Кто написал картину клятва горациев. Жак Луи Давид. Клятва Горациев. Жан огюст доминик энгр

Картина Жака Луи Давида «Клятва Горациев» является поворотной в истории европейской живописи. Стилистически она еще принадлежит к классицизму; это стиль, ориентированный на Античность, и на первый взгляд эта ориентация у Давида сохраняется. «Клятва Горациев» написана на сюжет о том, как римские патриоты три брата Горация были выбраны, чтобы сразиться с представителями враждебного города Альба-Лонги братьями Куриациями. Эта история есть у Тита Ливия и Диодора Сицилийского, на ее сюжет написал трагедию Пьер Корнель.

«Но именно клятва Горациев отсутствует в этих классических текстах. <...> Именно Давид превращает клятву в центральный эпизод трагедии. Старик держит три меча. Он стоит в центре, он представляет собой ось картины. Слева от него — три сына, сливающиеся в одну фигуру, справа — три женщины. Эта картина потрясающе проста. До Давида классицизм при всей своей ориентации на Рафаэля и Грецию не смог найти такого сурового, простого мужского языка для выражения гражданских ценностей. Давид словно услышал то, что говорил Дидро, который не успел увидеть это полотно: „Писать надо так, как говорили в Спарте“».

Илья Доронченков

Во времена Давида Античность впервые стала осязаемой благодаря археологическому открытию Помпеи. До него Античность была суммой текстов древних авторов — Гомера, Вергилия и других — и нескольких десятков или сотен неидеально сохранившихся скульптур. Теперь она стала осязаемой, вплоть до мебели и бус.

«Но ничего этого нет в картине Давида. В ней Античность поразительным образом сведена не столько к антуражу (шлемы, неправильные мечи, тоги, колонны), сколько к духу первобытной яростной простоты».

Илья Доронченков

Давид тщательно срежиссировал появление своего шедевра. Он написал и выставил его в Риме, собрав там восторженную критику, а затем отправил письмо французскому покровителю. В нем художник сообщал, что в какой-то момент перестал писать картину для короля и стал писать ее для себя, и, в частности, решил делать ее не квадратной, как требовалось для Парижского салона, а прямоугольной. Как художник и рассчитывал, слухи и письмо подогрели общественный ажиотаж, картине забронировали выгодное место на уже открывшемся Салоне.

«И вот, с опозданием картина водружается на место и выделяется как единственная. Если бы она была квадратная, ее бы повесили в ряд остальных. А изменив размер, Давид превратил ее в уникальную. Это был очень властный художнический жест. С одной стороны, он заявлял себя как главного в создании полотна. С другой — он приковывал к этой картине всеобщее внимание».

Илья Доронченков

У картины есть и еще один важный смысл, который делает ее шедевром на все времена:

«Это полотно обращается не к личности — оно обращается к человеку, стоящему в строю. Это команда. И это команда к человеку, который сначала действует, а потом размышляет. Давид очень правильно показал два непересекающихся, абсолютно трагически разделенных мира — мир действующих мужчин и мир страдающих женщин. И вот это сопоставление — очень энергичное и красивое — показывает тот ужас, который на самом деле стоит за историей Горациев и за этой картиной. А поскольку этот ужас универсален, то и „Клятва Горациев“ никуда от нас не уйдет».

Илья Доронченков  

Конспект

В 1816 году у берегов Сенегала потерпел крушение французский фрегат «Медуза». 140 пассажиров покинули бриг на плоту, но спаслись только 15; чтобы выжить в 12-дневном скитании по волнам, им пришлось прибегнуть к каннибализму. Во французском обществе разразился скандал; виновным в катастрофе признали некомпетентного капитана, роялиста по убеждениям.

«Для либерального французского общества катастрофа фрегата „Медуза“, гибель корабля, который для христианского человека символизирует сообщество (сперва церковь, а теперь нацию), стала символом, очень дурным знаком начинающегося нового режима Реставрации».

Илья Доронченков

В 1818 году молодой художник Теодор Жерико, искавший достойную тему, прочел книгу выживших и приступил к работе над своей картиной. В 1819 году картина была выставлена на Парижском салоне и стала хитом, символом романтизма в живописи. Жерико быстро отказался от намерения изобразить самое соблазнительное — сцену каннибализма; не стал он показывать поножовщину, отчаяние или сам момент спасения.

«Постепенно он выбрал единственно верный момент. Это момент максимальной надежды и максимальной неуверенности. Это момент, когда уцелевшие на плоту люди впервые видят на горизонте бриг „Аргус“, который сначала прошел мимо плота (он его не заметил).
И лишь потом, идя встречным курсом, наткнулся на него. На эскизе, где идея уже найдена, „Аргус“ заметен, а в картине он превращается в маленькую точку на горизонте, исчезающую, которая притягивает к себе взгляд, но как бы и не существует».

Илья Доронченков

Жерико отказывается от натурализма: вместо изможденных тел у него на картине прекрасные мужественные атлеты. Но это не идеализация, это универсализация: картина не про конкретных пассажиров «Медузы», она про всех.

«Жерико рассыпает на переднем плане мертвецов. Это не он придумал: французская молодежь бредила мертвецами и израненными телами. Это возбуждало, било по нервам, разрушало условности: классицист не может показывать безобразное и ужасное, а мы будем. Но у этих трупов есть еще одно значение. Посмотрите, что творится в середине картины: там буря, там воронка, в которую втягивается взгляд. И по телам зритель, стоящий прямо перед картиной, шагает на этот плот. Мы все там».

Илья Доронченков

Картина Жерико работает по-новому: она обращена не к армии зрителей, а к каждому человеку, каждый приглашен на плот. И океан — это не просто океан потерянных надежд 1816 года. Это удел человеческий. 

Конспект

К 1814 году Франция подустала от Наполеона, и приход Бурбонов был воспринят с облегчением. Однако многие политические свободы были отменены, началась Реставрация, и к концу 1820-х молодое поколение стало осознавать онтологическую бездарность власти.

«Эжен Делакруа принадлежал к той прослойке французской элиты, которая поднялась при Наполеоне и была оттеснена Бурбонами. Но тем не менее он был обласкан: он получил золотую медаль за первую же свою картину в Салоне, „Ладья Данте“, в 1822 году. А в 1824-м выступил с картиной „Резня на Хиосе“, изображающей этническую чистку, когда греческое население острова Хиос во время греческой войны за независимость было депортировано и уничтожено. Это первая ласточка политического либерализма в живописи, который касался пока еще очень далеких стран».

Илья Доронченков

В июле 1830 года Карл X издал несколько законов, серьезно ограничивающих политические свободы, и направил войска громить типографию оппозиционной газеты. Но парижане ответили стрельбой, город покрылся баррикадами, и за «Три славных дня» режим Бурбонов пал.

