Сентиментальное путешествие шкловского. Книга: Сентиментальное путешествие - Виктор Шкловский Занимательные и практические знания. Мифология

Сентиментальное путешествие – это автобиографическая повесть русского ученого, литературоведа, которому решительно не сиделось на месте. Временной период, в котором разворачивается книжка, – с 1917 по 1922 годы.

Второе, что поражает в тексте – интонация автора. Интонация тихого сумасшедшего. Вот одна из военных сцен: Шкловский приехал в батальон, который отказывается занимать позицию. В распоряжении батальона почти нет патронов, а ему приказано занять позицию. Шкловский – власть. Надо что-то делать. Дальше цитата: «Достал я откуда-то через приехавшего Вонского винтовки, патроны и послал их в бой. Почти весь батальон погиб в одной отчаянной атаке. Я понимаю их. Это было самоубийство. Лег спать». Эпизод окончен. Здесь поражает не просто отсутствие этической оценки своих действий, поражает вообще отсутствие рефлексии по поводу происходящего. Мы привыкли к тому, что книги о войне или революции всегда крайне эмоциональны и идеологичны. В них есть хорошие и плохие, а, чаще всего, – абсолютное добро и абсолютное зло. Шкловский не совершает такого насилия над реальностью, он наблюдает за картинкой перед глазами с невозмутимостью даоса. Он будто бы просто каталогизирует жизнь, аккуратно раскладывает карточки. «Я теоретик искусства, – пишет он, – я камень падающий и смотрящий вниз». Шкловский – это такой воюющий даос, который идет в атаку, но несколько рассеянно, неуверенным шагом, потому что истина иллюзорна и еще потому, что в голове стоит новая книжка о Лоуренсе Стерне. Вы скажете, даосов с бомбами не бывает. Ну, да! Но и Шкловский не китаец.

И еще. Если ты отказываешься концептуализировать реальность, а взялся ее каталогизировать, будь готов, что придется писать про всякую скукоту. Библиотекарь не самая веселая профессия. Текст Шкловского тоже местами скучный. Но, боже, какие подчас в бывают описания, что привычная зевота проходит, ломота в спине забывается и как будто проваливаешься под черно-белые строки, как под лед. Вот например: Полк стоит в траншее, растянутой на версту. В яме скучают люди, кто варит в котелке кашу, кто роет норку на ночлег. Сверху только стебли травы. А ты учился в Петербурге на историко-филологическом факультете и тебе надо агитировать, чтобы воевали. И вот ты идешь по траншее, говоришь, а люди как-то жмутся. По дну траншеи течет ручеек. Чем дальше по течению, тем сырее стены, полноводнее ручей и смурнее солдаты. Узнав, что тут в основном украинцы, говоришь об Украине, о самостоятельности. В ответ: «Нам это не нужно!» Да? Мы за общину. Смотрят тебе в руки, ждут чуда. А чуда ты сделать не можешь. И над вами только неторопливый свист немецких пуль.

В тексте Шкловского еще много интересного: рассказ про житье-бытье питерских литераторов во время гражданской войны, про Блока, Горького, "Серапионовых братьев". Есть даже теоретический манифест формальной школы в литературоведении. Руководство как выводить из строя бронетехнику. И прочая жизнь. Очень много жизни. Советую.

Шкловский - интересный человек. В отличие от большинства, бьющих в одну точку, он был совершенно расфокусирован и занимался совершенно разными вещами вплоть до противоположных. Например, сам писал и сам же занимался литературоведением, то есть разбирал книги других, что редко сочетается в одном индивидууме.

Как писатель он был гением метафор - точных, красивых, и при этом притянутых за уши с огромного расстояния. Мастер очень далеких ассоциаций - сейчас бы сказали, "виртуоз натягивания совы на глобус". Именно он выдумал, например, "гамбургский счет", который с тех пор кочует по статьям и книгам.

Не менее бурной была его биография в молодости. Книгу "Сентиментальное путешествие" он написал в 1924 году в Берлине, куда сбежал из Петербурга, опасаясь ареста. До того успел побывать в Персии, участвуя в первой мировой. Потом его мотало по всей России - вместе с революцией и гражданской.

После Берлина он вернулся в СССР, хотя большевиком никогда не был, и спокойно жил до глубокой старости, пописывая одновременно книги по литературоведению, книги художественные, статьи и сценарии для кино.

Фигура была колоритная, поэтому его скопировало в своих книгах немало писателей, включая Булгакова (в "Белой Гвардии").

