М.И. Полянская. Мина полянская (ссср, германия) — роман с историей

Полянская Мина

"Я - писатель незаконный" (Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна)

Мина Полянская

"Я - писатель незаконный..."

Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна

Часть I. Страницы жизни

2. Нарисованные фотографии

3. На пороге больших ожиданий

4. Кремлевские звезды

5. Цена диссидентства

6. Москва - Оксфорд - Бердичев

7. Берлинские реалии

8. В Зеркале Загадок

9. "Внеочередной роман"

10. О Русском Букере и других почестях

11. "Луковица Горенштейна"

12. Город мечты и обмана

Восемьдесят тысяч верст вокруг Горенштейна

13. Постоянное место жительства

15. Смешная печаль

16. Внучатая племянница Хрущева

17. О литературных провокациях

18. "Место свалки - Бабий Яр"

19. Вокруг "Веревочной книги"

20. Отступление о литературных толках,

спорах о Достоевском и моем сне.

21. Петушиный крик

22. Солярис

Приложение

Несколько писем Фридриха Горенштейна Ольге Юргенс

Первый отклик на смерть писателя

Писателю, исследующему романтическое

горение истории, требуется увлекательная мечта

алхимика, забывающего о трудностях и неудачах

при составлении самых фантастических обобщений и

предположений, и одновременно отвага пожарного,

идущего в пламя и разгребающего головешки,

пышущие жаром истории. Потому, в случае удачи,

такие писатели достойны высочайшей награды. Я

имею ввиду не Нобелевские и прочие подобные

элитарные камерные комнатные, как герань,

награды, а медаль "За отвагу на пожаре" или "За

отвагу на пожарище".

Ф. Горенштейн. Веревочная книга

Часть I. Страницы жизни

1. "Там на шахте угольной паренька приметили..."

У первого "мемуариста" положение самое нелегкое, оно требует огромного душевного напряжения, поскольку все еще очень близко, и многие события не созрели для бумаги из-за краткости временного расстояния. Тем не менее, берусь за перо. Впрочем, есть и преимущество у первого рассказчика: меньше риска аномалий памяти и, соответственно, искажения фактов. Кроме того, рукопись можно прочитать друзьям писателя, моим помощникам и советникам, доверившим мне материалы о нем и письма. Надеюсь, что они укажут мне на неточности, которыми соблазнилась моя память.

Эта книга об одном из замечательных, еще не до конца оцененных русских прозаиков, драматургов и киносценаристов второй половины теперь уже прошлого века - Фридрихе Горенштейне. В "каноническую" историю советской литературы он вошел, наряду с Василием Аксеновым, Андреем Битовым и Виктором Ерофеевым, прежде всего, как участник нашумевшего диссидентского альманаха "Метрополь" (1978).

Знатоки и любители литературы высоко ценят Горенштейна и вне политического контекста - как художника. "Так не умел и не умеет никто, ни среди предшественников, ни среди ровесников, ни среди тех, что идут следом", - писал о мастерстве Горенштейна Симон Маркиш. "Вторым Достоевским" величал его Ефим Эткинд. "Тургеневскую чистоту русской речи в прозе" отмечал Марк Розовский. Иконописцем литературы (писателем "обратной перспективы") называл Лев Аннинский.* "Единственным русскоязычным кандидатом на Нобелевскую премию", "великим" писателем, "которого одни не заметили, а другие замолчали" - Виктор Топоров. Писателем, наделенным "могучим эпическим даром" - Борис Хазанов. Горенштейн - "классик русской прозы", сказал в некрологе Александр Агеев, и выразил опасение: "похоже, что и после смерти судьба его легкой не будет."

* В свое время Лев Аннинский опубликовал статью о творчестве Горенштейна в журнале "Вопросы литературы" (1, 1992). Эта была, по сути дела, первая попытка серьезного анализа творчества писателя в русской критике. Аннинский опубликовал и в "Зеркале Загадок" критическую статью "Русско-немецкий счет" о творчестве Горенштейна (Зеркало Загадок, 7, Берлин 1998).

В то время как в Германии и Франции знать и читать Горенштейна считается "хорошим тоном" (так например, Франсуа Миттеран был поклонником его таланта), широкому русскому читателю он пока мало знаком. В России он известен, скорее, "широкому зрителю" как сценарист фильмов "Солярис" и "Раба любви" или автор пъесы "Детоубица", которая с успехом ставилась во многих театрах, в том числе в Александринском (Петербург) и в Московском Малом драматическом. Немногие, однако, читали его политический роман-детектив "Место", посвященный хрущевской оттепели, и роман-притчу "Псалом", в котором, перелистываются страшные страницы советской истории. Хотелось бы надеяться, что моя книга поможет российскому читателю найти путь к творческой личности Горенштейна.

С 1980 года писатель жил в Западном Берлине. Мне в качестве редактора берлинского журнала "Зеркало Загадок", где он публиковался, довелось с ним познакомиться, а затем и подружиться. Начну свои записки, однако, не с рассказа о моем знакомстве с Фридрихом Горенштейном - сделаю это позже - а соберу воедино старость и юность, детство и зрелость, и изложу свое понимание того, что составляло фабулу его биографии, явилось главным импульсом творчества - его сиротства.

Фридрих Горенштейн родился в Киеве в 1932 году в семье профессора-экономиста. Отец, Наум Исаевич Горенштейн (1902-1937), родом из Бердичева, был был арестован и приговорен 6 сентября 1937 "Особой тройкой" УНКВД по Дальстрою к расстрелу. Много лет спустя, в 1995 Фридрих получил в "органах" копию приговора той самой "тройки" и показывал мне этот "продукт" изощренной инквизиции эпохи Советов. Приговор был приведен в исполнение 8 ноября 1937 года - такая дата стояла в документе. Кроме того, Горенштейну показали "дело" отца, которое он внимательно прочитал. Выяснилось, что отец его был не совсем случайной жертвой сталинского молоха. Молодой профессор был посажен за "дело": он доказал нерентабельность колхозов. "Как будто бы колхозы были созданы для рентабельности, - говорил Горенштейн, - наивный отец! Романтик!" Отец был обвинен в саботаже в области сельского хозяйства. В документах по обвинению постоянно фигурировала дама по фамилии Постышева, оказавшаяся сестрой Павла Петровича Постышева - Члена президиума ЦИКа СССР, секретаря ЦК ВКП(Б) Украины, впоследствии (1939) также не избежавшего молоха. Сестра Постышева, специалист по экономике и сельскому хозяйству, оказалась главным разоблачителем Наума Исаевича Горенштейна. Горенштейн рассказал о своем отце в романе "Веревочная книга". "Мой отец, - писал он, молодой профессор экономики, был специалистом по кооперации. Кооперативные предприятия резко отличаются, как от капиталистических, так и от хозяйственных организаций, имеющих принудительный характер."*

Мина ПОЛЯНСКАЯ

Мина Полянская - литературный редактор берлинского культурно-политического журнала «Зеркало Загадок». Один из авторов книги «Одним дыханьем с Ленинградом...» (Лениздат, 1989) о литературном Петербурге-Ленинграде двадцатого века, автор книг Классическое вино (Санкт-Петербург, «АрСИС», 1994), Музы города (Берлин, SupportEdition 2000), «Брак мой тайный...» Марина Цветаева в Берлине (Издательский центр, Геликон, Москва 2001) и «Я - писатель незаконный...» Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна . В 2006 году в издательстве "Янус" вышла книга Мины Полянской "Плацкарты и контрамарки. Записки о Фридрихе Горенштейне" (второе, дополненное, издание книги "Я - писатель незаконный") . Публикуется в русской и немецкоязычной периодике. Является также одним из авторов сборника Берлинского сената «Русский Берлин» (Das russische Berlin. Die Auslanderbeauftragte des Senats. Berlin 2002). Член международного ПЕН-клуба.