На знаменитой картине Делакруа, посвященной революционным событиям 1830 года, представлены разные социальные слои: щеголь в цилиндре, мальчишка-босяк, рабочий в рубахе. Но главная, конечно, — молодая прекрасная женщина с обнаженной грудью и плечом.

«У Делакруа получается здесь то, чего почти никогда не получается у художников XIX века, все более реалистически мыслящих. Ему удается в одной картине — очень патетической, очень романтической, очень звучной — соединить реальность, физически осязаемую и брутальную, (посмотрите на любимые романтиками трупы на переднем плане) и символы. Потому что эта полнокровная женщина — это, конечно, сама Свобода. Политическое развитие начиная с XVIII века поставило перед художниками необходимость визуализировать то, чего нельзя увидеть. Как ты можешь увидеть свободу? Христианские ценности доносятся до человека через очень человеческое — через жизнь Христа и его страдания. А такие политические абстракции, как свобода, равенство, братство, не имеют облика. И вот Делакруа, пожалуй, первый и как бы не единственный, кто, в общем, успешно с этой задачей справился: мы теперь знаем, как свобода выглядит».

Илья Доронченков

Один из политических символов на картине — это фригийский колпак на голове у девушки, постоянный геральдический символ демократии. Другой говорящий мотив — нагота.

«Нагота издавна ассоциируется с естественностью и с природой, а в XVIII веке эта ассоциация была форсирована. История Французской революции даже знает уникальный перформанс, когда в соборе Парижской Богоматери обнаженная актриса французского театра изображала природу. А природа — это свобода, это естественность. И вот что, оказывается, эта осязаемая, чувственная, привлекательная женщина обозначает. Она обозначает естественную вольность».

Илья Доронченков

Хотя эта картина прославила Делакруа, вскоре ее надолго убрали с глаз, и понятно почему. Стоящий перед ней зритель оказывается в положении тех, кого атакует Свобода, кого атакует революция. На неудержимое движение, которое сомнет тебя, смотреть очень неуютно. 

Конспект

2 мая 1808 года в Мадриде вспыхнул антинаполеоновский мятеж, город оказался в руках протестующих, однако уже к вечеру на 3-е число в окрестностях испанской столицы шли массовые расстрелы повстанцев. Эти события вскоре привели к партизанской войне, длившейся шесть лет. Когда она закончится, живописцу Франсиско Гойе будут заказаны две картины, чтобы увековечить восстание. Первая — «Восстание 2 мая 1808 года в Мадриде».

«Гойя действительно изображает момент начала атаки — тот первый удар навахой, который начал войну. Именно эта спрессованность момента здесь исключительно важна. Он как будто бы приближает камеру, от панорамы он переходит к исключительно близкому плану, чего тоже не было в такой степени до него. Есть и еще одна волнующая вещь: ощущение хаоса и поножовщины здесь чрезвычайно важно. Тут нет человека, которого ты жалеешь. Есть жертвы и есть убийцы. И эти убийцы с налитыми кровью глазами, испанские патриоты, в общем, занимаются мясницким делом».

Илья Доронченков

На второй картине персонажи меняются местами: те, кого режут на первой картине, на второй расстреливают тех, кто их резал. И моральная амбивалентность уличной схватки сменяется моральной ясностью: Гойя на стороне тех, кто восстал и погибает.

«Враги теперь разведены. Справа те, кто будет жить. Это череда людей в униформе с ружьями, абсолютно одинаковых, еще более одинаковых, чем братья Горации у Давида. У них не видно лиц, и их киверы делают их похожими на машины, на роботов. Это не человеческие фигуры. Они черным силуэтом выделяются в ночном мраке на фоне заливающего маленькую полянку светом фонаря.

Слева те, кто умрет. Они двигаются, клубятся, жестикулируют, и почему-то кажется, что они выше своих палачей. Хотя главный, центральный персонаж — мадридский мужик в оранжевых штанах и белой рубахе — стоит на коленях. Он все равно выше, он чуть-чуть на пригорке».

Илья Доронченков

Погибающий повстанец стоит в позе Христа, и для пущей убедительности Гойя изображает на его ладонях стигматы. Кроме того, художник заставляет все время переживать тяжелый опыт — смотреть на последнее мгновение перед казнью. Наконец, Гойя меняет понимание исторического события. До него событие изображалось своей ритуальной, риторической стороной, у Гойи событие — это мгновение, страсть, нелитературный выкрик.

На первой картине диптиха видно, что испанцы режут не французов: всадники, падающие под ноги лошади, одеты в мусульманские костюмы.
Дело в том, что в войсках Наполеона был отряд мамелюков, египетских кавалеристов.

«Казалось бы, странно, что художник превращает в символ французской оккупации мусульманских бойцов. Но это позволяет Гойе превратить современное событие в звено истории Испании. Для любой нации, ковавшей свое самосознание во время Наполеоновских войн, было исключительно важно осознать, что эта война есть часть вечной войны за свои ценности. И такой мифологической войной для испанского народа была Реконкиста, отвоевание Пиренейского полуострова у мусульманских королевств. Таким образом, Гойя, сохраняя верность документальности, современности, ставит это событие в связь с национальным мифом, заставляя осознать борьбу 1808 года как вечную борьбу испанцев за национальное и христианское».

Илья Доронченков

Художнику удалось создать иконографическую формулу расстрела. Каждый раз, когда его коллеги — будь то Мане, Дикс или Пикассо — обращались к теме казни, они следовали за Гойей. 

Конспект

Живописная революция XIX века еще более ощутимо, чем в событийной картине, произошла в пейзаже.

«Пейзаж совершенно меняет оптику. Человек изменяет свой масштаб, человек переживает себя по-иному в мире. Пейзаж — реалистическое изображение того, что вокруг нас, с ощущением насыщенного влагой воздуха и повседневных деталей, в которые мы погружены. Либо он может быть проекцией наших переживаний, и тогда в переливах заката или в радостном солнечном дне мы видим состояние нашей души. Но есть поразительные пейзажи, которые принадлежат и тому и другому модусу. И очень трудно понять, на самом деле, какой из них доминирует».

Илья Доронченков

Эта двойственность ярко проявляется у немецкого художника Каспара Давида Фридриха: его пейзажи и рассказывают нам о природе Балтики, и одновременно представляют собой философское высказывание. В пейзажах Фридриха есть томительное ощущение меланхолии; человек на них редко проникает дальше второго плана и обычно повернут к зрителю спиной.

На его последней картине «Возрасты жизни» на переднем плане изображена семья: дети, родители, старик. А дальше, за пространственным разрывом — закатное небо, море и парусники.

