Александр Афанасьев — Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде: Сказка. О молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде Русская народная сказка

Один царь очень устарел и глазами обнищал, а слыхал он, что за девять девятин, в десятом царстве, есть сад с молодильными яблоками, а в нём колодец с живою водою: если съесть старику это яблоко, то он помолодеет, а водой этой помазать глаза слепцу — он будет видеть. У царя этого было три сына. Вот он посылает старшего на коне верхом в этот сад за яблоком и водой: царю хочется и молодым быть и видеть. Сын сел на коня и отправился в далёко царство; ехал, ехал, приехал к одному столбу; на этом столбе написано три дороги: первая для коня сытна, а самому голодна, вторая — не быть самому живому, а третья коню голодна, самому сытна.

Вот он подумал-подумал и поехал по сытной для себя дороге; ехал, ехал, увидал в поле хороший-расхороший дом. Он подъехал к нему, поглядел-поглядел, растворил ворота, шапки не ломал, головы не склонял, на двор вскакал. Хозяйка этого двора, баба-вдова не больно стара, молодца к себе звала: «Добро пожалуй, гость дорогой!» В избу его ввела, за стол посадила, всякого яства накрошила и питья медового превдоволь натащила. Вот молодец нагулялся и свалился спать на лавке. Хозяйка ему говорит:

— Не честь молодцу, не хвала удальцу ложиться одному! Ляжь с моею дочкою, прекрасною Дунею.

Он тому и рад. Дуня говорит ему:

— Ляжь ко мне плотней, будет нам теплей!

Он двинулся к ней и провалился сквозь кровать: там его заставили молоть сырой ржи, а вылезть оттуда не моги! Отец старшего сына ждал, ждал и ожиданье потерял.

Царь второго сына отправил, чтоб яблоко и воды ему доставил. Он держал тот же путь и напал на ту же участь, как и старший его брат. От долгого жданья сыновьёв царь больно-больно загоревался.

Младший сын начал просить у отца позволенья ехать в тот сад; а отец ни за что не хочет его отпустить и говорит ему:

— Горе тебе, сынок! Когда старшие братья пропали, а ты молод, как вьюноша, ты скорее их пропадёшь.

Но он уполяет, отцу обещает, что он постарается для отца лучше всякого молодца. Отец думал, думал и благословил его на ту же дорогу. На пути до вдовина дома с ним случилось всё то же, что и с старшими братьями. Подъехал он ко двору вдовину, слез с коня, постучал у ворот и спросился ночевать. Хозяйка обрадовалась ему, как и этим, просит его:

— Добро пожалуй, гость наш нежданный!

Посадила его за стол, наставила всякого яства и питья, хоть завались! Вот он понаелся, хотел ложиться на лавке. Хозяйка и говорит:

— Не честь молодцу, не хвала удальцу ложиться одному! Ляжь с моей прекрасною Дунею.

А он говорит:

— Нет тётушка! Проезжему человеку не годится так, а надо в гóловы кулак, а пóд бок так. Если бы ты, тётушка, баньку мне истопила и с твоей дочерью в неё пустила.

Вот вдова баню жарко-разжарко натопила и его с прекрасною Дунею туда проводила. Дуня такая же, как мать, злоехидна была, ввела его вперёд и дверь в бане заперла, а сама в сенях покуда стала. Но молодец-удалец оттолкнул дверь и Дуню туда впёр. У него было три прута: один железный, другой свинцовый, а третий чугунный, и начал этими прутьями Дуню хвостать. Она кричит, умоляет его, а он говорит:

— Скажи, злая Дунька, куда девала моих братьев?

Она сказала, что у них в подполье мелют сырую рожь. Он пустил её. Пришли в избу, навязали лестницу на лестницу и братьев оттуда вывели. Он их пустил домой; но им стыдно к отцу появиться — оттого, что с Дуней ложились и к черту не годились, и пошли они бродяжничать по полям и по лесам.

— Бог помочь тебе, красная девица!

А она ему:

— Спасибо! Что, добрый молодец, от дела лытаешь или дело пытаешь?

— Дело пытаю, красна девица! — сказал молодец. — Я еду за девять девятин, в десятое царство, в сад — за молодильными яблоками и за живой водой для своего старого и слепого батюшки.

Она ему сказала:

— Ну, мудро тебе, мудро-мудро добраться до этого сада; однако поезжай, на дороге живёт другая моя сестра, заезжай к ней: она лучше меня знает и тебя научит, что делать.

Вот он ехал, ехал до другой сестры, доехал; так же, как и с первой, поздоровался, рассказал ей об себе и куда едет. Она велела ему оставить своего коня у ней, а на её двукрылом коне ехать к её старшей сестре, которая научит, что делать: как побывать в саду и достать яблоко и воды. Вот он ехал, ехал, приехал к третьей сестре. Эта дала ему своего коня об четырёх крыльях и приказала:

— Смотри, в этом саду живёт наша тётка, страшная ведьма; коли подъедешь к саду, не жалей моего коня, погоняй хорошенько, чтоб он сразу перелетел через стену; а если зацепит за стену — на стене наведены струны с колокольчиками, струны заструнят, колокольчики зазвенят, она проснётся, и ты от неё тогда не уедешь! У ней есть конь о шести крыльях; ты тому коню у крыльев подрежь жилки, чтоб она нём тебя не догнала.

Он всё так и сделал. Полетел через стену на своём коне, и конь хвостом зацепил не дюже за струну; струны заструнели, колокольчики зазвенели, но тихо: ведьма проснулась, да не разобрала хорошо голоса струн и колокольчиков, опять зевнула и уснула. А молодец-удалец с молодильным яблоком и живой водою ускакал; заезжая к сёстрам, коней у них переменял и на своём опять примчался в свою землю. Поутру рано страшная ведьма заметила, что в саду у ней украдено яблоко и вода; она тут же села на своего шестикрылого коня, доскакала до первой племянницы, спрашивает её:

— Не проезжал ли тут кто?

Племянница сказала:

— Проехал молодец-удалец, да уж давно!

Она поскакала дальше, спрашивает у другой и у третьей; те то же ей сказали. Она ещё поскакала и чуть-чуть не догнала, но уж молодец-удалец на свою землю пробрался и её не опасался: сюда она скакать не смела, только на него посмотрела, от злости захрипела и так ему запела:

— Ну, хорош ты, вор-воришка! Хороша твоя успешка! От меня успел ты ускакать, зато от братьев тебе непременно пропасть!

Так ему наворожила и домой поворотила.

Удалец наш приезжает в свою землю, видит — братья его, бродяги, в поле спят. Он пустил своего коня, не стал их будить, сам лёг около и уснул. Братья проснулись, увидали, что брат их воротился в свою землю, легонько вынули у него сонного из пазухи молодильное яблоко, а его взяли да и бросили в пропасть. Он летел туда три дня, упал в подземельное темное царство, где люди всё делают с огнём. Вот он куда ни пойдёт — все люди такие кручинные и плачут. Он спрашивает об их кручине. Ему сказали, что у царя их одна и есть дочь — прекрасная царевна Полюша, и её-то поведут завтра к змею на съедение; в этом царстве каждый месяц дают семиглавому змею по девице, так уж и ведётся очередь девицам — уж такой у них закон! Ныне наступила очередь до царской дочери. Вот наш молодец узнал хорошенько об этом и пошёл прямо к царю, говорит ему:

— Я спасу, царь, твою дочь от змея, только ты сам сделай мне то, о чём буду тебя после просить.

Царь обрадовался, обещал всё для него сделать и выдать за него замуж свою дочь.

Вот пришёл тот день: повели прекрасную царевну Полюшу к морю, в трёхстенную крепость, а с нею пошёл удалец. Он взял с собою железную палку в пять пудов. Остались там двое с царевной ждать змея; ждали, ждали, кой о чём покуда погутарили. Он ей рассказал о своём похождении и что у него есть живая вода. Вот молодец сказал прекрасной царевне Полюше:

— Поищи покуда у меня в голове вши, а коли я усну и прилетит змей, то буди меня моей палкою, а так меня не добудишься! — и лёг к ней на колени. Она стала искать у него в голове; он уснул. Прилетел змей, начал виться над царевною. Она стала будить молодца, толкать его руками, а палкой ударить (как он велел) ей жалко; не добудилась и заплакала; слеза её капнула ему на лицо — он проснулся и вскрикнул:

— О, как ты меня чем-то гойно обожгла!

А змей стал уже спускаться на них.

Молодец взял свою пятипудовую палку, махнул ею — и вдруг отшиб змею пять голов, в другой махнул наотмашь — и отшиб две последние; собрал все эти головы, положил их под стену, а туловище бросил в море.

Но какой-то баловня-детина видел всё это и легонечко из-за стены подкрался, отсёк молодцу голову и бросил его в море, а прекрасной царевне Полюше велел сказать отцу её, царю, что он её устерёг, а если она так не скажет, то он её задушит. Делать нечего, Полюша поплакала-поплакала, и пошли они к отцу, царю. Царь их встретил. Она ему сказала, что этот детина её уберёг. Царь невесть как рад, тут же начал сбирать свадьбу. Гости наехались из иных земель: цари, короли да принцы, все пьют, гуляют и веселятся; одна царевна кручинна, зайдёт где под сараем в уголок и заливается там горючими слезами о своём молодце-удальце.

Вот и вздумала она просить своего батюшку, чтоб он послал ловить в море рыбу, и сама она пошла с рыболовами к морю; затянули невод, вытащили рыбы и бознать сколько! Она поглядела и сказала:

— Нет, это не моя рыба!

Затянули в другой, вытащили голову и туловище молодца-удальца. Полюша скорей подбежала к нему, нашла у него в пазухе пузырёк с живой водой, приставила к туловищу голову, примочила водой из пузырька — он и оживел. Она ему рассказал, как её хочет взять постылый для неё детина. Удалец утешил её и велел идти домой, а он сам придёт и знает что делать.

Вот пришёл удалец в царску палату, там все гости пьяные — играют да пляшут. Он сказался, что умеет играть песни на разные голоса. Ему все рады, заставили играть. Он заиграл им прежде весёлую какую-то, прибасную — гости так и растаяли, что больно гойно играет, дружка дружке расхвалили его; а там он заиграл кручинную такую, что все гости заплакали. Вот удалец спросил царя, кто уберёг его дочь? Царь сказал, что этот детина.

— Ну-ка, царь, пойдём к той крепости и со всеми гостями твоими; коли он достанет там змеиные головы, так я поверю, что он спас царевну Полюшу.

Пришли все к крепости. Детина тянул, тянул и ни одной головы не вытянул, больно ему не под мочь. А молодец лишь взялся — и вытянул. Тут и царевна рассказала всю правду, кто её устерёг. Все признали, что удалец устерёг царёву дочь, а детину привязали коню за хвост и размыкали пó полю.

Царю хочется, чтоб молодец-удалец женился на его дочери; но удалец говорит:

— Нет, царь, мне ничего не надо, а только вынеси меня на наш белый свет: я ещё не докончил свой ответ батюшке, он меня теперь с живою водой ждёт — ведь он слепым живёт.

Царь не может пригадать, как его на белый свет поднять; а дочь не хочет расстаться — захотела с ним подняться, говорит своему отцу, что у них есть птица-колпалица.

Вот Полюша велела для птицы-колпалицы целого быка убить и с собой запасить. Потом простились с подземельным царём, сели птице на хребет и понеслись на божий белый свет. Где больше птицу кормят, там она резче в вершки с ними поднималась; вот всего быка птице и стравили. Делать нечего, боятся, чтоб она не опустила их опять вниз. Полюша взяла отрезала у себя кусок ляхи и птице отдала; а та их как раз на этот свет подняла и сказала:

— Ну, всю дорогу вы меня хорошо кормили, но слаще последнего кусочка я отродясь не едала!

Полюша ей свою ляху развернула, птица ахнула и рыгнула: кусок ещё цел. Молодец опять приставил его к ляхе, живой водицей примочил — и царевне ляху исцелил.

Тут пошли они домой. Отец, нашенский царь, их встретил, обрадовался невесть как! Удалец видит, что отец его от того яблока помолодел, но всё ещё слеп. Он тотчас помазал ему глаза живой водой. Царь стал видеть; тут он расцеловал своего сына-удальца и его невесту из тёмного царства. Удалец рассказал, как братья унесли у него яблоко и бросили его в подземелье. Братья так испугались — ино в реку покидались! А удалец на той царевне Полюше женился и раздиковинную пирушку сделал; я там обедал, мёд пил, а уж какая у них капуста — ино теперь в роте пусто!

В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь, и было у него три сына: старшего звали Федором, второго Василием, а младшего Иваном.
Царь очень устарел и глазами обнищал, а слыхал он, что за тридевять земель, в тридесятом царстве есть сад с молодильными яблоками и колодец с живой водой, Если съесть старику это яблоко - помолодеет, а водой этой умыть глаза слепцу - будет видеть.