Творения: (прислала автор)

Мина Полянская. Книга "Я - писатель незаконный... Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна" - сентябрь 2004
Аркадий Мощинский. Очерк "О книге Мины Полянской "Я - писатель незаконный..."" в журнале "Слово/Word" 2005 № 45

1. «Там на шахте угольной паренька приметили...»
2. Нарисованные фотографии
3. На пороге больших ожиданий
4. Кремлевские звезды
5. Цена диссидентства
6. Москва – Оксфорд – Бердичев
7. Берлинские реалии
8. В Зеркале Загадок
9. «Внеочередной роман»
10. О Русском Букере и других почестях
11. «Луковица Горенштейна»
12. Город мечты и обмана
13. Постоянное место жительства
14. Aemulatio
15. Смешная печаль
16. Внучатая племянница Хрущева
17. О литературных провокациях
18. «Место свалки – Бабий Яр»
19. Вокруг «Веревочной книги»
20. Отступление о литературных толках, спорах о Достоевском и моем сне.
21. Петушиный крик
22. Солярис

Приложение

Несколько писем Фридриха Горенштейна Ольге Юргенс
Первый отклик на смерть писателя

Аннотация издательства:

В самом названии книги «Я - писатель незаконный...» присутствует атмосфера конфликта. Книга Мины Полянской рассказывает о конфликте одного из крупнейших писателей двадцатого века Фридриха Горенштейна с московской литературной и кинематографической средой 60-х годов и последующих десятилетий - вплоть до последних дней жизни (писатель умер 2-го марта 2002 года). Кроме того, она является попыткой через его трагическую судьбу рассказать о перепитиях развития русской-советской послесталинской литературы в России и эмиграции. В Первой части - «Страницы жизни» - дана по возможности биография писателя с неизвестными фактами, письмами или же отрывками из писем, которые публикуются впервые. Во второй части книги «Восемьдесят тысяч верст вокруг Горенштейна» присутствуют настоящие «страсти по творчеству» этого неординарного автора и мыслителя.
Автор книги, близкий друг Горенштейна последних лет жизни - литературный редактор берлинского журнала «Зеркало Загадок». Один из авторов книги «Одним дыханьем с Ленинградом...» о литературном Петербурге-Ленинграде двадцатого века, автор книг «Классическое вино», «Музы города» о литературном Берлине, «Брак мой тайный...» (Марина Цветаева в Берлине), а также мистического романа «Провинившийся апостол». Член международного ПЕН-клуба».

Фрагмент из книги «Я - писатель незаконный...»:

Впоследствии, во времена горбачевской перестройки, «когда раскрылись архивы и заговорили свидетели», Горенштейн узнал, что запрещение пьесы оказалось делом рук Михаила Шатрова (Горенштейн лично читал его доносы), не взлюбившего его, Горенштейна, на памятной встрече с американским драматургом Артуром Миллером, приехавшим в Москву в 1964 году (пьеса Миллера «Случай в Виши» репетировалась «Современником»). Олег Ефремов пригласил на встречу Горенштейна, и молодой драматург - окрыленный приглашением на столь важное мероприятие в столь важный кабинет - явился задолго, чуть ли не за час до назначенного времени. Вдруг в кабинет вошел упитанный, невысокого роста человек с густой черной шевелюрой, в дорогом костюме и посмотрел на Фридриха «бдительным сторожевым» взглядом. Внешний вид Фридриха в рваных киевских ботинках как-то сразу не понравился ему, и человек в костюме велел ему немедленно уйти. Решив, что перед ним непроинформированный администратор, Горенштейн сказал:
- Если вы администратор, то по поводу моего приглашения обратитесь к главному режиссеру или к директору театра.
- Я не администратор, - сказал человек, - я драматург Шатров.
- Если вы драматург Шатров, то занимайтесь своим делом. Я - драматург Горенштейн.
Олег Ефремов лестно представил Горенштейна Артуру Миллеру и его жене-шведке, и они уделили ему много внимания. Он чувствовал себя таким счастливым, окруженным милейшими людьми, что не замечал бдительного ревнивого взгляда драматурга Шатрова. В заключение жена американского драматурга сфотографировала всех участников замечательно удавшегося вечера. Горенштейн долго потом не мог понять, почему его пьесы, которые, казалось бы, соответствовали духу времени, так упорно отвергаются театральной цензурой. Зато «пьесы Шатрова косяком шли на сцене, по которой вышагивали кремлевские курсанты, держа карабины с примкнутыми ножевыми штыками. Большевики с человеческими лицами актеров театра «Современник» вызывали бурные аплодисменты прогрессивной публики».



2-го марта 2007 года исполнилось 5 лет со дня смерти Фридриха Горенштейна. В 2006 году в издательстве "Янус" вышла книга Мины Полянской "Плацкарты и контрамарки. Записки о Фридрихе Горенштейне" (второе, дополненное, издание книги "Я - писатель незаконный")

Фрагмент из книги:
Так, например, интересно, что именно в своем фантасмагорическом романе "Псалом" Горенштейн использовал подлинные документы. В книге звучат настоящие голоса, настоящая боль. Голод на Украине, описанный в начале романа, "взят из самой жизни". Дело в том, что один приятель Горенштейна, работавший на радио, делал одно время передачу, в которой рассказывались реальные истории периода 1930 1940 годов. Передача называлась "Найти человека" и вела ее Агния Барто. После давно прошедшей войны люди вес еще продолжали искать друг друга. И вот эти люди писали письма на радио, рассказывая эпизоды, случаи из своей жизни, по которым можно было узнать или вспомнить друг друга. В редакцию приходили письма с такими душераздирающими историями, что, разумеется, "пропустить" в эфир этот всенародный "крик души", подлинный "соцреализм", было невозможно. Зато ненужные груды писем скапливались в одном из шкафов в редакции, а потом достались Горенштейну. Уже после издания этой моей книги о Горенштейне, я получила письмо от составителя (и владельца) известной электронной библиотеки Александра Белоусенко. Вот что он мне сообщил: "Моя мама потеряла всю семью в 1933 году в Воронежской области. Все умерли от голода, выжили только трое детей. Мама была средним ребенком. Детей разбросали по разным детдомам, и они потеряли друг друга. Позже старший брат нашел маму, а вот младшую сестренку они так и не нашли. Мама писала Барто об этих событиях и просила помочь. Но в ответе говорилось, что они занимаются только военным периодом". Я ответила Белоусенко: "С изумлением прочитала всё то, что Вы написали о своей маме. Она, ее братья и сестры - это ведь те самые скитающиеся дети, что и в романе Фридриха - голодные, бездомные, или приобретшие дом, но только детский. Каково было Вам читать "Псалом"! Что же касается писем на радио, то их писали многие неправильно, то есть наивно посчитавшие, что пропавших или уже умерших от голода в 30-х годах, тоже ищут. Эти "ненужные", политически неугодные письма тоже оказались в руках у Фридриха, и не исключено, что письмо Вашей мамы он прочитал, и - кто его знает? - может, именно оно и послужило источником вдохновения. Он ведь говорил именно о ненужных письмах - то есть и о "ненужном" для радио письме и Вашей мамы в том числе, но очень даже нужном ему".
Горенштейн любил работать с газетами, дневникам, письмами, и здесь, пожалуй, был не оригинален. Романтики с их предпочтением мелочсй и деталей любили документы, в особенности письма, дневники, устные рассказы и воспоминания. Шатобриан, например, обращался за помощью к жене, у которой была прекрасная память - она охотно восстанавливала нужные ему эпизоды из прошлой жизни, а Водсворт любил читать дневники своей сестры, благо она ему это разрешала.
Роман "Псалом" подвергся в 1990 годах резкой критике в российской печати. Горенштейна обвиняли в том, что он создал лживый образ России. Таков был рефрен критики. Что ж, зачастую документальная правда такова, что ей отказываются верить.

