Памятник трезини уже на университетской набережной. Памятник трезини уже на университетской набережной Самый важный элемент памятника - шуба. Зачем она

Идея поставить памятник Доменику Трезини возникла в 1990-х годах. Скульптор - Павел Петрович Игнатьев - работал над памятником с 1995 года, это было учебным заданием молодого скульптора. Из этого учебного задания в дальнейшем появился большой проект. В 1999 году санкт-петербургский губернатор Владимир Яковлев подписал распоряжение о создании памятника Трезини. Однако долгое время на изготовление скульптуры не могли найти средств, и в конце 2000-х годов финансирование взял на себя Фонд Жорно, но всё равно до рождения памятника прошло более 17 лет. П. П. Игнатьев изобразил Трезини в виде одетой в шубу бронзовой фигуры высотой 5,5 м. Памятник был отлит на литейном заводе в Подмосковье.

Впервые памятник Трезини был показан экспертам в мае 2012 года, после чего в памятник потребовалось внести корректировки: ноги и обувь Трезини показались слишком массивными, а шуба - расползшейся. Доработка памятника потребовала ещё несколько месяцев работы. Выбор места для установки памятника тоже занял длительное время.

На постамент скульптура была установлена 17 декабря 2013 года. В торжественном открытии памятника, которое состоялось 19 февраля 2014 года , приняли участие автор памятника, члены правительства Санкт-Петербурга, чиновники районной администрации, а также представители генконсульств Швейцарии и Италии. Право снять покрывало получила ученица седьмого класса школы № 18 Ксения Александрова, ставшая победительницей конкурса «Трезини, открываемый заново».

Ссылки

• На Васильевском острове открыли памятник Трезини (рус.) . Фонтанка (19 февраля 2014). Проверено 18 апреля 2016.
• Памятник Доменико Трезини открыли в центре Петербурга (рус.) . РИА Новости (19 февраля 2014). Проверено 18 апреля 2016.
• Как в Петербурге появился ироничный памятник великому Трезини (рус.) . 812"Online (13 февраля 2014). Проверено 18 апреля 2016.

13/02/2014

Памятник Доменико Трезини на Университетской набережной уже установили, но еще не открыли – торжественно открывать собираются только 19 февраля. С автором Трезини – 40-летним скульптором Павлом Игнатьевым – я давно хотел поговорить, но все не мог найти полновесного повода (он постоянно занимается реставрационной работой, например, недавно участвовал в реставрации скульптурного оборудования Адмиралтейства – реставрировал четырехметровые фигуры четырех воинов на фронтонах).

И вот, наконец, установили памятник Трезини, над которым Игнатьев работал с 1995 года. Это событие в скульптурной жизни Петербурга. Немногие дожили до такого результата.

Статуи по улице не ходят

- Памятник Трезини где отливали?
- В Москве.

- Почему?
- Фонд Жорно долго выбирал. Сошлось удачно и по стоимости, и по качеству. Предприятие называется «ЛитАрт». Мне понравилось. Там огромное предприятие, где на твоих глазах все быстро происходит. Там есть жилые комнаты для скульпторов. Я туда выезжал и жил там неделю. Восковку* я проработал сверху донизу в размере натуральном. Вставал в 9 утра, там цех огромный, с ними вместе работаю, пока у них рабочий день, а с шести до двух ночи, когда пустой цех и никто не гремит, я спокойно - дальше. Некоторые, конечно, смотрели на меня, как на сумасшедшего… Но если дают возможность спокойно доработать, не заставляют ставить в печку, выставляют на удобной высоте, спрашивают, какие нужны инструменты, может, вам, Павел, перелить этот кусок… Как не использовать это? Я прорабатывал воск. И саму бронзу прорабатывал.

- Трезини в разобранном виде привезли в Петербург?
- Нет, собрали его там. Я специально ездил проверять, как собирается, выставляется... Потом в фуре привезли.

