Шарлотта бронте шерли краткое содержание

Роман «Шерли» английской писательницы Ш. Бронте (1816–1855) получил на родине широкую известность — он много раз переиздавался, его экранизировали в кино и на телевидении, по нему готовили радиопередачи. Вот уже полтора столетия читателей волнует история любви двух героинь романа к одному мужчине, их трагическая судьба.

Shishkodryomov написал(а) рецензию на книгу

Эмили глазами Шарлотты

Роман "Шерли" был написан свежераскрутившейся Шарлоттой Бронте сразу вслед за "Джен Эйр" в очень сложное для нее время. Смерть средней сестры Эмили (автора романа "Грозовой перевал") и болезнь младшей сестры Энн ("Агнес Грей") наложили отпечаток на содержание произведения. Взяв в качестве прототипа среднюю сестру, Шарлотта попыталась развить тему, представить - каковой бы была Эмили в дальнейшем, если бы осталась жива, и тем самым вдохнуть в ее образ новую жизнь, сохранив его навеки для себя и читателей. Достойный памятник автору лучшего романа о любви всех времен, которым является "Грозовой перевал".

Несмотря на эпизодическую вычурность Шарлотты (что, впрочем, объясняется не излишней глупостью, а излишней идеализированностью, связанной со свойствами личности и развитием в изолированной среде - сестры Бронте вообще жили очень уединенно), не думаю, что образ Эмили нарочито выдуман, даже в деталях. В тексте "Шерли" присутствуют множественные подтверждения, которые очень органично сочетаются с представлениями о человеке, написавшем "Грозовой перевал". Стоит многого, например, одно лишь обращение Шерли к самой себе в третьем лице. Думаю, что это имело место и в реальной жизни. Мы, королева Эмили, сообщаем вам, жалкие смерды, что любим вас несравнимо больше, чем те две котлеты, что пришлись нам впору на вчерашний ужин.

По тому, как настойчиво Шарлотта в "Шерли" делает из сестры филантропа - можно легко предположить, что Эмили ненавидела людей. Шерли у нас здесь веселая, непринужденная, довольно скромная - совершенно не кичится своим положением, богатством и происхождением - то есть, если мы хотим представить себе реальную Эмили (о которой нам так мало, увы, известно), то следует воспринимать образы, воссозданные Шарлоттой, в точности до наоборот. Понятно, что автор пошла именно таким путем уповая на светлую память и доброе отношение к сестре, тяжелой утрате, но, в настоящий момент, образ Эмили нисколько не теряет, если даже воспринимать ее прототипа как антипода. А собаку Шерли звали Варвар. Хе-хе. Сумасшедшая, сумасбродная, вся в себе девица, мизантроп - образ женщины-загадки - мы гораздо более трепетно будем относиться именно к такой Эмили. И что-то главное, что-то основополагающее из этого Шарлотта смогла передать при всей ее несколько слащавой идеализации собственной сестры.

Ближе к финалу автор "Шерли" оказалась в смысловом тупике - она ведь выбрала сестре мужичка сама, по своему вкусу (а какой роман без счастливого конца - свадьбы. Вот уж воистину "конец") и как бы теперь этак половчее его сестре подсунуть, чтобы все были довольны, в том числе и читатели. А мужичок никак не укладывался в качестве придаточного отростка к личности Шерли, не говоря уж об отношениях с предполагаемым мужем. Но пора было закругляться, ибо романчик в итоге (хотя и выдается за производственное социальное проблемное произведение о восстаниях на фабриках, все равно по большому счету является дамским романом) получился в два раза толще "Джен Эйр". Кстати, именно из-за этого он гораздо менее читаем и существует исключительно для состоявшихся фанатов автора. В конце концов Шарлотта нашла выход, довольно изящный, хотя и стандартный - написала от лица другого героя. Те самые слова, что якобы исходили из записной книжки нужного человека, придали мыслям автора нужное направление и смогли убедить читателей в реальности происходящего. А самое главное - самою себя. Все это лишний раз доказывает ее искреннюю любовь к Эмили. Впрочем, доказательством является вся книга. И именно любви, а не памяти о свежескончавшейся сестре.

Пару слов, как обычно, о самой Шарлотте. В очередной раз, как и в "Джен Эйр" (помимо эмансипирующей болтовни, в которой нет ничего кроме здравых рассуждений человека, родившегося женщиной по воле богов) Шарлотта поведала миру о своем чудесном мировоззрении, довольно объективном, но чрезвычайно оторванном от реальности. Тему, инициированную маленькой Джен, в "Шерли" автор подвергла обоснованию, уверив всех, что богатство ей нужно исключительно для "добрых" дел. Помните, когда девочкой Джен Эйр говорит о том, что не желает быть бедной. Гувернантка, как мне видится, из Шарлотты отвратительная. Она, как тот самый ученый секретарь, что в далеком прошлом пару дней по причине материального негодования отсидел на вещевом рынке, а затем еще лет этак 25 рассказывал всему свету о хитросплетениях торговли. А еще я углядел прикрытое недовольство, высказанное по отношению к папаше Бронте. В этом не уверен.

Подытожу, ибо вероятность дочитывания "Городка" очень мала. Шарлотта в итоге так и не смогла самоиндетифицироваться, ее долгие метания на страницах собственных романов не привели к какому-то осмысленному завершению. И это хорошо, ибо практически не найдется в мировой литературе таких непосредственных, искренних, мало подверженных чужому влиянию натур. При упоминании имени "Шарлотта Бронте" перед внутренним оком появляется нечто первозданное, гибкое, но незыблемое, сама природа во всей ее красе. Шарлотта - это уличный певец, который немного наивно, но от чистого сердца являет миру свои баллады. А перед ней нет ни чехла от гитары, ни какого-либо иного приспособления для сбора денег. Видели когда-нибудь такое?

lynn написал(а) рецензию на книгу

В аннотации к книге сказано, что "Шерли" - наиболее остросюжетный роман Шарлотты Бронте. В этом есть доля истины: восстания, стрельба из-за угла, рассуждения о судьбах мира в тревожное время наполеоновских завоеваний, погони и преследования - все это в "Шерли" есть. Тем не менее, рассказ, как это и свойственно книгам Шарлотты Бронте, идет неспешно, как полноводная река и быстрины экшена не умаляют общую глубину повествования. Тревоги и потрясения внешннего мира являются лишь фоном для переживаний более личных и событий более судьбоносных, фоном, на котором выписываются характеры не только героев, но и самой эпохи. И это сказано без преувеличений. Здесь есть и поднимающий голову прогресс, который всего парой десятилетий позже полностью изменит лик старой доброй Англии, да и всей Европы вцелом; есть и уходящий в тень век аристократизма и галантности, родовых поместий и рыцарства и уже чувствуется, как со скрежетом, неохотно этот старый уклад подминается новым, энергичным, иногда жестоким молодым девятнадцатым веком. И тут же, под аккомпонимент ломки старого феодального уклада пробуждается новый класс - неожиданный, незваный, непрошеный. У Шарлотты Бронте голос женщины звучит пока еще просительно, пока еще она обращается к властьимущим отцам и мужьям с просьбой не угнетать ее природные способности, не гноить их в кухне и за шитьем, а дать волю и возможность для развития; пока еще признается патриархальное первенство и женщина устами Каролины Хэлстоун просит лишь о возможности стать рядом с мужем, чтобы помогать ему в его деле и его трудах; пока еще яркость и своеобразие женщины в образе Шерли Килдар добровольно подчиняется мужской руке, но уже только одной - той, что она сама выбрала. Однако уже подрастают юные Роза и Джесси Йорк, которые не просят и даже не требуют, а просто констатируют факт "я буду ", приводя в неистовство и трепет целые пласты предшествующих поколений.
Эта книга, несмотря на прямое обращение к мужчинам, мне кажется, написана была в первую очередь для женщин. Для тех из них, кто тяготился отупляющей бессмысленностью и узостью той роли, что "по праву рождения" была им уготована обществом; для тех, кто, преодолевая многовековой бытовой уклад, сам пугался своей дерзости и временами сомневался в себе и своем праве на самореализацию и для тех, кто нуждался в поддержке и знании, что они не одиноки и их чаяния не преступны, а вполне естественны.
Мне кажется, надо обладать душевной стойкостью и большой смелостью, чтобы идти против укорененной в веках и правилах хорошего тона несправедливости.

Knizhnaya_vorovka написал(а) рецензию на книгу

Впрочем, Свобода, эта горная нимфа, скорее всего разочарует меня. Я подозреваю, что она сродни Одиночеству, к которому я прежде так стремился и от которого ныне решительно отказываюсь. Эти ореады - странные создания: они привлекают вас неземной красотой, подобной красоте звездного неба; очаровывают, но не согревают душу. Их красота призрачна; в их прелести нет жизни, ее можно сравнить с очарованием времен года или пейзажей, восхищающих нас утренней росой, восходом солнца, вечерними сумерками, мирным светом луны или вечным бегом облаков.
***
Конечно, она не сравнима с лучшей работой Шарлотты Бронте "Джейн Эйр", но и роман "Шерли" тоже по-своему хорош. Немногие любят эту книгу, так как она кажется им нудной и скучной, но мне так не показалось. В книге можно найти пишу для ума - рассуждения автора о любви, церкви и многих других важных темах. В романе хорошо описаны рабочий труд той эпохи, также поднимающий тему о машинах\автоматах, заменяющие рабочий труд (хотя и владельцев фабрик тоже можно понять) Она вызвала во мне определённые эмоции, я искренне переживала за Коралину во время болезни, особенно в тот момент когда она узнала о маме. Нельзя передать, как я обрадовалась! Между тем, хочу всем порекомендовать эту книгу!