От автора:
В книгу, предлагаемую читателю, вошли два «готических» романа Мины Полянской - «Синдром Килиманджаро» и «Медальон Мэри Шелли», в которых автор пытается следовать традиции литературных мистификаций, зарожденных у камина холодным августовским вечером 1816 года (Байрон утверждал, что «страшные» литературные беседы случились в середине августа в присутствии Льюиса, автора жуткого романа «Монах») на вилле Диодатти у Женевского озера. Тогда из устных рассказов возникли «Франкенштейн» Мэри Шелли и новелла «Вампир», возможно, Байрона (авторство по сей день под сомнением), впоследствии вызвавшая к жизни литературную мистификацию - «Гузлов» Мериме, а затем и «Песни западных славян» Пушкина и многие другие загадочные романы и новеллы. Одним словом, возникла животрепетная, эпохальная «вампирная» тема с роскошной литературной генеалогией. В обоих романах герои встречаются с образами «иной природы». В «Синдроме Килиманджаро» драматическое действие разворачивается в провинциальном африканском городке на берегу Индийского океана на фоне горы Килиманджаро. Там обосновалось тайное общество «Пленный ангел».
Героиня романа «Медальон Мэри Шелли», молодая преподавательница Оксфорда, писательница Мэри Барклай оказывается в усадьбе, из которой невозможно выбраться. Она становится свидетельницей «шабаша» у костра, возглавляемого Князем тьмы. Ее жизни (также, как и жизни героини «Синдрома Килиманджаро» Элизабет) угрожает Вампир Байрона. Автор утверждает, что изложенные ею события не менее правдивы, чем события, изложенные Мэри Шелли в «Франкенштейне», заверявшей: «Все, что я рассказываю, так же истинно, как солнце на небесах.

Мина Полянская – прозаик, эссеист.

Выпускница филологического факультета Ленинградского пединститута им. Герцена середины 60-х, в пору его подлинного расцвета, когда там преподавали легендарные Ефим Григорьевич Эткинд и Наум Яковлевич Берковский. А также переводчик «Божественной комедии» и «Петрарки» академик Владимир Георгиевич Маранцман и Николай Николаевич Скатов, до недавнего времени директор Института русской литературы (Пушкинский дом), автор многих книг-биографий русских классиков. Преподавал еще профессор Владимир Николаевич Альфонсов, блестящий знаток Серебряного века, автор книг «Слова и краски», «Поэзия Бориса Пастернака» (умер недавно - 21 февраля 2011 года). Некоторые из наставников, хранивших «юность нашу» (Эткинд, Маранцман, Берковский), стали действующими лицами книги Полянской «Берлинские записки о Фридрихе Горенштейне», вышедшей в Петербурге в 2011 году, и очерков «Нужен «красный Пинкертон», «Смерть героя» (опубликованы в «Вопросах литературы» №1, 2011), «Мемуарные размышления о Ефиме Эткинде» (Персона –plus, 4, 2010). По окончании филологического факультета в течение целого года училась на специальных курсах «Литературный Петербург-Ленинград» со специализацией «Пушкин в Петербурге» и с семинарами, проводимыми замечательным пушкинистом Вадимом Эразмовичем Вацурой (с получением редкостного диплома с записью «Пушкин в Петербурге»).

В 1995 году в Берлине Мина Полянская (с мужем Борисом Антиповым и сыном Игорем Полянским, главным редактором журнала, ныне профессором Ульмского университета) создала культурно-политический журнал «Зеркало Загадок». Название было заимствовано у Хорхе Луиса Борхеса, автора эссе «Зеркало загадок». Борхес в нём привёл многочисленные парадоксальные высказывания мыслителей о неоднозначности и загадочности мира, который нам довелось посетить. Журнал объединял вокруг себя «новую» и «старую» русскую литературную эмиграцию, оставаясь открытым также для авторов из других стран. Редакция проводила кропотливую работу в архивах Государственной библиотеки Германии и других библиотеках, создав, пользуясь первоисточниками, уникальную рубрику «По страницам прессы русского зарубежья 20-годов».

Журнал, в котором Полянская была литературным редактором, просуществовал восемь лет, с 1995 по 2003 год. В «ЗЗ» публиковались Лев Аннинский, Александр Кушнер, Лазарь Лазарев, Александр Мелихов, Михаил Пиотровский, Борис Хазанов, Ефим Эткинд, Владимир Маранцман и другие замечательные деятели литературы и культуры. Постоянное сотрудничество с выдающимся прозаиком второй половины двадцатого века Фридрихом Горенштейном, жившим в Берлине с 1980 года, не прекращалось до самых последних дней жизни писателя (умер 2 марта 2002 года). В процессе работы над созданием очередного номера журнала Полянская публиковала литературные очерки в контексте литературного пространства «Берлин» об Эрнесте Амадее Гофмане, Иване Тургеневе, Фёдоре Достоевском и других, стараясь следовать традиции Н. П. Анциферова («Душа Петербурга»), одного из создателей жанра (в рамках Петербурга). Некоторые очерки легли в основу изданной ею при «ЗЗ» в 2000 году книги «Музы города».

Участвовала в культурном обмене с немецкой стороной, в частности, в сборнике Сената Федеральной Земли Берлин «Das russische Berlin» («Русский Берлин», 2002).

Член немецкого Пушкинского общества и немецкого отделения международного ПЕН клуба. Благодаря книге «Foxtrot белого рыцаря. Андрей Белый в Берлине», стала лонг-листером Бунинской премии 2009 года. Лауреат 8-го международного Волошинского конкурса за 2010 в номинации «Лица русской литературы» (очерки о Берковском: «Нужен красный Пинкертон» и «Смерть героя»). Дипломант журнала «Персона PLUS» за 2010 год (очерк «Мемуарные размышления о Ефиме Эткинде»).