Царь собирает пир на весь мир, зовет на пир князей и бояр и говорит им:
- Кто бы, ребятушки, выбрался из избранников, выбрался из охотников, съездил за тридевять земель, в тридесятое царство, привез бы молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.

Тут больший стал хорониться за середнего, а середний за меньшого, а от меньшого ответу нет.
Выходит царевич Федор и говорит:
- Неохота нам в люди царство отдавать. Я поеду в эту дорожку, привезу тебе, царю-батюшке, молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец.

Пошел Федор-царевич на конюший двор, выбирает себе коня неезженого, уздает узду неузданую, берет плетку нехлестаную, кладет двенадцать подпруг с подпругою - не ради красы, а ради крепости... Отправился Федор-царевич в дорожку. Видели, что садился, а не видели, в кою сторону укатился...
Ехал он близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, ехал день до вечеру - красна солнышка до закату. И доезжает до росстаней, до трех дорог. Лежит на росстанях плита-камень, на ней надпись написана:
"Направо поедешь-себя спасать, коня потерять. Налево поедешь - коня спасать, себя потерять. Прямо поедешь - женату быть".

Поразмыслил Федор-царевич: - "Давай поеду - где женату быть".
И повернул на ту дорожку, где женатому быть. Ехал, ехал и доезжает до терема под золотой крышей. Тут выбегает прекрасная девица и говорит ему:
- Царский сын, я тебя из седла выну, иди со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.
- Нет, девица, хлеба-соли я не хочу, а сном мне дороги не скоротать. Мне надо вперед двигаться.
- Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого.

Тут прекрасная девица его из седла вынула и в терем повела. Накормила его, напоила и спать на кровать положила.
Только лег Федор-царевич к стенке, эта девица живо кровать повернула, он и полетел в подполье, в яму глубокую...

Долго ли, коротко ли, - царь опять собирает пир, зовет князей и бояр и говорит им:
- Вот, ребятушки, кто бы выбрался из охотников - привезти мне молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
Тут опять больший хоронится за середнего, а середний за меньшого, а от меньшого ответу нет.

Выходит второй сын, Василий-царевич:
- Батюшка, неохота мне царство в чужие руки отдавать. Я поеду в дорожку, привезу эти вещи, сдам тебе в руки.
Идет Василий-царевич на конюший двор, выбирает коня неезженого, уздает узду неузданую, берет плетку нехлестаную, кладет двенадцать подпруг с подпругою.

Поехал Василий-царевич. Видели, как садился, а не видели, в кою сторону укатился... Вот он доезжает до росстаней, где лежит плита-камень, и видит:
"Направо поедешь-себя спасать, коня потерять.
Налево поедешь - коня спасать, себя потерять. Прямо поедешь - женату быть".

Думал, думал Василий-царевич и "поехал дорогой, где женатому быть. Доехал до терема с золотой крышей. Выбегает к нему прекрасная девица и просит его откушать хлеба-соли и лечь почивать.
- Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого...

Тут она его из седла вынула, в терем повела, накормила, напоила и спать положила.
Только Василий-царевич лег к стенке, она опять повернула кровать, и он полетел в подполье.

А там спрашивают:
- Кто летит?
- Василий-царевич. А кто сидит?
- Федор-царевич.
- Вот, братан, попали!

Долго ли, коротко ли, - в третий раз царь собирает пир, зовет князей и бояр:
- Кто бы выбрался из охотников привезти молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
Тут опять больший хоронится за середнего, середний за меньшого, а от меньшого ответу нет.

Выходит Иван-царевич и говорит:
- Дай мне, батюшка, благословеньице, с буйной головы до резвых ног, ехать в тридесятое царство - поискать тебе молодильных яблок и живой воды, да поискать еще моих братьецев.

Дал ему царь благословеньице. Пошел Иван-царевич в конюший двор - выбрать себе коня по разуму. На которого коня ни взглянет, тот дрожит, на которого руку положит - тот с ног валится...

Не мог выбрать Иван-царевич коня по разуму. Идет повесил буйну голову. Навстречу ему бабушка-задворенка.
- Здравствуй, дитятко, Иван-царевич! Что ходишь кручинен-печален?
- Как же мне, бабушка, не печалиться - не могу найти коня по разуму.
- Давно бы ты меня спросил. Добрый конь стоит закованный в погребу, на цепи железной. Сможешь его взять - будет тебе конь по разуму.

Приходит Иван-царевич к погребу, пнул плиту железную, свернулась плита с погреба. Вскочил ко добру коню, стал ему конь своими передними ногами на плечи. Стоит Иван-царевич - не шелохнется. Сорвал конь железную цепь, выскочил из погреба и Ивана-царевича вытащил. И тут Иван-царевич его обуздал уздою неузданой, оседлал седельцем неезженым, наложил двенадцать подпруг с подпругою - не ради красы, ради славушки молодецкой.

Отправился Иван-царевич в путь-дорогу. Видели, что садится, а не видели, в кою сторону укатился... Доехал он до росстаней и поразмыслил:
"Направо ехать - коня потерять, - куда мне без коня-то? Прямо ехать - женату быть, - не за тем я в путь-дорогу выехал. Налево ехать - коня спасти, - эта дорога самая лучшая для меня".

И поворотил он по той дороге, где коня спасти - себя потерять. Ехал он долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, по зеленым лугам, по каменным горам, ехал день до вечеру - красна солнышка до закату - и наезжает на избушку.

Стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке.

Избушка повернулась к лесу задом, к Ивану-царевичу передом. Зашел он в нее, а там сидит баба-яга, старых лет. Шелковый кудель мечет, а нитки через грядки броеает.
- Фу, фу, - говорит, - русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел.

А Иван-царевич ей:
- Ах ты, баба-яга, костяная нога, не поймавши птицу - теребишь, не узнавши молодца - хулишь. Ты бы сейчас вскочила да меня, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и для ночи постелю собрала. Я бы улегся, ты бы села к изголовью, стала бы спрашивать, а я бы стал сказывать - чей да откуда.

Вот баба-яга это дело все справила - Ивана-царевича накормила, напоила и на постелю уложила. Села к изголовью и стала спрашивать:
- Чей ты, дорожный человек, добрый молодец, да откуда? Какой ты земли? Какого отца, матери сын?
- Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Еду за тридевять земель, за тридевять озер, в тридесятое царство за живой водой и молодильными яблоками.
- Ну, дитя мое милое, далеко же тебе ехать: живая вода и молодильные яблоки - у сильной богатырки девицы Синеглазки, она мне родная племянница. Не знаю, получишь ли ты добро...

- Много молодцев проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня. Мой конь будет бойчее, довезет он тебя до моей середней сестры, она тебя научит.
Иван-царевич поутру встает ранехонько, умывается белешенько. Благодарит бабу-ягу за ночлег и поехал на ее коне.

Вдруг он и говорит коню:
- Стой! Перчатку обронил.

А конь отвечает:
- В кою пору ты говорил, я уже двести верст проскакал...

Едет Иван-царевич близко ли, далеко ли. День до ночи коротается. И завидел он впереди избушку на курьей ножке, об одном окошке.
- Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.

Избушка повернулась к лесу задом, к нему передом. Вдруг слышно - конь заржал, и конь под Иваном-царевичем откликнулся.
Кони-то были одностадные. Услышала это баба-яга - еще старее той - и говорит:
- Приехала ко мне, видно, сестрица в гости.

И выходит на крыльцо:
- Фу-фу, русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел.

А Иван-царевич ей:
- Ах ты, баба-яга, костяная нога, встречай гостя по платью, провожай по уму. Ты бы моего коня убрала, меня бы, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и спать уложила...

Баба-яга это дело все справила - коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила, на постелю уложила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
- Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Еду за живой водой и молодильными яблоками к сильной богатырке, девице Синеглазке...
- Ну, дитя милое, не знаю, получишь ли ты добро.

Мудро тебе, мудро добраться до девицы Синеглазки!
- А ты, бабушка, дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум.
- Много молодцев проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня, поезжай к моей старшей сестре. Она лучше меня научит, что делать.

Вот Иван-царевич заночевал у этой старухи, поутру встает ранехонько, умывается белешенько. Благодарит бабу-ягу за ночлег и поехал на ее коне. А этот конь еще бойчей того.

Вдруг Иван-царевич говорит:
- Стой! Перчатку обронил.

А конь отвечает:
- В кою пору ты говорил, я уж триста верст проскакал...

Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Едет Иван-царевич день до вечера - красна солнышка до закату. Наезжает на избушку на курьей ножке, об одном окошке.
- Избушка, избушка, обернись к лесу задом, ко мне передом! Мне не век вековать, а одну ночь ночевать.
Вдруг заржал конь, и под Иваном-царевичем конь откликнулся. Выходит на крыльцо баба-яга, старых лет, еще старее той. Поглядела - конь ее сестры, а седок чужестранный, молодец прекрасный...
Тут Иван-царевич вежливо ей поклонился и ночевать попросился. Делать нечего! Ночлега с собой не возят - ночлег каждому: и пешему и конному, и бедному и богатому.

Баба-яга все дело справила - коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
- Я, бабушка, такого-то царства, такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Был у твоей младшей сестры, она послала к середней, а середняя к тебе послала. Дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум, как мне добыть у девицы Синеглазки живой воды и молодильных яблок.
- Так и быть, помогу я тебе, Иван-царевич. Девица
Синеглазка, моя племянница, - сильная и могучая богатырка. Вокруг ее царства - стена три сажени вышины, сажень толщины, у ворот стража - тридцать богатырей. Тебя и в ворота не пропустят. Надо тебе ехать в середину ночи, ехать на моем добром коне. Доедешь до стены - бей коня по бокам плетью нехлестаной. Конь через стену перескочит. Ты коня привяжи и иди в сад. Увидишь яблоню с молодильными яблоками, а под яблоней колодец. Три яблока сорви, а больше не бери. И зачерпни из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. Девица Синеглазка будет спать, ты в терем к ней не заходи, а садись на коня и бей его по крутым бокам. Он тебя через стену перенесет.
Иван-царевич не стал ночевать у этой старухи, а сел на ее доброго коня и поехал в ночное время. Этот конь поскакивает, мхи-болота перескакивает, реки, озера хвостом заметает.

Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, доезжает Иван-царевич в середине ночи до высокой стены. У ворот стража спит - тридцать могучих богатырей Прижимает он своего доброго коня, бьет его плетью нехлестаной. Конь осерчал и перемахнул через стену. Слез Иван-царевич с коня, входит в сад и видит - стоит яблоня с серебряными листьями, золотыми яблоками, а под яблоней колодец. Иван-царевич сорвал три яблока, а больше не стал брать да зачерпнул из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. И захотелось ему самою увидать, сильную, могучую, богатырку, девицу Синеглазку.

Входит Иван-царевич в терем, а там спят - по одну сторону шесть полениц - девиц-богатырок и по другую сторону шесть, а посредине разметалась девица Синеглазка, спит, как сильный речной порог шумит.

Не стерпел Иван-царевич, приложился, поцеловал ее и вышел... Сел на доброго коня, а конь говорит ему человеческим голосом:
- Не послушался, ты, Иван-царевич, вошел в терем к девице Синеглазке. Теперь мне стены не перескочить.

Иван-царевич бьет коня плетью нехлестаной.
- Ах ты, конь, волчья сыть, травяной мешок, нам здесь не ночь ночевать, а голову потерять!
Осерчал конь пуще прежнего и перемахнул через стену, да задел об нее одной подковой - на стене струны запели и колокола зазвонили.

Девица Синеглазка проснулась да увидала покражу:
- Вставайте, у нас покража большая!

Велела она оседлать своего богатырского коня и кинулась с двенадцатью поленицами в погоню за Иваном-царевичем.
Гонит Иван-царевич во всю прыть лошадиную, а девица Синеглазка гонит за ним. Доезжает он до старшей бабы-яги, а у нее уже конь выведенный, готовый. Он - со своего коня да на этого и опять вперед погнал... Иван то царевич за дверь, а девица Синеглазка - в дверь и спрашивает у бабы-яги:
- Бабушка, здесь зверь не прорыскивал ли?
- Нет, дитятко.
- Бабушка, здесь молодец не проезживал ли?
- Нет, дитятко. А ты с пути-дороги поешь молочка.
- Поела бы я, бабушка, да долго корову доить.
- Что ты, дитятко, живо справлюсь...

Пошла баба-яга доить корову - доит, не торопится. Поела девица Синеглазка молочка и опять погнала за Иваном-царевичем.
Доезжает Иван-царевич до середней бабы-яги, коня сменил и опять погнал. Он - за дверь, а девица Синеглазка - в дверь:
- Бабушка, не проскакивал ли зверь, не проезжал ли добрый молодец?
- Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги поела блинков.
- Да ты долго печь будешь.