4566343 написал(а) рецензию на книгу

После знакомства со знаменитой «Джейн Эйр» - одним из моих самых любимых романов,- я решила ознакомиться с другим известным романом английской писательницы Шарлотты Бронте под названием «Шерли»… к сожалению, абсолютно зря.
Начало показалось мне довольно интересным, и я ожидала, что вот-вот мы подойдем к сути дела… На самом деле, я думала, что мне в руки попала книга о романтической любви, против которой выступает весь свет, но, чем дальше я читала, тем больше убеждалась в том, что я ошиблась. Тщетно я пыталась найти за всей этой болтовней ни о чем что-то, что действительно может заинтересовать меня. Любовь есть, да, действительно есть, но… она, как мне показалось, не стоит в этом романе на первом месте. Но, если не любовь, то что же? Есть еще одна сюжетная линия – один из главных героев, Роберт Мур, который почему-то мне решительно не нравился – я, если честно, больше симпатизировала его брату Луи, - пытается отстоять свои права на фабрику, и не догадываясь, что своими методами он вызывает только больше ненависти у местного населения… но эта сюжетная линия, как мне показалась, не развита до конца. Лишь изредка мисс Бронте позволяет нам проникнуть в гущу событий и, вспомнив о том, что против Мура пытаются бунтовать местные жители, описывает какие-то по-настоящему интересные подробности. Кажется, писательница переборщила с ничего не значащей болтовней, и в итоге не получилось ни любви, ни бунта.
Герои. Лучше начать с Шерли. Я даже не знаю, нравится она мне или нет. Нормальная девушка со своими достоинствами и недостатками, до уровня Скарлетт О`Хара и Бекки Шарп не дотягивает, но… Если честно, больше уважения у меня вызывает та же Кэролайн, хотя и она не идеал. К счастью, у Кэролайн хватило ума не вешаться на шею своему Роберту, не доставать его и не напоминать ему, что они друзья – или что-то вроде того,- за что ее, в принципе, и можно похвалить. Как я уже написала, Роберт Мур не вызывает у меня положительных эмоций – в его борьбе с местными жителями я, должна признаться, стояла на стороне его противников,- и его любовь к Кэролайн почему-то кажется мне фальшивой. Ну сама не знаю, почему! Кэролайн его любит, а он… Меньше сомнений вызывает любовь Шерли и Луи. Луи, пожалуй, и есть мой любимый персонаж этой книги. Он мне кажется наиболее искренним и живым из всей этой компании. Но, допускаю мысль, что кто-то смотрит на события этой книги несколько иначе, чем я…
И все-таки, если бы было больше действия, больше событий, и меньше – этих утомляющих разговор ни о чем, то я бы поставила положительную оценку, но вы, как известно, имеете право со мной не согласиться.

Elice написал(а) рецензию на книгу

У Шалотты Бронте я раньше читала уже целых два романа: любимую многими «Джен Эйр» , читанную мной дважды и менее известный роман «Учитель », который тоже мне понравился, хоть и меньше. Поэтому я решила попытать счастья и с «Шерли» . Есть в книгах Шарлотты Бронте нечто привлекающее меня. Какая-то душевность, неторопливая степенность и интересные герои.
Несмотря на то, что читается книга далеко не быстро, и даже при высокой скорости чтения ее не одолеть наскоком, мне она понравилась. Правда, из всех трех прочитанных книг, эта пока в моем личном рейтинге на последнем месте. Атмосфера частной школы в «Учителе» покорила меня больше сельской Англии в «Шерли» , даже не смотря на то, что в "Шерли" гораздо более приятные герои, чем зануда и нытик, Уильяма Кримсворт в "Учителе" .
Этот роман Шарлотта написала в память о своих сестрах Эмили и Энн, отобразив их в образах двух героинь романа – Каролины и Шерли. Это две девушки с противоположными характерами. Шерли бойкая и смелая, и ни за что не уступит своей независимости мужчине. Не верю я, что она даже после свадьбе станет повиноваться мужу. Во многом Шерли героиня, опередившая свое время. А Каролина скромная, робкая и одинокая девушка. Она влюблена в своего кузена, который ее не замечает. Жизнь Каролины очень сильно меняется после приезда Шерли и дружбы с ней. Есть в романе и социальная сюжетная линия. Это восстание луддитов в Англии. Они врывались на фабрики и уничтожали станки, которые, как думали рабочие, лишат их возможности прокормить свои семьи. На протяжении всего романа длится вялотекущее противостояние приезжего фабриканта Роберта Мура, пытающегося на новых технологиях заработать денег для того, чтобы расплатиться с долгами своего умершего отца и вывести семью из бедности и местными рабочими.
Каких-то головокружительных хитросплетений сюжета от этого романа можно не ждать. Это просто ровная и спокойная книга с приятными героями, предназначенная для неторопливого и степенного чтения.

Прочитано в рамках игры "Школьная вселенная" .

kupreeva74 написал(а) рецензию на книгу

Я только что побыла в Англии в начале 19-го века, обрела двух подруг - Шерли и Каролину - и порадовалась их счастью. Одна из них решительная и иногда дерзкая, не сразу доверяется людям; другая - застенчивая, как первый цветок ранней весной, глубоко в себе таит переживания, долго обдумывает свои выводы. Ах, это замечательное время, когда сказать что-то не тем тоном (не говоря уж о словах) могло быть оскорблением! Время, когда горести и радости были другими, более настоящими, что ли... Мне очень не хотелось возвращаться оттуда, но когда у твоих друзей и знакомых так или иначе всё разрешилось, то последняя страница книги закрывается, и мне не остаётся ничего иного, как сообщить вам, дорогие друзья: данная книга - замечательный портал времени, и если вам захочется побыть немного мисс или миссис - добро пожаловать!

Annetael , вы посоветовали прекрасную книгу - примите мою благодарность.

trounin написал(а) рецензию на книгу

Шарлотта Бронте оставила заметный след в литературе. Совсем не имеет значения, что её путь был краток, а количество произведений довольно скудно. Её судьба была печальной, подойдя к концу на самом пике славы, от чего читатель может радоваться или грустить, но факт останется фактом - творчество Бронте надо знать. И совсем неважно, что Шарлотта писала преимущественно о тяжком труде гувернанток, ещё чаще - пребывающих вне родины где-нибудь в Бельгии, борющихся за повышение знания родного языка у других людей. "Шерли" не станет исключением из общего положения дел, но станет более спокойной и вялотекущей, нежели остальные книги писательницы. Тут будет трудно найти высокие слова о справедливости и какие-то особые волнения из-за любви. Сюжет предельно прост, да пресный как пресная вода, с соблюдением всех остальных полагающихся воде эпитетов, под которыми в литературе понимается не живительная составляющая, а скорее бьющая по стенкам мозга размазанность.

Эти рецензии тоже могут вас заинтересовать:
- Учитель
- Джен Эйр
- Городок

Полная версия рецензии

Sonel555 написал(а) рецензию на книгу

« Жизнь так часто нас обманывает. »
Даже не верится,что "Джейн Эйр" и "Шерли" написал один и тот же автор.Так и не дождалась ни атмосферы,ни вразумительного сюжета,ни симпатии к персонажам,не говоря уже о любовных линиях,которые были весьма поверхностны.Если уж говорить честно было ужасно скучно и нудно читать и слушать книгу,три звезды поставила из уважения к автору и одному из любимых романов.Сейчас думаю о чем же роман и не могу ответить,потому что не знаю,совершенно не прониклась прочитанным,все герои быстро улетучились из памяти,да и сам роман не запомнился.Сказать,что он о любви - нет,увлекательного в нем тоже мало,аннотация не оправдала ожиданий.Очень надеюсь,что остальные романы Бронте будут похожи на "Джейн Эйр" или хотя бы передавать ту атмосферу.

Книга прочитана в рамках игр:
«"Дайте две!" Двадцать вторая волна» из вишлиста Lindabrida
"Борцы с Долгостроем" №51. Сентябрь 2016»

light_bird написал(а) рецензию на книгу

Романтический бред /любителям продуманных, разумных и понятных речей противопоказано/

Любая книга когда-нибудь заканчивается. Банальный факт, но иногда весьма огорчительный. С первых страниц вживаешься в художественный мир и привыкаешь к его героям. А особенно крепкой становится связующая ниточка, если их тревожат те же вопросы, что и тебя. Вместе с Каролиной и Шерли я любовалась очарованием йоркширских закатов, вместе с ними рассуждала о любви и счастье, утешала их, восхищалась необычностью их характеров. Почему-то эти слова внешне звучат очень просто. Но за две недели чтения родилась моя дружба с этой книгой, и ощущение нежной привязанности останется со мной надолго.
Где-то ближе к последней главе повествование подернулось легким облачком близкого прощания, а потом и вовсе стало исчезать в тумане. Как будто картинка книжного мира отдалялась и её яркие краски мерцали всё бледнее. В вечер нашей последней встречи даже ничего особенного не почувствовала - ведь герои Бронте ненавязчивы и осторожны, они не займут ни минуты лишнего времени, а прощание, подготовленное заранее, было так естественно. Но на следующий день мне чего-то сильно не доставало, не хватало чего-то очень привычного и почти родного. Осталась лишь какая-то потерянность. Однажды так уже было: Джейн Эйр наконец-таки обрела своё заслуженное счастье, а я ещё долго блуждала в потемках неясного восторга, в лабиринте невысказанных чувств, из которого нет выхода. И сейчас - что-то мучает; что-то тревожит.

Так оно и в жизни: привыкаем к городам, домам и людям; дружим и любим, прорастаем сердцем, дорожим своей неосязаемой привязанностью – самой драгоценной вещью в этот миг. Однажды всё заканчивается, ожидаемо или неожиданно рвутся ниточки, отдаляются берега, прошлое меркнет, подергивается дымкой и пропадает в бесконечности. Нелегко пережить это. Наверное, самое уместное решение – предотвратить печальный ход событий. Не привязываться, не привыкать... Ведь – «если верить людям, умудренным опытом, это было бы разумнее всего». Так что же тогда, не читать и не любить?
Нет уж, дудки!

Если честно, не понимаю, что это меня так "пробило" на поток сознания. Может, от того, что давно за такие книги не бралась. Может быть, от того, что долгожданная зима наконец наступила.

P.S. Пожалуй, единственная трезвая мысль среди вороха переживаний: я преклоняюсь перед жизнестойкостью и волей автора - роман был написан в трудное для неё время, реальная история прототипов героев - самых близких для Шарлотты людей - трагична. Как она преодолела это, где нашла силы? Она переписала жизнь своих сестер заново, исправив ошибки Судьбы - хотя бы таким способом. Отчаянно мужественная женщина.