Мина Полянская
"Я - писатель незаконный..."
Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна
ОГЛАВЛЕНИЕ
Часть I. Страницы жизни
2. Нарисованные фотографии
3. На пороге больших ожиданий
4. Кремлевские звезды
5. Цена диссидентства
6. Москва - Оксфорд - Бердичев
7. Берлинские реалии
8. В Зеркале Загадок
9. "Внеочередной роман"
10. О Русском Букере и других почестях
11. "Луковица Горенштейна"
12. Город мечты и обмана
Часть II
Восемьдесят тысяч верст вокруг Горенштейна
13. Постоянное место жительства
14. Aemulatio
15. Смешная печаль
16. Внучатая племянница Хрущева
17. О литературных провокациях
18. "Место свалки - Бабий Яр"
19. Вокруг "Веревочной книги"
20. Отступление о литературных толках,
спорах о Достоевском и моем сне.
21. Петушиный крик
22. Солярис
Приложение
Несколько писем Фридриха Горенштейна Ольге Юргенс
Первый отклик на смерть писателя
От автора
Писателю, исследующему романтическое
горение истории, требуется увлекательная мечта
алхимика, забывающего о трудностях и неудачах
при составлении самых фантастических обобщений и
предположений, и одновременно отвага пожарного,
идущего в пламя и разгребающего головешки,
пышущие жаром истории. Потому, в случае удачи,
такие писатели достойны высочайшей награды. Я
имею ввиду не Нобелевские и прочие подобные
элитарные камерные комнатные, как герань,
награды, а медаль "За отвагу на пожаре" или "За
отвагу на пожарище".
Ф. Горенштейн. Веревочная книга
Часть I. Страницы жизни
1. "Там на шахте угольной паренька приметили..."
У первого "мемуариста" положение самое нелегкое, оно требует огромного душевного напряжения, поскольку все еще очень близко, и многие события не созрели для бумаги из-за краткости временного расстояния. Тем не менее, берусь за перо. Впрочем, есть и преимущество у первого рассказчика: меньше риска аномалий памяти и, соответственно, искажения фактов. Кроме того, рукопись можно прочитать друзьям писателя, моим помощникам и советникам, доверившим мне материалы о нем и письма. Надеюсь, что они укажут мне на неточности, которыми соблазнилась моя память.
Эта книга об одном из замечательных, еще не до конца оцененных русских прозаиков, драматургов и киносценаристов второй половины теперь уже прошлого века - Фридрихе Горенштейне. В "каноническую" историю советской литературы он вошел, наряду с Василием Аксеновым, Андреем Битовым и Виктором Ерофеевым, прежде всего, как участник нашумевшего диссидентского альманаха "Метрополь" (1978).
Знатоки и любители литературы высоко ценят Горенштейна и вне политического контекста - как художника. "Так не умел и не умеет никто, ни среди предшественников, ни среди ровесников, ни среди тех, что идут следом", - писал о мастерстве Горенштейна Симон Маркиш. "Вторым Достоевским" величал его Ефим Эткинд. "Тургеневскую чистоту русской речи в прозе" отмечал Марк Розовский. Иконописцем литературы (писателем "обратной перспективы") называл Лев Аннинский.* "Единственным русскоязычным кандидатом на Нобелевскую премию", "великим" писателем, "которого одни не заметили, а другие замолчали" - Виктор Топоров. Писателем, наделенным "могучим эпическим даром" - Борис Хазанов. Горенштейн - "классик русской прозы", сказал в некрологе Александр Агеев, и выразил опасение: "похоже, что и после смерти судьба его легкой не будет."
______________
* В свое время Лев Аннинский опубликовал статью о творчестве Горенштейна в журнале "Вопросы литературы" (1, 1992). Эта была, по сути дела, первая попытка серьезного анализа творчества писателя в русской критике. Аннинский опубликовал и в "Зеркале Загадок" критическую статью "Русско-немецкий счет" о творчестве Горенштейна (Зеркало Загадок, 7, Берлин 1998).
В то время как в Германии и Франции знать и читать Горенштейна считается "хорошим тоном" (так например, Франсуа Миттеран был поклонником его таланта), широкому русскому читателю он пока мало знаком. В России он известен, скорее, "широкому зрителю" как сценарист фильмов "Солярис" и "Раба любви" или автор пъесы "Детоубица", которая с успехом ставилась во многих театрах, в том числе в Александринском (Петербург) и в Московском Малом драматическом. Немногие, однако, читали его политический роман-детектив "Место", посвященный хрущевской оттепели, и роман-притчу "Псалом", в котором, перелистываются страшные страницы советской истории. Хотелось бы надеяться, что моя книга поможет российскому читателю найти путь к творческой личности Горенштейна.
С 1980 года писатель жил в Западном Берлине. Мне в качестве редактора берлинского журнала "Зеркало Загадок", где он публиковался, довелось с ним познакомиться, а затем и подружиться. Начну свои записки, однако, не с рассказа о моем знакомстве с Фридрихом Горенштейном - сделаю это позже - а соберу воедино старость и юность, детство и зрелость, и изложу свое понимание того, что составляло фабулу его биографии, явилось главным импульсом творчества - его сиротства.
***
Фридрих Горенштейн родился в Киеве в 1932 году в семье профессора-экономиста. Отец, Наум Исаевич Горенштейн (1902-1937), родом из Бердичева, был был арестован и приговорен 6 сентября 1937 "Особой тройкой" УНКВД по Дальстрою к расстрелу. Много лет спустя, в 1995 Фридрих получил в "органах" копию приговора той самой "тройки" и показывал мне этот "продукт" изощренной инквизиции эпохи Советов. Приговор был приведен в исполнение 8 ноября 1937 года - такая дата стояла в документе. Кроме того, Горенштейну показали "дело" отца, которое он внимательно прочитал. Выяснилось, что отец его был не совсем случайной жертвой сталинского молоха. Молодой профессор был посажен за "дело": он доказал нерентабельность колхозов. "Как будто бы колхозы были созданы для рентабельности, - говорил Горенштейн, - наивный отец! Романтик!" Отец был обвинен в саботаже в области сельского хозяйства. В документах по обвинению постоянно фигурировала дама по фамилии Постышева, оказавшаяся сестрой Павла Петровича Постышева - Члена президиума ЦИКа СССР, секретаря ЦК ВКП(Б) Украины, впоследствии (1939) также не избежавшего молоха. Сестра Постышева, специалист по экономике и сельскому хозяйству, оказалась главным разоблачителем Наума Исаевича Горенштейна. Горенштейн рассказал о своем отце в романе "Веревочная книга". "Мой отец, - писал он, молодой профессор экономики, был специалистом по кооперации. Кооперативные предприятия резко отличаются, как от капиталистических, так и от хозяйственных организаций, имеющих принудительный характер."*
______________
* Роману "Веревочная книга", еще не опубликованному, я посвятила отдельную главу во второй части книги. Горенштейн говорил, что уделил в романе своему отцу достаточное количество страниц.
Мать, Энна Абрамовна, урожденная Прилуцкая, по образованию педагог, была директором дома для малолетних нарушителей. После ареста мужа она скрывалась у своих родственников на Украине, вернув себе девичью фамилию, сына она тоже записала Прилуцким, чтобы оградить от возможных преследований. (Впоследствии писатель вернул себе фамилию отца*). Перед самой войной Энна Абрамовна с девятилетним мальчиком скрывалась в Бердичеве у своих сестер, но уже очень скоро вынуждена была покинуть этот город. Горенштейн писал: "Восьмого июля 1941 года, через 17 дней от начала войны танки немецкой дивизии победным маршем ворвались в Бердичев "стратегически важный объект", как обозначен был Бердичев на оперативных немецких военных картах. А стратегического было в Бердичеве - только старьевщики и их клиенты. "Веселые немцы... ехали на танках и грузовиках, смеялись и кричали: "Juden kaputt!"**. Фридрих рассказывал, что чуть было тогда не погиб от разорвавшейся рядом бомбы. Им удалось с матерью сесть в последний эшелон, отправляющийся в эвакуацию.