- На постаменте что-то навесили?
- Сзади рельефчик, как Трезини с родины уезжает. Это его деревня, он на ослике едет… В книгах по оптике я прочитал, что жители равнин и гор по-разному определяют расстояния. Раз он был из горной местности, то, вероятно, отсюда ощущение пространства, градостроительное ощущение пространства от Кронштадта до Шлиссельбурга. Ни одного не было тогда города, который бы строился в таком размахе. Была Пальманова, идеальный город, но там 700 на 700 метров. У Трезини было ощущение человека, который вырос в горных пейзажах, у него это сохранилось. Дальнозоркость, которая вошла через профессионализм.

- Действительно, странно: человек приехал из какой-то деревеньки и создает концепцию града Святого Петра.
- У него к тому же хорошее было здоровье, потому что Шлютер и Леблон умерли быстро, Леблон через три года после приезда, Шлютер через год. Вместе с Петром работать, я думаю, это такой кошмар. А Трезини работал тут 31 год! Пять детей имел. Последний документ его - о строительстве двух туалетов Академии наук. Это его последняя стройка.

- Поговорим о художественном своеобразии памятника Трезини. Почему он такой.
- Когда я лепил, я не собирался делать имитацию барочной скульптуры. Быть Растрелли. Один из краеугольных принципов ансамблей барочной музыки - они не играют в париках. И я тоже собирался не делать барочную скульптуру, а сделать скульптуру про барокко. Я вообще думаю, что скульптура должна быть про скульптуру. Она сама должна рассказывать, и из этого выходит смысл. Она сама текст. Пластический. Трезини - это рассказ про барокко. Было несколько вдохновляющих меня моментов. В самом начале меня поразил тыняновский рассказ «Восковая персона». То, как сделан «петровский язык», смесь русского и иностранного. Это был толчок. Потом фильмы Гринуэя. Потом книжка Делеза «Складка. Лейбниц и барокко». Важно состояние, которое возникает в момент чтения. Какими-то образами эта книжка на меня подействовала. Потом влияние Летнего сада. Я там пять лет проработал. И в памятнике Трезини мне хотелось не имитировать живого человека, а делать статую.

- Я это воспринимаю как проявление вашей линии на уход от муляжеподобных фигур, которые было принято ставить в период социализма, использовавшего традицию 19 века. Точнее, самый-самый традиционализм. Римский-Корсаков, Добролюбов, Попов, Каподистрия, Брусилов, Собчак… Это же не искусство, а муляжи. С примитивной семантикой позы и жеста. Брусилов Яна Неймана, скажем, это уже вообще натурализм с картой, на которой видна стрелка Брусиловского прорыва. Так даже в сталинское время не лепили.
- Барокко дает повод для ухода.

- А вам и не нужен повод. У вас уже были мемориальная доска Шварцу, «Единорог» (во втором дворе филфака СПбГУ), «Памятник менеджеру»…
- Эти все работы - вместе с Денисом Прасоловым.

- Мне кажется, что на основе усвоения матвеевских идей** вы в рамках фигуративизма движетесь к большей условности, отчасти к декоративизму...
- У Матвеева был такой принцип, он говорил, что статуи по улице не ходят.

- От традиционных памятников, которыми заставлен город, вы уходите. В известном смысле, памятник Трезини - это некий легкий шарж, пародия на тот памятник, который мог бы быть, если бы его делали Чаркин, Горевой, Нейман…
- Я такой попробовал слепить (показывает).

- Но даже и здесь уже есть эта откинутая голова актера, который играет Трезини. И изображает гордость. В окончательном варианте он эту гордость изображает, смеясь, он нам еще и подмигивает: я, дескать, понимаю, что вам оставил, ребята.
- Конечно, таким, как на памятнике, Трезини не был.

- А он никому не нужен таким, каким он был. Трезини оставил два абсолютных бренда Петербурга. Колокольню Петропавловского собора и здание Двенадцати коллегий. И поза с откинутой головой говорит: вот вам! ничего себе получилось! Если сравнивать с первым эскизом, ирония явно усиливалась.
- Когда был первый эскиз, я думал поставить памятник на Троицком поле. И почему откинутая голова: он стоит и смотрит на верхушку колокольни Петропавловского собора. На эти 122 метра смотрит.