Lindabrida написал(а) рецензию на книгу

Воистину, аннотации - страшное зло. Вот и здесь аннотация от "Азбуки" обещала "события стихийного рабочего движения - восстания луддитов", а также "чувства и переживания главных героев: милой девушки из клерикальной семьи, охваченной тоской и мечтами, молодого фабриканта с байронической внешностью и, конечно, самой Шерли - блестящей аристократки, обаятельной и сильной духом". АСТ и вовсе подало книгу как "самый, пожалуй, «остросюжетный» роман Шарлотты Бронте" и обнаружило в тексте "готические мотивы" и чуть ли не классический детектив.
А я бы, наоборот, назвала этот роман чуть ли не самым спокойным у Шарлотты Бронте. Настраиваться на динамичный сюжет, готику и детектив в данном случае - верный путь к читательскому разочарованию. Это не "Джейн Эйр", мрачных тайн здесь нет, да и любовная история далеко не на первом плане. Именно романтическая линия в романе не слишком выразительна. Автор вспоминает о ней под конец и улаживает все затруднения своим авторским произволом. Впрочем, второй главный герой, Луи Мур действительно производит впечатление (в отличие от молодого фабриканта с байронической внешностью).
Точно так же Шарлотта Бронте не собиралась предвосхищать Золя с его "Жерминалем" и Стейнбека с "Гроздьями гнева". Луддиты в романе присутствуют, но тоже не слишком выразительные. Собственно, мисс Бронте очень по-женски сочувствует обеим сторонам, а потому не может по-настоящему отстаивать позицию ни одной из них.
А вот то, что писательница, по-видимому, и впрямь хотела сделать, - высказаться. До конца, до донышка, обо всем, будь то манеры младших священников ирландских кровей или истинная роль праматери Евы. И автор, и герои (а особенно героини) высказываются охотно и долго, с блеском и темпераментом. Не помню уже, по какому случаю мне попалось на глаза выражение "протофеминистский роман". "Шерли" - это оно и есть. Шарлотта Бронте с сарказмом и даже с яростью описывает общество, в котором живет. Типичная реакция в романе на попытку женщины высказаться:

Джо, неужели вы серьезно думаете, что вся мудрость мира заключена в головах одних мужчин?
- Я думаю, что женщины - создания мелочные и вздорные, и свято почитаю то, что сказано у апостола Павла во второй главе первого Послания к Тимофею.
- Что же там сказано?
- «Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью; а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева…»

И здесь уж об авторском нейтралитете и речи быть не может. Писательница безоговорочно на стороне героини. О феминизме, каким мы его видим сейчас, речи еще нет. Великолепная Шерли всего лишь не желает "быть в безмолвии". Нужно ей на самом деле совсем немногое: возможность самостоятельно решать свою судьбу и признание ее интеллектуального равенства с мужчинами. Грустно, что викторианское общество отказывало половине человечества даже в такой малости - тем более, если речь идет о женщинах, подобных сестрам Бронте.

Прочитано в 6-м туре "Игры в классики" (ход 5 - Свободный выбор) и 22-й волне "Дайте две!" (полная версия).
За выбор из вишлиста спасибо Sonel555 !

Шарлотта Бронте

За последние годы на севере Англии появилось великое множество младших священников; особенно посчастливилось нашей гористой местности: теперь почти у каждого приходского священника есть один помощник, а то и больше. Надо полагать, что они сделают немало добра, ибо они молоды и энергичны. Но мы собираемся вести повествование не о последних годах, мы обратимся к началу нашего столетия; последние годы подернуты серым налетом, выжжены солнцем и бесплодны; забудем же о знойном полудне, погрузимся в сладостное забытье, в легкую дремоту и в сновидениях увидим рассвет.

Читатель, если по этому вступлению ты предполагаешь, что перед тобой развернется романтическое повествование, - ты ошибаешься. Ты ждешь поэзии и лирических раздумий? Мелодрамы, пылких чувств и сильных страстей? Не рассчитывай увидеть так много, тебе придется довольствоваться кое-чем более скромным. Перед тобой предстанет простая будничная жизнь во всей ее неприкрашенной правде, нечто столь же далекое от романтики, как понедельник, когда труженик просыпается с мыслью, что нужно скорее вставать и приниматься за работу. Возможно, в середине или в конце обеда тебе подадут что-нибудь повкуснее, но первое блюдо будет настолько постным, что и католик - и даже англо-католик - не согрешил бы, отведав его в страстную пятницу: холодная чечевица с уксусом без масла, пресный хлеб с горькими травами и ни куска жареной баранины.

Итак, за последние годы север Англии наводнили младшие священники, но в тысяча восемьсот одиннадцатом или двенадцатом году такого наплыва не было: младших священников тогда насчитывалось немного; не было еще ни приходской кассы вспомоществования, ни благотворительных обществ, способных позаботиться об одряхлевших приходских священниках и предоставить им возможность нанять молодого деятельного собрата, только что окончившего Оксфорд или Кембридж. Нынешних преемников апостолов, учеников доктора Пьюзи и членов коллегии миссионеров, в те дни еще пестовали под теплыми одеяльцами и няни подвергали их животворному обряду омовения в умывальном тазу. Увидев их тогда, вы не подумали бы, что накрахмаленная пышная оборка чепчика обрамляет чело будущего носителя духовного сана, предопределенного свыше преемника св. Павла, св. Петра или св. Иоанна. И вы бы, уж конечно, не разглядели в складках их детских ночных рубашонок белый стихарь, в котором им предстояло впоследствии сурово наставлять своих прихожан и повергать в полное изумление старомодного священника, - этот стихарь так бурно колыхался теперь над кафедрой, тогда как прежде он лишь чуть шевелился внизу.

Однако и в те скудные времена помощники священников все же существовали, но лишь кое-где, как редкостные растения. Впрочем, один благословенный округ Йоркширского графства мог похвастать тремя такими жезлами Аарона, которые цвели пышным цветом на небольшой площади в каких-нибудь двадцать квадратных миль. Сейчас ты их увидишь, читатель. Войди в уютный домик на окраине города Уинбери и загляни в маленькую комнатку, вот они обедают. Позволь тебе их представить: мистер Донн, помощник священника из Уинбери; мистер Мелоун, помощник священника Брайерфилда; мистер Суитинг, помощник священника из Наннли. Владелец этого домика - некий Джон Гейл, небогатый суконщик, у которого квартирует мистер Донн, любезно пригласивший сегодня своих собратьев отобедать у него. Подсядем к ним и мы, посмотрим на них, послушаем их беседу. Сейчас они поглощены обедом; а мы тем временем немного посудачим.

Джентльмены эти в расцвете молодости; от них веет силой этого счастливого возраста, силой, которую старые унылые священники пытаются направить на стезю христианского долга, убеждая своих молодых помощников почаще навещать больных и усердно надзирать за приходскими школами. Но молодым левитам такие скучные дела не по душе: они предпочитают расточать свою кипучую энергию в особой деятельности, - казалось бы, столь же утомительно однообразной, как труд ткача, но доставляющей им немало радости, немало приятных минут. Я имею в виду их непрерывное хождение в гости друг к другу, какой-то замкнутый круг или, вернее, треугольник визитов, в любое время года: и зимой, и весной, и летом, и осенью. Во всякую погоду, не страшась ни снега, ни града, ни ветра, ни дождя, ни слякоти, ни пыли, они с непостижимым рвением ходят один к другому то пообедать, то выпить чаю, то поужинать. Что влечет их друг к другу, трудно сказать; во всяком случае не дружеские чувства - их встречи обычно кончаются ссорой; не религия - о ней они никогда не говорят; вопросы богословия еще изредка занимают их умы, но они никогда не касаются благочестия; и не чревоугодие - каждый из них и у себя дома мог бы съесть столь же добрый кусок мяса, такой же пудинг, столь же поджаристые гренки, выпить столь же крепкого чаю. По мнению миссис Гейл, миссис Хог и миссис Уипп - квартирных хозяек, - «это делается только для того, чтобы доставить людям побольше хлопот». Под «людьми» эти дамы подразумевают, конечно, себя, да и нельзя не согласиться, что постоянные нашествия гостей хлопот доставляют немало.

Как уже было упомянуто, мистер Донн и его гости сидят за обедом; миссис Гейл им прислуживает, но в глазах у нее сверкает отблеск жаркого кухонного огня. Она находит, что за последнее время ее жилец злоупотребляет своим правом приглашать к столу друзей без дополнительной оплаты, о чем была договоренность при найме квартиры. Сегодня еще только четверг, однако уже в понедельник к завтраку явился мистер Мелоун, помощник священника из Брайерфилда, и остался к обеду. Во вторник тот же мистер Мелоун вместе с мистером Суитингом из Наннли зашли выпить по чашке чаю, потом остались ужинать и переночевали на запасных кроватях, а в среду утром соизволили и позавтракать; и вот нынче в четверг оба они снова тут как тут! Обедают да наверняка еще и проторчат целый вечер. «C"en est trop», - сказала бы она, если бы говорила по-французски.

Мистер Суитинг мелко режет ростбиф и жалуется, что он жесткий как подошва; мистер Донн сетует на слабое пиво. Вот это хуже всего! Будь они учтивы, хозяйке было бы не так обидно; если бы ее угощение пришлось им по вкусу, она бы им многое простила, но «молодые священники слишком уж заносятся и на всех смотрят сверху вниз; они дают ей понять, что она им не ровня», и позволяют себе дерзить ей только потому, что она не держит служанки и ведет хозяйство сама, по примеру своей покойной матери; вдобавок они постоянно бранят йоркширские обычаи и йоркширцев, а это, по мнению миссис Гейл, говорит о том, что они не настоящие джентльмены, во всяком случае не благородного происхождения. «Разве сравнишь этих юнцов со старыми священниками! Те умеют себя держать и одинаково обходительны с людьми всякого звания».

«Хле-ба!» - крикнул мистер Мелоун, и его выговор, хотя он и произнес всего лишь двусложное слово, тут же выдал уроженца края трилистника и картофеля. Этот священник особенно неприятен хозяйке, однако он внушает ей трепет - так он велик ростом и широк в кости! По всему его обличью сразу видно, что это истый ирландец, хотя и не «милезианского» типа, подобно Даниелю О"Коннелу; его скуластое, словно у североамериканского индейца, лицо характерно лишь для известного слоя мелкопоместных ирландских дворян, у которых на лицах застыло высокомерно-презрительное выражение, более подобающее рабовладельцам, чем помещикам, имеющим дело со свободными крестьянами. Отец Мелоуна считал себя джентльменом; почти нищий, кругом в долгах, а надменности хоть отбавляй; таков же и его отпрыск.