______________
* Горенштейн не только вернул "неблагозвучную" фамилию отца (а также еще и имя Фридрих - мать назвала его для "конспирации" Феликсом) но позднее категорически отказался от литературного псевдонима. "В 1964 году при первой моей публикации рассказа "Дом с башенкой" в журнале "Юность" мне дали заполнить анкету автора, - вспоминал он. - Там был, естественно, пункт "фамилия, имя, отчество" и другой пункт - "псевдоним". Я знал, где нахожусь. Энтузиазм Маяковского "в мире жить без Россий, без Латвий единым человечьим общежитьем" давно разбился о быт. Я посидел минут пять и сделал в пункте "псевдоним" прочерк". Ф. Горенштейн, Товарищу Маца - литературоведу и человеку, а также его потомкам. Зеркало Загадок, Литературное приложение, Берлин 1997.
** Ф. Горенштейн. Как я был шпионом ЦРУ. Зеркало Загадок, Берлин 2000, 9.
Однако самое жестокое испытание для мальчика было еще впереди. Мать заболела и умерла прямо в поезде. На какой-то станции ее вынесли из вагона, а девятилетнего Фридриха отправили в детский дом. Так рассказывал он мне эту историю. Я не случайно останавливаюсь на этом трагическом факте, поскольку это факт не только биографический, но и литературный. Он лег в основу рассказа, благодаря которому советский читатель впервые познакомился с творчеством Горенштейна - "Дом с башенкой", и наложил неизгладимый след на все его творчество.
В рассказе мальчик едет с мамой в поезде в Сибирь в эвакуацию. Она заболевает, на станции ее уносят на носилках и отвозят в больницу. Мальчик тоже выходит из поезда, мечется по городу в поисках единственной в городе больницы, куда увезли мать, и не может ее найти. Он плутает вокруг городской площади у противоположной стороны вокзала, на которой стоит одноэтажный старый дом с башенкой, и у которого старуха торгует рыбой.
В конце концов он находит больницу (нужно было, оказывается, на этой площади сесть в автобус и ехать довольно далеко), в которой мать умирает у него на глазах. И вот он снова на площади, которая, как мне кажется, покрылась теперь белым саваном: "Она была совсем незнакомой, тихой, белой. Дом с башенкой был другой, низенький, и очередь другая, и старуха больше не торговала рыбой". Рассказ "Дом с башенкой", напечатанный в "Юности" в 1964 году, остался единственной российской доэмигрантской публикацией Горенштейна. Анна Берзер, литературный редактор "Нового мира" времен Твардовского, в рецензии писала тогда: "Наивное, детское (да и не только детское) цепляние за проблеск надежды и жестокое, безжалостное, немыслимое для детской души уничтожение этой надежды - вот что по существу составляет содержание рассказа "Дома с башенкой".
Действие рассказа отличается от реальных воспоминаний писателя. Вместо короткой сцены выноса тела матери, здесь долгие, мучительные метания по заснеженному городку. Впрочем, иногда мне кажется - может быть, виной тому воздействие художественнсти - что рассказ с его бесконечной станцией, привокзальной площадью, вагоном, в котором мальчик едет дальше один, то есть "художественная" правда, ближе к действительности, чем признавал сам писатель. Дом с башенкой, вокруг которого блуждал мальчик и зафиксировался в детском сознании как символ смерти матери, не придуман им, и остался тайным наваждением будущего писателя. Именно тайным, то есть правдой, которую он способен был высказать лишь в отчужденно художественной, фикциональной сфере. Может быть, где-то в оренбургской степи, в маленьком городке стоит одноэтажный старый дом с башенкой, символ внезапно грянувшей беды панического сиротства и одиночества, к которому Горенштейн мысленно возвращался всю жизнь. Стоит, не ведая, какие силы всколыхнул.
В 1995 году Горенштейн ездил в Москву* и привез оттуда документ, свидетельствующий о том, что он был в эвакуации. Он тогда еще сказал: "Мать моя была мудрая женщина, обо всем позаботилась, везде, где нужно, меня вовремя зарегестрировала. Благодаря этому документу, я буду получать пенсию как жертва геноцида"**. Можно предположить, что эта регистрация произошла как раз в том городе, который фигурирует в рассказе.
______________
* Горенштейн был тогда членом жюри Московского кинофестиваля.
** Горенштейн получал эту пенсию до самой смерти, и она была основным средством существования последних лет.
Горенштейн в 60-х годах написал для Андрея Тарковского сценарий "Возвращение" - продолжение своего рассказа "Дома с башенкой". Главный герой, уже взрослый человек, искал могилу своей матери и, как рассказывал Горенштейн, "утраченное время". Этот сценарий со "сложной психологией" нравился Тарковскому. Идею, однако, не удалось осуществить. В памфлете "Товарищу Маца" Горенштейн написал: "...Могила моей матери - где-то под Оренбургом, могила отца - где-то под Магаданом. Я поставил им памятники: матери - роман "Псалом", отцу - роман "Место".
Девятилетний мальчик был отправлен в детский дом. К концу войны детей, которые помнили, из каких мест они родом, отправляли в детские дома "по месту жительства" в надежде, что найдутся какие-нибудь родственники и заберут ребенка. Фридрих, конечно, помнил, что родился в Киеве, и его распределили в какой-то детский дом на Украине. Его и в самом деле отыскали сестры матери из Бердичева - Рахиль и Злота. В своей пьесе "Бердичев" * он оставил им подлинные имена. Тетки вернулись в Бердичев из эвакуации в 1944 году, сразу же после его освобождения, и застали пустую разоренную квартиру. У младшей сестры Рахили муж ушел добровольцем на фронт и погиб под Харьковом. Нужно было содержать, кроме Фридриха, двоих своих детей, так что жили в постоянной нужде. Старшая сестра Злота, старая дева, считала себя опекуншей Фридриха. Она зарабатывала шитьем, что было рискованно в сталинские времена.
______________
* Пьеса "Бердичев" была впервые опубликована в 1980 году в Тель-Авиве в журнале "Время и мы".
После скитаний и долгих детдомовских лет мальчик оказался в кругу родственников, в пестрой обстановке послевоенного быта с портретом Сталина над старым продавленным диваном и гипсовым бюстом Ленина на буфете. В ремарке к третьей картине пьесы "Бердичев" Горенштейн описывает накрытый в честь новогоднего праздника стол "в духе роскоши 46-го года": "Стоят эмалированные блюда с оладьями из черной муки, тарелка тюльки, несколько банок американского сгущенного молока, жареные котлеты горкой на блюде посреди стола, картошка в мундире, рыбные консервы, бутылка ситро и бутыль спирта". За столом дружно и вдохновенно звучат застольные песни на смешанном русско-еврейско-украинском немыслимом языке, своеобразном явлении советско-еврейского конгломерата, густо замешанном на неповторимом местном колорите. Поют песню о Сталине на идише, "шедевр" еврейского фольклора:
Лоз лыбен ховер Сталин, ай-яй-яй-яй, ай.
Фар дем лыбен, фар дем наем, а-яй-яй-яй.
Фар Октобер революци, ай-яй-яй-яй-ай.
Фар дер Сталинс конституци, ай-яй-яй-яй.
(Пусть живет товарищ Сталин, ай-яй-яй-яй-ай. За жизнь новую, ай-яй-яй-яй... За октябрьскую революцию, за сталинскую конституцию). Тут же дружно подхватывают песню о вожде народов, уже по-русски: "Встанем, товарищи, выпьем за Сталина, за богатырский народ, выпьем за армию нашу могучую, выпьем за доблестный флот..."