- Ага!
- В барочное время вообще главное - ритуал, поза.

- И у вас поза остроумно найдена. В этом вся прелесть Трезини - в уходе от традиционализма, который делают просто руками, без фантазии, без головы, без художественной выразительности. А вас щипали на Градсовете?
- То, что везде написано про Градсовет, абсолютно противоположно тому, что было на самом деле. Пришли сюда коллеги, все относились хорошо к проекту, к тому же все его знали давно-давно, и все замечания были по делу.

- Они не стимулировали движение в сторону натурализма?
- Нет, наоборот. Есть понятие: статуя должна стоять. И простой вопрос: где у статуи пуп? У меня была шуба, но не было внутри туловища. Либо ты с этим играешь и делаешь шубу, висящую в пространстве, без туловища, либо ты все-таки под шубой делаешь тело. Или вот в связи с шубой шла речь о светотеневой поверхности. Не в том дело, лохматая она или не лохматая. Если очень глубокие тени и их много, они перестают действовать. Или если она ритмически не разложена. Тогда это светотеневая каша, она уже не действует и объем разрушает. Речь шла о таких чисто профессиональных вещах. Самое сложное в скульптуре - с маленького перенести в большое, не утратив свежесть идеи. В большом размере часто все углы растягиваются, все становится спокойней…

Трезини получился условным с разумной долей пафоса. Например, эти условные тонкие ножки. Что-то в нем есть от гофмановского персонажа.
- А я знаю историю, как Матвеев все время просил Аникушина опустить эту руку Пушкина. На которой все держится.

- Эта рука отражает пафос восьмиколонного портика главного фасада Русского музея. Это не Пушкин - реальный человек, это Пушкин - элемент классического портика Росси. К тому же это Пушкин с картины Репина «Пушкин на лицейском акте» (1911).
- Но ведь этот жест прекрасен.

- Прекрасен.
- Матвеев ведь тоже Пушкина любил, но для него было бы невозможно руку фигуры поднять.

- Я всегда на вас смотрел как на человека, который в рамках фигуративизма пытается отойти от традиционализма и двинуться на поиск ресурсов условности. То, что считается неправильным.
- Мне нравятся маргинальные возможности. Мой Трезини - не персонаж с пьедестала памятника Екатерине II Микешина.

Скульптурная родословная

- Эта мастерская в Доме художника на Песочной набережной вам осталась в наследство?
- Да, мастерская дедушки, а до этого мастерская Аникушина. Здесь, помимо моих, сведены работы из двух скульптурных мастерских - и бабушки, и дедушки.

- Ваша скульптурная родословная понятна: и дедушка Александр Михайлович Игнатьев, и бабушка Любовь Михайловна Холина - скульпторы, ученики Александра Терентьевича Матвеева.
- Портрет Матвеева у нас в каждой комнате висел в красном углу.

- Папа Петр Александрович…
- Живописец.

- Мама…
- Мама - прикладник. Художник по ткани, гобелену. И еще дедушка второй, мамин отец Патвакан Петросович Григорьянц, был графиком. Он учился у Павла Шиллинговского в 1920-е годы, совсем другого поколения. Он Николаю II, когда тот ехал на Кавказский фронт, на железнодорожной платформе на флейте играл.

- И вы учились в Средней художественной школе?
- Да, у Виктора Ивановича Бажинова. И потом в академии.

- А у кого в академии учились?
- Сначала у Горевого, потом у Аникушина в мастерской (3- 6 курсы).

- В каком году поступили?
- В 1991-м. Когда было понятно, что скульптура вообще никому не нужна. Вот поворотный круг, он здесь был в каждой мастерской. Это подшипниковый круг от танковой башни. Насколько я знаю, с коллегами общался, по-моему, у меня у одного этот круг остался. Остальные его повыкидывали. Потому что в девяностые годы думали: кому это все нужно?

- А ваша дипломная работа какая?
- Трезини и был. Не эта, а немножко другая. Самый первый мой Трезини появился еще в 1993 году.