Миссис Гейл поставила хлеб на стол.

Нарежь его, женщина, - приказал гость.

И «женщина» повиновалась. Дай она себе в эту минуту волю, она, кажется, заодно отрезала бы и голову священнику; такой повелительный тон возмутил до глубины души гордую уроженку Йоркшира.

Священники, обладая изрядным аппетитом, съели изрядное количество «жесткого как подошва» жаркого и поглотили немало «слабого» пива; йоркширский пудинг и две миски овощей были уничтожены мгновенно, как листва, на которую налетела саранча; сыру также было воздано должное, а сладкий пирог вмиг исчез бесследно, как видение! И только на кухне ему была пропета отходная Авраамом, сыном и наследником миссис Гейл, малышом шести лет; он рассчитывал, что и ему кое-что перепадет, и при виде пустого блюда в руках матери отчаянно заревел.

Тем временем священники потягивали вино, правда, без особого удовольствия, ибо оно не отличалось высоким качеством. Что и говорить, Мелоун попросту предпочел бы виски, но Донн как истый англичанин не держал у себя такого напитка. Потягивая портвейн, они спорили; спорили не о политике, не о философии, не о литературе - эти темы никогда их не интересовали - и даже не о богословии, практическом или догматическом; нет, они обсуждали незначительные частности церковного устава, мелочи, которые всем, кроме них самих, показались бы пустыми, как мыльные пузыри. Мистер Мелоун ухитрился осушить два стакана, в то время как его друзья выпили по одному, и настроение его заметно поднималось: он развеселился на свой лад - стал держать себя вызывающе, заносчивым тоном говорил дерзости и покатывался со смеху от собственного остроумия.

Черты историзма в романе Шарлоты Бронте «Шерли»

Шарлотта Бронте принадлежит к тем писателям, у которых драматизм собственной судьбы совпадает с общим содержанием их творчества и судьбами вымышленных ими героев. Наиболее ярко это проявилось в зрелый период, когда она стала писать, основываясь на реальных фактах действительности и типических чертах современной ей общественной жизни. Писательское мастерство Бронте развивалось в годы ожесто-ченной борьбы и экономических потрясений, стремительно менявших привычный облик старой Англии. Ее творчество характеризует обращение к актуальным темам, сострадание униженным и угнетенным. В центре ее романов, как правило, оказывается нелегкая судьба героини (в которой просматриваются и автобиографические черты, и авторский идеал), смелой, мыслящей, искренней девушки, сопротивляющейся беспощадным жизненным обстоятельствам.

Протест и возмущение стали главным побудительным мотивом твор-чества Бронте. Они питались, с одной стороны, её собственными жизнен-ными трудностями - об этом написана значительная часть науч-ных и популярных книг о Бронте, а с другой - понимание несовер-шенства современного ей общества. Примером тому служит третий роман Шарлотты Бронте «Шерли», написанный в 1849 году, через 2 года после выхода в свет ее знаменитой книги «Джейн Эйр».

«Шерли» посвящен событиям луддитских восстаний, в его сюжетной ос-нове лежит социальная борьба, синтезируются основные социальные про-тиво-речия Англии в начале XIX века. При этом автор стремился при-дать книге по возможности злободневный характер: «Шерли» стала свое--образным художественным откликом на чартистские волнения, со-тря-сав-шие страну в 1830-е и 1840-е годы. Хотя писательница повествует о событиях почти сорокалетней давности (1812 год), тем не менее, в карти--нах луддистских восстаний угадываются современные автору соци-альные потрясения, также нередко приводившие к погромам и разрушениям.

Тема классовой борьбы была довольно актуальной в английской литературе 40-х годов. Ее «открыла» Гарриет Мартино, опубликовав свои «Картинки политической экономии» (1832). О взаимоотношениях между рабочими и промышленниками повествовали романы Бенджа-мина Дизраэли «Сибилла, или две нации» (1846), Элизабет Гаскелл «Мери Бартон» (1848), Чарльза Кингели «Дрожжи» (1848-1849), очерки Каролины Боулз и Каролины Нортон, и многие другие. Обилие подобных социально-критических произведений о противо-стоянии классов было порождено многими причинами, в том числе чартист-ским движением, возникшим в результате ухудшившегося положения трудящихся, обострения борьбы рабочих и промыш-ленников, которое создавало угрозу революции. С одной стороны, начинается подъем экономики и стабилизации английского буржуазного строя, наступившей после полных драматизма событий промышленной революции и тяжкой массовой нужды во время политических реформ. С другой стороны, растет самосознание нового рабочего класса и его противостояние промышленникам и фабрикантам.

В 1830-е годы усиливается экономический кризис в промышленных районах Англии, поднимается волна стачек, растут политические вол-нения. Пришедшие к власти виги направили главные усилия на успоко-ение волнений и разработку проекта парламентской реформы. Они счи-та--ли, что реформа спасет страну от угрозы революции. Принятая в 1832 году, она изменила порядок выборов в парламент: количество парла-мент-ских мест было сокращено в сельских районах и мелких избира-тель-ных округах, расширено в крупных промышленных центрах. Этот ход помог увеличить число представителей буржуазии в парламенте и лишить землевладельческую знать монополии в политической жизни. Фактически политическая власть была передана промышленной буржу-азии, и Англия открыто стала на путь буржуазно-демократического развития. Но политическая победа буржуазии не принесла сколько-нибудь заметного облегчения рабочему классу и сельским жителям. Разоча-рование было тем больше, что реформе предшествовала длительная аги-та-ция, обещавшая рабочим новую эру процветания после победы нового избирательного закона.

Недовольство простого народа усилил закон о бедных, принятый в 1834 году. До этого года церковные приходы содержали семьи бедняков, оставшихся без работы. Массы разоряемых крестьян и ремесленников за-дер-живались в приходах, где им не грозил голод. Правительство, борясь с безработицей, реформировало систему общественной помощи бед-ным: выдача пособий прекратилась, а лица, оставшиеся без работы и обращавшиеся за помощью, помещались в специальные работные дома. В них на грани голода, выполняли многочасовую (порой бессмыслен-ную) работу, подчинялись суровому режиму, похожему на тюремный. Мужей разлучали с женами, так как организаторы работных домов сле-довали идее Мальтуса, английского священника и философа, о «естест-вен-ном» регулировании численности народонаселения, согласно ко-то-рой бедняги не имели права на продолжение рода. Острой критикой порядков, существовавших в работных домах, стал роман Диккенса «Оливер Твист».

Не имея возможности принудить владельцев улучшить условия труда на фабриках, правительство делало все возможное, чтобы заставить бедняков предпочесть любой труд на фабрике работным домам. Считается, что «жестокое лекарство от ужасной болезни», как назвал закон о бедных 1834 года английский историк Тревельян, было необходимо, чтобы спасти общество. Но «хирургический нож» применяли без анестезии». 1

Жестокость закона, разочарование рабочих в реформе, усиление социальных бедствий привело к возникновению чартизма - организованного политического движения английских рабочих за новую хартию (чартер), гарантирующую их права.

Большое влияние на чартизм оказали социалистические идеи, развитые английскими социалистами 20-х годов (Оуэном, Томсоном, Греем). Чартисты были убеждены в том, что труд - единственный источник богатств в стране, а право пользоваться его плодами принадлежит только тем, кто трудится. Чартистское движение имело цели и интересы, противоположные целям и интересам имущих классов. Политическая программа чартистов предусматривала радикальное переустройство общества и, прежде всего - всеобщее избирательное право. Чартизм способствовал осуществлению некоторых требований народа. Так, было введено фабричное законодательство, отменены хлебные законы, запрещавшие в интересах землевладельцев ввоз хлеба из-за границы, завоевано право на свободу слова и «проведены другие демократические преобразования, создавшие необходимые условия для нормального развития общества в период крупного машинного производства». 2 Движение прекратилось после некоторых перемен в экономике, которые несколько улучшили положение трудящихся.

Общественные и политические последствия чартистских событий оказали немалое воздействие на развитие Шарлотты Бронте. Чартистское движение не могло не волновать писательницу, которая, несмотря на затворническую жизнь, была восприимчива к современным историческим и литературным процессам. С одной стороны, будучи воспитана в духе консерватизма, автор «Шерли» не одобряла революционных восстаний. С другой стороны, осуждая угнетенных за насильственные действия, Бронте сочувствовала их обездоленности, понимала, что с ними обходятся жестоко и несправедливо. На страницах романа она заявляет, что «каждый человек имеет свою долю прав». «Шерли» охватывает важные социальные и эстетические темы ее времени: противостояние бедняка и общества, взаимоотношения рабочего и фабриканта, судьбы детей бедняков, положение женщины, унизительная зависимость труженика от работодателя.

Несмотря на злободневность тематики романа, с одной стороны, и изображение исторического прошлого своей страны с другой, «Шерли» нельзя назвать целиком историческим романом. Бронте была далека от представлений об исторической обусловленности литературного процесса, об отражении в нем развития общества. В отличие от авторов романов, признанных историческими, в частности, от Вальтера Скотта, писательница не ставит целью изобразить быт, помыслы, чувства людей прошедшей эпохи, не стремится ее воссоздать, показывая, как мыслили и говорили представители исторической эпохи. У нее были иные задачи: она пытается разобраться в причинах луддизма, стараясь при этом представить жизнь и события «в откровенном свете реальности».

Описывая период наполеоновских войн и тяжелого экономического положения Англии того времени, крайнего угнетения бедного люда, Бронте стремится проникнуть в нравы и духовную жизнь народа, старается следовать исторической правде в изображении крупных политических и экономических событий начала XIX века. Это дает основания говорить о чертах историзма в крупном «социально-бытовом» романе «Шерли».