Напекла баба-яга блинков - печет, не торопится. Девица Синеглазка поела и опять погнала за Иваном-царевичем.
Он доезжает до младшей бабы-яги, слез с коня, сел на своего коня богатырского и опять погнал. Он - за дверь, девица Синеглазка - в дверь и спрашивает у бабы-яги, не проезжал ли добрый молодец.
- Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги в баньке попарилась.
- Да ты долго топить будешь.
- Что ты, дитятко, живо справлю...

Истопила баба-яга баньку, все изготовила. Девица Синеглазка попарилась, обкатилась и опять погнала в сугон. Конь ее с горки на горку поскакивает, реки, озера хвостом заметает. Стала она Ивана-царевича настигать.

Он видит за собой погоню: двенадцать богатырок с тринадцатой - девицей Синеглазкой - ладят на него наехать, с плеч голову снять. Стал он коня приостанавливать, девица Синеглазка наскакивает и кричит ему:
- Что ж ты, вор, без спросу из моего колодца пил да колодец не прикрыл!

А он ей:
- Что ж, давай разъедемся на три прыжка лошадиных, давай силу пробовать.

Тут Иван-царевич и девица Синеглазка заскакали на три прыжка лошадиных, брали палицы боевые, копья долгомерные, сабельки острые. И съезжались три раза, палицы поломали, копья-сабли исщербили - не могли друг друга с коня сбить. Незачем стало им на добрых конях разъезжаться, соскочили они с коней и схватились в охапочку.

Боролись с утра до вечера - красна солнышка до закату. У Ивана-царевича резва ножка подвернулась, упал он на сыру землю. Девица Синеглазка стала коленкой на его белу грудь и вытаскивает кинжалище булатный - пороть ему белу грудь. Иван-царевич и говорит ей:
- Не губи ты меня, девица Синеглазка, лучше возьми за белые руки, подними со сырой земли, поцелуй в уста сахарные.

Тут девица Синеглазка подняла Ивана-царевича со сырой земли и поцеловала в уста сахарные. И раскинули они шатер в чистом поле, на широком раздолье, на зеленых лугах. Тут они гуляли три дня и три ночи. Здесь они и обручились и перстнями обменялись.
Девица Синеглазка ему говорит:
- Я поеду домой - и ты поезжай домой, да смотри никуда не сворачивай... Через три года жди меня в своем царстве.

Сели они на коней и разъехались... Долго ли, коротко ли, не скоро дело делается, скоро сказка сказывается, - доезжает Иван-царевич до росстаней, до трех дорог, где плита-камень, и думает:
"Вот нехорошо! Домой еду, а братья мои пропадают без вести".

И не послушался он девицы Синеглазки, своротил на ту дорогу, где женатому быть... И наезжает на терем под золотой крышей. Тут под Иваном-царевичем конь заржал, и братьевы кони откликнулись. Кони-то были одностадные...

Иван-царевич взошел на крыльцо, стукнул кольцом - маковки на тереме зашатались, оконницы покривились. осказках..
- Ах, Иван-царевич, давно я тебя поджидаю! Иди со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.

Повела его в терем и стала потчевать. Иван-царевич, не столько ест, сколько под стол кидает, не столько пьет, сколько под стол льет. Повела его прекрасная девица в спальню:
- Ложись, Иван-царевич, спать-почивать.

А Иван-царевич столкнул ее на кровать, живо кровать повернул, девица и полетела в подполье, в яму глубокую.
Иван-царевич наклонился над ямой и кричит:
- Кто там живой?

А из ямы отвечают:
- Федор-царевич да Василий-царевич.

Он их из ямы вынул - они лицом черны, землей уж стали порастать. Иван-царевич умыл братьев живой водой - стали они опять прежними.
Сели они на коней и поехали... Долго ли, коротко ли, доехали до росстаней. Иван-царевич и говорит братьям:
- Покараульте моего коня, а я лягу отдохну.

Лег он на шелковую траву и богатырским сном заснул. А Федор-царевич и говорит Василию-царевичу:
- Вернемся мы без живой воды, без молодильных яблок - будет нам мало чести, нас отец пошлет гусей пасти.

Василий-царевич отвечает:
- Давай Ивана-царевича в пропасть спустим, а эти вещи возьмем и отцу в руки отдадим.
Вот они у него из-за пазухи вынули молодильные яблоки и кувшин с живой водой, а его взяли и бросили в пропасть. Иван-царевич летел туда три дня и три ночи.

Упал Иван-царевич на самое взморье, опамятовался и видит - только небо и вода, и под старым дубом у моря птенцы пищат - бьет их погода.
Иван-царевич снял с себя кафтан и птенцов покрыл. а сам укрылся под дуб.
Унялась погода, летит большая птица Нагай. Прилетела, под дуб села и спрашивает птенцов:
- Детушки мои милые, не убила ли вас погодушка-ненастье?
- Не кричи, мать, нас сберег русский человек, своим кафтаном укрыл.

Птица Нагай спрашивает Ивана-царевича:
- Для чего ты сюда попал, милый человек?
- Меня родные братья в пропасть бросили за молодильные яблоки да за живую воду.
- Ты моих детей сберег, спрашивай у меня, чего хочешь: злата ли, серебра ли, камня ли драгоценного.
- Ничего, Нагай-птица, мне не надо: ни злата, ни серебра, ни камня драгоценного. А нельзя ли мне попасть в родную сторону?

Нагай-птица ему отвечает:
- Достань мне два чана - пудов по двенадцати - мяса.

Вот Иван-царевич настрелял на взморье гусей, лебедей, в два чана поклал, поставил один чан Нагай-птице на правое плечо, а другой чан - на левое, сам сел ей на хребет. Стал птицу Нагай кормить, она поднялась и летит в вышину.
Она летит, а он ей подает да подает... Долго ли, коротко ли так летели, скормил Иван-царевич оба чана. А птица Нагай опять оборачивается. Он взял нож, отрезал у себя кусок с ноги и Нагай-птице подал. Она летит, летит и опять оборачивается. Он с другой ноги срезал мясо и подал. Вот уже недалеко лететь осталось. Нагай-птица опять оборачивается. Он с груди у себя мясо срезал и ей подал.

Тут Нагай-птица донесла Ивана-царевича до родной стороны.
- Хорошо ты кормил меня всю дорогу, но слаще последнего кусочка отродясь не едала.

Иван-царевич ей и показывает раны. Нагай-птица рыгнула, три куска вырыгнула:
- Приставь на место.

Иван-царевич приставил - мясо и приросло к костям.
- Теперь слезай с меня, Иван-царевич, я домой полечу.

Поднялась Нагай-птица в вышину, а Иван-царевич пошел путем-дорогой на родную сторону.
Пришел он в столицу и узнает, что Федор-царевич и Василий-царевич привезли отцу живой воды и молодильных яблок и царь исцелился: по-прежнему стал здоровьем крепок и глазами зорок.

Не пошел Иван-царевич к отцу, к матери, а собрал он пьяниц, кабацкой голи и давай гулять по кабакам.
В ту пору за тридевять земель, в тридесятом царстве сильная богатырка Синеглазка родила двух сыновей. Они растут не по дням, а по часам. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается - прошло три года. Синеглазка взяла сыновей, собрала войско и пошла искать Ивана-царевича.

Пришла она в его царство и в чистом поле, в широком раздолье, на зеленых лугах раскинула шатер белополотняный. От шатра дорогу устелила сукнами цветными. И посылает в столицу царю сказать:
- Царь, отдай царевича. Не отдашь, - все царство потопчу, пожгу, тебя в полон возьму.

Царь испугался и посылает старшего - Федорацаревича. Идет Федор-царевич по цветным сукнам, подходит к шатру белополотняному. Выбегают два мальчика:

- Нет, детушки, это ваш дяденька.
- А что прикажешь с ним делать?
- А вы, детушки, угостите его хорошенько.
Тут эти двое пареньков взяли трости и давай хлестать Федора-царевича пониже спины. Били, били, он едва ноги унес.

А Синеглазка опять посылает к царю:
- Отдай царевича...

Пуще испугался царь и посылает середнего - Василия-царевича. Он приходит к шатру. Выбегают два мальчика:
- Матушка, матушка, это не наш ли батюшка идет?
- Нет, детушки, это ваш дяденька. Угостите его хорошенько.
Двое пареньков опять давай дядю тростями чесать. Били, били, Василий-царевич едва ноги унес.

А Синеглазка в третий раз посылает к царю:
- Ступайте, ищите третьего сынка, Ивана-царевича. Не найдете - все царство потопчу, пожгу.

Царь еще пуще испугался, посылает за Федором-царевичем и Василием-царевичем, велит им найти брата, Ивана-царевича. Тут братья упали отцу в ноги и во всем повинились: как у сонного Ивана-царевича взяли живую воду и молодильные яблоки, а самого бросили в пропасть.

Услышал это царь и залился слезами. А в ту пору Иван-царевич сам идет к Синеглазке, и с ним идет голь кабацкая. Они под ногами сукна рвут и в стороны мечут.

Подходит он к белополотняному шатру. Выбегают два мальчика:
- Матушка, матушка, к нам какой-то пьяница идет с голью кабацкой!

А Синеглазка им:
- Возьмите его за белые руки, ведите в шатер. Это ваш родной батюшка. Он безвинно три года страдал.

Тут Ивана-царевича взяли за белые руки, ввели в шатер. Синеглазка его умыла и причесала, одежу на нем сменила и спать уложила. А голи кабацкой по стаканчику поднесла, и они домой отправились.

На другой день Синеглазка и Иван-царевич приехали во дворец. Тут начался пир на весь мир - честным пирком да и за свадебку. Федору-царевичу и Василию-царевичу мало было чести, прогнали их со двора - ночевать где ночь, где две, а третью и ночевать негде...
Иван-царевич не остался здесь, а уехал с Синеглазкой в ее девичье царство.
Тут и сказке конец.

Добавить сказку в Facebook, Вконтакте, Одноклассники, Мой Мир, Твиттер или в Закладки

А слыхал он, что за девять девятин, в десятом царстве, есть сад с молодильными яблоками, а в нем колодец с живою водою: если съесть старику это яблоко, то он помолодеет, а водой этой помазать глаза слепцу – он будет видеть. У царя этого было три сына. Вот он посылает старшего на коне верхом в этот сад за яблоком и водой: царю хочется и молодым быть и видеть. Сын сел на коня и отправился в далеко царство; ехал-ехал, приехал к одному столбу; на этом столбе написано три дороги: первая для коня сытна, а самому голодна, вторая – не быть самому живому, а третья коню голодна, самому сытна.

Вот он подумал-подумал и поехал по сытной для себя дороге; ехал-ехал, увидал в поле хороший-расхороший дом. Он подъехал к нему, поглядел-поглядел, растворил ворота, шапки не ломал, головы не склонял, на двор вскакал. Хозяйка этого двора, баба-вдова не больно стара, молодца к себе звала: «Добро пожалуй, гость дорогой!» В избу его ввела, за стол посадила, всякого яства накрошила и питья медового перевдоволь натащила. Вот молодец нагулялся и свалился спать на лавке. Хозяйка ему говорит: «Не честь молодцу, не хвала удальцу ложиться одному! Ляжь с моею дочкою, прекрасною Дунею». Он тому и рад. Дуня говорит ему: «Ляжь ко мне плотней, будет нам теплей!» Он двинулся к ней и провалился сквозь кровать: там его заставили молоть сырой ржи, а вылезть оттуда не моги! Отец старшего сына ждал-ждал, и ожиданье потерял.

Царь второго сына отправил, чтоб яблоко и воды ему доставил. Он держал тот же путь и напал на ту же участь, как и старший его брат. От долгого жданья сыновьёв царь больно-больно загоревался.

Младший сын начал просить у отца позволенья ехать в тот сад; а отец ни за что не хочет его отпустить и говорит ему: «Горе тебе, сынок! Когда старшие братья пропали, а ты молод, как вьюноша, ты скорее их пропадешь». Но он умоляет, отцу обещает, что он постарается для отца лучше всякого молодца. Отец думал-думал и благословил его на ту же дорогу. На пути до вдовина дома с ним случилось все то же, что и с старшими братьями. Подъехал он ко двору вдовину, слез с коня, постучал у ворот и спросился ночевать. Хозяйка обрадовалась ему, как и этим, просит его: «Добро пожалуй, гость наш нежданный!» Посадила его за стол, наставила всякого яства и питья, хоть завались! Вот он понаелся, хотел ложиться на лавке. Хозяйка и говорит: «Не честь молодцу, не хвала удальцу ложиться одному! Ляжь с моей прекрасною Дунею». А он говорит: «Нет, тетушка! Проезжему человеку не годится так, а надо в головы кулак, а под бок так. Если б ты, тетушка, баньку мне истопила и с твоей дочерью в нее пустила».