- Доска Евгению Шварцу на доме на Малой Посадской - это первая ваша работа в городской среде?
- Да, я тогда учился на пятом курсе, 1996 год. До этого я просто помогал дедушке, доска Филонову, я отливал, дорабатывал… Потом достаточно долго на литейном заводе торчал. Потом в аспирантуру поступил в ЛИСИ - ГАСУ. Там открылся у Горюнова, который написал книжку «Архитектура эпохи модерна»***, факультет воссоздания архитектурного наследия. А так как мне архитектура всегда была интересна… И после диплома мне надоела непосредственно скульптура, я подумал, что интересно этим заняться. И плюс к этому я работал в Летнем саду реставратором. За год до диплома я устроился туда на работу. Туда я тоже попал благодаря Трезини. Я пошел во время преддипломной практики в Летний сад, чтобы петровские мотивы порисовать. Пришел в Летний дворец и там и остался. И пошел в ГАСУ в аспирантуру, что мне очень понравилось. Писал диссертацию «Монументально-декоративная скульптура эпохи модерна» и в итоге стал реставрировать. И так это продолжается. Предзащиту прошел, все время переписываю и переписываю… Надеюсь, что Трезини уже стоит, и в этот год я диссертацию доделаю.

- Я хотел поговорить о пластических проблемах, которые вы решаете.
- У нас столько разных проблем решается пластических, когда натуру ставишь… Вот у меня «Фортуна», которая в Стрельне стоит на ресторане «Летний дворец». Я натурщицу в такую позу прямо и ставил, вывешивал ей ноги, подставлял, подтягивал. Минут 15 она могла в такой позе стоять, потом отдыхала.

- Быть Фортуной трудно! А мне никто из скульпторов, кроме вас, не говорил про натурщиков, если речь не шла о портрете. Вы, видимо, застряли в 19 веке.
- Это же настолько естественно, по-моему. Это не только 19 век, но и школа Матвеева. У меня для Луизы Прусской (Игнатьев работает над восстановлением памятника для Калининграда. - М.З.) манекен стоит со складками.

- Но Лихачева вы с натуры все-таки не лепили (статуя стоит в здании Двенадцати коллегий у входа в Фундаментальную библиотеку СПбГУ, 2006)?
- Я сначала слепил обнаженного старца.

- С натурщика?
- Да.

- Чтобы анатомия была?
- Даже не анатомия, а какое-то вчувствование в человека. Сначала слепил внутри обнаженного пожилого человека, а потом уже… Как Матвеев учил моих дедушку и бабушку? Особенность в том, что очень долгая подготовительная этюдная работа, поиск через этюды пластического решения. Распределение в объеме решалось на стадии этюда. Например, к тюзовским мальчику и девочке (скульптуры «Юность», 1961, работы Холиной и Игнатьева; установлены перед входом в здание Театра юного зрителя. - М.З.) очень много этюдов. Сначала появляется анатомическая правда, а потом возникает пластическая правда.

- Они достаточно условно-обобщенные. Это бетон?
- Нет, это инкерманский камень, который привезли из Крыма, потому что пудожского совсем у нас нет, и тогда уже не было. Кстати, тогда целый был скандал, их заставляли снять статуи. Тогда еще продолжался соцреализм, но они, Холина и Игнатьев, в конце 1950-х годов уже были другими. И это был первый выход матвеевской пластики на улицу, и потому начался скандал, были собрания в Союзе художников… К дедушке подходили какие-то из начальников и говорили: «Саша (а Саше лет 50 уже было), пригони кран, увези лучше в парк, мы поставим, дадим любой парк, только не перед зданием театра.

- А что им конкретно инкриминировалось?
- Формализм! В 1948 году Матвеева выгнали из академии, вместе с ним выгнали дедушку из аспирантуры, к тому же он еще немного преподавал. После изгнания в академии разбили их дипломы… В какой-то момент они жили благодаря тому, что бабушка могла преподавать в Серовском училище и работать на Ломоносовском заводе. Кстати, у бабушки диплом был «Гоголь». И на защите в 1945 глду ее ругали за то, что он «мистический».