Создавая эту книгу, писательница в некоторой степени использовала опыт и традиции исторических романов Вальтера Скотта, творчеством и гением которого она восхищалась и высоко ценила. В романе «Джейн Эйр» есть сцена, в которой героиня читает поэму Скотта «Мармион» и восторгается ею, как и вообще породившим ее «золотым веком» современной литературы. Читая «Мармиона», Джейн Эйр забывает о буре в упоении его музыкой. 6 Можно предположить, что ей вспомнились его проницательные наблюдения и она возвращалась к ним в плане новых задач.

Так, при написании романа «Шерли» она пользовалась приемами исторического метода, выработанного Скоттом, и стремилась к скоттовскому преодолению традиционного деления художественного материала на историю и вымысел. По отношению к «Шерли» справедливы слова Реизова о Скотте: «… отделить «правду» от «вымысла», то, что автор взял из «подлинных» документов, от того, что он привнес своего, в документах отсутствующего… по существу невозможно, потому что правда и вымысел, история и роман составляют в них нерасторжимое единство. 3 Стараясь следовать заимствованным из документальных фактов, она допускала и вымысел, этим фактам не противоречащий и, напротив, их ярко дополняющий.

Работая над романом, Бронте, с одной стороны, опиралась на исторические факты, черпая материал из документальных источников, а с другой стороны, она создавала вымышленные ситуации, дополняющие картину жизни Англии в 1812 году.

Будучи склонной придавать большое значение социальным и политическим движениям прошлого, Бронте выбирает для своего романа кризисный момент исторического развития - восстание луддистов, исторический конфликт, в котором воплотилась борьба классов в острый период развития английского общества, борьба крупных политических и социальных сил. Этот конфликт воплотился в конкретных исторически значительных событиях, изображенных писательницей в «Шерли».

Бронте показывает, как исторические события подчиняют себе героя и изменяют его, не столько сами моменты восстания и столкновений, сколько их влияние на судьбу четырех главных героев «Шерли» - фабриканта Роберта Мура, помещицы Шерли, племянницы священника Каролины Хелстоун, гувернера Луи Мура. Каждого из героев и крупных персонажей книги можно назвать носителем собственной жизненной и социальной философии, сталкивающейся с действительностью, разрушающейся (Роберт Мур) или крупнейшей (Шерли) в ходе этого столкновения. Бронте описывает лишь несколько крупных событий, но главное внимание уделяет не социальным последствиям основных событий, а обусловленной ими внутренней жизни героев.

Так, рисуя конфликт рабочих с фабрикантом, Бронте «крупным планом» показывает среду фабрикантов во главе с Робертом Муром. Умный, дальновидный, в сущности добрый и нравственный человек, вполне заслуживающий любовь Каролины, он под влиянием обстоятельств, становится весьма жестоким и далеко не благородным: увольняет рабочих, обрекая их на нищету, жестоко подавляет восстание собственных рабочих, отвергая любовь Каролины, и собирается жениться «на деньгах». Его ожесточение вызвано сопротивлением рабочих, разрушивших его машины. Оно провоцирует восстание рабочих.

Ход событий романа доказывает, что действия фабриканта Мура объективно закономерны, поскольку они продиктованы страстью к наживе и необходимостью оплатить огромные долги, частично унаследованные, частично новоприобретенные. В погоне за деньгами, редкими в трудное кризисное военное время, он рассчитывает рабочих и нанимает детей, которые делают работу взрослых за меньшую плату. Он жестоко расправляется с теми рабочими, которые сломали и утопили в болоте выписанные им машины. Образ Мура исторически детерми-нирован. Он утверждает, что если будет разорена фабрика, а его самого убьют, то вырастет новая, большая фабрика, и придет другой, более жестокий хозяин. Бронте подчеркивает, что корыстолюбие Мура типич-но для буржуазии вообще: «Из всех национальных свобод им нужна толь-ко свобода торговли», - звучат слова в романе.

Однако, поставив Мура в сложную обстановку кризиса, конкуренции, наделив его неукротимой энергией, Бронте в некоторой степени оправдывает его как носителя промышленного прогресса. Если бы не свойственная ему сила противостояния, он был бы выброшен из игры. В фи-нале романа он морально возрождается, возвращается к утраченным во время подавления восстания нравственным идеалам. Все это происходит после неудачного покушения на него: пролежав несколько не-дель со смертельной раной, он перед лицом близкой гибели проходит через некое моральное очищение и обретает более гуманный взгляд на вещи.

Мур представляет собой человека, который пытается навязать истории, обществу и отдельным лицам свое собственное представление о личном счастье, общественном благе и справедливости. Это объединяет его с такими персонажами Скотта, как Норна в «Пирате», Альберик Мортемар в «Талисмане», Кристиан в «Певерине Пико». Очевидно, Бронте строит поведение Мура по скоттовской схеме, заставляя его, подобно героям Скотта, в конечном счете, раскаяться.

Важно, что Бронте понимала закономерности, создавшие тип Роберта Мура, понимала неумолимость и безжалостность увлекающей его борьбы. Тем самым можно сказать, что она пыталась вникнуть в исто-ри-че-ские особенности эпохи, её нравов, традиций, уклада жизни, об-щественных отношений, в её воздействие на психологию одаренных ин-ди--видов. Бронте соединяет деятельность Мура с луддитским вос-ста-нием. Мур принимает участие в борьбе с луддитами, возглавляет ее и в связи с событиями определяет свой путь: будучи разорен во время наполеоновской кампании, он пытается поправить свои дела и выписы-вает «рамы» - приспособления, заменяющие несколько рабочих рук. Ра-бо-чие с фабрики Мура уничтожили их. Мур старается найти виновных, наказать их, отражает первую волну восстания. Герой Бронте, как и герои Скотта, вторгается в эпоху, подобно бурно действующей силе, сохраняет свою точку зрения и, что немаловажно, нравственную свободу, без которой Скотт (и все романтики) не представляли человека.

Однако не только Мур, персонаж активный и деятель истории, представляет главный интерес в романе. Шерли, богатая и мыслящая личность, ищет нравственную правду, размышляет о долге, мучается угрызениями совести. Шерли стоит в стороне от борьбы, но и ее образ обусловлен эпохой и ее экономические интересы ясно определены автором. Она представляет собой утопический идеал Бронте - мечту о «добрых фабрикантах». Шерли обладает организаторскими талантами и неуемной энергией: благодаря ее деятельности улучшается мате-риальное положение рабочих, изменяется в лучшую сторону соци-альный порядок. В эпилоге Бронте рисует картину промышленной идиллии: богатое, развитое предприятие, обеспечивающее всех же-лающих работой, окружено городом, где живут рабочие, опекаемые Шерли и ее подругой Каролиной, женой Мура. В токай идиллической картине чувствуется сильное влияние Роберта Оуэна и, очевидно, через Жорж Санд, французских утопистов.

Образ Шерли двойственен: с одной стороны, она пытается успокоить рабочих филантропическими мерами; с другой стороны, она заявляет, что будет защищать свою собственность как тигрица. В этой двой-ствен-ности раскрывается авторская позиция: Бронте осуждает восстание и на-си-лие, с ним связанное, но сочувствует положению рабочих и понимает не-обходимость им действительно помочь.

Шерли стала активной сюжетной героиней в романе, она становится главным связующим звеном между персонажами и центром внешних событий. Однако и сама по себе она представляет значительный инте-рес: воплощает авторский идеал, сознательно выбирает свой путь и, следуя моральным убеждениям, противостоит злу, деспотизму, корысти. Она не идет за событиями, как Каролина, а становится их участницей, вы-пол-няя при этом функцию примирителя, предлагает пути к примирению Мура и рабочих, находит разумный компромисс.

Роберта Мура и Шерли Киллдар объединяет нравственная ответ-ственность за то, что они делают и думают. При создании их образов Бронте использует разработанный Вальтером Скоттом принцип истори-че-с-кого детерминизма. Герои, каждый по-своему, решают трудную нрав--ственную и вместе с тем политическую проблему и находят выход в ком-промиссном соглашении между трудом и капиталом. Шерли и Мур - ге-рои-деятели, реализующие возможности своего выбора. Они власт-ву-ют над событиями и определяют развязку исторического конфликта. Она самостоятельно и в выборе друзей, спутников жизни и т. д. Так, богачка Шерли выходит замуж за своего бывшего учителя, бедняка Луи Мура, брата Роберта, а он женится на Каролине, бедной невестке.

Исторический выбор герои «Шерли» совершает, подобно героям Скотта, не только «одновременно случайно и закономерно совпадая с вектором развития конкретной исторической ситуации»4; они руковод-ствуются соображениями нравственности и морали. Так, Роберт Мур рас-ка-ивается в былом эгоизме, жестоком обращении с рабочими, в стремлении к накопительству любой ценой, в том числе ценой отказа от любви (он делал предложение нелюбимой, но богатой Шерли). Во время восстания рабочих он получает тяжелое ранение. Рана «исцеляет» его от буржуазного стяжательства. Бронте показывает, как на грани жизни и смерти Мур пересматривает свои взгляды и отказывается от былых заблуждений. На мой взгляд, это превращение Мура малоубедительно. Труд-но поверить в такую радикальную трансформацию. Однако Бронте пы-тается обосновать ее тем, что жестокость не была органически при-суща Муру и возникла только от его ощущения безнадежности своего материального и социального положения.

Частная, индивидуальная сфера, представленная Муром и Шерли, ста-ла своеобразной моделью исторической эпохи. Бронте использует зна-ме-нитую скоттовскую «парадигму», когда частное, индивидуальное раскрывает особенности исторического периода. Отношения Мура, Шерли, Каролины, священника Хелстоуна, луддитов в романе пред-ставляют модель не только Англии, но и Европы, всего мира. Недаром после сцены восстания Бронте рисует Мура, размышляющего о Наполе-оне. Его размышления переходят в авторские рассуждения о Наполеоне и Кутузове: «Этим летом Бонапарт на щите: он идет со своей ратью по рус-ским лесам и полям. С ним французы и поляки, итальянцы и дети Рей-на - всего шестьсот тысяч солдат. Он движется на древнюю Москву, но под стенами древней Москвы его ждет суровый русский воин! Он бес-страшно ожидает неотвратимую лавину. Он верит в снежные тучи своей зимы. Безбрежная пустыня, ветры и метели уберегут его; Воздух, Огонь и Вода помогут ему». 5

Конструкция исторического фона романа в общих чертах повторяет спо--соб изображения исторического процесса в ранних романах Скотта («Уэверли», «Пуритане»): события господствуют над героями, история ху-дожественно воспроизводится как цепь следующих друг за другом стол-кновений как религиозного характера (Мур - священник Хелстоун), так и социально-экономического (восстанию луддистов), и нрав-ствен-но-го (отношение Мура к любящей его Каролине и на-следнице Шерли).