«Если мы поглядим, как выстроено это полотно, то мы увидим поразительную перекличку между ритмом человеческих фигур на переднем плане и ритмом парусников в море. Вот высокие фигуры, вот низкие фигуры, вот парусники большие, вот шлюпки под парусами. Природа и парусники — это то, что называется музыкой сфер, это вечное и от человека не зависящее. Человек на переднем плане — это его конечное бытие. Море у Фридриха очень часто метафора инобытия, смерти. Но смерть для него, верующего человека, — это обетование вечной жизни, про которую мы не знаем. Эти люди на переднем плане — маленькие, корявые, не очень привлекательно написанные — своим ритмом повторяют ритм парусника, как пианист повторяет музыку сфер. Это наша человеческая музыка, но она вся рифмуется с той самой музыкой, которой для Фридриха наполняется природа. Поэтому мне кажется, что в этом полотне Фридрих обещает — не загробный рай, но что наше конечное бытие находится все‑таки в гармонии с мирозданием».

Илья Доронченков  

Конспект

После Великой французской революции люди поняли, что у них есть прошлое. XIX век усилиями романтиков-эстетов и историков-позитивистов создал современную идею истории.

«XIX век создал историческую живопись, какой мы ее знаем. Не отвлеченные греческие и римские герои, действующие в идеальной обстановке, руководимые идеальными мотивами. История XIX века становится театрально-мелодраматичной, она приближается к человеку, и мы в состоянии теперь сопереживать не великим деяниям, а несчастьям и трагедиям. Каждая европейская нация создала себе историю в XIX веке, и, конструируя историю, она, в общем, создавала свой портрет и планы на будущее. В этом смысле европейскую историческую живопись XIX века страшно интересно изучать, хотя, на мой взгляд, она не оставила, почти не оставила по‑настоящему великих произведений. И среди этих великих произведений я вижу одно исключение, которым мы, русские, можем по праву гордиться. Это „Утро стрелецкой казни“ Василия Сурикова».

Илья Доронченков

Историческая живопись XIX века, ориентированная на внешнее правдоподобие, обычно рассказывает об одном герое, который направляет историю или терпит поражение. Картина Сурикова здесь — яркое исключение. Ее герой — толпа в пестрых нарядах, которая занимает практически четыре пятых картины; из-за этого кажется, что картина поразительно неорганизованная. За живой клубящейся толпой, часть которой скоро умрет, стоит пестрый, волнующийся храм Василия Блаженного. За застывшим Петром, шеренгой солдат, шеренгой виселиц — шеренга зубцов кремлевской стены. Картину скрепляет дуэль взглядов Петра и рыжебородого стрельца.

«Про конфликт общества и государства, народа и империи говорить можно очень много. Но мне кажется, что в этой вещи есть еще некоторые значения, которые делают ее уникальной. Владимир Стасов, пропагандист творчества передвижников и защитник русского реализма, написавший много лишнего про них, про Сурикова сказал очень хорошо. Он назвал картины такого рода „хоровыми“. Действительно, в них отсутствует один герой — в них отсутствует один двигатель. Двигателем становится народ. Но в этой картине очень хорошо заметна роль народа. Иосиф Бродский в своей нобелевской лекции прекрасно сказал, что настоящая трагедия — это не когда гибнет герой, а когда гибнет хор».

Илья Доронченков

События происходят на картинах Сурикова словно помимо воли их персонажей — и в этом концепция истории художника, очевидно, близка толстовской.

«Общество, народ, нация в этой картине кажутся разделенными. Солдаты Петра в униформе, которая кажется черной, и стрельцы в белом противопоставлены как добро и зло. Что соединяет эти две неравные части композиции? Это стрелец в белой рубашке, отправляющийся на казнь, и солдат в униформе, который поддерживает его за плечо. Если мы мысленно уберем все, что их окружает, мы ни за что в жизни не сможем предположить, что этого человека ведут на казнь. Это два приятеля, которые возвращаются домой, и один поддерживает другого дружески и тепло. Когда Петрушу Гринева в „Капитанской дочке“ вешали пугачевцы, они говорили: „Не бось, не бось“, словно и впрямь хотели подбодрить. Вот это ощущение того, что разделенный волей истории народ в то же время братск и един, — это поразительное качество суриковского полотна, которое я тоже больше нигде не знаю».

Илья Доронченков  

Конспект

В живописи размер имеет значение, однако не всякий сюжет можно изобразить на большом полотне. Разные живописные традиции изображали селян, однако чаще всего — не на огромных картинах, а именно такой являются «Похороны в Орнане» Гюстава Курбе. Орнан — зажиточный провинциальный городок, откуда родом сам художник.

«Курбе переехал в Париж, но не стал частью художественного истеблишмента. Он не получил академического образования, но у него была мощная рука, очень цепкий взгляд и огромное честолюбие. Он всегда ощущал себя провинциалом, и лучше всего ему было дома, в Орнане. Но он почти всю жизнь прожил в Париже, воюя с тем искусством, которое уже умирало, воюя с искусством, которое идеализирует и говорит об общем, о прошлом, о прекрасном, не замечая современности. Такое искусство, которое скорее хвалит, которое скорее услаждает, как правило, находит очень большой спрос. Курбе был, действительно, революционером в живописи, хотя сейчас эта революционность его нам не очень ясна, потому что он пишет жизнь, он пишет прозу. Главное, что было в нем революционным, — это то, что он перестал идеализировать свою натуру и стал писать ее именно так, как видит, или так, как полагал, что он видит».

Илья Доронченков

На гигантской картине практически в полный рост изображены около пятидесяти человек. Все они реальные лица, и специалисты опознали практически всех участников похорон. Курбе рисовал своих земляков, и им было приятно попасть на картину именно такими, какие они есть.

«Но когда эта картина была выставлена в 1851 году в Париже, она создала скандал. Она шла против всего, к чему парижская публика на этот момент привыкла. Художников она оскорбляла отсутствием четкой композиции и грубой, плотной пастозной живописью, которая передает материальность вещей, но не хочет быть красивой. Рядового человека она отпугивала тем, что он не очень может понять, кто это. Поразительный был распад коммуникаций между зрителями провинциальной Франции и парижанами. Парижане восприняли изображение этой добропорядочной зажиточной толпы как изображение бедняков. Один из критиков говорил: „Да, это безобразие, но это безобразие провинции, а у Парижа свое безобразие“. Под безобразием на самом деле понималась предельная правдивость».

Илья Доронченков

Курбе отказывался идеализировать, что делало его подлинным авангардистом XIX века. Он ориентируется на французские лубки, и на голландский групповой портрет, и на античную торжественность. Курбе учит воспринимать современность в ее неповторимости, в ее трагичности и в ее красоте.