Вот вдова баню жарко-разжарко натопила и его с прекрасною Дунею туда проводила. Дуня такая же, как мать, злоехидна была, ввела его вперед и дверь в бане заперла, а сама в сенях покуда стала. Но молодец-удалец оттолкнул дверь и Дуню туда впер. У него было три прута: один железный, другой свинцовый, а третий чугунный, и начал этими прутьями Дуню хвостать. Она кричит, умоляет его; а он говорит: «Скажи, злая Дунька, куда девала моих братьев?» Она сказала, что у них в подполье мелют сырую рожь. Он пустил ее. Пришли в избу, навязали лестницу на лестницу и братьев оттуда вывели. Он их пустил домой; но им стыдно к отцу появиться – оттого, что с Дуней ложились и к черту не годились, и пошли они бродяжничать по полям и по лесам.

А молодец поехал дальше, ехал-ехал, подъехал к одному двору, вошел в избу: там сидит красна девица, ткет утирки. Он сказал: «Бог помочь тебе, красная девица!» А она ему: «Спасибо! Что, добрый молодец, от дела лытаешь или дело пытаешь?» – «Дело пытаю, красна девица! – сказал молодец. – Я еду за девять девятин, в десятое царство, в сад – за молодильными яблоками и за живой водой для своего старого и слепого батюшки». Она ему сказала: «Ну, мудро тебе, мудро-мудро добраться до этого сада; однако поезжай, на дороге живет другая моя сестра, заезжай к ней: она лучше меня знает и тебя научит, что делать». Вот он ехал-ехал до другой сестры, доехал; так же, как и с первой, поздоровался, рассказал ей об себе и куда едет. Она велела ему оставить своего коня у ней, а на ее двукрылом коне ехать к ее старшей сестре, которая научит, что делать: как побывать в саду и достать яблоко и воды. Вот он ехал-ехал, приехал к третьей сестре. Эта дала ему своего коня об четырех крыльях и приказала: «Смотри, в этом саду живет наша тетка, страшная ведьма; коли подъедешь к саду, не жалей моего коня, погоняй хорошенько, чтоб он сразу перелетел через стену; а если он зацепит за стену – на стене наведены струны с колокольчиками, струны заструнят, колокольчики зазвенят, она проснется, и ты от нее тогда не уедешь! У ней есть конь о шести крыльях; ты тому коню у крыльев подрежь жилки, чтоб она на нем тебя не догнала».

Он все так и сделал. Полетел через стену на своем коне, и конь хвостом зацепил не дюже за струну; струны заструнели, колокольчики зазвенели, но тихо: ведьма проснулась, да не разобрала хорошо голоса струн и колокольчиков, опять зевнула и уснула. А молодец-удалец с молодильным яблоком и живой водою ускакал; заезжая к сестрам, коней у них переменял и на своем опять помчался в свою землю. Поутру рано страшная ведьма заметила, что в саду у ней украдено яблоко и вода; она тут же села на своего шестикрылого коня, доскакала до первой племянницы, спрашивает ее: «Не проезжал ли тут кто?» Племянница сказала: «Проехал молодец-удалец, да уж давно!» Она поскакала дальше, спрашивает у другой и у третьей; те то же ей сказали. Она еще поскакала и чуть-чуть не догнала, но уж молодец-удалец на свою землю пробрался и ее не опасался: сюда она скакать не смела, только на него посмотрела, от злости захрипела и так ему запела: «Ну, хорош ты, вор-воришка! Хороша твоя успешка! От меня успел ты ускакать, зато от братьев тебе непременно пропасть!» Так ему наворожила и домой поворотила.

Удалец наш приезжает в свою землю, видит – братья его, бродяги, в поле спят. Он пустил своего коня, не стал их будить, сам лег около и уснул. Братья проснулись, увидали, что брат их воротился в свою землю, легонько вынули у него сонного из пазухи молодильное яблоко, а его взяли да и бросили в пропасть. Он летел туда три дня, упал в подземельное темное царство, где люди всё делают с огнем. Вот он куда ни пойдет – все люди такие кручинные и плачут. Он спрашивает об их кручине. Ему сказали, что у царя их одна и есть дочь – прекрасная царевна Полюша, и ее-то поведут завтра к змею на съедение; в этом царстве каждый месяц дают семиглавому змею по девице, так уж и ведется очередь девицам – уж такой у них закон! Ныне наступила очередь до царской дочери. Вот наш молодец узнал хорошенько об этом и пошел прямо к царю, говорит ему: «Я спасу, царь, твою дочь от змея, только ты сам сделай мне то, о чем буду тебя после просить». Царь обрадовался, обещал все для него сделать и выдать за него замуж свою дочь.

Вот пришел тот день: повели прекрасную царевну Полюшу к морю, в трехстенную крепость, а с нею пошел удалец. Он взял с собою железную палку в пять пудов. Остались там двое с царевной ждать змея; ждали-ждали, кой о чем покуда погутарили. Он ей рассказал о своем похождении и что у него есть живая вода. Вот молодец сказал прекрасной царевне Полюше: «Поищи покуда у меня в голове вши, а коли я усну и прилетит змей, то буди меня моей палкою, а так меня не добудишься!» – и лег к ней на колени. Она стала искать у него в голове; он уснул. Прилетел змей, начал виться над царевною. Она стала будить молодца, толкать его руками, а палкой ударить (как он велел) ей жалко; не добудилась и заплакала; слеза ее канула ему на лицо – он проснулся и вскрикнул: «О, как ты меня чем-то гойно обожгла!» А змей стал уж спускаться на них. Молодец взял свою пятипудовую палку, махнул ею – и вдруг отшиб змею пять голов, в другой махнул наотмашь – и отшиб две последние; собрал все эти головы, положил их под стену, а туловище бросил в море.

Но какой-то баловня-детина видел все это и легонечко из-за стены подкрался, отсек молодцу голову и бросил его в море, а прекрасной царевне Полюше велел сказать отцу ее, царю, что он ее устерег, а если она так не скажет, то он ее задушит. Делать нечего, Полюша поплакала-поплакала, и пошли они к отцу, царю. Царь их встрел. Она ему сказала, что этот детина ее уберег. Царь невесть как рад, тут же начал сбирать свадьбу. Гости наехались из иных земель: цари, короли да принцы, все пьют, гуляют и веселятся; одна царевна кручинна, зайдет где под сараем в уголок и заливается там горючими слезами о своем молодце-удальце.

Вот и вздумала она попросить своего батюшку, чтоб он послал ловить в море рыбу, и сама она пошла с рыболовами к морю; затянули невод, вытащили рыбы и бознать сколько! Она поглядела и сказала: «Нет, это не моя рыба!» Затянули в другой, вытащили голову и туловище молодца-удальца. Полюша скорей подбежала к нему, нашла у него в пазухе пузырек с живой водой, приставила к туловищу голову, примочила водой из пузырька – он и оживел. Она ему рассказала, как ее хочет взять постылый для нее детина. Удалец утешил ее и велел идти домой, а он сам придет и знает что делать.

Вот пришел удалец в царску палату, там все гости пьяные – играют да пляшут. Он сказался, что умеет играть песни на разные голоса. Ему все рады, заставили играть. Он заиграл им прежде веселую какую-то, прибасную – гости так и растаяли, что больно гойно играет, дружка дружке расхвалили его; а там он заиграл кручинную такую, что все гости заплакали. Вот удалец спросил царя, кто уберег его дочь? Царь сказал, что этот детина. «Ну-ка, царь, пойдем к той крепости и со всеми гостями твоими; коли он достанет там змеиные головы, так я поверю, что он спас царевну Полюшу». Пришли все к крепости. Детина тянул-тянул и ни одной головы не вытянул, больно ему не под мочь. А молодец лишь взялся – и вытянул. Тут и царевна рассказала всю правду, кто ее устерег. Все признали, что удалец устерег цареву дочь; а детину привязали коню за хвост и размыкали по полю.

Царю хочется, чтоб молодец-удалец женился на его дочери; но удалец говорит: «Нет, царь, мне ничего не надо, а только вынеси меня на наш белый свет: я еще не докончил свой ответ батюшке, он меня теперь с живою водой ждет – ведь он слепым живет». Царь не может пригадать, как его на белый свет поднять; а дочь не хочет расстаться – захотела с ним подняться, говорит своему отцу, что у них есть птица-колпалица: она может их туда несть, только б было что ей в дороге есть.

Вот Полюша велела для птицы-колпалицы целого быка убить и с собой его запасить. Потом простились с подземельным царем, сели птице на хребет и понеслись на божий белый свет. Где больше птицу кормят, там она резче в вершки с ними поднималась; вот всего быка птице и стравили. Делать нечего, боятся, чтоб она не опустила их опять вниз. Полюша взяла отрезала у себя кусок ляхи и птице отдала; а та их как раз на этот свет подняла и сказала: «Ну, всю дорогу вы меня хорошо кормили, но слаще последнего кусочка я отродясь не едала!» Полюша ей свою ляху развернула, птица ахнула и рыгнула: кусок еще цел. Молодец опять приставил его к ляхе, живой водицей примочил – и царевне ляху исцелил.

Тут пошли они домой. Отец, нашенский царь, встрел их, обрадовался невесть как! Удалец видит, что отец его от того яблока помолодел, но все еще слеп. Он тотчас помазал ему глаза живой водой. Царь стал видеть; тут он расцеловал своего сына-удальца и его невесту из темного царства. Удалец рассказал, как братья унесли у него яблоко и бросили его в подземелье. Братья так испугались – ино в реку покидались! А удалец на той царевне Полюше женился и раздиковинную пирушку сделал; я там обедал, мед пил, а уж какая у них капуста – ино теперь в роте пусто!

Бывало-живало — в некотором царстве, в некотором государстве, у царя Ефимьяна было три сына: первый сын — Павел, второй сын—Федор и третий сын — Иван Запечный. Царь Ефимьян стал стариться и, собрав свою силу, спросил: «Кто бы съездил за молодою и живою водою? Я бы тому добро сделал». И удумали: «Опрично твоего сына, Павла-царевича, некому ехать». Царь дает ему тысячу рублей и своего доброго коня. Павел-царевич садится на того доброго коня и стежит (1) немало времени ехал, попал на росстань — на росстани стоит дуб, на дубу подписано: впра­во ехать — мертвому быть, а влево ехать — к Ирине мягкой перине попа­дешь, спать мягко и хлебать кисель! Ирина мягкая перина встречает Пав­ла-царевича: «Поди-тко ты, Павел-царевич, разболокайся и разувайся, клади свое цветное платье — хоть тысяча рублей или две будь, ничто твое не утеряется!» Напоила-накормила, на пуховик спать повалила: «Ложись к стенке, а я лягу на крайчик!» Она его под середку подхватила, про­шибла им пол, и улетел он в погреб, а погреб тридцать сажон глубины; бросила к нему кудельки: «Когда научишься прясть, в ту пору дам тебе есть!»

Царь Ефимьян не мог своего сына дождаться и стал собирать опять свою силу; спрашивает: «Кто бы съездил по живую и молодую воду? Я бы тому добро сделал». Думали-подумали и возговорили: «Опрично твоего сына, Федора-царевича, некому ехать». Царь Ефимьян дает ему две тысячи рублей и своего доброго коня; Федор-царевич садился на того коня, немало времени ехал; когда попал на ту же росстань — на росста­ни стоит дуб, на дубу подписано: вправо ехать — дак мертву быть, а вле­во ехать—дак попасть к Ирине мягкой перине, спать мягко и хлебать кисель. Ирина мягкая перина, встречая, мурлычет: «Поди-тко ты, Федор- царевич, и куды ты, родимый, поехал? Куды тя бог понес?» Накормила- напоила, на пуховик спать повалила: «Ложися к стенке, а я лягу на край!» Подхватила его под середку и прошибла сквозь пол; он свалился в тот же демонский погреб.

Царь Ефимьян не мог дождаться своего сын Федора, стал собирать свою силу: «Кто бы съездил по живую, по молодую воду? Я бы тому сделал добро». И собран был большой совет, на котором тоже положили, что опрично твоего сына Ивана-царевича некому ехать. Иван-царевич затужился и запечалился, приходит по вечеру к бабушке-задворенке. Бабушка-задворенка говорит: «Что, Иван-царевич, затужился и запечалился?» — «Как мне не тужить и не печалиться? Бачка посылает по живую, по моло­дую воду, за тридевять земель, в тридесятую землю, за белое море — в дивье царство, а нет у моего батюшки доброго коня».— «Как нет у твоего батюшки доброго коня? Есть добрый конь, заперт за тремя дверьми, третьи двери уже копытом пробивает! Этот конь будет тебе служить ве­рою и правдою. А караулит коня плехатый (2) старик; приди, старика по плеши больно хлопни — отдаст тебе доброго коня». По сказанному, как по писаному, схватил Иван-царевич коня под повод и троижды около себя обернул; конь взмолился человечьим гласом Ивану-царевичу, что я буду тебе служить верою и правдою. У коня этого из ушей дым валит, из ноздрей искры сыплются, из рота пламя пышет. Иван-царевич садится на добра коня, стежит его по толстым ребрам, и скачет конь выше лесу стоячего, ниже облака ходячего, горы, реки и озера меж ног пропускает, поля-луга хвостом устилает.