Сейчас в ЖЖ много наивных людей, с нетерпением ожидающих революции и последующего за этим улучшения их собственного положения. Рекомендую книжку Шкловского, чтобы не было лишних иллюзий.

Распад общества - это всегда страшно и чревато огромным количеством смертей. Большинство людей в гражданскую умерли не от зверств и расстрелов, а от голода и инфекционных заболеваний. Просто в силу краха соответствующих систем жизнеобеспечения. А ведь люди жили тогда гораздо автономнее - имели собственные колодцы и сортиры в огородах, выращивали картошку за домом и не пользовались электричеством.

Шкловский описывает все точно и спокойно, не навязывая никак выводов. Отстраненно - как он любил. Политические его взгляды были тогда неопределенно-умеренными, большевики - единственные, у кого в то время была своя метафизическая цель, выходящая за пределы ветхого мира, сводившегося к перераспределению власти и собственности, - ему явно непонятны и он описывает их как инопланетян, неизвестных существ.

Некоторые страницы книги написаны как будто бы сегодня. Очень пользительное чтение - ведь нынешние власти России (исторической России) явно взяли курс на реконструкцию того времени - а значит, будет реконструирован не только 1913 год, но и 1918-й. Только без большевиков, которых уже нет. Кончились.

И еще одна мораль вытекает из прочитанного: когда перемены неизбежны, они произойдут рано или поздно. Только цена будет очень разная. Давление на существующую сейчас власть с целью заставить ее сделать что-то полезное обойдется куда дешевле, чем революция, которая опрокинет не только ее, но и все структуры повседневности.

(отрывки из книги)
Еще осенью во «Всемирной Литературе» на Невском открылась студия для переводчиков .

Очень быстро она превратилась просто в литературную студию.

Здесь читали Н. С. Гумилёв, М. Лозинский, Е. Замятин, Андрей Левинсон, Корней Чуковский, Влад.(имир) Каз.(имирович) Шилейко, пригласили позже меня и Б. М. Эйхенбаума.

Поселился я в Доме Искусств . (...)

Внизу ходил, не сгибаясь в пояснице, Николай Степанович Гумилёв. У этого человека была воля, он гипнотизировал себя. Вокруг него водилась молодежь. Я не люблю его школу, но знаю, что он умел по-своему растить людей. Он запрещал своим ученикам писать про весну, говоря, что нет такого времени года. Вы представляете, какую гору слизи несет в себе массовое стихотворство. Гумилёв организовывал стихотворцев. Он делал из плохих поэтов неплохих. У него был пафос мастерства и уверенность в себе мастера. Чужие стихи он понимал хорошо, даже, если они далеко выходили из его орбиты.

Для меня он человек чужой и мне о нем писать трудно. Помню, как он рассказывал мне про пролетарских поэтов, в студии которых читал.

«Я уважаю их, они пишут стихи, едят картофель и берут соль за столом, стесняясь, как мы сахар».

Примечания:

Шкловский Виктор Борисович (1893-1984) — писатель, литературовед, критик.

Текст печатается по изданию: Шкловский В. Сентиментальное путешествие. Воспоминания 1918-1923. Л.: Атеней, 1924. С. 67, 137.

Ошибка мемуариста. На Невском, в квартире Горького была редакция «Всемирной литературы» (впоследствии переехала на Моховую ул.). Студия переводчиков помещалась на Литейном в Доме Мурузи (см. воспоминания Е. Г. Полонской, с. 158 наст. изд.).

См. комментарий 4 к воспоминаниям И. В. Одоевцевой (с. 271 наст. изд.).

виктор шкловский - сентиментальное путешествие

Перед революцией автор работал инструктором запасного броневого батальона. В феврале семнадцатого года он со своим батальоном прибыл к Таврическому дворцу. Революция избавила его, как и других запасных, от многомесячного утомительного и унизительного сидения в казармах. В этом он видел (а видел и понимал он все по-своему) основную причину быстрой победы революции в столице.

Воцарившаяся в армии демократия выдвинула Шкловского, сторонника продолжения войны, которую он теперь уподоблял войнам Французской революции, на пост помощника комиссара Западного фронта. Не закончивший курса студент филологического факультета, футурист, кудрявый юноша, на рисунке Репина напоминающий Дантона, теперь в центре исторических событий. Он заседает вместе с язвительным и надменным демократом Савинковым, высказывает своё мнение нервическому, надломленному Керенскому, отправляясь на фронт, посещает генерала Корнилова (общество как раз тогда терзалось сомнениями, кто из них лучше подходит на роль Бонапарта русской революции). Впечатление от фронта: у русской армии и до революции была грыжа, а теперь она уже просто не может ходить. Несмотря на самоотверженную активность комиссара Шкловского, включающую в себя боевой подвиг, вознаграждённый Георгиевским крестом из рук Корнилова (атака на реке Ломница, под огнём впереди полка, ранен в живот навылет), становится ясно, что русская армия неизлечима без хирургического вмешательства. После решительной неудачи корниловской диктатуры неизбежной становится большевистская вивисекция.