«Французские салоны знали изображения тяжелого крестьянского труда, бедных крестьян. Но модус изображения был общепринятым. Крестьян нужно было пожалеть, крестьянам нужно было посочувствовать. Это был взгляд несколько сверху. Человек, который сочувствует, по определению находится в приоритетной позиции. А Курбе лишал своего зрителя возможности такого покровительственного сопереживания. Его персонажи величественные, монументальные, игнорируют своих зрителей, и они не позволяют установить с ними вот такой вот контакт, который делает их частью привычного мира, они очень властно ломают стереотипы».

Илья Доронченков  

Конспект

XIX век не любил себя, предпочитая искать красоту в чем-то еще, будь то Античность, Средневековье или Восток. Первым красоту современности научился видеть Шарль Бодлер, а воплотили ее в живописи художники, которых Бодлеру не суждено было увидеть: например, Эдгар Дега и Эдуард Мане.

«Мане — провокатор. Мане в то же время блестящий живописец, обаяние красок которого, красок, очень парадоксально соединенных, заставляет зрителя не задавать себе очевидных вопросов. Если присмотреться к его картинам, мы часто вынуждены будем признать, что мы не понимаем, что привело сюда этих людей, что они делают друг рядом с другом, почему эти предметы соединяются на столе. Самый простой ответ: Мане прежде всего живописец, Мане прежде всего глаз. Ему интересно соединение цветов и фактур, а логическое сопряжение предметов и людей — дело десятое. Такие картины часто ставят зрителя, который ищет содержание, который ищет истории, в тупик. Мане историй не рассказывает. Он мог бы так и остаться таким поразительно точным и изысканным оптическим аппаратом, если бы не создал свой последний шедевр уже в те годы, когда им владела смертельная болезнь».

Илья Доронченков

Картина «Бар в „Фоли-Бержер“» была выставлена в 1882 году, сначала снискала насмешки критиков, а потом быстро была признана шедевром. Ее тема — кафе-концерт, яркое явление парижской жизни второй половины века. Кажется, что Мане ярко и достоверно запечатлел быт «Фоли-Бержер».

«Но когда мы начнем присматриваться к тому, что натворил Мане в своей картине, мы поймем, что здесь огромное количество несоответствий, подсознательно беспокоящих и, в общем, не получающих внятного разрешения. Девушка, которую мы видим, продавщица, она должна своей физической привлекательностью заставлять посетителей останавливаться, кокетничать с ней и заказывать еще выпивку. Между тем она не кокетничает с нами, а смотрит сквозь нас. На столе, в тепле стоят четыре бутылки шампанского — но почему не во льду? В зеркальном отражении эти бутылки стоят не на том краю стола, на каком стоят на переднем плане. Бокал с розами увиден не под тем углом, под каким увидены все остальные предметы, стоящие на столике. А девушка в зеркале выглядит не совсем так, как та девушка, которая смотрит на нас: она поплотнее, у нее более округлые формы, она склонилась к посетителю. В общем, она ведет себя так, как должна была бы вести та, на которую смотрим мы».

Илья Доронченков

Феминистская критика обращала внимание на то, что девушка своими очертаниями напоминает бутылку шампанского, стоящую на прилавке. Это меткое наблюдение, но едва ли исчерпывающее: меланхолия картины, психологическая изолированность героини противостоят прямолинейному истолкованию.

«Эти оптические сюжетные и психологические загадки картины, похоже, не имеющие однозначного ответа, заставляют нас каждый раз подходить к ней снова и задавать эти вопросы, подсознательно пропитываясь тем ощущением прекрасной, грустной, трагической, повседневной современной жизни, о которой мечтал Бодлер и которую навсегда оставил перед нами Мане».

Илья Доронченков  

Картина является частью собрания Людовика XVI и в настоящее время находится в 75-м зале на 1-м этаже галереи Денон в Лувре. Код: INV. 3692.

В основе картины лежит рассказ римского историка Тита Ливия , согласно которому трое братьев из рода Горациев были выбраны, чтобы сразиться с тремя лучшими воинами враждебного Риму города Альба-Лонга - братьями Куриациями. Давид запечатлел момент, когда трое братьев, подняв руки в римском приветствии , клянутся победить или умереть, а их отец протягивает им боевые мечи. Справа изображена группа скорбящих женщин: вдали мать Горациев склонилась над двумя внуками, ближе сестра Камилла, невеста одного из Куриациев, и Сабина, сестра Куриациев и жена одного из Горациев. На заднем плане видны три арки , каждая из которых соответствует группе фигур: правая - группе женщин, левая - братьям, центральная отцу с мечами. Давид тщательно продумал композицию картины, «хореографию» персонажей и игру света, что концентрирует внимание зрителя в центре картины, раскрывая моральную атмосферу такой необычайной силы, что страдание отступает перед ней.

Таким образом, Давид в этой картине противопоставляет идеалы патриотизма, гражданственности и самопожертвования во имя родины мужчин страданиям и сентиментальной слабости женщин.

Предыстория

Изначально Рим являлся колонией Альба-Лонга - главного города Латинского союза . Однако за 100 лет, к концу VII века до н. э., Рим возвысился, в то время как Альба-Лонга начал постепенно терять своё значение. Это и явилось причиной, что ни один из латинских городов не пришёл на помощь Альба-Лонга во время войны с Римом. Поводом к войне послужили обоюдные пограничные набеги и грабежи. Как раз к тому времени умер Гай Клюилий - царь Альба-Лонга, и его жители облекли диктаторской властью Мета Фуфетия. После некоторого выжидания армии Рима и Альба-Лонга сошлись в открытом поле. Однако Мет Фуфетий вызвал Тулла Гостилия на переговоры и предостерёг его о том, что междоусобица ослабит оба города, и распря между Римом и Альба-Лонга может привести к тому, что оба эти города поработят этруски . Поэтому решено было выявить победителя единоборством нескольких избранных солдат. Так состоялось легендарное сражение между тремя братьями Горациями и Куриациями со стороны Рима и Альба-Лонга соответственно. Горации победили, и Альба-Лонга был вынужден вступить в наступательный союз с Римом против этрусков.