Немало времени ехал царевич и доехал до того ж дубу—стоит дуб на росстани, и подписано на дубу: вправо ехать — мертву быть, а влево ехать — к Ирине мягкой перине попасть, спать мягко и хлебать кисель. Он и говорит: «Видно, мои братья уехали киселя хлебать!» Сам поезжает вправо по живую и по молодую воду; ехал немало времени, доехал до бабушки-задворенки. Бабушка-задворенка встречает Ивана-царевича: «Куды ты, бажоный (3), поехал?» — «Бабушка-задворенка! Напой-накорми, на пуховик спать повали, в головушки сядешь и спрашивать станешь». Она его накормила-напоила, спать положила. «Я,— говорит царевич,— поехал по живую и по молодую воду за тридевять земель, в тридесятую землю — в дивье царство».— «Иван-царевич! Не быть тебе живому».— «Авось бог и пособит!»

Иван-царевич поутру встает ранехонько, умывается белехонько; бабуш­ка-задворенка накормила его завтраком и дает ему коня еще лучше того и говорит: «Полтора часа только караулы спят в дивьем царстве; не зе­вай!» Приехал он в то царство; конь разбежался и перескочил чрез ка­менную стену; царевич поставил коня к столбу — к золочену кольцу, и на­брал воды живыя и молодыя, и подумал умом: «Времени еще четверть часа нет, схожу-ка я к девице — посмотреть». И видит: спят двенадцать девиц, все как одна; царь-девицу по тому мог узнать — спит, пышет, буд­то с дубу лист бруснет (4) . И удумал сменяться с нею именными перстенями: ее перстень к себе взял, а свой перстень ей отдал, и приходит к ко­ню. Конь говорит человечьим языком: «Ой, Иван-царевич! Мне тебя не увезти; поди на росе выкатайся, самоцветное платье выхлопай (5) ». Сделал то Иван-царевич и садился на своего доброго коня; конь разбежался, перескочил чрез городскую стену, да задней ногой за струну задел; струны запели, колокола загудели, караулы сбунтовались (6) , что за муха в городу была?

По времени царь-девица пробуждается и своих караулов посылает: «Подите состижите!» (7) , а он впромеж приезжает к бабушке-задворенке. «Что, Иван-царевич, долго призамешкался?» Дает ему щетку, кремешок, площадку (8) : «Станут тебя состигать, ты брось щетку и проговори трижды: стань, чаща, от земли до неба, чтобы конному проезда, пешему про­хода и птице пролета не было!» Караулы, наехав на чащу, взад воротилися к кузнецу, топоров наковали, прискакали и хотели было эту чащу рассекать, смотрят — нет ничего. «Морочит, видно!» — и всё тут покину­ли. Стали опять состигать; царевич кинул кремешок и проговорил троижды: «Стань, гора кременная, от земли до неба, от востоку до западу!» Караулы, наехав на гору, взад воротились к кузнецу, молотов наковали, прискакали — нет ничего: «Морочит окаянный!» Тут и молоты пометали. В третий раз, когда стали состигать, бросил он площадку и проговорил троижды: «Расплывись, река огненная!»—и сделалась река, за кою караулы мост смостили.

В ту пору царевич далеко уехал. Не догнав за тою прометкою, ка­раулы воротились назад; а Иван-царевич приехал к дубу на росстани: «Съездить мне-ка к братьям, живы они или нет?» Приезжает к Ирине мягкой перине, и встречает Ирина мягкая перина Ивана-царевича. «Куды,— говорит,— поехал? Куды тебя бог понес? Раздевайся, разболокайся, свое цветное платье на стол клади — хоть тысяча, хоть две будь, ничто твое не утеряется!» Напоила-накормила, на пуховик спать повали­ла. «Ложись к стенке!» Он говорит: «Я не сплю у стенки, а сплю на крайчику». Нужно было ей самой у стенки лечь; царевич ее подхватил под середку и прошиб сквозь пол, и улетела Ирина мягкая перина в погреб, а он опустил конец веревки, вытащил своего брата и сказал: «Волочите друг по дружке всех и отправляйтесь по домам!»

Сам садится на своего доброго коня; доехав до старого дубу, спуска­ет коня в чистое поле кормиться и ложится спать. Приходит к нему ста­ричок и говорит: «Ой, Иван-царевич, тебя убьют!» — «Врешь, старый; сгинь с глаз!» Старшие братья, идучи домой, согласились между собою и убили Ивана-царевича, живую и молодую воду отобрали; приходят к своему отцу и дали ему той воды живыя и молодыя. Он испил и стал лучше старины (9) . Вот приходит старичок к Ивану-царевичу — только оставалась одна хребетная кость; садится он под хребетную кость, прилетел ворон клевать, он ворона захватил за ногу и сказал: «Черное вороньё! К этой туше соберите косьё; буде не соберете, то весь род ваш выведу». Черное вороньё заревело, стали со всех сторон косьё снашивать; стари­чок стал складывать косточку к косточке, косьё склал, дунул — стало тело, другожды дунул — зашевелился, троижды дунул — вскочил добрый молодец: «Ну, старичок! Как я призаспался».— «Кабы да не я, ты бы все еще спал!» Очнулся царевич — что нагой, и говорит старичку: «Одень меня!» Старичок дунул — он и оделся. Приходит Иван-царевич в Ефимь янское царство, нанялся в Цареве кружале (10) сороковки (11) катать; рядил за работу себе два ведра в сутки вина зеленого, и живет так больно весело немало времени.

Царь-девица приходит под Ефимьянское царство на корабле, сострои­ла мосты калиновые — на три грани испротесанные, по три гвоздя зако­лоченные; на концах были гульбища, по гульбищам были пташицы, пели- выпевали всякими словесами, разными голосами; поверх моста красным сукном устлано. И пишет она царю Ефимьяну: «Подай виноватого чело­века!» Царь посылает своего сына Павла: «Поди с ответом». Он разулся и пошел босиком—надо сукна не замарать; идет под гору. У царь-девицы было два сына—от Ивана-царевича народилися; говорят они: «Вот тот царевич идет, что живую воду взял!» — «Нет, не тот! Накормите его морскою кашею: не виноват — дак не ходи!» Взяли его о корабль хлопонули; Павел-царевич едва с корабля ушел. Вторично пишет к царю Ефимьяну: «Подай виноватого человека!» Царь Ефимьян посылает другого сына, Федора; этот, пойдя, черевички с ног снял. «Надоть,— гово­рит,— красного сукна не замарать!» Завидя его, царь-девица тот же при­каз отдала: накормить морскою кашею. «Не виноват — дак не ходи!» Едва с корабля живой ушел.

И грозно в-третьяжды пишет царю Ефимьяну: «Царь Ефимьян! По­дай виноватого человека». Он не знает, кого послать, затужился и велел ярыжкам искать везде виноватого; а Иван-царевич, гуляя на кружале, говорит: «Видно, моя вина, нужна и моя голова! Пойдемте со мною, все пропойцы! Еще вас угощу и потешу. Во имя мое сукна рвите, пташиц бе­рите и мосты ломите!» От того под горою гам сделался; у царь-девицы дети устрашилися и сказали ей, что неприятель подступает. А она в от­вет: «Какой неприятель! То идет ваш тятька, у него такая ухватка!» Иван-царевич пришел на корабль, с царь-девицею обнялся, в уста поце­ловался; она корабль от берегу отвалила и пошла в дивье царство, вышла за него там замуж, и стали они жить да быть, и теперь живут, хлеб жуют.

1. Стегает
2. Плешивый
3. Милый
4. Падает, осыпается
5. Выбей
6. Засуетились, взволновались
7. Настигнете
8. Огниво
9. Стал лучше, чем был в прежнее время - в молодости
10. Питейный дом, кабак
11. Сороковые бочки

Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. — М. : Наука, 1984—1985. — (Лит. памятники). Т. 1. — 1984. — С. 360 - 364.

Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде

Один царь очень устарел и глазами обнищал , а слыхал он, что за девять девятин, в десятом царстве, есть сад с молодильными яблоками, а в нем колодец с живою водою: если съесть старику это яблоко, то он помолодеет, а водой этой помазать глаза слепцу – он будет видеть. У царя этого было три сына. Вот он посылает старшего на коне верхом в данный сад за яблоком и водой: царю хочется и молодым быть и видеть. Сын сел на коня и отправился в далеко царство; ехал-ехал, приехал к одному столбу; на этом столбе написано три дороги: первая для коня сытна, а самому голодна, вторая – не быть самому живому, а третья коню голодна, самому сытна.

Вот он подумал-подумал и поехал по сытной для себя дороге; ехал-ехал, увидал в поле хороший-расхороший дом. Он подъехал к нему, поглядел-поглядел, растворил ворота͵ шапки не ломал, головы не склонял, на двор вскакал. Хозяйка этого двора, баба-вдова не больно стара, молодца к себе звала: ʼʼДобро пожалуй, гость дорогой!ʼʼ В избу его ввела, за стол посадила, всякого яства накрошила и питья медового перевдоволь натащила. Вот молодец нагулялся и свалился спать на лавке. Хозяйка ему говорит: ʼʼНе честь молодцу, не хвала удальцу ложиться одному! Ляжь с моею дочкою, прекрасною Дунеюʼʼ. Он тому и рад. Дуня говорит ему: ʼʼЛяжь ко мне плотней, будет нам теплей!ʼʼ Он двинулся к ней и провалился сквозь кровать: там его заставили молоть сырой ржи, а вылезть оттуда не моги! Отец старшего сына ждал-ждал, и ожиданье потерял.

Царь второго сына отправил, чтоб яблоко и воды ему доставил. Он держал тот же путь и напал на ту же участь, как и старший его брат. От долгого жданья сыновьёв царь больно-больно загоревался.

Младший сын начал просить у отца позволенья ехать в тот сад; а отец ни за что не хочет его отпустить и говорит ему: ʼʼГоре тебе, сынок! Когда старшие братья пропали, а ты молод, как вьюноша , ты скорее их пропадешьʼʼ. Но он умоляет, отцу обещает, что он постарается для отца лучше всякого молодца. Отец думал-думал и благословил его на ту же дорогу. На пути до вдовина дома с ним случилось всœе то же, что и с старшими братьями. Подъехал он ко двору вдовину, слез с коня, постучал у ворот и спросился ночевать. Хозяйка обрадовалась ему, как и этим, просит его: ʼʼДобро пожалуй, гость наш нежданный!ʼʼ Посадила его за стол, наставила всякого яства и питья, хоть завались! Вот он понаелся, хотел ложиться на лавке. Хозяйка и говорит: ʼʼНе честь молодцу, не хвала удальцу ложиться одному! Ляжь с моей прекрасною Дунеюʼʼ. А он говорит: ʼʼНет, тетушка! Проезжему человеку не годится так, а нужно в го́ловы кулак, а по́д бок так. В случае если б ты, тетушка, баньку мне истопила и с твоей дочерью в нее пустилаʼʼ.

Вот вдова баню жарко-разжарко натопила и его с прекрасною Дунею туда проводила. Дуня такая же, как мать, злоехидна была, ввела его вперед и дверь в бане заперла, а сама в сенях покуда стала. Но молодец-удалец оттолкнул дверь и Дуню туда впер . У него было три прута: один желœезный, другой свинцовый, а третий чугунный, и начал этими прутьями Дуню хвостать . Она кричит, умоляет его; а он говорит: ʼʼСкажи, злая Дунька, куда девала моих братьев?ʼʼ Она сказала, что у них в подполье мелют сырую рожь. Он пустил ее. Пришли в избу, навязали лестницу на лестницу и братьев оттуда вывели. Он их пустил домой; но им стыдно к отцу появиться – оттого, что с Дуней ложились и к черту не годились, и пошли они бродяжничать по полям и по лесам.