Однако в романе есть героиня, которая не принимает непо-сред-ственного участия в исторических событиях. Такова Каролина Хел-сто-ун. Все события происходят вокруг нее, на ее глазах, но она не ста-но-вит-ся, как Мур и Шерли, их непосредственной участницей. Она сто-ит в сто-ро-не от главной схватки и живет только личными инте-ресами. Однако она все же связана с исторической жизнью страны. В своей пассивности, в обособленности от своего окружающего, в отчуж-денности от эпохи Ка-ро-лина все же - порождение именно этой эпохи. Конкретные исто-рические события заставляют ее отличаться от Дей-стви-тельности и по-сту-пать так, а не иначе: Каролине запретили по со-ображениям рели-гиозного и политического характера встречаться с Робертом Муром (он - полуфранцуз, поклонник Наполеона, а дядя Каролины - про-тестантский священник Келстоун, крайне отрицательно от-носящийся к На-по-леону). Это обстоятельство усиливает любовь Каролины и ее тоску. По-ни-мая, как выгоден для Мура брак с Шерли, она покорно отказывается от своих притязаний на его сердце. Восстание ее пугает, Каролина становится сильной лишь в присутствии ободряющей ее Шерли.

Образ Каролины является соединительным звеном между социально-эко-номической стороной книги и сюжетной романтической историей, на пер-вый взгляд, не совсем удачно связанных: бедная, неприметная пле-мянница пастора любит богатого, энергичного фабриканта, безус-лов-но, до--с--тойного ее любви, но целиком сосредоточенного на своих финан-со-вых успехах. Создается впечатление, что автор углубился в ее любов-ные огор-чения, переживания, словом, в личную драму своей героини. Ме-ж-ду тем ясно ощутимо, что эта сугубо личная и глубоко анализируемая интимная драма неразрывно связана с проблемами того времени, той эпохи: бедность Мура, вызванная промышленным кризисом и войной, послужила причиной, побудившей его отвергнуть любовь Каролины.

Таким образом, судьба девушки безусловно зависит от социальных от-но-шений. Эта зависимость придает образу Каролины трагичность: она - су-щество, созданное для более высокого жребия, и в то же время она обусловлена конкретными обстоятельствами, не дающими ей воз-можность проявить себя. Каролина относится к тем героиням Бронте, которые обладают внутренней силой; внешне кроткая и молчаливая, хрупкая, она находит в себе силы внутренне сопротивляться об-сто-ятельствам, она полна достоинства и уверена в том, что смогла бы быть настоящей личностью, живущей полнокровной жизнью и при-но-сящей поль-зу окружающим. Однако при кажущейся внутренней независимости от конкретных социальных факторов - она не свободна от них, положение ее незавидно: ей не позволяют применять свои силы на пользу людям, запрещают быть учительницей, запрещают проявлять себя как самостоятельную личность.

Обладающая душевной утонченностью, жертвенностью, необыкновенной чуткостью - словом, всеми высшими свойствами прекрасной души, она в то же время находится в тисках горькой необходимости, созданной социальными условиями. Бронте показывает переживания героини как чувства, которого сковывают безжалостные об-стоятельства, носящие социальный характер; они ставят Каролину в до-вольно жалкое положение отвергнутой, непонятой, одинокой. Безысходное одиночество героини связывает книгу с романтической тра-дицией, но одиночество героя-романтика носит принципиальный, отвлеченный характер, а Каролина и другие героини Бронте (Джейн Эйр, Люси Сноу) одиноки не вообще, а в конкретном, заданном мире, и причины их одиночества известны - они обусловлены общественным устройством; общество, основанное на социальных привилегиях, «от-тал-кивает» от себя прекрасные души, живущие в согласии с нрав-ственными принципами. Таким образом, романтическая тема одино-чества получает в «Шерли» социальную, реалистическую мотивировку.

Тема одиночества связана с изображением внутренних переживаний героини; они настолько сильны, настолько захватывают ее чувстви-тельную душу, что едва не приводят Каролину к смерти. Между тем Бронте избегает показывать внешние проявления чувств; положение героини усугубляется тем, что она их вынуждена скрывать, таить то, что происходит в ее душе. Писательница мастерски передает сочетание внеш-него спокойствия и внутренней мучительной бури чувств, - это одно из художественных завоеваний Шарлотты Бронте.

В отличие от Вальтера Скотта, романистка отнюдь не стремится про-будить читательский интерес внешними деталями. Её не интересуют под-робности быта в начале века. Она сосредоточивает внимание на ха-рак---терах, чувствах, страстях. Она убеждена, что страсти и чувства одина-ковы всегда. Вслед за Скоттом, но гораздо более пристально и вни-мательно, она пытается правдиво изобразить природу человека, уга-дывает и запечатлевает художественную правду о его чувствах, которая составляет содержание жизни.

Как известно, художественная правда исторического романа отли-чается от исторической правды тем, что она с меньшей точностью вос-прои-зводит детали с большей - сущность эпохи (Б. Г. Реизов). Каролина - яркий пример такой художественной правды. Она - единственная Ге-ро-иня, чувства которой так обнажены, так психологически достоверны, так типичны для своей эпохи, что судьба ее воспринимается как судьба любой другой девушки ее времени и положения. В описании жизни Каролины почти совсем отсутствуют исторические приметы и детали, но ее чувство к Роберту Муру более живо и правдоподобно, чем много-летняя любовь Шерли к Луи, ее печаль более верна, чем выходки Шер-ли, продиктованные борьбой со своим чувством.

Как ни интересны исторические свидетельства и суждения Шарлотты Бронте, однако наибольшей читательский интерес представляют ее на-блю-дения над внутренней жизнью персонажей. В этом смысле особенно увлекательна любовная драма Каролины Хелстоун, ее кроткая по-кор-ность судьбе, борьба с собственным чувством и радость ее победы. Ли-ризм, неотделимый от ее облика, составляет органичную, новую, ори-ги-нальную часть романа.

В своем стремлении показать правду человеческих чувств и правду ис--то-рии Бронте не обходит стороной и противников Мура - рабочую мас--су. Ни один исторический конфликт не обходится без участия масс, боль--ших групп людей, главным образом из народа. Для концепции про-шлого художественный показ их имел первостепенное значение. «Групповой портрет массы» ввел в литературу В. Скотт. Эта новация по-могла разъ-яснить смысл конфликта, его социальную направленность. По-видимо-му, Бронте подражала Скотту, пытаясь создать такой групп-повой портрет в «Шерли». В этом романе люди показаны в момент во-ору-женного восстания. Выразительные внешние детали передают на-род-ный харак-тер движения. Бронте пытается создать собирательный об-раз на-рода, взя-в-шего в руки оружие. Народ в «Шерли» - активная сила, про--яв-ля-ющаяся в совместных действиях. Бронте старается передать то об-щее, что присуще всем людям, объединившимся, чтобы отстоять свои ин--тересы. Бронте так описывает сцену осады фабрики Мура:

«- Они наступают! - воскликнула Шерли. - Смотри, как упрямо идут вперед! У них есть настойчивость, - не скажу чтобы мужество, потому что когда сто человек нападают на десятерых, это еще не храбрость, но… - Здесь Шерли понизила голос. - Но страданий и отчаяния у них хоть отбавляй, и это их подстегивает и толкает. (…)

Треск, звон, лязг прервали их шепот. Град камней обрушился на весь широкий фасад фабрики, так что осколки стекла и куски свинцовых переплетов вылетали разом из всех оконных проемов. И тотчас вслед за этим прозвучал клич, боевой клич северной Англии, Йоркшира, Вест-Райдинга, - клич мятежных Вест-Райдингского округа. (…) на дворе фабрики творилось нечто ужасное, какая-то сумятица, свалка, отчаян-ные атаки и беспорядочные отступления. Весь двор и сама фабрика были охвачены этой битвой во мраке. Стрельба почти не прекращалась, а в коротких промежутках слышались крики, стоны, шум, борьбы и топот. Нападающие явно стремились ворваться в здание фабрики, а оборо-няю-щиеся - отбросить их. Слышно было, как главарь мятежников крикнул: «Заходи сзади, ребята!»5

В массе Бронте выделяет отдельные лица, наделенные инди-видуальной характеристикой. Возможно, этому приему она также учит-ся у Скотта: «В «Пуританах» на общем фоне восставших масс выделя-ются проповедники Мак-Брайер и Аввакум Многогневный. У Бронте это Моисей Барраклу и Уильям Фаррен, объединенные гневом и ненавистью. Эта сцена воссоздана Бронте с большой силой и явно со-отне-сена с массовыми политическими движениями ее времени. Но соз-данный ею «групповой портрет» малоубедителен, особенно в сопоставлении с красочными картинами масс, нарисованными Скоттом.

Шарлотте Бронте больше удается «персонификация». Будучи по своим взглядам противницей революционных действий, Бронте создает отрицательный образ рабочего-луддита Моисея Барраклу, пьяницы и жулика, который говорит о миролюбии, а сам сеет раздоры и распри, призывает рабочих взяться за оружие из собственных темных побуждений: «… широкоплечий мужчина, весьма приметный не только из-за своего хитрого лица и лукавых кошачьих глаз, но и благодаря деревянной ноге и костылю; губы его беспристрастно кривились, словно он все время исподтишка усмехался, да и весь его облик не производил впечатления искреннего, честного человека».