История картины

Полотно было отправлено в Парижский салон , а Давид очень беспокоился, что его расположат в невыгодном месте из-за интриг его недоброжелателей. Однако опасения оказались напрасными. «Клятву Горациев» повесили над портретом Марии-Антуанетты с сыновьями работы Елизаветы Виже-Лебрун , что оказалось очень выгодным местом. Картина была специально доставлена в Салон уже после открытия, так как на открытии было множество новых работ, которые могли сгладить эффект. «Клятва Горациев» была принята публикой с восторгом, не уступавшим тому, что был в Риме. «Клятва Горациев» стала поворотной точкой не только в творчестве Давида, но и во всей европейской живописи. Если в искусстве XVIII века доминировала «женская вселенная» с её изогнутыми линиями, то теперь она начала уступать место вертикалям «мужского мира», подчёркивающим главенствующую роль мужества, героизма, военного долга. Этим полотном Давид снискал славу во всей Европе. Техника «Клятва Горациев» исполнена в стиле французского неоклассицизма , и Давид использовал в ней множество приёмов, характерных для этого стиля. Фон картины оттенён, в то время как фигуры на переднем плане выделены, чтобы показать их значимость Тусклые цвета используются, чтобы показать, что изображаемая история важнее самой картины Ясная и чёткая композиция указывает на символизм числа «три » и треугольника Предпочтение отдаётся чётким деталям взамен лёгких мазков, характерных для рококо Яркие эмоции проявляют только женщины, тогда как мужчины выполняют свой долг Героическая тематика всего сюжета картины См. также « » - картина Давида «Смерть Камиллы, сестры Горация» - картина Бруни Источники Sophie Monneret David and neo-classicism. - Terrail, 1999. - 207 с. - ISBN 2-87939-217-9 Ingo F. Walther Masterpieces of Western art: a history of art in 900 individual studies: from the Gothic to the present day. - Taschen, 2005. - Т. 1. - С. 365. - ISBN 3-8228-4746-1 Путеводитель по Лувру. - Париж: Réunion des Musées Nationaux, 2007. - С. 212-213. - 480 с. - ISBN 2-7118-5134-6 Ссылки «Клятва Горациев» в базе данных Лувра (фр.) Жак-Луи Давид Картины Велизарий (1780) · Портрет князя Станислава Потоцкого (1780) · Андромаха у тела Гектора (1783) · Клятва Горациев (1784) · Смерть Сократа (1787) · Портрет Антуана Лорана Лавуазье и его жены (1788) · Любовь Париса и Елены (1788) · Ликторы приносят Бруту тела его сыновей (1789) · Портрет маркизы де Сорси де Теллюсон (1790) · Смерть Марата (1793) · Голландский посланник в Париже Якобус Блаув (1795) · Портрет мадам Эмили Серизиат и её сын (1795) · Портрет мадам де Вернинак (1799) · Сабинянки, останавливающие битву между римлянами и сабинянами (1799) · Портрет мадам Рекамье (1800) · Наполеон на перевале Сен-Бернар (1800) · Портрет папы Пия VII (1805) · Коронация Наполеона (1806) · Император Наполеон в своем кабинете в Тюильри (1812) · Маргарита-Шарлотта Давид (1813) · Леонид в Фермопилах (1814) · Этьенн-Морис Жерар (1816) · Контесса Вилейн XIIII с дочерью (1816) · Купидон и Психея (1817) · Венера и грации обманывают Марса (1824) · Гнев Ахилла (1825) Wikimedia Foundation . 2010 . Смотреть что такое "Клятва Горациев" в других словарях: Клятва Горациев (1784), Жак Луи Давид Римский салют жест, при котором правая рука пр … Википедия - (david) Жак Луи (1748, Париж – 1825, Брюссель), французский живописец, портретист, автор исторических картин; представитель стиля ампир. Сын коммерсанта. В 1766 74 гг. обучался в Королевской академии живописи и скульптуры в Париже у живописца… … Художественная энциклопедия

Анализ картины.Клятва Горациев. Давид Жак Луи

1. Пусть сначала картина сдаст этот анализ, тогда и опишем.
2. фигня не тот вопрос
3. Жак Луи Давид (1748-1825) общепризнанный лидер среди французских художников самый последовательный представитель неоклассицизма в живописи начала XIX в.

   Характерной чертой французской культуры тех лет было всеобщее увлечение античностью.
   В 1776 г. была разработана правительственная программа, которая поощряла создание больших картин, призванных оживлять добродетели и патриотические чувства.

   Давиду был предложен сюжет из ранней римской истории подвиг трх братьев, из знатного рода Горациев.

   Эта самая знаменитая картина Давида. В ней нашли отражение все стилистические особенности художника.

   Здесь есть и следы классической манеры Пуссена с его пристрастием к выразительным театральным жестам, и воссозданием античной атмосферы.

   Сюжет картины взят из старинной легенды, относящейся к VII веку до нашей эры. В то время Рим воевал против соседнего города Альба-Лонга, и было объявлено, что разрешить конфликт должна дуэль между тремя римскими братьями из рода Горациев и тремя братьями Куриациями из Альба-Лонги. Этим семьям предстояло породниться, поэтому было ясно, что в подобном сражении не может быть победителей.

   Картина Давида "Клятва Горациев" была написана на вольно истолкованный сюжет трагедии Корнеля.

   На ней мы видим внутренний дворик древнеримского жилища, где старый отец семейства и глава рода провожает своих сыновей на сражение с врагами Рима: сверху на героев картины льтся поток света, вокруг них оливково-серые сумерки.

   Горации клянутся выполнить свой патриотический долг. Художник убедительно передал общность устремлений, непоколебимую волю к победе всех трех братьев.

   Три человека - и единый порыв. Три человека - и единая воля. Во имя отчизны клянутся они победить или умереть. Решительны и мужественны их лица, крепки и мускулисты руки. Высоко поднял их боевое оружие старый отец, благословляя сыновей на ратный подвиг, призывая небо в свидетели произнесенной клятвы - победить или умереть.

   Композиция картины проста и логична. Пространство распределено неравномерно: группа воинов с отцом занимает значительно больше места, чем группа женщин, расположенная в правой части.

   Таким образом художник стремился привлечь внимание именно к героической группе мужчин.

   Фигура отца в центре воплощает идею общественно-родового начала, управляющего действиями героев. Эта фигура и является композиционным центром полотна. Относя группу женщин несколько вглубь картины, Давид как бы подразумевал обращенные к сыновьям слова корнелевского старого Горация:

   Нет, дети, жен своих оставить вы должны.
   Вас жалобы смягчат и, нежностью лукавой
   Лишивши мужества, толкнут на путь неправый.
   Лишь бегство победит противников таких (I, 335).

   На втором плане трх пролтная аркада; в каждую из арок вписана одна или несколько фигур.
   В середине стоит отец семейства, слева от него готовые к сражению сыновья, справа оцепеневшие от горя и страха женщины с детьми.
   Плавные очертания женской группы противопоставлены чеканным линиям фигур воинов.
   Женщины изображены удрученными ожиданием неизбежной беды, предающимися сдержанной скорби. В колорите картины преобладают приглушенные желтые, белые и серые тона, среди которых резко выделяется красный плащ старика Горация.