В пьесе "Бердичев" Рахиль и Злота выходят на балкон и наблюдают за дракой во дворе "дружбы народов" - украинского, русского и еврейского. Злота, в отличие от взрывчатой "огненной" Рахили, медлительна, и к тому же она плохо слышит. Она подносит ладонь ко лбу козырьком, прикрываясь от солнца, чтобы лучше видеть.
"Рахиль. Гоем шлуген зех...
Злота. Что такое?
Рахиль. Гоем дерутся...
Колька (лейтенанту). Оторвись!
Злота. Вус эйст "оторвись"?
Рахиль. Оторвись - эр зол авейген... Чтоб он ушел.
Злота. Ну так пусть он таки уйдет... Пусть он уйдет, так они тоже уйдут...
Рахиль. Ты какая-то малоумная... Как же он уйдет, если они дерутся?..
Злота. Чуть что, она мне говорит - малоумная... Чуть что, она делает меня с болотом наравне...
Рахиль. Ша, Злота... Ой, вэй, там же Виля...
Злота. Виля? Я не могу жить...
Рахиль (кричит). Виля, иди сюда... я тебе морду побью, если ты не пойдешь домой.
Виля. Оторвись!
Рахиль (Злоте). Ну, при гоем он мне говорит: оторвись... Язык чтоб ему отсох...
Витька (лейтенанту). Оторвись!
Лейтенант (озверев). Под хрен ударю!
Злота. Что он сказал? Хрон?
Рахиль (смеется). Ты таки малоумная. Оц а клоц, ын зи а сойхер..." *
______________
* Пьеса "Бердичев", написанная в 1975 году, имела тогда в театральных кругах Москвы не меньший успех, чем пьеса "Волемир" (1964), о которой скажу еще ниже. Марк Розовский во время чтения не смог ее дочитать - заплакал, и пьесу дочитывал сам автор. Виктор Топоров в некрологе Горенштейну, "Великий писатель, которого мы не заметили" ("Известия",12 марта 2002 года) назвал "Бердичев" одной из вершин творчества писателя. В свое время кинокритик Александр Свободин отмечал, что пьеса недостаточно оценена - она "превосходит то, что сделал Бабель в описании своих классических персонажей еврейского быта". Сам же Горенштейн категорически отказывался от сравнений "Бердичева" с произведениями Бабеля, считая, что его "еврейская идея" находится "в другом измерении". Впрочем, приведу случай с Горенштейном во Франкфурте-на-Майне. Когда в одной галерее его спросили, "откуда у него такое имя" - Фридрих, он ответил: "В России у меня было имя Исак. Фамилия Бабель. "Фридриха" купил за десять тысяч марок".
Бердичев и квартира в сером кирпичном доме с "пузатыми" железными балконами и длинными деревянными верандами, выходящими в двор, стали для Фридриха приметами домашнего очага. Он впоследствии воистину воспел Бердичев. Если бы бердичевляне знали, как он описал их город в романе "Попутчики" (о пьесе "Бердичев" уже и не говорю) с его старой водонапорной башней, которая видна была отовсюду, чугунными узорными оградами и старинными мостовыми, изумительной красоты православным кладбищем, с его особой атмосферой и исторической судьбой, то они поставили бы памятник создателю неповторимого образа Бердичева.
Когда я однажды рассказала Горенштейну, что предки мои по материнской линии (Лернеры) выходцы из Бердичева, откуда они во второй половине 19-го века во время русско-турецкой войны отправились в Бухарест, он сказал мне: "Если ваши предки жили в Бердичеве, то это значит что они были свободными людьми! Без гетто-комплекса маленьких местечек с их гнетущей подавляющей атмосферой, страхом перед внешней средой и внешним окружением. Это ведь был в России единственный крупный город - со своей большой ярморкой и городскими привилегиями - который был доступен евреям, где они могли свободно себя чувствовать".
В одной из своих последних работ, в эссе "Как я был шпионом ЦРУ" писатель постоянно возвращается к довоенному и послевоенному Бердичеву, создавая его особую городскую семантику в лучших традициях писателей-урбанистов. Он сокрушается, что снесли красавицу водонапорную башню, уничтожили бульвары, вырубили старые каштаны, разрушили старые дома в стиле барокко и рококо.
"Такие дома барокко и рококо с ажурными балконами, в которых еще успели пожить Рахиль и прочие персонажи моей пьесы "Бердичев", теперь разве что в Берлине, Вене, Милане и прочих подобных городах увидишь... В бывшем городе Бердичеве, еще с башней, бульварами и домами в стиле рококо и барокко, чудные старики старьевщики ходили по мощеным старым булыжным улицам и к радости детворы кричали: "Айн галош - а ферделе! Один галош - лошадочка!" И детвора сбегалась со всех сторон, несла старые галоши, старые башмаки позеленевшие медные шпингалеты, ржавые замки... А в оплату получали глиняных лошадок, глиняных коровок, куколок, свистулек, сладких красных и зеленых петушков и рыбок на палочке, а кто был поразумней и поэкономней, брал копейку. Эта еврейская жизнь веками цепко, как растение у забора, цвела и цеплялась корнями, изо всех сил пила соки этой благодатной Божьей земли, невзирая на все погромы, порубки и злобу "коренных" дубов и колючих кустарников, желавших все Божьи соки пить самим".
Страницы о Бердичеве в романе "Попутчики",* на мой взгляд, одна из вершин творчества Горенштейна. Главный герой романа писатель Феликс Забродский оформил командировку в Здолбунов, казалось бы, без всякой необходимости. Заказанный издательством фельетон он вполне мог бы написать и без посещения "места происшествия". Однако была у него для поездки тайная причина: "захотелось опять проехать ночью мимо маленьких станций юго-запада, особенно, мимо Бердичева". На подъезде к станции герой размышляет о городе, в котором жил всего четыре года в ранней юности. Тем не менее, всегда, когда он подъезжает к Бердичеву (что случается редко), его охватывает ни с чем не сравнимое волнение. Он сожалеет о том, что само название города стало символом комически-постыдного. Несправедливо обиженный, затравленный город, думает он. Поезд стоял у станции "Бердичев" всего три минуты. Бердичевляне на перроне беспрерывно кричали, выкрикивали имена, звали, искали друг друга. Забродский вдруг, неожиданно для самого себя, в смятении чувств, бросился к двери и, держась за поручни, подавшись вперед, насколько возможно, стал "выкрикивать" свое собственное имя. "Забродский, Забродский, Феликс Забродский!", - кричал он самозабвенно. "Пусть мое имя и фамилия окунутся в бердичевский воздух, поплывут в нем вольным стилем, обогнут здание вокзала, приземлятся на бердичевский булыжник, поскачут по трем городским бульварам, которые тянутся от самого вокзала к центру далее к тому месту, где стояла ныне покойная, знаменитая бердичевская водонапорная башня, сложенная из серого старинного кирпича". На такой пронзительной феллиньевской ноте произошла встреча с Бердичевым**.
______________
* Впервые отрывок из романа "Попутчики" ("Попутчик до Здолбунова") был опубликован в Нью-Йорке в журнале "Слово", полностью роман вышел небольшим тиражем в 1989 году в Лозанне
** Сохранился видеофильм, где я, на последнем чтении Горенштейна осенью 2001 года в книжном магазине Нины Гербхардт "Радуга" в Берлине, читаю эту сцену, и писатель слушает и плачет буквально навзрыд.
Поезд медленно тронулся и в который раз появилось непреодолимое желание сойти с поезда и уйти вглубь города, окунуться в него и, может быть, пройти к дому, где жил в юности, и где не осталось никого из родственников и близких. "Пока не поздно, пока поезд движется медленно, хорошо бы сойти, снять номер в бердичевской гостинице, утром погулять по бульварам, потом пойти в гости к Гуманюку в его кулацкую хату, сделанную по-хозяйски, крытую цинком. Выпить сахарного самогона, поесть великого сала, поесть жирных баклажан, поесть вареников с вишнями. Нет, опять я проехал мимо Бердичева. Сегодня буду ночевать в гостинице города Здолбунова, Ровенской области. Потому что у меня нет сил жить в бердичевской гостинице. В Бердичеве я мог бы спать только в домашних условиях".