А молодец поехал дальше, ехал-ехал, подъехал к одному двору, вошел в избу: там сидит красна девица, ткет утирки . Он сказал: ʼʼБог помочь тебе, красная девица!ʼʼ А она ему: ʼʼСпасибо! Что, добрый молодец, от дела лытаешь или дело пытаешь?ʼʼ – ʼʼДело пытаю, красна девица! – сказал молодец. – Я еду за девять девятин, в десятое царство, в сад – за молодильными яблоками и за живой водой для своего старого и слепого батюшкиʼʼ. Она ему сказала: ʼʼНу, мудро тебе, мудро-мудро добраться до этого сада; однако поезжай, на дороге живет другая моя сестра, заезжай к ней: она лучше меня знает и тебя научит, что делатьʼʼ. Вот он ехал-ехал до другой сестры, доехал; аналогично тому, как и с первой, поздоровался, рассказал ей об себе и куда едет. Она велœела ему оставить своего коня у ней, а на ее двукрылом коне ехать к ее старшей сестре, которая научит, что делать: как побывать в саду и достать яблоко и воды. Вот он ехал-ехал, приехал к третьей сестре. Эта дала ему своего коня об четырех крыльях и приказала: ʼʼСмотри, в данном саду живет наша тетка, страшная ведьма; коли подъедешь к саду, не жалей моего коня, погоняй хорошенько, чтоб он сразу перелœетел через стену; а если он зацепит за стену – на стене наведены струны с колокольчиками, струны заструнят, колокольчики зазвенят, она проснется, и ты от нее тогда не уедешь! У ней есть конь о шести крыльях; ты тому коню у крыльев подрежь жилки, чтоб она на нем тебя не догналаʼʼ.

Он всœе так и сделал. Полетел через стену на своем коне, и конь хвостом зацепил не дюже за струну; струны заструнели, колокольчики зазвенели, но тихо: ведьма проснулась, да не разобрала хорошо голоса струн и колокольчиков, опять зевнула и уснула. А молодец-удалец с молодильным яблоком и живой водою ускакал; заезжая к сестрам, коней у них переменял и на своем опять помчался в свою землю. Поутру рано страшная ведьма заметила, что в саду у ней украдено яблоко и вода; она тут же села на своего шестикрылого коня, доскакала до первой племянницы, спрашивает ее: ʼʼНе проезжал ли тут кто?ʼʼ Племянница сказала: ʼʼПроехал молодец-удалец, да уж давно!ʼʼ Она поскакала дальше, спрашивает у другой и у третьей; те то же ей сказали. Она еще поскакала и чуть-чуть не догнала, но уж молодец-удалец на свою землю пробрался и ее не опасался: сюда она скакать не смела, только на него посмотрела, от злости захрипела и так ему запела: ʼʼНу, хорош ты, вор-воришка! Хороша твоя успешка! От меня успел ты ускакать, зато от братьев тебе непременно пропасть!ʼʼ Так ему наворожила и домой поворотила.

Удалец наш приезжает в свою землю, видит – братья его, бродяги, в поле спят. Он пустил своего коня, не стал их будить, сам лег около и уснул. Братья проснулись, увидали, что брат их воротился в свою землю, легонько вынули у него сонного из пазухи молодильное яблоко, а его взяли да и бросили в пропасть. Он летел туда три дня, упал в подземельное темное царство, где люди всё делают с огнем. Вот он куда ни пойдет – всœе люди такие кручинные и плачут. Он спрашивает об их кручинœе. Ему сказали, что у царя их одна и есть дочь – прекрасная царевна Полюша, и ее-то поведут завтра к змею на съедение; в данном царстве каждый месяц дают семиглавому змею по девице, так уж и ведется очередь девицам – уж такой у них закон! Ныне наступила очередь до царской дочери. Вот наш молодец узнал хорошенько об этом и пошел прямо к царю, говорит ему: ʼʼЯ спасу, царь, твою дочь от змея, только ты сам сделай мне то, о чем буду тебя после проситьʼʼ. Царь обрадовался, обещал всœе для него сделать и выдать за него замуж свою дочь.

Вот пришел тот день: повели прекрасную царевну Полюшу к морю, в трехстенную крепость, а с нею пошел удалец. Он взял с собою желœезную палку в пять пудов. Остались там двое с царевной ждать змея; ждали-ждали, кой о чем покуда погутарили. Он ей рассказал о своем похождении и что у него есть живая вода. Вот молодец сказал прекрасной царевне Полюше: ʼʼПоищи покуда у меня в голове вши, а коли я усну и прилетит змей, то буди меня моей палкою, а так меня не добудишься!ʼʼ – и лег к ней на колени. Она стала искать у него в голове; он уснул. Прилетел змей, начал виться над царевною. Она стала будить молодца, толкать его руками, а палкой ударить (как он велœел) ей жалко; не добудилась и заплакала; слеза ее канула ему на лицо – он проснулся и вскрикнул: ʼʼО, как ты меня чем-то гойно обожгла!ʼʼ А змей стал уж спускаться на них. Молодец взял свою пятипудовую палку, махнул ею – и вдруг отшиб змею пять голов, в другой махнул наотмашь – и отшиб две последние; собрал всœе эти головы, положил их под стену, а туловище бросил в море.

Но какой-то баловня-детина видел всœе это и легонечко из-за стены подкрался, отсек молодцу голову и бросил его в море, а прекрасной царевне Полюше велœел сказать отцу ее, царю, что он ее устерег , а если она так не скажет, то он ее задушит. Делать нечего, Полюша поплакала-поплакала, и пошли они к отцу, царю. Царь их встрел . Она ему сказала, что данный детина ее убереᴦ. Царь невесть как рад, тут же начал сбирать свадьбу. Гости наехались из иных земель: цари, короли да принцы, всœе пьют, гуляют и веселятся; одна царевна кручинна, зайдет где под сараем в уголок и заливается там горючими слезами о своем молодце-удальце.

Вот и вздумала она попросить своего батюшку, чтоб он послал ловить в море рыбу, и сама она пошла с рыболовами к морю; затянули невод, вытащили рыбы и бознать сколько! Она поглядела и сказала: ʼʼНет, это не моя рыба!ʼʼ Затянули в другой, вытащили голову и туловище молодца-удальца. Полюша скорей подбежала к нему, нашла у него в пазухе пузырек с живой водой, приставила к туловищу голову, примочила водой из пузырька – он и оживел. Она ему рассказала, как ее хочет взять постылый для нее детина. Удалец утешил ее и велœел идти домой, а он сам придет и знает что делать.

Вот пришел удалец в царску палату, там всœе гости пьяные – играют да пляшут. Он сказался, что умеет играть песни на разные голоса. Ему всœе рады, заставили играть. Он заиграл им прежде веселую какую-то, прибасную – гости так и растаяли, что больно гойно играет, дружка дружке расхвалили его; а там он заиграл кручинную такую, что всœе гости заплакали. Вот удалец спросил царя, кто уберег его дочь? Царь сказал, что данный детина. ʼʼНу-ка, царь, пойдем к той крепости и со всœеми гостями твоими; коли он достанет там змеиные головы, так я поверю, что он спас царевну Полюшуʼʼ. Пришли всœе к крепости. Детина тянул-тянул и ни одной головы не вытянул, больно ему не под мочь . А молодец лишь взялся – и вытянул. Тут и царевна рассказала всю правду, кто ее устереᴦ. Все признали, что удалец устерег цареву дочь; а детину привязали коню за хвост и размыкали по́ полю.

Царю хочется, чтоб молодец-удалец женился на его дочери; но удалец говорит: ʼʼНет, царь, мне ничего не нужно, а только вынеси меня на наш белый свет: я еще не докончил свой ответ батюшке, он меня теперь с живою водой ждет – ведь он слепым живетʼʼ. Царь не может пригадать, как его на белый свет поднять; а дочь не хочет расстаться – захотела с ним подняться, говорит своему отцу, что у них есть птица-колпали́ца: она может их туда несть, только б было что ей в дороге есть.

Вот Полюша велœела для птицы-колпали́цы целого быка убить и с собой его запасить . Потом простились с подземельным царем, сели птице на хребет и понеслись на божий белый свет. Где больше птицу кормят, там она резче в вершки с ними поднималась; вот всœего быка птице и стравили . Делать нечего, боятся, чтоб она не опустила их опять вниз. Полюша взяла отрезала у себя кусок ляхи и птице отдала; а та их как раз на данный свет подняла и сказала: ʼʼНу, всю дорогу вы меня хорошо кормили, но слаще последнего кусочка я отродясь не едала!ʼʼ Полюша ей свою ляху развернула, птица ахнула и рыгнула: кусок еще цел. Молодец опять приставил его к ляхе, живой водицей примочил – и царевне ляху исцелил.

Тут пошли они домой. Отец, нашенский царь, их встрел, обрадовался невесть как! Удалец видит, что отец его от того яблока помолодел, но всœе еще слеп. Он тотчас помазал ему глаза живой водой. Царь стал видеть; тут он расцеловал своего сына-удальца и его невесту из темного царства. Удалец рассказал, как братья унесли у него яблоко и бросили его в подземелье. Братья так испугались – ино в реку покидались! А удалец на той царевне Полюше женился и раздиковинную пирушку сделал; я там обедал, мед пил, а уж какая у них капуста – ино теперь в роте пусто!

Жил-был царь с царицею, у него было три сына. Посылает он своих сыновей разыскать его молодость. Вот отправились царевичи в путь-дорогу, приезжают к столбу, от которого идут три дороги, и на том столбе написано: вправо идти – молодец будет сыт, а конь голоден; налево идти – молодец будет голоден, а конь сыт; прямо идти – живому не быть. Старший царевич поехал направо, средний – налево, а младший – прямой дорогой. Много ли, мало ли ехал меньшой брат – попадается ему канава глубокая. Не стал долго думать, как через нее переехать; благословился, нахлыстал коня, перескочил на другую сторону и видит избушку возле дремучего леса – на курьих ножках стоит. ʼʼИзбушка, избушка! Оборотись к лесу задом, ко мне передомʼʼ. Избушка оборотилась. Входит в нее царевич; там сидит баба-яга. ʼʼФу-фу! – говорит. – Досœелœева русского духа видом не видано, слыхом не слыхано, а нониче русский дух в виду является, в уста мечется! Что, добрый мо́лодец, от дела лытаешь али дела пытаешь?ʼʼ – ʼʼАх ты, старая хрычовка! Не ты бы говорила, не я бы слушал. Ты прежде меня напой-накорми, да тогда и спрашивайʼʼ. Она его напоила-накормила, вести выспросила и дала ему своего крылатого коня: ʼʼПоезжай, мой батюшка, к моей середней сестреʼʼ.

Ехал он долго ли, коротко ли – видит избушку, входит – там баба-яга сидит: ʼʼФу-фу! – говорит. – Досœелœева русского духа видом не видано, слыхом не слыхано, а нониче русский дух в виду является, в уста мечется! Что, добрый мо́лодец, дела пытаешь иль от дела лытаешь?ʼʼ – ʼʼЭх, тетка! Напой-накорми, тогда и спрашивайʼʼ. Она напоила-накормила и стала расспрашивать: ʼʼКакими судьбами занесло тебя в эти страны далекие?ʼʼ – ʼʼОтец послал искать свою молодостьʼʼ. – ʼʼНу, возьми на смену моего лучшего коня и поезжай к моей старшей сестреʼʼ.

Царевич немедля пускался в дорогу; долго ли, мало ли ехал – опять видит избушку на курьих ножках. ʼʼИзбушка, избушка! Стань ко мне передом, а к лесу задомʼʼ. Избушка повернулась; вошел – там сидит баба-яга: ʼʼФу-фу! Досœелœева русского духа видом не видано, слыхом не слыхано, а нониче русский дух в виду является, в уста мечется! Что, добрый мо́лодец, дела пытаешь иль от дела лытаешь?ʼʼ – ʼʼЭх, старая хрычовка! Не накормила, не напоила, да вестей спрашиваешьʼʼ. Баба-яга накормила его, напоила, вестей повыспросила и дала ему коня лучше прежних двух: ʼʼПоезжай с богом! Недалеко есть царство – ты в ворота не езди, у ворот львы стерегут, а нахлыщи коня хорошенько да прямо через тын перемахни, да смотри за струны не зацепи, не то всœе царство взволнуется: тогда тебе живому не быть! А как перемахнешь через тын, тотчас ступай во дворец – в заднюю комнату, отвори потихоньку дверь и увидишь, как спит царь-девица; у нее под подушкой пузырек с живой водой спрятан. Ты возьми пузырек и назад спеши, на ее красоту не заглядывайсяʼʼ.

Царевич сделал всœе, как учила его баба-яга; только одного не выдержал – на девичью красоту позарился… Стал на коня садиться – у коня ноги подгибаются, стал через тын перескакивать – и задел струну. Вмиг всœе царство пробудилося, встала и царь-девица и велœела коня осœедлать; а баба-яга уж узнала, что с добрым мо́лодцем приключилося, и приготовилась к ответу; только успела она отпустить царевича, как прилетает царь-девица и застает бабу-ягу всю растрепанную. Говорит ей царь-девица: ʼʼКак смела ты допустить такого негодяя до моего царства? Он у меня был, квас пил, да не покрылʼʼ. – ʼʼМатушка, царь-девица! Чай, сама видишь, как мои волосы растрепаны; я с ним долго дралась, да сладить не моглаʼʼ. Две другие бабы-яги то же сказали. Царь-девица бросилась за царевичем в погоню и только что хотела схватить его, как он через канаву перепрыгнул. Говорит ему вслед царь-девица: ʼʼЖди меня через три года; на корабле приедуʼʼ.