   В основе всей композиции число три: три арки, три группы персонажей, три меча, три руки, с готовностью протянутые к оружию.
   Эти троекратные повторения наполняют всю сцену настроением бодрой собранности: любое движение сразу обретает утроенную силу.

   Картина была написана за 4 года до Великой французской революции. Но современники Давида поняли, что он стремился не столько прославить героев Рима, сколько дать пример гражданского подвига. Аллегоричность и отказ от исторической конкретности, присущие классицизму, дали широкую возможность для воплощения в зрительных образах идей свободы и равенства.

И принесла небывалый успех художнику. «Клятва Горациев» стала образцом формировавшейся в то время школы французского неоклассицизма .

Картина является частью собрания Людовика XVI и в настоящее время находится в 75-м зале на 1-м этаже галереи Денон в Лувре. Код: INV. 3692.

Энциклопедичный YouTube

• 1 / 5

  В основе картины лежит рассказ римского историка Тита Ливия , согласно которому трое братьев из рода Горациев были выбраны, чтобы сразиться с тремя лучшими воинами враждебного Риму города Альба-Лонга - братьями Куриациями. Давид запечатлел момент, когда трое братьев, подняв руки в римском приветствии , клянутся победить или умереть, а их отец протягивает им боевые мечи. Справа изображена группа скорбящих женщин: вдали мать Горациев склонилась над двумя внуками, ближе сестра Камилла, невеста одного из Куриациев, и Сабина, сестра Куриациев и жена одного из Горациев. На заднем плане видны три арки , каждая из которых соответствует группе фигур: правая - группе женщин, левая - братьям, центральная отцу с мечами. Давид тщательно продумал композицию картины, «хореографию» персонажей и игру света, что концентрирует внимание зрителя в центре картины, раскрывая моральную атмосферу такой необычайной силы, что страдание отступает перед ней.

  Таким образом, Давид в этой картине противопоставляет идеалы патриотизма, гражданственности и самопожертвования во имя родины мужчин страданиям и сентиментальной слабости женщин.

  Предыстория

  Рим был основан выходцами из государства Альба-Лонга - главного города Латинского союза и соперничал с ним. Однако за 100 лет, к концу VII века до н. э., Рим возвысился, в то время как Альба-Лонга начало постепенно терять своё значение. Это и явилось причиной того, что ни один из латинских городов не пришёл на помощь Альба-Лонга во время войны с Римом. Поводом к войне послужили обоюдные пограничные набеги и грабежи. Как раз к тому времени умер Гай Клюилий - царь Альба-Лонга, и его жители облекли диктаторской властью Мета Фуфетия. После некоторого выжидания армии Рима и Альба-Лонга сошлись в открытом поле. Однако Мет Фуфетий вызвал Тулла Гостилия на переговоры и предостерёг его о том, что междоусобица ослабит оба города, и распря между Римом и Альба-Лонга может привести к тому, что оба эти города поработят этруски . Поэтому решено было выявить победителя единоборством нескольких избранных солдат. Так состоялось легендарное сражение между тремя братьями Горациями и Куриациями со стороны Рима и Альба-Лонга соответственно. В начале схватки все альбанцы были ранены, а двое римлян погибли. Последний из Горациев преднамеренно обратился в бегство. Когда преследователи, в силу полученных ран разъединились, Гораций сразился с каждым по отдельности и быстро победил их. Таким образом Горации победили, и Альба-Лонга был вынужден вступить в наступательный союз с Римом против этрусков. Гробницы Горациев и Куриациев по словам Ливия, можно было видеть ещё в его время; две римские вместе, а три альбанские порознь - в соответствии с тем в каком месте поля братья были убиты.

  История картины

  В 1784 году Давид вместе с женой и тремя учениками приезжает в Рим , так как, по его словам, только в Риме он мог писать римлян. С сентября 1784 по 1786 год римская Академия Святого Луки сдала Давиду мастерскую Плачидо Констанци (итал. Placido Constanzi ), где он смог работать в относительной изоляции, так как предпочитал не показывать никому свои картины до полного завершения.

  Моделью внуков, над которыми склонилась мать Горациев, вероятно, послужили младшие сыновья Давида. Исследовательница творчества Давида Арлетт Серулла (фр. Arlette Serullaz ), которая изучила дневники Давида с изображениями голов в шлемах и фригийских колпаках , называла одну из ватиканских фресок с группой прелатов в качестве предполагаемой модели для голов братьев в шлемах.

  Давид полностью закончил работу над картиной только в июле 1785 года. Один из его учеников,

  Полотно было отправлено в Парижский салон , а Давид очень беспокоился, что его расположат в невыгодном месте из-за интриг его недоброжелателей. Однако опасения оказались напрасными. «Клятву Горациев» повесили над портретом Марии-Антуанетты с сыновьями работы Елизаветы Виже-Лебрун , что оказалось очень выгодным местом. Картина была специально доставлена в Салон уже после открытия, так как на открытии было множество новых работ, которые могли сгладить эффект. «Клятва Горациев» была принята публикой с восторгом, не уступавшим тому, что был в Риме.

  «Клятва Горациев» стала поворотной точкой не только в творчестве Давида, но и во всей европейской живописи. Если в искусстве XVIII века доминировала «женская вселенная» с её изогнутыми линиями, то теперь она начала уступать место вертикалям «мужского мира», подчёркивающим главенствующую роль мужества, героизма, военного долга. Этим полотном Давид снискал славу во всей Европе.

  ИСКУССТВО

  ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ

  Х I Х ВЕКА

  ЖИВОПИСЬ ФРАНЦИИ

  В первой половины XIX в. француз­ская школа живописи упрочила своё первенство в искусстве Запад­ной Европы. Два первооткрывателя новой живописной культуры - анг­личанин Джон Констебл и испанец Франсиско Гойя, - не получив при­знания на родине, нашли учеников и последователей именно во Фран­ции. Теодор Жерико и Эжен Дела­круа творчески восприняли их свободную манеру и колорит, под­готовив рождение импрессионизма и тем самым всей современной живописи.

  Франция опередила другие евро­пейские страны и в демократизации художественной жизни. С 1791 г. право участия в выставках луврско­го Салона получили любые авторы независимо от их членства в акаде­миях. С 1793 г. открылись для широ­кой публики залы Луврского музея. Постепенно государственное ака­демическое образование вытеснилось подготовкой в частных мастер­ских. Власти прибегали к более гибким методам художественной политики: распределение крупных заказов на украшение обществен­ных зданий приобрело особенный размах в правление Наполеона I и Луи Филиппа (1830-1848).