Однако вернемся к юному Горенштейну. В Бердичеве он учился в школе и получил аттестат зрелости. Злота и Рахиль понимали, что дать высшее образование сыну "врага народа" будет трудно. В пьесе Бердичев Злота говорит о Виле (в этом подростке мы узнаем самого автора): "Пусть ваши дети будут слесари, а Виля будет большой человек, большой врач или большой профессор, как его отец. Люди еще лопнут, глядя на него".
Сын "врага народа" мог поступить либо в мукомольный, либо в горный институт. Горенштейн поступил в Днепропетровский Горный институт. Могу себе представить, с какими слезами и напутствиями отправляли юношу поступать в "шахтерский" институт. У Злоты были серьезные основания для беспокойства: Фридрих в детском доме болел полиомиелитом (во время войны прививок не делали) и с тех пор едва заметно прихрамывал. "С такой ногой только на шахте работать!" - причитала Злота, - врагам моим такого не пожелаю!" Однако снарядили в дорогу, дали целую сумку с продуктами. Там, в этой сумке, чего только не было: и банка гусиного жира со шкварками и жареным луком, и коржики, и банка свежесваренного варенья из крыжовника, и жареная курица. А в институте выдали нарядный черный мундир с золотыми погонами. Правда, Фридрих надевал его только по торжественным дням, а в остальное время носил коричневую вельветовую куртку, которую сшила ему Злота.
В 1955 году Горенштейн стал обладателем диплома горного инженера, и получил распределение на шахту в Кривой Рог. Отсюда у автора будущего романа "Зима 53-его года" знание шахтерской профессии. Герой повести - его зовут Ким - как и автор, человек с неподходящей анкетой, у него также репрессированы родители. Обвиненный в космополитизме, Ким отчислен из университета (он проявил самостоятельность мысли, заявив однажды, что Ломоносов ошибся, считая источником подземного жара горение серы). Ким, сын "врага народа", работает на шахте под постоянной угрозой ареста и в конце повести погибает. Примечательно, что герой также, как и Фридрих (в честь Энгельса) назван в духе времени. Ким - аббревиатура. (Коммунистический союз молодежи, как известно, до войны назывался Коммунистическим интернационалом молодежи, сокращенно КИМ).
Высказывания критиков, звучавшие в 60-х годах как политический донос, о том, что труд советкого человека в повести Горенштейна показан хуже подневольного каторжного труда в сталинских лагерях, вполне справедливы. Безысходное положение, в котором, находился Ким, ничуть не лучше положения Ивана Денисовича из повести Солженицына. Более того, в то время как у Ивана Денисовича остается хотя бы надежда выжить и освободиться, "свободный" Ким знает, что надежды нет - "освобождаться" можно либо в лагеря, прямиком к Ивану Денисовичу, либо в смерть, что, собственно, и произошло, когда исчезла последняя опора жизни - любовь к ней. "Когда природа отказывает ему в праве любить себя, любить воздух, воду, землю, он гибнет. И чем чище и нравственней человек, тем строже с него спрашивает природа, это трагично, но необходимо, ибо лишь благодаря подобной неумолимой жестокости природы к человеческой чистоте, чистота эта существует даже в самые варварские времена."*
______________
* Ф. Горенштейн. Зима 53-его года.
Мне кажется, что Горенштейн в "Зиме 53-го года" "намекал" на знаменитую повесть Солженицына и даже полемизировал с ней. Дескать, зачем далеко ходить? Вы пишете об экстремальных условиях в сталинском подневолье, а я покажу, что на воле бывало не лучше. Смерть Кима, говорит писатель, "страшнее любых земных мук". Как бы не издевались над человеком, он, "искалеченный раскаленным железом, терзаемый стыдом, унижением, болью по невозвратному, очнувшись или забывшись, в промежутки между пытками или приступами боли, в течение часа или долей секунды, а это не важно, потому что время условно, может увидеть либо представить себе родные ему лица, глотнуть свежего воздуха, наконец, просто лечь поудобнее"*.
______________
* Там же.
Намеренно провожу эти "парралели", поскольку обе повести предназначались для премьеры в "Новом мире" с временным промежутком всего лишь в три года. Впрочем, для эпохи уходящей "оттепели" - это солидное временное расстояние. Литературный редактор судьбоносного тогда журнала Анна Берзер "Ивана Денисовича", сумела "протолкнуть" (а, как потом стало известно, повесть Солженицына была опубликована еще и по личному распоряжению Хрущева), а "Зиму 53-го года" - "протолкнуть" не смогла. Во вступительной статье Инны Борисовой к книге Анны Берзер "Сталин и литература",* рассказывается о скандале, возникшем в "Новом мире" в связи с тем, что Анна Самойловна приложила максимум усилий, для того, чтобы опубликовать повесть "Зима 53-его года". "Ей не удалось опубликовать повесть Фридриха Горенштейна "Зима 53-его года. Эта история едва не окончилась уходом ее из журнала. Но Твардовский ее не отпустил".**
______________
* А. Берзер "Сталин и литература", Звезда, №11, 1995. Вступительная статья редактора "Нового мира" тех лет Инны Борисовой. Анна Борисова была другом Фридриха Горенштейна.
** Нахожу расхождения в воспоминаниях Инны Борисовой с рассказом самого Горенштейна об этих событиях в его эссе "Сто знацит?": "Анна Самойловна Берзер, редактор отдела прозы "Нового мира" через головы членов редколлегии дала прямо Твардовскому рукопись неизвестного рязанского учителя Солженицына. "Я была уверена - Твардовскому понравится, сказала она мне, - а вашу рукопись "Зима 53-го года" я дать не могла, не была уверена, понравится ли". (Твардовскому она не понравилась). Самой Анне Самойловне рукопись нравилась, но некоторое время спустя она сказала, что разочаровалась во мне. Я критически отозвался о художественности сочинений Андрея Синявского, а Андрей Синявский был тогда для интеллигенции святым: жертва нашумевшего процесса. Прошло еще некоторе время, и при случайной встрече (я не встречаюсь с теми, кто во мне разочаровался) Анна Самойловна Берзер заявила, что должна извиниться передо мной: относительно Синявского я был прав "отвратительная личность". (Я не о личности говорил). Андрей Синявский в то время уже был в Париже, где купил дом, преподавал в Сорбонне и писал критические статьи в издаваемом им журнале "Синтаксис" об идеях Солженицына. Лет пятнадцать спустя, вновь приехав в Москву после долгого перерыва, я из-за занятости не позвонил Анне Самойловне, и потом мне сказали, что она обижается, почему не позвонил, не встретился. Да, это моя вина, которой не искуплю, поскольку вскоре Анна Самойловна умерла".
С каким чувством Фридрих спускался в черную глубину шахты, подальше от "воздуха, деревьев и звезд", можно только догадываться. Рассказывать о работе на шахте он не то что не любил - категорически не хотел. Когда я попросила Горенштейна подробней рассказать о работе на шахте, он ответил мне только: "Читайте внимательно "Зиму 53-го года". Часто он напевал песню из кинофильма "Шахтеры", что в контексте берлинских реалий, а также моих познаний о каторжном труде на шахте из романа Фридриха, слушалось, как фантасмагорические солярисовские мотивы:
Спят курганы темные,
Солнцем опаленные,
И туманы белые
Ходят чередой.
Через рощи шумные,
И поля зеленые