Царевич от радости не видал, как к столбу подъехал и как повернул от него в левую сторону; приезжает он на серебряную гору – на горе шатер раскинут, около шатра конь стоит, ест белоярую пшеницу да пьет медовую сытицу, а в шатре лежит добрый мо́лодец – его родной братец. Говорит ему меньшой царевич: ʼʼПоедем-ка старшего брата отыскиватьʼʼ. Оседлали лошадей и поехали в правую сторону; подъезжают к золотой горе – на горе раскинут шатер, около него конь ест белоярую пшеницу, пьет медовую сытицу, а в шатре лежит добрый мо́лодец – их старший брат. Οʜᴎ его разбудили и поехали всœе вместе к тому столбу, где три дороги сходятся; сели тут отдохнуть. Два старшие брата стали меньшого расспрашивать: ʼʼНашел ты батюшкину молодость?ʼʼ – ʼʼНашелʼʼ. – ʼʼКак и где?ʼʼ Он рассказал им всœе, как было, прилег на траву и заснул. Братья изрубили его на мелкие куски и разбросали по чистому полю; взяли с собой пузырек с живой водою и отправились к отцу.

Вдруг прилетает жар-птица, собрала всœе разбросанные куски, склала их, как следует быть человеку; потом принœесла во рту мертвой воды, вспрыснула – всœе куски срослися; принœесла живой воды, вспрыснула – царевич ожил, встал и говорит: ʼʼКак я долго спал!ʼʼ Отвечает жар-птица: ʼʼВек бы тебе спать непробудным сном, в случае если б не я!ʼʼ Царевич поблагодарил ее и пошел домой; отец его невзлюбил и сослал с глаз долой; так он целые три года и шатался по разным углам.

А как прошло три года, приплывает на корабле царь-девица и посылает к царю письмо, чтобы выслал к ней виновника; а коли воспротивится – она выжжет и вырубит всœе царство дотла. Царь высылает к ней старшего сына; тот пошел к кораблю. Увидали его двое мальчиков, двое сыновей царь-девицы, и стали спрашивать у своей матушки: ʼʼНе данный ли наш батюшка?ʼʼ – ʼʼНет, это ваш дядюшкаʼʼ. – ʼʼКак же нам его встретить?ʼʼ – ʼʼВозьмите по плетке да проводите назадʼʼ. Воротился старший царевич домой, будто несолоно хлебал! А царь-девица с теми же угрозами требует выдачи виноватого; высылает царь другого сына – и с ним то же случилось, что и с первым.

Тут приказал царь отыскивать меньшого царевича, и как скоро его нашли, отец стал посылать на корабль к царь-девице. А он говорит: ʼʼТогда пойду, когда до самого корабля будет выстроен хрустальный мост, а на мосту будет много разных яств и вин наставленоʼʼ. Нечего делать, построили мост, наготовили яств, припасли вин и медов. Царевич собрал своих товарищей и говорит: ʼʼИдите со мной в провожатых, ешьте и пейте, ничего не жалейте!ʼʼ Вот идет он по́ мосту, а мальчики кричат: ʼʼМатушка! Кто это?ʼʼ – ʼʼЭто ваш батюшкаʼʼ. – ʼʼКак же нам его встретить?ʼʼ – ʼʼВозьмите под ручки и ведите ко мнеʼʼ. Тут они целовались, обнимались, миловались; а после поехали к царю и поведали ему всœе, как было. Царь старших сыновей со двора согнал, а с меньшим начал вместе жить-поживать, добра наживать.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь; у царя было три сына: два – умные, третий – дурак. Как-то приснился царю сон, будто за тридевять земель, в тридесятом государстве, есть красная де́вица, у которой с рук и ног вода течет: кто этой воды изопьет, тот на тридцать лет моложе станет. А царь был очень стар; призвал он своих детей и думных людей и говорил им: ʼʼНе сумеет ли кто мой сон разгадать?ʼʼ Отвечали царю думные люди: ʼʼВаше величество! Мы видом не видали, а слыхом слыхали про такую красную де́вицу! А как до нее дойти, того нам неведомоʼʼ.

Возговорил тут большой сын, Дмитрий-царевич: ʼʼБатюшка! Благослови меня на всœе на четыре стороны ехать, людей посмотреть, себя показать, про красную де́вицу разыскатьʼʼ. Отец дал ему свое родительское благословение. ʼʼБери, – говорит, – казны сколько хочется и всякого войска сколько нужнобноʼʼ.

Дмитрий-царевич взял сто тысяч войска и отправился в путь-дорогу; едет день, едет неделю, едет месяц, и два, и три, у кого ни спросит – никто не знает про красную де́вицу, и заехал в такие места пустынные, что только небо да земля. Погнал коня дальше – и вот перед ним гора высокая-высокая! Глазами не вскинœешь! Кое-как взлез на эту гору и нашел там древнего, седого старика. ʼʼЗдравствуй, дедушка!ʼʼ – ʼʼЗдравствуй, добрый мо́лодец! Что, от дела лытаешь али дела пытаешь?ʼʼ – ʼʼДела пытаюʼʼ. – ʼʼЧто ж тебе нужно?ʼʼ – ʼʼДа слышал я, что за тридевять земель, в тридесятом государстве, есть красная де́вица – с рук и с ног вода целющая точится: кто этой воды достанет да изопьет, тот тридцатью годами моложе будетʼʼ. – ʼʼНу, брат, тебе туда не доехать!ʼʼ – ʼʼОтчего так?ʼʼ – ʼʼОттого, что есть на пути три реки широкие, на тех реках три перевоза: на первом перевозе отсекут тебе правую руку, на втором – левую ногу, а на третьем голову снимутʼʼ. Дмитрий-царевич прикручинился, повесил буйную голову ниже могучих плеч и думает: ʼʼНе то отцову голову, не то свою жалеть! Ворочусь-ка я назадʼʼ. Спустился с горы, воротился к отцу и говорит: ʼʼНет, батюшка, не мог разыскать; про ту де́вицу нигде слыхом не слыхать!ʼʼ

Стал проситься середний сын, Василий-царевич: ʼʼБатюшка! Благослови меня, может я разыщуʼʼ. – ʼʼСтупай, сынок!ʼʼ Василий-царевич взял с собой войска сто тысяч и отправился в путь-дорогу; едет день, едет неделю, едет месяц, и два, и три, и заехал в такие места пустынные, что только леса да болота. Нашел тут бабу-ягу костяную ногу́, ж… жилиную. ʼʼЗдравствуй, баба-яга костяная нога!ʼʼ – ʼʼЗдравствуй, добрый мо́лодец! Что, от дела лытаешь али дела пытаешь?ʼʼ – ʼʼДела пытаю! Слышал я, что за тридевять земель, в тридесятом государстве, есть красная де́вица – с рук и с ног целющая вода льетсяʼʼ. – ʼʼЕсть, батюшка, есть! Только тебе туда не доехатьʼʼ. – ʼʼОтчего так?ʼʼ – ʼʼОттого, что есть на пути три перевоза: на первом перевозе отсекут тебе правую руку, на втором – левую ногу, а на третьем – голова долойʼʼ. Василий-царевич призадумался: ʼʼНе то отцову голову жалеть, не то свою беречь! Ворочусь-ка я назад подобру-поздоровуʼʼ. Воротился и сказал отцу: ʼʼНет, батюшка, не мог разыскать; про ту де́вицу нигде слыхом не слыхать!ʼʼ

Стал проситься меньшой сын, Иван-царевич: ʼʼБатюшка! Благослови, не найду ли яʼʼ. Отец благословил: ʼʼСтупай, любезный сын! Бери себе войска и казны сколько нужнобноʼʼ. – ʼʼМне ничего не нужно, только дай доброго коня да меч-кладенецʼʼ. Сел Иван-царевич на коня, взял меч-кладенец и отправился в путь-дорогу; едет день, едет неделю, едет месяц, и два, и три, и заехал в такие места͵ что конь его по колена в воде, по грудь в траве идет, а ему, доброму мо́лодцу, есть нечего. Увидал избушку на курьих ножках, вошел туда, а в избушке сидит баба-яга костяная нога. ʼʼЗдравствуй, бабушка!ʼʼ – ʼʼЗдравствуй, Иван-царевич! Что, от дела лытаешь али дела пытаешь?ʼʼ – ʼʼКакое дело! Еду в тридесятое государство: там, говорят, есть красная де́вица – с рук и с ног вода целющая точитсяʼʼ. – ʼʼЕсть, батюшка! Хоть видом не видала, а слыхом слыхала; только тебе до ней не добратьсяʼʼ. – ʼʼОтчего так?ʼʼ – ʼʼОттого, что есть на пути три перевоза: на первом перевозе отсекут тебе правую руку, на другом – левую ногу, а на третьем – головуʼʼ. – ʼʼНу, бабушка, одна голова не бедна! Поеду – что бог дастʼʼ. – ʼʼЭх, Иван-царевич! Лучше назад воротись, ты еще млад юноша – нигде в опасных местах не бывал, больших страхов не видалʼʼ. – ʼʼНет, коли взялся за гуж – не говори, что не дюж!ʼʼ

Попрощался с бабой-ягою и поехал дальше: едет день, другой и третий и подъезжает к первому перевозу. Перевозчики на другой стороне спят. ʼʼЧто делать? – думает Иван-царевич. – В случае если крикну – навек оглушу, в случае если свистну – перевоз потоплюʼʼ. Свистнул он вполсвиста; перевозчики тотчас вскочили и переправили его через реку. ʼʼЧто вам за работу, братцы?ʼʼ – ʼʼПодавай правую рукуʼʼ. – ʼʼНу, рука мне самому нужнобна!ʼʼ Махнул царевич мечом направо-налево, перебил всœех перевозчиков, сел на коня и поскакал. На двух других перевозах точно так же отделался. Подъезжает к тридесятому государству, на рубеже дикий человек стоит – ростом с лесом ровен, толщиной словно копна большая, в руках держит коренастый дуб. Говорит великан Ивану-царевичу: ʼʼКуда, червяк, едешь?ʼʼ – ʼʼЕду я в тридесятое царство, хочу повидать красную де́вицу, у которой с рук и с ног целющая вода льетсяʼʼ. – ʼʼКуда тебе, коротышке! Я сто лет стерегу ее царство; не тебе чета – приезжали сюда сильномогучие богатыри, да и те пали от моей крепкой руки; а ты что? Как есть червяк!ʼʼ

Видит царевич, что не сладить ему с великаном, и повернул в сторону; шел-шел и очутился в дремучем лесу. В лесу стоит избушка, а в избушке стародревняя старуха сидит; увидала доброго мо́лодца и говорит: ʼʼЗдравствуй, Иван-царевич! Зачем тебя бог занес?ʼʼ Он рассказал ей всœе без утайки; старуха дала ему зелье волшебное да клубочек. ʼʼСтупай, – говорит, – в чистое поле, разведи костер и брось в огонь это зелье; да смотри, сам за ветром стань. От этого зелья волшебного уснет великан крепким сном; ты сруби ему голову, покати клубочек и поезжай за ним следом. Клубочек доведет тебя до тех самых мест, где царствует красная де́вица; живет она в большом золотом дворце и часто выезжает с своим войском в зелœеные луга тешиться: девять дней гуляет, да потом девять дней богатырским сном спитʼʼ. Иван-царевич поблагодарил старуху и поехал в чистое поле; в чистом поле развел костер и бросил в огонь волшебное зелье. Буйным ветром потянуло дым в ту сторону, где стоял настороже дикий человек; замутилось у него в очах, лег он на сырую землю и крепко-крепко заснул. Иван-царевич отрубил ему голову, покатил клубочек и пустился дальше.

Ехал-ехал – вон уж золотой дворец виднеется; свернул с дороги, коня на траву пустил, а сам в кусты залез. Только успел спрятаться, от золотого дворца пыль столбом подымается: выезжает красная де́вица с своим войском в зелœеные луга тешиться. Смотрит царевич – всœе войско из одних девиц набрано: та хороша, а та еще лучше! А всœех краше, ненагляднее сама царица. Девять дней она в зелœеных лугах гуляла, а царевич глаз с нее не сводил и всœе не мог насмотреться. На десятый день идет он в золотой дворец: на пуховой на постели лежит красная де́вица, богатырским сном почивает – с рук и с ног целющая вода точится; вместе с нею спит и ее войско верное. Иван-царевич набрал два пузырька целющей воды; молодецкое сердце не выдержало – смял он де́вичью красу, вышел из дворца, сел на своего доброго коня и поскакал домой.