  ЖАК ЛУИ ДАВИД (1748-1825)

  К началу XIX в. общепризнанным лидером среди французских ху­дожников был Жак Луи Давид - самый последовательный представи­тель неоклассицизма в живописи и чуткий летописец своего бурного времени.

  Давид родился в Париже в зажи­точной буржуазной семье. В 1766 г. он поступил в Королевскую акаде­мию живописи и скульптуры. Харак­терной чертой французской культу­ры тех лет было всеобщее увлечение античностью. Живописец Жозеф Мари Вьен (1716-1809), учитель Давида, создавал композиции на античные темы, сохранявшие игри­вую прелесть рококо. Молодёжь на­ходила в Древнем мире другие иде­алы: не изысканную красивость, а примеры суровой гражданской доблести, бескорыстного служения общему делу.

  В такой атмосфере проходили ученические годы Давида. Он тяго­тился консервативным укладом ака­демии, мечтал посетить Италию. Наконец его мечта сбылась: в Ита­лии художник провёл 1775-1779 гг.

  В 1781 г. Давид был принят в число членов Королевской акаде­мии и получил право участвовать в её выставках - луврских Салонах.

  Для работы над картиной «Клят­ва Горациев» (1784 г.) Давид уехал в Рим. Когда полотно было законче­но и художник выставил его для публики, началось настоящее па­ломничество римлян и иностранцев в его мастерскую. Действие картины разворачивается во внутреннем дво­рике древнеримского дома: сверху на героев картины льётся поток света, вокруг них оливково-серые сумерки. На втором плане - трёхпролётная аркада; в каждую из арок вписана одна или несколько фигур. В середине стоит отец семейства, слева от него - готовые к сражению сыновья, справа - оцепенев­шие от горя и страха женщины с детьми. Плавные очертания жен­ской группы противопоставлены чеканным линиям фигур воинов. В основе всей композиции число три: три арки, три группы персона­жей, три меча, три руки, с готовно­стью протянутые к оружию. Эти троекратные повторения наполня­ют всю сцену настроением бодрой собранности: любое движение сра­зу обретает утроенную силу.

  От­ныне все знали его как живописца, «чей гений предвосхитил револю­цию». В сентябре 1792 г. Давид был из­бран депутатом в Конвент, высший законодательный и исполнитель­ный орган Первой республики, а после переворота 31 мая - 2 июня 1793 г., когда к власти пришли яко­бинцы, фактически стал проводни­ком правительственной политики в области искусства. Давид руководил также организацией национальных празднеств; в его задачи входило и прославление погибших револю­ционеров, официально объявлен­ных «мучениками свободы».

  После нового переворота в июле 1794 г. Давид, как видный якобинец, был арестован и предстал перед следствием. Однако он сумел дока­зать свою непричастность к массо­вым казням 1793-1794 гг. и был ос­вобождён в августе 1795 г.

  В 1795-1799 гг. Давид вместе с учениками работал над картиной «Сабинянки, останавливающие бит­ву между римлянами и сабинянами». По его словам, он хотел «изобразить античные нравы с такой точностью, чтобы греки и римляне, доведись им увидеть мою работу, не сочли бы ме­ня чуждым своим обычаям». Тем не менее художник вновь избрал сю­жет, созвучный современности: ска­зание о женщинах, прекративших войну между римлянами (их мужь­ями) и сабинянами (их отцами и братьями), звучало в тогдашней Франции как призыв к гражданско­му миру. Однако огромная, перегру­женная фигурами картина вызвала у зрителей лишь насмешки.

  В 1799 г. в результате очередно­го государственного переворота к власти пришёл Наполеон Бонапарт. Давид, как и многие бывшие рево­люционеры, радостно приветство­вал это событие. В картине «Переход Бонапарта через перевал Сен-Бернар» (1800 г.) художник изо­бразил своего нового героя воз­вращающимся из победоносного похода в Италию. Неподвижная, как монумент, фигура полководца на вздыбленном коне возвышается на фоне безжизненных линий горных хребтов: кажется, что весь мир замер, послушный властному жесту победителя. Камни под ногами ко­ня - своеобразный пьедестал: на них выбиты имена трёх великих за­воевателей, прошедших этой доро­гой, - Ганнибала, Карла Великого и самого Наполеона. Провозглашён­ный в 1804 г. императором Наполе­он назначил Давида «первым живо­писцем». Он безошибочно выбрал талантливейшего мастера своего времени и одного из лучших в ис­тории художников-пропагандистов.

  После поражения Наполеона Да­вид, который в своё время проголо­совал в Конвенте за смертный при­говор Людовику XVI, был вынужден покинуть Францию. Художник уехал в Брюссель (принадлежавший тогда Нидерландскому королевству), где жил до самой смерти. Он продолжал работать: прилежно, но уже без подъёма писал портреты таких же, как он, изгнанников и произведения на античные сюжеты.

  Жак Луи Давид. Клятва Горациев. 1784 г. Лувр, Париж.

  *В 1667 г. французская Королевская академия живописи и скульптуры учредила ежегодные офици­альные художественные выставки. Первоначально они проходили в Квадрат­ном салоне Дувра, поэтому стали называться Салонами, Это название сохранилось до конца XIX столетия.

  «СМЕРТЬ МАРАТА» ЖАКА ЛУИ ДАВИДА

  13 июля 1793 г., спустя полтора месяца после якобин­ского переворота, один из его вдохновителей и вож­дей Жан Поль Марат (1743-1793) был заколот в сво­ей квартире дворянкой по имени Шарлотта Корде. Картина «Смерть Марата» (1793 г.) была закончена ху­дожником меньше чем за три месяца и повешена в за­ле заседаний Конвента. Давид, посетивший Марата накануне его смерти, а затем назначенный распоря­дителем похорон, хорошо знал обстоятельства убий­ства. В момент гибели Марат сидел в ванне: из-за кожной болезни он был вынужден так работать и при­нимать посетителей. Не являются вымыслом худож­ника и залатанные простыни, и простой деревянный ящик, заменявший стол. Однако сам Марат, тело ко­торого было обезображено болезнью, под кистью Да­вида превратился в благородного атлета, подобного античному герою. Простота обстановки придаёт зре­лищу особую трагическую торжественность. Ванна на­поминает саркофаг; ящик, на котором, как на пьеде­стале, начертано посвящение: «Марату - Давид», - выразительный рубеж, разделяющий погибшего и зрителей; пустое сумеречное пространство фона - образ вечности, где пребывает павший герой.