Мина Иосифовна Полянская (род. 1945, Рышканы, Молдавская ССР) - русский писатель и литературовед.

Биография

Мина Иосифовна Полянская родилась в посёлке Рышканы, куда родители незадолго до её рождения вернулись из эвакуации. Мать - Сима Ихилевна (урождённая Лернер), училась в религиозной еврейской школе в Бухаресте, отец, Иосиф Янкелевич Полянский - в румынской гимназии. В том же году семья переехала в Черновцы. В 1952 году Иосиф Полянской по доносу за прослушивание по радио «иностранных голосов» был арестован, но вскоре выпущен с предложением уехать из города. В том же году он вместе с семьёй (тремя детьми) выехал в Бельцы, где умер в январе 1953 года. Мина Полянская закончила одиннадцатилетнюю школу № 16 в Бельцах и уехала в Ленинград.

Мина Полянская - выпускница филологического факультета Ленинградского пединститута им. Герцена конца 60-х., по окончании которого училась на специальных курсах «Литературный Петербург-Ленинград» со специализацией «Пушкин в Петербурге» и с семинарами, проводимыми пушкинистом Вадимом Эразмовичем Вацурой и с получением диплома с записью «Пушкин в Петербурге». Работала штатным экскурсоводом в литературной секции Ленинградского городского бюро экскурсий. Эта организация, прекратившая своё существование в начале перестройки, вела научную работу. Из недр её вышло много замечательных книг о писателях и деятелях искусства, живших в Петербурге и пригородах. Мина Полянская вела 16 литературных тем, среди них все пушкинские: «Пушкинский дом», «Пушкин в Петербурге», «Пушкин в Царском селе (дача Китаевой, пушкинский Лицей), «Пушкинские горы» (Михайловское, Тригорское и Святогорский монастырь, у стен которого поэт похоронен). Жизненный маршрут Мины Полянской с 1990 года: Санкт-Петербург - Иерусалим - Берлин - Ульм.

В 1995 году в Берлине Мина Полянская (с мужем Борисом Антиповым и сыном Игорем Полянским (https://de.wikipedia.org/wiki/Igor_J._Polianski), главным редактором журнала „Зеркало Загадок“.) создала культурно-политический журнал „Зеркало Загадок“. Участвовала в культурном обмене с немецкой стороной, в частности, в сборнике Сената Федеральной Земли Берлин „Das russische Berlin“ („Русский Берлин“, 2002).

Журнал „ЗЗ“ просуществовал восемь лет, с 1995 по 2003 год. В „ЗЗ“ публиковались Лев Аннинский, Александр Кушнер, Лазарь Лазарев, Александр Мелихов, Михаил Пиотровский, Борис Хазанов, Ефим Эткинд Эткинд, Ефим Григорьевич, Владимир Маранцман и многие другие замечательные деятели литературы и культуры. Постоянное сотрудничество с Фридрихом Горенштейном (Горенштейн, Фридрих Наумович), жившим в Берлине с 1980 года, не прекращалось до самых последних дней жизни писателя (умер 2 марта 2002 года)»

Мина Полянская - член немецкого Пушкинского общества и немецкого отделения международного ПЕН клуба. Член Союза российских писателей и Союза писателей XXI век.

Библиография

1. «Одним Дыханьем с Ленинградом…». Лениздат, 1988 (очерки об Алексее Толстом, Чапыгине и Шишкове) ISBN 5-289-00393-2
2. Классическое вино. Филологические экзерсисы, Санкт-Петербург, АрСИС, 1994 (вместе с И. Полянским) ISBN 5-85789-012-8
3. Музы города. Берлин, Support Edition, 2000 ISBN 3-927869-13-9
4. «Брак мой тайный…» Марина Цветаева в Берлине. Москва, Вече, 2001 ISBN 5-7838-1028-2
5. «Я - писатель незаконный». Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна. Нью-Йорк, Слово-Word, 2004 ISBN 1-930308-73-6
6. Синдром Килиманджаро (роман). Санкт-Петербург, Алетейя, 2008 ISBN 978-5-91419-069-6
7. Медальон Мэри Шелли (роман). Санкт-Петербург, Алетейя, 2008 ISBN 978-5-91419-069-6
8. Флорентийские ночи в Берлине. Цветаева, лето 1922. Москва, Голос-пресс, Геликон, Берлин, 2009 ISBN 978-5-7117-0547-5
9. Foxtrot белого рыцаря. Андрей Белый в Берлине. Санкт-Петербург, Деметра, 2009 ISBN 978-5-94459-023-7
10. Берлинские записки о Фридрихе Горенштейне. Санкт-Петербург, Деметра, 2011 ISBN 978-5-94459-030-5
11. Плацкарты и контрамарки. Записки о Фридрихе Горенштейне. Санкт-Петербург, Янус, 2006 ISBN 5-9276-0061-1
12. Зеркало Горация Уолпола.(роман). Берлин, 2015. ISBN 978-3-926652-99-9