П. Трубецким, С.Г. Волконским, А.И. Одоевским, З.Г. Чернышевым, Ф.П. Толстым.

Корнет Николай Ильич Толстой записан в часть 17 декабря 1812 года - следом за корнетом, будущим дипломатом, поэтом, автором комедии «Горе от ума» Александром Сергеевичем Грибоедовым.

Возвратившись в Россию, Толстой 8 августа 1814 года был переведен в кавалергардский полк и назначен адъютантом к командиру корпуса, генерал-лейтенанту князю Андрею Ивановичу Горчакову, троюродному брату его матери.

11 декабря 1817 года Толстой был переведен с чином майора в гусарский принца Оранского полк. Любопытны причины, вызвавшие этот перевод. Сохранился рапорт на имя Александра I от главнокомандующего второй армией генерала Бенигсена о том, что командир корпуса, генерал-лейтенант князь Горчаков просит перевести его адъютанта штабс-ротмистра графа Толстого в гусарский полк по той причине, что Толстой, «имея ревностное желание продолжать службу вашему императорскому величеству во фронте, не по недостаточному своему состоянию не имеет возможности продолжать служение в кавалергардском полку». Рапорт этот, датированный 15 ноября 1817 года, указывает на стесненное материальное положение Н.И. Толстого.

14 марта 1819 года Толстой «по болезни» был уволен в отставку с чином подполковника и уехал к родителям в Казань, где совсем уже разорившийся его отец Илья Андреевич Толстой был губернатором. В 1821 году, после смерти отца, приехав с матерью Пелагеей Николаевной из Казани в Москву, Николай Ильич поступил на службу в Военно-сиротское отделение при Московском комендантском управлении.

На руках у Николая осталась семья, требующая забот и попечения: старая мать, привыкшая к роскоши, сестра Алина со своей приёмной дочерью, и кузина, воспитанница матери, Татьяна Ёргольская. Последняя была ровесницей Николая, с детства они росли и воспитывались вместе, испытывая друг к другу романтическое чувство влюблённости. После смерти отца остались огромные долги, Николай вынужден был 15 декабря 1821 г. поступить на службу на очень незначительную должность смотрительского помощника (воспитателя) в Московское военно-сиротское отделение при Московском комендантском управлении.

В 1822 году граф Н.И. Толстой посватался к богатой наследнице, княжне Марии Николаевне Волконской, которая приняла его предложение. 9 июля 1822 г. в церкви села Ясенева близ подмосковного имения князей Трубецких Знаменского граф Н.И. Толстой обвенчался с княжной М.Н. Волконской, дочерью Николая Сергеевича Волконского и Екатерины Дмитриевны Трубецкой. «Весёлый, блестящий молодой человек с именем и связями» (ему было 28 лет) стал мужем не очень красивой, старше его на четыре года, княжны Марьи, обладавшей очень значительным состоянием. Это был классический брак по расчёту, оказавшийся браком по любви. Толстые сразу уехали в Ясную Поляну, чтобы начать ту семейную, замкнутую кругом домашних забот и радостей жизнь. В 1823 году у молодых Толстых родился первый сын - Николай. После нескольких неблагополучных родов в 1826 году родился Сергей, в 1827 году - Дмитрий, а 1828 году - Лев. Единственная дочь - Мария - родилась в 1830 году.

Толстой вспоминал о яснополянских делах отца: «Занятие его составляло хозяйство и, главное, процессы, которых тогда было очень много у всех и, кажется, особенно много у отца, которому надо было распутывать дела деда. Процессы эти заставляли отца часто уезжать из дома. Кроме того, уезжал он часто и для охоты — и для ружейной и для псовой». Кроме занятий хозяйством (отец достроил большой дом, начатый дедом Волконским, посадил сад), он занимался детьми и много читал, собрав в Ясной Поляне библиотеку, состоявшую из французских классиков, исторических и естественнонаучных сочинений (даже из Парижа привёз несколько десятков книг).

Толстые лето и зиму жили в имении, не переезжая в город, ведя очень уединённый образ жизни. Позже, создавая образы героев «Войны и мира» княжны Марьи и Николая Ростова, писатель использовал некоторые факты из жизни отца и матери, Многие черты внешности и характера отца Толстого запечатлены не только в «Войне и мире», но и в трилогии «Детство. Отрочество. Юность» и в ранней рукописи трилогии, которую печатают под заглавием «Четыре эпохи развития».

В 1829 г. Н.И. Толстой выкупил Никольское-Вяземское, в 1836 г. построил здесь каменную церковь.

Н.И. Толстой скоропостижно скончался 21 июля 1837 года в Туле и был похоронен рядом с женой в фамильном склепе на Кочаковском кладбище.

Младшему сыну Льву было почти 9 лет, когда отец умер, и он помнил весёлые шутки и рассказы отца за обедом и ужином, когда и бабушка, и тётушки, и дети смеялись, слушая его. Дети с интересом рассматривали рисунки, которые он для них делал и которые им казались «верхом совершенства». Лёвочка запомнил приготовления отца к охоте, общие прогулки по Ясной Поляне. Запомнилось, как вечерами дети приходили к отцу в кабинет играть или прощаться перед сном, как он ласкал их и иногда, к великой их радости, пускал к себе за спину на кожаный диван, продолжая в то же время читать или разговаривать с приказчиком.

Лёвочка с особенной нежностью, прощаясь вечером с отцом, целовал «его белую жилистую руку» и был «умилённо счастлив», когда отец ласкал его. «Я очень любил отца, но не знал ещё, как сильна была эта моя любовь к нему, до тех пор пока он не умер».