  Первый план картины залит идущим сверху све­том; тело Марата и предметы вокруг, написанные плотными мазками неярких, но предельно насыщен­ных красок, почти осязаемы. Нейтральный фон испол­нен в более лёгкой и зыбкой манере, в его тёмной глу­бине тускло светятся искорки мазков. Все детали несут определённый смысл: нож на полу - орудие му­ченичества Марата; зажатое в руке окровавленное письмо Корде - её притворная просьба о помощи; ле­жащая рядом с чернильницей ассигнация - видимо, последние деньги, которые Марат собирался отдать просительнице. Это «документальное» воспроизведе­ние его милосердия, которым коварно воспользовалась убийца, не соответствует историческим фактам: на самом деле Корде проникла к нему под пред­логом доноса. Картина «Смерть Марата» - полити­ческий миф, созданный Давидом, но миф красивый и возвышенный, в котором реальность сплетается с вымыслом.

  

  Жак Луи Давид. Смерть Марата. 1793 г. Музей современного искусства, Брюссель.

  

  Жак Луи Давид.

  Сабинянки, останавливающие битву между римлянами и сабинянами.

  1795-1799 гг. Лувр, Париж.

  *Сабины (сабиняне) - древние племена, населяв­шие Центральную Италию; сыграли важную роль в становлении римского народа.

  **Ганнибал (247 или 246- 183 до н. э.) - карфагенский полководец в одной из войн Карфагена (древнего города-государства в Северной Аф­рике, на территории совре­менного Туниса) с Древним Римом.

  ***Карл Великий (742- 814) - король германского племени франков с 768 г, император с 800 г.; создал первую крупную средневеко­вую державу в Западной Европе.

  

  Жак Луи Давид.

  Переход Бонапарта через перевал Сен-Бернар. 1800 г.

  Национальный музей, Версаль.

  

  Жак Луи Давид.

  Портрет Наполеона. 1812 г.

  Национальная галерея, Вашингтон.

  В 1812 г. Давид писал импера­тора в последний раз. Порт­рет Наполеона в рабочем кабинете замечателен неожи­данной трактовкой образа. Император предстает здесь как рачительный и заботли­вый хозяин Европы: он про­работал всю ночь - свеча над его бумагами догорает, а часы уже напоминают о сле­дующем пункте расписания - пора ехать на военный смотр. Прежде чем пристегнуть шпагу, Наполеон бросает на зрителя значительный взгляд - жизнь вашего императора нелегка...

  ЖАН ОГЮСТ ДОМИНИК ЭНГР

  (1780-1867)

  Жан Огюст Доминик Энгр был при­верженцем классических идеалов - и при этом художником глубоко самобытным, чуждым всякой фаль­ши, скуки и рутины.

  Энгр родился в городке Монтобан на юге Франции. Его отец был скульптором-декоратором и живо­писцем. В 1796 г. Энгр перебрался в Париж, поступил в мастерскую Жака Луи Давида, но около 1800 г. навсегда рассорился со своим учи­телем. В 1802 г. Энгр был награждён Римской премией и получил право поехать в Италию за счёт француз­ского правительства, однако поезд­ку отложили на неопределённый срок из-за скудности бюджета. Ху­дожник остался в Париже, зараба­тывая на жизнь портретами. Энгр всегда брался за них неохотно, счи­тая портрет слишком мелкой для себя задачей, хотя именно в этом жанре он достиг наивысшего мас­терства.

  В 1806 г. Энгр наконец смог от­правиться в Италию. Когда истёк четырёхлетний срок стажировки, он остался за границей на свой страх и риск. Молодой живописец с головой погрузился в изучение художественного наследия антич­ности и эпохи Возрождения. Энгр пытался передать в живописи деко­ративные возможности различных видов старого искусства: вырази­тельность силуэтов древнегрече­ской вазописи - в полотнах «Эдип и Сфинкс» (1808 г.) и «Юпитер и Фетида» (1811 г.); пластику скульп­турного рельефа - в работах «Сон Оссиана» (1813 г.), «Вергилий, чита­ющий „Энеиду" семье императора Августа» (1819 г.); насыщенные краски готической миниатюры - в картине «Паоло и Франческа» (1819 г.).

  В 1824 г. Энгр вернулся во Фран­цию. В монументальном полотне, заказанном министром внутренних дел Франции - «Обет Людовика XIII, просящего покровительства Бого­матери для Французского королевст­ва» (1824 г.), он подражал живопис­ному стилю кумира тогдашней публики, итальянского мастера эпо­хи Возрождения Рафаэля. Картина, выставленная в парижском Салоне 1824 г. вместе с «Хиосской резнёй» Эжена Делакруа, принесла Энгру первый крупный успех. Отныне французские живописцы - против­ники романтизма - видели в нём своего вождя.

  Тогда же Энгру было заказано живописное произведение для со­бора французского города Отен, Художнику надлежало изобразить покровителя города Святого Симфориона. Этого знатного жителя римской колонии, положившей на­чало Отену, в конце II в. казнили за то, что он исповедовал христианст­во. Над картиной «Мучение Святого Симфориона» (1834 г.) Энгр прора­ботал десять лет, сделав более ста эскизов. Возможно, Энгр поставил перед собой слишком сложную за­дачу: хотел изобразить большую массу людей, притом в движении. Толпа, ведущая святого на казнь за городские ворота, кажется хаотиче­ским нагромождением фигур. Одна­ко на этом фоне выделяется мать

  Святого Симфориона, которая про­вожает мученика на подвиг, стоя на крепостной стене. Выставляя карти­ну в Салоне, Энгр рассчитывал на успех, однако публика отнеслась к его работе равнодушно.

  Разочарованный Энгр поспешил покинуть Париж; в 1834 г. он был назначен директором Французской академии в Риме и в течение шести лет возглавлял этот центр загра­ничной стажировки молодых фран­цузских художников.

  В картине «Одалиска и рабыня» (1839 г.) Энгр явно соревновался с Делакруа: выбрал композицию, близкую к «Алжирским женщинам в своих покоях», и решил её по-сво­ему. Пёстрый, многокрасочный ко­лорит полотна возник вследствие увлечения художника восточной миниатюрой.

  В 1841 г. живописец вернулся в Париж. Теперь он избегал участия в выставках, но много работал для частных лиц. К нему постоянно об­ращался с заказами сын короля Луи Филиппа Фердинанд Филипп, гер­цог Орлеанский. Герцог был лично­стью бесцветной - так считало большинство современников, но не Энгр, написавший в 1842 г. его портрет. Нельзя сказать, что худож­ник приукрасил внешность герцога, он просто ловко подобрал освеще­ние, фон, позу, костюм, чтобы бла­городная осанка и обаяние заказчи­ка не остались незамеченными.