- В общем, история со скульптурами возле ТЮЗа - это продолжение изгнания Матвеева из академии и из советской скульптуры.
- Это последний выдох… Дракон уже лежит, а последние конвульсии лап еще есть. Скульптору важно сделать работу в большом размере, что-то такое получаешь для собственного художественного опыта… Это совсем другое состояние. После скульптур около ТЮЗа они стали заниматься своим искусством - как это они мыслили. А предыдущий период дедушка с бабушкой не любили. В 1938 году дедушка лепил с натуры Джамбула (знаменитый тогда казахский акын, прославлявший Сталина и Ежова. - М.З.), а в 1946-м он слепил диплом «Джамбул на лошади» (показывает эскиз). А, например, в Ленинграде проводился конкурс проектов памятника Александру Островскому, четыре тура, у меня есть несколько вариантов бюста Островского, которые сделал дедушка (показывает)…

- А куда планировался памятник?
- Я не знаю, надеюсь, что Вера Валентиновна Рытикова (главный хранитель Музея городской скульптуры. - М.З.) опубликует исследование (как мне сообщила Рытикова, памятник должен был стоять перед фасадом Театра им. Ленинского Комсомола. - М.З.). Потом вместе с Никогосяном, московским скульптором, он у Матвеева тоже учился, дедушка делал скульптуры для высотки на площади Восстания в Москве.

Но они не любили весь этот период. Бабушка работала на Ломоносовском фарфоровом заводе, сделала модель огромной фарфоровой вазы многофигурной, которая считается одним из чудес послевоенного фарфорового искусства****. Бабушка все это потом отрицала… У нее были две фарфоровые фигуры послевоенные, они стояли в мастерской, она при мне их разбила, сказав, что это все полная ерунда. Вот! Отношение к искусству и своему месту в нем было очень серьезным. Школа Матвеева.

Михаил ЗОЛОТОНОСОВ

* Готовая форма частями снимается с пластилиновой модели. Далее куски формы снова складываются между собой, внутри формы получается полость, точно повторяющая форму пластилиновой модели. В эту полость заливается расплавленный воск, который, застывая, образует корку на стенках формы. Важно, чтоб эта корка получилась оптимальной и равномерной толщины по всей поверхности. Теперь осторожно разбирают гипсовую форму, внутри которой уже образовалась восковка - полая внутри восковая скульптура. Но поверхность восковки еще требует тщательной ручной доработки, устранения пузырьков и швов. Обработанная восковка отправляется в литейную мастерскую, где начинается технологически сложный процесс литья, в результате которого воск замещается бронзой.

** Матвеев Александр Терентьевич (1878 - 1960), советский скульптор.
*** Горюнов Василий Семенович, профессор, доктор архитектуры.
**** На самом деле была сделана не ваза, а многофигурная скульптурная композиция «Под солнцем Сталинской Конституции», 1951, совместно с М.К. Аникушиным и С.Б. Велиховой; в Музее императорского фарфорового завода композиция экспонируется.

У дома на Университетской набережной, 21, сегодня установили памятник Доменико Трезини. «Карповка» поинтересовалась у экспертов и простых горожан их мнением о новой скульптуре.

У дома на Университетской набережной, 21, сегодня установили памятник Доменико Трезини. «Карповка» поинтересовалась у экспертов и простых горожан их мнением о новой скульптуре.

Сегодня на площади Трезини перед домом зодчего на Университетской набережной, 21, состоялась техническая установка памятника Доменико Трезини работы скульптора Павла Игнатьева и архитектора Павла Богрянцева. Инициатором установки монумента выступил благотворительный Фонд Жорно. Торжественное открытие памятника намечено на начало следующего года.

Фотокорреспондент «Карповки» запечатлел процесс установки монумента, а сотрудники редакции поинтересовались у экспертов и неравнодушных горожан, понравился ли им бронзовый Трезини.