Девять суток спала красная де́вица, а как пробудилась – страшно разгневалась, ногами затопала и зычным голосом крикнула: ʼʼКакой негодяй здесь был? Мой квас пил, ничем не покрылʼʼ. Вскочила на свою быстролетную кобылицу и ударилась в погоню за Иваном-царевичем: кобылица бежит, земля дрожит! Догнала доброго мо́лодца, ударила мечом и прямо в грудь угодила. Упал царевич на сырую землю; ясные очи закрываются, алая кровь запекается. Глянула на него красная де́вица, и взяла ее жалость великая: другого такого красавца во всœем свете поискать! Приложила к его ране свою руку белую, омочила целющей водой – и вдруг рана заживилася, и встал Иван-царевич здрав-невредим. ʼʼВозьмешь меня замуж за себя?ʼʼ – ʼʼВозьму, красная де́вица!ʼʼ – ʼʼНу, поезжай домой да жди меня через три годаʼʼ.

Иван-царевич простился со своей нареченной невестою и стал путь продолжать. Подъезжает к своему царству, а старшие братья везде караулы поставили, чтоб его до отца не допустить. Караулы тотчас дали знать, что Иван-царевич едет; старшие братья встретили его на дороге, напоили допьяна, отняли пузырьки с целющей водою, а его самого в пропасть бросили. Очутился Иван-царевич на том свете…

Жил да был царь; у царя было три сына: Федор, Егор да Иван; Иван был не совсœем умен. Посылает царь старшего сына по живую воду, по сладкие моложавые яблоки; он поехал и доезжает до росстанья . Тут столб стоит, на столбе роспись: вправо идти – попить да поесть, влево идти – головушку погубить; он поехал вправо и приезжает к дому; заходит в избу, а тут де́вица говорит ему: ʼʼФедор-царевич! Ложись со мной спатьʼʼ. Он лег; она взяла да и спихнула его неведомо куда. Царь, не дождавшись его долго, другого сына посылает. Этот поехал и до того же места приезжает; входит в избу. Де́вица и этого так же уходила. Царь посылает третьего сына: ʼʼПоезжай ты!ʼʼ

Младший сын поехал, доезжает до того же росстанья и говорит: ʼʼДля отца поеду голову губить!ʼʼ – и поехал влево; доезжает до избушки, входит туда, а в избушке ягишна – сидит за пряслицей, прядет шелкову кудельку на золотое веретенце и говорит: ʼʼКуда, русска коска Иван-царевич, поехал?ʼʼ Он отвечает: ʼʼНапой-накорми, тожно всœе расспросиʼʼ. Она напоила-накормила и спрашивает; он говорит: ʼʼЯ поехал по живую воду, по сладкие моложавые яблоки – туда, где живет Белая Лебедь Захарьевнаʼʼ. Ягишна говорит: ʼʼЕдва ли достанешь! Разве я помогуʼʼ, – и дает ему своего коня. Он сел и поехал; доезжает до другой сестры ягишны. Взошел в избу, она ему говорит: ʼʼФу-фу, русской коски слыхом было не слыхать, видом не видать, а ныне сама на двор пришла; куда, Иван-царевич, поехал?ʼʼ Он отвечает: ʼʼПрежде напой-накорми, тожно расспросиʼʼ. Она напоила-накормила его; он и говорит: ʼʼЯ поехал добывать живую воду, сладкие моложавые яблоки – туда, где живет Белая Лебедь Захарьевнаʼʼ. – ʼʼЕдва ли достанешь!ʼʼ – сказала баба и дала ему своего коня.

Царевич поехал до третьей ягишны; входит в избу, та говорит: ʼʼФу-фу, русской коски слыхом было не слыхать, видом не видать, ныне русская коска сама на двор пришла; куда, Иван-царевич, поехал?ʼʼ – ʼʼПрежде напой-накорми, тожно расспросиʼʼ. Она напоила-накормила его; он и говорит: ʼʼЯ поехал по живую воду, по сладкие моложавые яблокиʼʼ. – ʼʼТрудно, царевич! Едва ли достанешьʼʼ. Потом дает ему своего коня, семисотную палицу и наказывает: ʼʼКогда станешь подъезжать к городу, то ударь коня палицей, чтобы он перескочил за симу́ ʼʼ. Так он и сделал: перескочил за симу́, поставил своего коня к столбу и идет в палаты Белой Лебеди Захарьевны. Слуги его не пускают; а он сквозь пробивается: ʼʼЯ, – говорит, – Белой Лебеди записку несуʼʼ. Добился до покоев Белой Лебеди Захарьевны; в то время она крепко спала, на пуховой на постели разметалася, а живая вода стояла у ней под зголовьем. Он взял воды, поцеловал девицу и пошутил с ней негораздо; потом, набравши моложавых яблоков, поехал назад. Конь его скочил чрез симу́ и задел за край. Вдруг зазвенели всœе колокольчики, всœе прозвончики, весь город пробудился. Белая Лебедь Захарьевна забегалась – ту няньку бьет, другую колотит, кричит: ʼʼВставайте! Кто-то в доме был, воды испил, колодезь не закрылʼʼ.

Между тем царевич пригнал к первой ягишне, переменил лошадь; а Лебедь Захарьевна за ним гонится, приехала к той ягишне, у которой царевич только что коня сменил, и спрашивает: ʼʼКуда ты ездила? У тебя лошадь потнаʼʼ. Та отвечает: ʼʼЕздила в поле скота выгонятьʼʼ. Иван-царевич переменил у второй ягишны коня; а Лебедь Захарьевна вслед за ним приезжает и говорит: ʼʼКуда, ягишна, ездила? У тебя лошадь потнаʼʼ. – ʼʼЯ ездила в поле скота выгонять, оттого у меня лошадь спотелаʼʼ. Иван-царевич доехал до последней ягишны, переменил лошадь; а Лебедь Захарьевна всœе гонится, приезжает после него, спрашивает ягишну: ʼʼЧто у тебя лошадь потна?ʼʼ Та отвечает: ʼʼВ поле ездила скота выгонятьʼʼ.

Отселœе она домой воротилась; а Иван-царевич поехал к братьям. Приходит к дому, где они были; де́вица выскочила на крыльцо, говорит: ʼʼДобро пожаловать!ʼʼ Потом зовет его спать с собою. Царевич говорит: ʼʼНапой-накорми, тожно спать кладиʼʼ. Она напоила-накормила и опять говорит: ʼʼЛожись со мной!ʼʼ Отвечает царевич: ʼʼНаперед ты ложись!ʼʼ Она легла наперед, он ее и спихнул; де́вица полетела неведомо куда. Иван-царевич думает: ʼʼНу-ка вскрою эту западню; не там ли мои братья?ʼʼ Вскрыл – они тут и сидят; говорит им: ʼʼВыходите, братья! Что вы тут делаете? Не стыдно ли вам?ʼʼ Собрались и поехали всœе вместе домой к отцу. Вот дорогою старшие братья вздумали убить младшего; Иван-царевич узнал их думу и говорит: ʼʼНе бейте меня; я вам всœе отдам!ʼʼ Οʜᴎ на то не согласилися, убили его и косточки разбросали по чистому полю. Конь Ивана-царевича собрал его косточки в одно место, вспрыснул живою водой; у него коска с коской, суставчик с суставчиком срослися; царевич ожил и говорит: ʼʼДолго я спал, да скоро встал!ʼʼ Приходит к своему отцу в чежелке́ ; отец, увидавши, говорит ему: ʼʼТы куда ходил? Поди нужные места очищатьʼʼ.

Между тем выезжает Белая Лебедь Захарьевна на заповедные луга царские и посылает к царю письмо, чтобы он выдал ей виноватого. Царь посылает старшего сына. Детки Белой Лебеди, завидя его, кричат: ʼʼВон наш батюшка идет! Чем мы будем его потчевать?ʼʼ А мать говорит: ʼʼНет, это не отец, а дядюшка ваш; потчуйте его тем, что у вас в рукахʼʼ. А у них было по дубинке; они так ему бока навохрили (наколотили), что едва дошел до дому. Потом царь посылает второго сына; данный идет, детки обрадовались и кричат: ʼʼВон наш батюшка идет!ʼʼ А мать говорит: ʼʼНет, это ваш дядюшкаʼʼ. – ʼʼЧем же мы его будем потчевать?ʼʼ – ʼʼА что у вас в руках, тем и потчуйте!ʼʼ Οʜᴎ так же ему бока навохрили, как и старшему брату. Тожно посылает Белая Лебедь Захарьевна к царю сказать, чтобы выслал виноватого. Царь, наконец, посылает младшего сына; он бредет – на нем лаптишки худые, чежелко́ худое. Дети кричат: ʼʼВон нищий какой-то идет!ʼʼ А мать говорит: ʼʼНет, это ваш батюшкаʼʼ. – ʼʼЧем мы будем его потчевать?ʼʼ – ʼʼА чем бог послал!ʼʼ Когда Иван-царевич пришел, она надела на него хорошую лопоть (одежду), и поехали они к царю. По приезде Иван-царевич рассказал отцу свое похождение: как он из ловушки братьев добыл и как они убили его. Отец рассердился, взял их разжаловал и приставил к низким должностям, а младшего сына взял к себе в наследники.

Бывало-живало – в некотором царстве, в некотором государстве, у царя Ефимьяна было три сына: первый сын – Павел, второй сын – Федор и третий сын – Иван Запечный. Царь Ефимьян стал стариться и, собрав свою силу, спросил: ʼʼКто бы съездил за молодою и живою водою? Я бы тому добро сделалʼʼ. И удумали ба́ра: ʼʼОпрично твоего сына, Павла-царевича, некому ехатьʼʼ. Царь дает ему тысячу рублей и своего доброго коня. Павел-царевич садится на того доброго коня и стежит ; немало времени ехал, попал на росстань – на росстани стоит дуб, на дубу подписано: вправо ехать – мертвому быть, а влево ехать – к Иринœе мягкой перинœе попадешь, спать мягко и хлебать кисель! Ирина мягкая перина встречает Павла-царевича: ʼʼПоди-тко ты, Павел-царевич, разболокайся и разувайся, клади свое цветное платье – хоть тысяча рублей или две будь, ничто твое не утеряется!ʼʼ Напоила-накормила, на пуховик спать повалила: ʼʼЛожись к стенке, а я лягу на крайчик!ʼʼ Она его под середку подхватила, пришибла им пол, и улетел он в погреб, а погреб тридцать сажо́н глубины; бросила к нему кудельки: ʼʼКогда научишься прясть, в ту пору дам тебе есть!ʼʼ

Царь Ефимьян не мог своего сына дождаться и стал собирать опять свою силу; спрашивает: ʼʼКто бы съездил по живую и моло́дую воду? Я бы тому добро сделалʼʼ. Думали-подумали ба́ра и возговорили: ʼʼОпрично твоего сына, Федора-царевича, некому ехатьʼʼ. Царь Ефимьян дает ему две тысячи рублей и своего доброго коня; Федор-царевич садился на того коня, немало времени ехал; когда попал на ту же росстань – на росстани стоит дуб, на дубу подписано: вправо ехать – дак мертву быть, а влево ехать – дак попасть к Иринœе мягкой перинœе, спать мягко и хлебать кисель. Ирина мягкая перина, встречая, мурлычет: ʼʼПоди-тко ты, Федор-царевич, и куды ты, родимый, поехал? Куды тя бог понес?ʼʼ Накормила-напоила, на пуховик спать повалила: ʼʼЛожися к стенке, а я лягу на край!ʼʼ Подхватила его под середку и прошибла сквозь пол; он свалился в тот же демонский погреб.

Царь Ефимьян не мог дождаться своего сын Федора, стал собирать свою силу: ʼʼКто бы съездил по живую, по молодую воду? Я бы тому сделал доброʼʼ. И собран был большой совет, на котором тоже положили, что опрично твоего сына Ивана-царевича некому ехать. Иван-царевич затужился и запечалился, приходит по вечеру к бабушке-задворенке. Бабушка-задворенка говорит: ʼʼЧто, Иван-царевич, затужился и запечалился?ʼʼ – ʼʼКак мне не тужить и не печалиться? Бачка посылает по живую, по молодую воду, за тридевять земель, в тридесятую землю, за белое море – в дивье царство, а нет у моего батюшки доброго коняʼʼ. – ʼʼКак нет у твоего батюшки доброго коня? Есть добрый конь, заперт за тремя дверьми, третьи двери уже копытом пробивает! Этот конь будет тебе служить верою и правдою. А караулит коня плехатый старик; приди, старика по плеши больно хлопни – отдаст тебе доброго коняʼʼ. По сказанному, как по писаному, схватил Иван-царевич коня под повод и троижды около себя обернул; конь взмолился человечьим гласом Ивану-царевичу, что я буду тебе служить верою и правдою. У коня этого из ушей дым валит, из ноздрей искр

Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде - понятие и виды. Классификация и особенности категории "Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде" 2017, 2018.