Мур читает ему отповедь: «- Хороши вы, нечего сказать, - хлад-но-кров-но продолжал Мур, - даже не считаете нужным скрывать от меня, что вы отъявленный лицемер и мошенник; что ваша профессия - плу-товство; грубо играя свою шутовскую роль, вы рассчитываете меня поза-ба-вить и в то же время одурачить людей, которые пришли вместе с вами». 5

Тем не менее, признавая право народа на борьбу за свои права, Бронте про-тивопоставляет мошеннику Барраклу Феррена, лучшего пред-ставителя рабочих. Он доведен до отчаяния нищетой и равнодушием Мура к судьбе уво-ленных им рабочих. «Для бодрости он принялся насвистывать веселую песенку, однако из его серых глаз скатились по щекам и упали на порог две крупные слезы, куда больше похожие на «первые капли грозового ливня», чем кровь, сочащаяся из раны гладиатора. Он вытер глаза рукавом и, поборов отчаяние, серьезно задумался». 5

Бронте подчеркивает, что не рабочие управляли событиями, а события стихийно управляют ими, их действиями и поведением. Объективные обстоятельства почти не оставляют им выбора. Таким образом, в своем романе писательница пытается воссоздать картины недавних исторических событий, используя и достижения романтической эстетики, и принципы историзма, разработанные Вальтером Скоттом, и приемы создания реалистического художественного мира с типичными образами, типичными обстоятельствами и социальными конфликтами.

Следуя открытиям Скотта в области исторического романа, Бронте соотносит переломный период в истории и судьбы отдельных людей. Она показывает, как исторические события влияют на героев и изменяют их внутренний мир, который всегда оставался главной сферой внимания писательницы: в основе трагической судьбы ее героев всегда лежит неприглядная конкретно-социальная ситуация.

Примечания

1 Тревельян Д. М. Социальная история Англии. - М., 1959. - С. 538.

2 Рожков Б. А. Общие принципы чартизма // Вопросы истории, 1987. - № 9. - С. 36.

3 Реизов Б. Г. Творчество Вальтера Скотта. - М., 1965. - С. 306, 13.

4 Проскурин Б. М. Политика и история в романах Вальтера Скотта. // Традиции и взаимодействия в зарубежной литературе XIX-XX вв. - Пермь, 1990. - С. 38.

5 Бронте Ш. Шерли. - М., 1963. - С. 607, 331, 136, 141.

6 Бронте Ш. Джейн Эйр. - М., 1991. - С. 425,427.

Шарлотта Бронте

За последние годы на севере Англии появилось великое множество младших священников; особенно посчастливилось нашей гористой местности: теперь почти у каждого приходского священника есть один помощник, а то и больше. Надо полагать, что они сделают немало добра, ибо они молоды и энергичны. Но мы собираемся вести повествование не о последних годах, мы обратимся к началу нашего столетия; последние годы подернуты серым налетом, выжжены солнцем и бесплодны; забудем же о знойном полудне, погрузимся в сладостное забытье, в легкую дремоту и в сновидениях увидим рассвет.

Читатель, если по этому вступлению ты предполагаешь, что перед тобой развернется романтическое повествование, - ты ошибаешься. Ты ждешь поэзии и лирических раздумий? Мелодрамы, пылких чувств и сильных страстей? Не рассчитывай увидеть так много, тебе придется довольствоваться кое-чем более скромным. Перед тобой предстанет простая будничная жизнь во всей ее неприкрашенной правде, нечто столь же далекое от романтики, как понедельник, когда труженик просыпается с мыслью, что нужно скорее вставать и приниматься за работу. Возможно, в середине или в конце обеда тебе подадут что-нибудь повкуснее, но первое блюдо будет настолько постным, что и католик - и даже англо-католик - не согрешил бы, отведав его в страстную пятницу: холодная чечевица с уксусом без масла, пресный хлеб с горькими травами и ни куска жареной баранины.

Итак, за последние годы север Англии наводнили младшие священники, но в тысяча восемьсот одиннадцатом или двенадцатом году такого наплыва не было: младших священников тогда насчитывалось немного; не было еще ни приходской кассы вспомоществования, ни благотворительных обществ, способных позаботиться об одряхлевших приходских священниках и предоставить им возможность нанять молодого деятельного собрата, только что окончившего Оксфорд или Кембридж. Нынешних преемников апостолов, учеников доктора Пьюзи и членов коллегии миссионеров, в те дни еще пестовали под теплыми одеяльцами и няни подвергали их животворному обряду омовения в умывальном тазу. Увидев их тогда, вы не подумали бы, что накрахмаленная пышная оборка чепчика обрамляет чело будущего носителя духовного сана, предопределенного свыше преемника св. Павла, св. Петра или св. Иоанна. И вы бы, уж конечно, не разглядели в складках их детских ночных рубашонок белый стихарь, в котором им предстояло впоследствии сурово наставлять своих прихожан и повергать в полное изумление старомодного священника, - этот стихарь так бурно колыхался теперь над кафедрой, тогда как прежде он лишь чуть шевелился внизу.

Однако и в те скудные времена помощники священников все же существовали, но лишь кое-где, как редкостные растения. Впрочем, один благословенный округ Йоркширского графства мог похвастать тремя такими жезлами Аарона, которые цвели пышным цветом на небольшой площади в каких-нибудь двадцать квадратных миль. Сейчас ты их увидишь, читатель. Войди в уютный домик на окраине города Уинбери и загляни в маленькую комнатку, вот они обедают. Позволь тебе их представить: мистер Донн, помощник священника из Уинбери; мистер Мелоун, помощник священника Брайерфилда; мистер Суитинг, помощник священника из Наннли. Владелец этого домика - некий Джон Гейл, небогатый суконщик, у которого квартирует мистер Донн, любезно пригласивший сегодня своих собратьев отобедать у него. Подсядем к ним и мы, посмотрим на них, послушаем их беседу. Сейчас они поглощены обедом; а мы тем временем немного посудачим.

Джентльмены эти в расцвете молодости; от них веет силой этого счастливого возраста, силой, которую старые унылые священники пытаются направить на стезю христианского долга, убеждая своих молодых помощников почаще навещать больных и усердно надзирать за приходскими школами. Но молодым левитам такие скучные дела не по душе: они предпочитают расточать свою кипучую энергию в особой деятельности, - казалось бы, столь же утомительно однообразной, как труд ткача, но доставляющей им немало радости, немало приятных минут. Я имею в виду их непрерывное хождение в гости друг к другу, какой-то замкнутый круг или, вернее, треугольник визитов, в любое время года: и зимой, и весной, и летом, и осенью. Во всякую погоду, не страшась ни снега, ни града, ни ветра, ни дождя, ни слякоти, ни пыли, они с непостижимым рвением ходят один к другому то пообедать, то выпить чаю, то поужинать. Что влечет их друг к другу, трудно сказать; во всяком случае не дружеские чувства - их встречи обычно кончаются ссорой; не религия - о ней они никогда не говорят; вопросы богословия еще изредка занимают их умы, но они никогда не касаются благочестия; и не чревоугодие - каждый из них и у себя дома мог бы съесть столь же добрый кусок мяса, такой же пудинг, столь же поджаристые гренки, выпить столь же крепкого чаю. По мнению миссис Гейл, миссис Хог и миссис Уипп - квартирных хозяек, - «это делается только для того, чтобы доставить людям побольше хлопот». Под «людьми» эти дамы подразумевают, конечно, себя, да и нельзя не согласиться, что постоянные нашествия гостей хлопот доставляют немало.

Как уже было упомянуто, мистер Донн и его гости сидят за обедом; миссис Гейл им прислуживает, но в глазах у нее сверкает отблеск жаркого кухонного огня. Она находит, что за последнее время ее жилец злоупотребляет своим правом приглашать к столу друзей без дополнительной оплаты, о чем была договоренность при найме квартиры. Сегодня еще только четверг, однако уже в понедельник к завтраку явился мистер Мелоун, помощник священника из Брайерфилда, и остался к обеду. Во вторник тот же мистер Мелоун вместе с мистером Суитингом из Наннли зашли выпить по чашке чаю, потом остались ужинать и переночевали на запасных кроватях, а в среду утром соизволили и позавтракать; и вот нынче в четверг оба они снова тут как тут! Обедают да наверняка еще и проторчат целый вечер. «C"en est trop», - сказала бы она, если бы говорила по-французски.

Мистер Суитинг мелко режет ростбиф и жалуется, что он жесткий как подошва; мистер Донн сетует на слабое пиво. Вот это хуже всего! Будь они учтивы, хозяйке было бы не так обидно; если бы ее угощение пришлось им по вкусу, она бы им многое простила, но «молодые священники слишком уж заносятся и на всех смотрят сверху вниз; они дают ей понять, что она им не ровня», и позволяют себе дерзить ей только потому, что она не держит служанки и ведет хозяйство сама, по примеру своей покойной матери; вдобавок они постоянно бранят йоркширские обычаи и йоркширцев, а это, по мнению миссис Гейл, говорит о том, что они не настоящие джентльмены, во всяком случае не благородного происхождения. «Разве сравнишь этих юнцов со старыми священниками! Те умеют себя держать и одинаково обходительны с людьми всякого звания».

«Хле-ба!» - крикнул мистер Мелоун, и его выговор, хотя он и произнес всего лишь двусложное слово, тут же выдал уроженца края трилистника и картофеля. Этот священник особенно неприятен хозяйке, однако он внушает ей трепет - так он велик ростом и широк в кости! По всему его обличью сразу видно, что это истый ирландец, хотя и не «милезианского» типа, подобно Даниелю О"Коннелу; его скуластое, словно у североамериканского индейца, лицо характерно лишь для известного слоя мелкопоместных ирландских дворян, у которых на лицах застыло высокомерно-презрительное выражение, более подобающее рабовладельцам, чем помещикам, имеющим дело со свободными крестьянами. Отец Мелоуна считал себя джентльменом; почти нищий, кругом в долгах, а надменности хоть отбавляй; таков же и его отпрыск.

Миссис Гейл поставила хлеб на стол.

Нарежь его, женщина, - приказал гость.

И «женщина» повиновалась. Дай она себе в эту минуту волю, она, кажется, заодно отрезала бы и голову священнику; такой повелительный тон возмутил до глубины души гордую уроженку Йоркшира.

Священники, обладая изрядным аппетитом, съели изрядное количество «жесткого как подошва» жаркого и поглотили немало «слабого» пива; йоркширский пудинг и две миски овощей были уничтожены мгновенно, как листва, на которую налетела саранча; сыру также было воздано должное, а сладкий пирог вмиг исчез бесследно, как видение! И только на кухне ему была пропета отходная Авраамом, сыном и наследником миссис Гейл, малышом шести лет; он рассчитывал, что и ему кое-что перепадет, и при виде пустого блюда в руках матери отчаянно заревел.