Скульптору Яну Нейману установленный сегодня памятник нравится. Собеседник «Карповки» рассказал, что он всегда был сторонником этого проекта, хоть у градсовета к нему и был ряд претензий. В целом господин Нейман признает, что автор памятника - талантливый скульптор. «Это событие для города», а также удачный пример того, какой проект выбирает спонсор для осуществления, уверен скульптор.

Краеведу Александру Епишову памятник понравился не так сильно, как Яну Нейману, - его смутила «несоразмерная» шуба бронзового зодчего, но все же он признал, что скульптура получилась «очень милой».

Архитектор и бывший главный художник Петербурга Иван Уралов тоже говорил о памятнике с доброй улыбкой. По его мнению, памятник интересен «чуть-чуть» шуткой, ведь он изображает то, как итальянец, приехавший в XVIII веке строить Петербург, стоит в шубе на берегу Невы и с удивлением взирает на окружающую его пустоту. Сейчас это место уже давно окружено историческими зданиями, и как приживется «удивленный» Трезини на набережной, архитектор пока сказать не может.

Петербургская певица Алена Кривилла, безусловно, рада тому, что спустя столько лет в городе появился памятник Доменико Трезини, однако само изваяние собеседнице «Карповки» кажется неудачным, главным элементом памятника, по ее мнению, является не великий зодчий, а его шуба. Госпожа Кривилла назвала установленный памятник «трехметровым коллапсом из разбросанных кривых».

Возможно, схожего мнения придерживаются и в отеле «Дворец Трезини», расположившемся в доме 21. При упоминании новой скульптуры там бросили трубку и больше не отвечали на звонки.

Заведующий же отделом мемориальной скульптуры Музея городской скульптуры Юрий Пирютко еще не знаком с новым памятником, но он рассказал, что в 2003 году музею была подарена скульптурная композиция швейцарского архитектора Арнольди «Рука Трезини», которую предполагалось установить на том же месте, у дома 21 на Университетской набережной. Однако эта задумка не осуществилась, рука до сих пор хранится в фондах музея.

Памятник Трезини в вашей жизни оказался многолетней историей. Чем вас занимает этот петербургский персонаж?

Мои дедушка и бабушка - скульпторы, представители школы, пожалуй, лучшего отечественного ваятеля ХХ века Александра Матвеева. Почти все родственники - художники, я вырос в мастерской, во мне воспитывали строгий стиль, любовь к Египту, к греческой архаике, к Лисицкому и Малевичу. И вдруг неожиданно, учась в Академии художеств (Институт имени Репина), я открыл для себя барокко, увлекся петровским временем. А дальше все как-то само собой пришло к памятнику Трезини. Возможно, в жизни он и не был таким жизнерадостным, как у меня, наверное, только хотел бы таким быть.

Как отреагировал на этот проект ваш профессор, Михаил Аникушин?

Михаил Константинович отнесся к нему не как к учебному заданию, а как к эскизу настоящего монумента и принял его серьезно, подсказывал, где лучше поставить, - ему нравилось место перед главным входом в здание Двенадцати коллегий, построенное Трезини. Увидев, что мне интересно все касающееся Петровской эпохи, как-то забрал меня прямо с лекции и повез на открытие памятника «Первостроителям Санкт-Петербурга» работы Михаила Шемякина.

Не будем ходить вокруг да около. Скажите, почему архитектор у вас смотрит в небо, так что с земли не разглядеть его лица?

Все просто. Сначала я задумал этот памятник для Троицкой площади, и Трезини должен был глядеть на шпиль построенного по его проекту Петропавловского собора. А потом городские власти назвали именем Трезини площадь по соседству с Академией художеств, на которой до сих пор стоит построенный им для себя дом, - стало понятно, что монумент нужно ставить именно здесь. Кроме того, изображений архитектора не сохранилось, и устремленный вверх взгляд скульптуры позволяет зрителям пофантазировать снизу о его внешности.

Самый важный элемент памятника - шуба. Зачем она?

Во-первых, насколько я знаю, никто еще шубу в скульптуре не изображал. Попробовать слепить тулуп из гривы льва - чем не вызов? Во-вторых, мотив шубы логично связан с русскими морозами, от которых так страдают иностранцы. То, что надето на моем Трезини, - «французская» шуба, мехом наружу. И потом есть в ней что-то барочное, это «скульптура про скульп туру».