Теперь тоска звала куда-нибудь на окраины - сел в поезд и поехал. В Персию, снова комиссаром Временного правительства в русский экпедиционный корпус. Бои с турками близ озера Урмия, где в основном расположены русские войска, давно уже не ведутся. Персы пребывают в нищете и голоде, а местные курды, армяне и айсоры (потомки ассирийцев) заняты тем, что режут друг друга. Шкловский на стороне айсоров, простодушных, дружественных и немногочисленных. В конце концов после октября 1917-го русская армия отводится из Персии. Автор (сидя на крыше вагона) возвращается на родину через юг России, пестреющий к тому времени всеми видами национализма.

В Петербурге Шкловского допрашивает ЧК. Он, профессиональный рассказчик, повествует о Персии, и его отпускают. Между тем необходимость бороться с большевиками за Россию и за свободу представляется очевидной. Шкловский возглавляет броневой отдел подпольной организации сторонников Учредительного собрания (эсеров). Однако выступление откладывается. Продолжение борьбы предполагается в Поволжье, но и в Саратове ничего не происходит. Подпольная работа ему не по душе, и он отправляется в фантастический украинско-немецкий Киев гетмана Скоропадского. Воевать за гетмана-германофила против Петлюры он не желает и выводит из строя броневики, которые были ему доверены (опытной рукой засыпает сахар в жиклёры). Приходит весть об аресте Колчаком членов Учредительного собрания. Обморок, который случился со Шкловским при этом известии, означал конец его борьбы с большевиками. Сил больше не было. Ничего нельзя было остановить. Все катилось по рельсам. Приехал в Москву и капитулировал. В ЧК его опять отпустили как хорошего знакомого Максима Горького. В Петербурге был голод, сестра умерла, брата расстреляли большевики. Поехал опять на юг, в Херсоне при наступлении белых был мобилизован уже в Красную Армию. Был специалистом-подрывником. Однажды бомба взорвалась у него в руках. Выжил, посетил родственников, обывателей-евреев в Елисаветграде, вернулся в Петербург. После того как стали судить эсеров за их прошлую борьбу с большевиками, вдруг заметил за собой слежку. Домой не вернулся, пешком ушёл в Финляндию. Потом приехал в Берлин. С 1917 по 1922 г., кроме вышеизложенного, - женился на женщине по имени Люся (ей и посвящена эта книга), из-за другой женщины дрался на дуэли, много голодал, работал вместе с Горьким во «Всемирной литературе», жил в Доме искусств (в тогдашней главной писательской казарме, размешавшейся во дворце купца Елисеева), преподавал литературу, выпускал книги, вместе с друзьями создал очень влиятельную научную школу. В скитаниях возил за собой книги. Снова научил русских литераторов читать Стерна, который когда-то (в XVIII в.) первым написал «Сентиментальное путешествие». Объяснил, как устроен роман «Дон Кихот» и как устроено множество других литературных и нелитературных вещей. Со многими людьми успешно поскандалил. Потерял свои каштановые кудри. На портрете художника Юрия Анненского - шинель, огромный лоб, ироническая улыбка. Остался оптимистом.

Однажды встретил чистильщика обуви, старого знакомого айсора Лазаря Зервандова, и записал его рассказ об исходе айсоров из Северной Персии в Месопотамию. Поместил его в своей книге как отрывок героического эпоса. В Петербурге в это время люди русской культуры трагически переживали катастрофическую перемену, эпоха выразительно определялась как время смерти Александра Блока. Это тоже есть в книге, это тоже предстаёт как трагический эпос. Жанры преображались. Но судьба русской культуры, судьба русской интеллигенции представала с неотвратимой ясностью. Ясной представлялась и теория. Ремесло составляло культуру, ремесло определяло судьбу.

20 мая 1922 г. в Финляндии Шкловский писал: «Когда падаешь камнем, то не нужно думать, когда думаешь, то не нужно падать. Мною смешаны два ремесла».

В том же году в Берлине он заканчивает книгу именами тех, кто достоин своего ремесла, тех, кому их ремесло не оставляет возможности убивать и делать подлости.

Пересказал