Тем временем священники потягивали вино, правда, без особого удовольствия, ибо оно не отличалось высоким качеством. Что и говорить, Мелоун попросту предпочел бы виски, но Донн как истый англичанин не держал у себя такого напитка. Потягивая портвейн, они спорили; спорили не о политике, не о философии, не о литературе - эти темы никогда их не интересовали - и даже не о богословии, практическом или догматическом; нет, они обсуждали незначительные частности церковного устава, мелочи, которые всем, кроме них самих, показались бы пустыми, как мыльные пузыри. Мистер Мелоун ухитрился осушить два стакана, в то время как его друзья выпили по одному, и настроение его заметно поднималось: он развеселился на свой лад - стал держать себя вызывающе, заносчивым тоном говорил дерзости и покатывался со смеху от собственного остроумия.

Шарлотта Бронте

За последние годы на севере Англии появилось великое множество младших священников; особенно посчастливилось нашей гористой местности: теперь почти у каждого приходского священника есть один помощник, а то и больше. Надо полагать, что они сделают немало добра, ибо они молоды и энергичны. Но мы собираемся вести повествование не о последних годах, мы обратимся к началу нашего столетия; последние годы подернуты серым налетом, выжжены солнцем и бесплодны; забудем же о знойном полудне, погрузимся в сладостное забытье, в легкую дремоту и в сновидениях увидим рассвет.

Читатель, если по этому вступлению ты предполагаешь, что перед тобой развернется романтическое повествование, - ты ошибаешься. Ты ждешь поэзии и лирических раздумий? Мелодрамы, пылких чувств и сильных страстей? Не рассчитывай увидеть так много, тебе придется довольствоваться кое-чем более скромным. Перед тобой предстанет простая будничная жизнь во всей ее неприкрашенной правде, нечто столь же далекое от романтики, как понедельник, когда труженик просыпается с мыслью, что нужно скорее вставать и приниматься за работу. Возможно, в середине или в конце обеда тебе подадут что-нибудь повкуснее, но первое блюдо будет настолько постным, что и католик - и даже англо-католик - не согрешил бы, отведав его в страстную пятницу: холодная чечевица с уксусом без масла, пресный хлеб с горькими травами и ни куска жареной баранины.

Итак, за последние годы север Англии наводнили младшие священники, но в тысяча восемьсот одиннадцатом или двенадцатом году такого наплыва не было: младших священников тогда насчитывалось немного; не было еще ни приходской кассы вспомоществования, ни благотворительных обществ, способных позаботиться об одряхлевших приходских священниках и предоставить им возможность нанять молодого деятельного собрата, только что окончившего Оксфорд или Кембридж. Нынешних преемников апостолов, учеников доктора Пьюзи и членов коллегии миссионеров, в те дни еще пестовали под теплыми одеяльцами и няни подвергали их животворному обряду омовения в умывальном тазу. Увидев их тогда, вы не подумали бы, что накрахмаленная пышная оборка чепчика обрамляет чело будущего носителя духовного сана, предопределенного свыше преемника св. Павла, св. Петра или св. Иоанна. И вы бы, уж конечно, не разглядели в складках их детских ночных рубашонок белый стихарь, в котором им предстояло впоследствии сурово наставлять своих прихожан и повергать в полное изумление старомодного священника, - этот стихарь так бурно колыхался теперь над кафедрой, тогда как прежде он лишь чуть шевелился внизу.

Однако и в те скудные времена помощники священников все же существовали, но лишь кое-где, как редкостные растения. Впрочем, один благословенный округ Йоркширского графства мог похвастать тремя такими жезлами Аарона, которые цвели пышным цветом на небольшой площади в каких-нибудь двадцать квадратных миль. Сейчас ты их увидишь, читатель. Войди в уютный домик на окраине города Уинбери и загляни в маленькую комнатку, вот они обедают. Позволь тебе их представить: мистер Донн, помощник священника из Уинбери; мистер Мелоун, помощник священника Брайерфилда; мистер Суитинг, помощник священника из Наннли. Владелец этого домика - некий Джон Гейл, небогатый суконщик, у которого квартирует мистер Донн, любезно пригласивший сегодня своих собратьев отобедать у него. Подсядем к ним и мы, посмотрим на них, послушаем их беседу. Сейчас они поглощены обедом; а мы тем временем немного посудачим.

Джентльмены эти в расцвете молодости; от них веет силой этого счастливого возраста, силой, которую старые унылые священники пытаются направить на стезю христианского долга, убеждая своих молодых помощников почаще навещать больных и усердно надзирать за приходскими школами. Но молодым левитам такие скучные дела не по душе: они предпочитают расточать свою кипучую энергию в особой деятельности, - казалось бы, столь же утомительно однообразной, как труд ткача, но доставляющей им немало радости, немало приятных минут. Я имею в виду их непрерывное хождение в гости друг к другу, какой-то замкнутый круг или, вернее, треугольник визитов, в любое время года: и зимой, и весной, и летом, и осенью. Во всякую погоду, не страшась ни снега, ни града, ни ветра, ни дождя, ни слякоти, ни пыли, они с непостижимым рвением ходят один к другому то пообедать, то выпить чаю, то поужинать. Что влечет их друг к другу, трудно сказать; во всяком случае не дружеские чувства - их встречи обычно кончаются ссорой; не религия - о ней они никогда не говорят; вопросы богословия еще изредка занимают их умы, но они никогда не касаются благочестия; и не чревоугодие - каждый из них и у себя дома мог бы съесть столь же добрый кусок мяса, такой же пудинг, столь же поджаристые гренки, выпить столь же крепкого чаю. По мнению миссис Гейл, миссис Хог и миссис Уипп - квартирных хозяек, - «это делается только для того, чтобы доставить людям побольше хлопот». Под «людьми» эти дамы подразумевают, конечно, себя, да и нельзя не согласиться, что постоянные нашествия гостей хлопот доставляют немало.

Как уже было упомянуто, мистер Донн и его гости сидят за обедом; миссис Гейл им прислуживает, но в глазах у нее сверкает отблеск жаркого кухонного огня. Она находит, что за последнее время ее жилец злоупотребляет своим правом приглашать к столу друзей без дополнительной оплаты, о чем была договоренность при найме квартиры. Сегодня еще только четверг, однако уже в понедельник к завтраку явился мистер Мелоун, помощник священника из Брайерфилда, и остался к обеду. Во вторник тот же мистер Мелоун вместе с мистером Суитингом из Наннли зашли выпить по чашке чаю, потом остались ужинать и переночевали на запасных кроватях, а в среду утром соизволили и позавтракать; и вот нынче в четверг оба они снова тут как тут! Обедают да наверняка еще и проторчат целый вечер. «C"en est trop», - сказала бы она, если бы говорила по-французски.

Мистер Суитинг мелко режет ростбиф и жалуется, что он жесткий как подошва; мистер Донн сетует на слабое пиво. Вот это хуже всего! Будь они учтивы, хозяйке было бы не так обидно; если бы ее угощение пришлось им по вкусу, она бы им многое простила, но «молодые священники слишком уж заносятся и на всех смотрят сверху вниз; они дают ей понять, что она им не ровня», и позволяют себе дерзить ей только потому, что она не держит служанки и ведет хозяйство сама, по примеру своей покойной матери; вдобавок они постоянно бранят йоркширские обычаи и йоркширцев, а это, по мнению миссис Гейл, говорит о том, что они не настоящие джентльмены, во всяком случае не благородного происхождения. «Разве сравнишь этих юнцов со старыми священниками! Те умеют себя держать и одинаково обходительны с людьми всякого звания».

«Хле-ба!» - крикнул мистер Мелоун, и его выговор, хотя он и произнес всего лишь двусложное слово, тут же выдал уроженца края трилистника и картофеля. Этот священник особенно неприятен хозяйке, однако он внушает ей трепет - так он велик ростом и широк в кости! По всему его обличью сразу видно, что это истый ирландец, хотя и не «милезианского» типа, подобно Даниелю О"Коннелу; его скуластое, словно у североамериканского индейца, лицо характерно лишь для известного слоя мелкопоместных ирландских дворян, у которых на лицах застыло высокомерно-презрительное выражение, более подобающее рабовладельцам, чем помещикам, имеющим дело со свободными крестьянами. Отец Мелоуна считал себя джентльменом; почти нищий, кругом в долгах, а надменности хоть отбавляй; таков же и его отпрыск.

Миссис Гейл поставила хлеб на стол.

Нарежь его, женщина, - приказал гость.

И «женщина» повиновалась. Дай она себе в эту минуту волю, она, кажется, заодно отрезала бы и голову священнику; такой повелительный тон возмутил до глубины души гордую уроженку Йоркшира.

Священники, обладая изрядным аппетитом, съели изрядное количество «жесткого как подошва» жаркого и поглотили немало «слабого» пива; йоркширский пудинг и две миски овощей были уничтожены мгновенно, как листва, на которую налетела саранча; сыру также было воздано должное, а сладкий пирог вмиг исчез бесследно, как видение! И только на кухне ему была пропета отходная Авраамом, сыном и наследником миссис Гейл, малышом шести лет; он рассчитывал, что и ему кое-что перепадет, и при виде пустого блюда в руках матери отчаянно заревел.

Тем временем священники потягивали вино, правда, без особого удовольствия, ибо оно не отличалось высоким качеством. Что и говорить, Мелоун попросту предпочел бы виски, но Донн как истый англичанин не держал у себя такого напитка. Потягивая портвейн, они спорили; спорили не о политике, не о философии, не о литературе - эти темы никогда их не интересовали - и даже не о богословии, практическом или догматическом; нет, они обсуждали незначительные частности церковного устава, мелочи, которые всем, кроме них самих, показались бы пустыми, как мыльные пузыри. Мистер Мелоун ухитрился осушить два стакана, в то время как его друзья выпили по одному, и настроение его заметно поднималось: он развеселился на свой лад - стал держать себя вызывающе, заносчивым тоном говорил дерзости и покатывался со смеху от собственного остроумия.