Новаторство еще и в отсутствии традиционного постамента?

Да, я придумал поставить архитектора на волюту - деталь колонны. Было очень сложно рассчитать удачное место для размещения скульптуры: мы с архитектором Павлом Богрянцевым долго возили по площади пятиметровую модель памятника на колесиках перед членами Градостроительного совета.

Теперь вы собираетесь установить памятник Трезини на его родине, в Тичино? Как там относятся к этой затее?

Да, возможно, такой же монумент будет установлен в Швейцарии. Только представьте, Трезини был одним из нескольких сотен архитекторов, выехавших из этого маленького горного кантона во все европейские столицы! Это и создатели римского барокко Борромини и Фонтана, и строитель Грановитой палаты и башен Московского Кремля Пьетро Антонио Солари, и классицисты Жилярди, Кваренги, Руска. Но Трезини особый: редко кому из архитекторов удавалось построить новый город, а тем более новую столицу. Все италошвейцарцы знают первого архитектора Петербурга. Уже после открытия памятника, в марте, я ездил делать выставку на его родину, в Тичино, и встретил там троих прапраправнуков Доменико Трезини. Уехав триста лет назад в Россию, архитектор оставил в Швейцарии троих детей от первого брака. Впрочем, здесь у него родилось еще шестеро, и их потомки до сих пор живут в Петербурге и Москве.

Вы создали в Петербурге несколько памятников и мемориальных досок самым разным людям. С ними у вас тоже некие особые отношения?

Я делаю памятники на заказ, и выбор персонажей не всегда зависит от меня. С другой стороны, с некоторыми из них меня связывает и что-то личное. Так, я работал над памятной доской на Лесотехнической академии в честь ландшафтного архитектора Татьяны Дубяго, а она разработала проект реконструкции Летнего сада, в котором я несколько лет трудился реставратором скульптур. Все в Петербурге оказывается тесно переплетено.

Необходимы ли городу не только памятники, но и уличная скульптура?

Во Франции еще в 1960-е приняли закон, по которому определенный процент от бюджета строительства зданий должен отдаваться на публичные произведения искусства. При наличии такого закона у нас Петербург мог бы наполниться огромным количеством произведений, а количество постепенно перешло бы в качество. Кстати, у нас с Денисом Прасоловым, моим другом и постоянным соавтором, есть удачный пример городской скульптуры - «Памятник менеджеру» на Аптекарской набережной.

Уже придумали, кто будет вашим следующим персонажем?

Мы с Денисом закончили работу над памятником королеве Пруссии Луизе. Он был открыт в городе Тильзите в 1900 году, разрушен в 1945-м, а мы сделали проект восстановления по старым фотографиям. Известно, что, когда Наполеон завоевал Пруссию, королева вела с ним переговоры и вошла в историю как исключительно положительный персонаж - в Германии до сих пор царит ее культ. Летом памятник установят на прежнем месте, теперь это город Советск Калининградской области. Мы уже воссоздавали прежде несколько больших утраченных скульптур. Это невероятно интересно и сложно, ведь нужно отбросить все свои собственные творческие представления. Такое своеобразное упражнение в послушании.

СПРАВКА Павел Игнатьев - продолжатель творческой династии: его отец - живописецмонументалист, мать - художникприкладник, дед и бабушка со стороны отца - скульпторы, а дед со стороны матери - художник-график. Игнатьев является автором статуи академика Лихачева в здании Двенадцати коллегий, бюста профессора Максима Ковалевского на факультете социологии СПбГУ, мемориальных досок писателю Евгению Шварцу и балерине Галине Улановой. Реставрировал статуи на фасаде дворцаусадьбы Бобринских и фигуры на здании Адмиралтейства. В мае 2014 года на здании Театра музыкальной комедии была открыта памятная доска его работы, посвященная блокадному подвигу труппы театра.

Текст: Мария Элькина
Фото: Евгений Петрушанский