Неизбежность провинции. Роман Сенчин. Тихая проза, крепкая жизнь Именно деревня? Или провинциальные города тоже

Свежий номер: №08. 06.03.2015

С месяц назад, после одного литературного вечера, ко мне подошёл пожилой благообразный мужчина и, отведя в сторону, стал показывать ксерокопии газетных публикаций и рассказывать о том, что много, очень много противников существующего режима и просто активных людей или загадочным образом умирает, или их убивают. Называл фамилии. Одни мне были хорошо знакомы, другие слышал впервые.
«А зачем вы мне это всё говорите?» – спросил я.
«Как же! – изумился моему непониманию мужчина. – Вы должны об этом написать!»
Я усмехнулся, ещё немного послушал, покивал и с трудом распрощался, обещав «подумать».
Признаюсь, обещание не сдержал – не думал об этом. Другие мысли занимали голову. Но вот произошло два события, которые заставили задуматься.
В начале прошлой недели мне сказали, что убит актёр Александр Анохин. Полез в интернет, чтобы найти подтверждение этого почти слуха, и с трудом нашёл.
Оказалось, что Александром Анохиным его давно не называли, он был известен под именем Святослав (в других источниках «Светослав») Свирель. Жил с семьёй в своём доме под Москвой, стал родновером. «Записывал песни семейного ансамбля «Горына Славица», проводил традиционные славянские праздники и обряды на своём святилище, вёл славянские свадьбы и венчал людей, давал славянские имяреки, занимался народным оздоровлением, помогал людям избавиться от тяжёлых зависимостей. Светослав также вёл просветительскую деятельность о величии народной русской традиции. Последний период своей жизни он занимался записью и озвучиванием книг известных и великих авторов славянского мира. Например, Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу» и Орбини «Славянское царство».
Поздно вечером 24 февраля к его дому подъехала машина и стала сигналить. Александр вышел за ворота и получил автоматную очередь. Погиб на месте. В 44 года.
Я познакомился с ним году в 97-м. Тогда это был гуттаперчевый юноша, улыбчивый, остроумный. Пластический артист. На жизнь себе и своей семьи зарабатывал танцами, в том числе и, так сказать, непристойными. Об этом он рассказывал мне сам. Жаловался. Говорил, что хочет заниматься искусством, а приходится «извиваться перед извращенцами». Говорил о смысле жизни, что ищет этот смысл, какую-то суть…
Потом он куда-то пропал. Многие куда-то пропадали в конце 90-х. И вот спустя полтора десятилетия такая новость. Погиб… Нет, не просто погиб, а расстрелян из автомата.
Кто его расстрелял, за что – какая, по сути, разница? Гадать и строить предположения не берусь. Способ убийства здесь важнее, чем само убийство.
А спустя трое суток – убийство Бориса Немцова. Шёл по мосту, и то ли из подъехавшей машины выстрелили несколько раз из пистолета, то ли взбежавший по лестнице человек открыл огонь. Немцов погиб на месте.
Бориса Немцова я впервые увидел в те же времена – в конце 90-х. Он пришёл на собрание молодых писателей в одной из комнаток ЦДЛ и стал говорить, что нужно писать о том, какие возможности даёт рыночная экономика, что необходимо показать в литературе людей «новой России», жизнь среднего класса…
Кстати, с молодыми пытались работать тогда многие государственные и окологосударственные мужи. Помню, собирали нас, тогдашних двадцатилетних Георгий Боос, Сергей Ястржембский, тоже призывали писать о «новой России» и возможностях свободного рынка. Но наталкивались на угрюмое молчание и, пожимая плечами, уходили.
Ушёл тогда и Борис Немцов, явно недоумевая, почему творческая молодёжь не поддержала его инициативы.
Спустя десять лет я снова увидел Немцова. Точнее, стал видеть очень часто. Выдавленный из кабинетной политики и экономики, он принялся участвовать в уличном протесте. В основном как примкнувший, а не организатор. И, будучи медийной фигурой, становился лицом акции.
Так произошло и 10 декабря 2011 года, когда заявленный митинг на площади Революции решено было перенести на безопасную Болотную площадь… Я уже много раз писал об этом событии: на мой взгляд, это ключевой момент современной истории России, – этот перенос, увод людей от стен Кремля «на Болото».
Об участии Бориса Немцова и таких же «непримиримых оппозиционеров» в секретных переговорах с московской мэрией подробно рассказано в ряде публикаций (например, в журнале «TheNewTimes», № 40, 2012). Причём инициаторами переноса выступили именно эти «непримиримые оппозиционеры», долго уговаривавшие девушек-заявительниц митинга на Революции согласиться с переносом. Взяли измором…
Помню, как Немцов, в расстёгнутой куртке, без шапки на морозе, высокий, красивый, одухотворённый, строил на площади Революции демократов, анархистов, националистов, коммунистов в колонны и указывал им путь до Болотной… В тот момент у меня не было к нему злости, а скорее – сочувствие. Словно человек распоряжается на собственных похоронах.
Потом была долгая агония протеста, потом – месть режима за этот протест, а затем режим нашёл, на что отвлечь пытающиеся мыслить массы россиян. И мы второй год следим за событиями на Донбассе. А самые активные едут туда и гибнут…
Последний раз я видел Бориса Немцова в суде, где зачитывали обвинение Удальцову и Развозжаеву. Зал был заполнен, в него больше никого не пускали, но для опоздавшего Немцова приставы сделали исключение. Тяжёлые деревянные двери за ним плотно закрылись… И вот, спустя семь месяцев, на экране телевизора лежащее тело, лужица крови…
Знающим биографию Бориса Немцова трудно горевать о его кончине. Но его убийство не может не возмутить. Как любое убийство. А этих убийств всё больше и больше, и они происходят как-то запросто. Бац, бац!.. Правоохранительные органы начинают искать убийц, вводят план «Перехват», прорабатывают разные версии…
Представители власти заявляют, что убийство Немцова носит явно провокационный характер, направлено, по сути, против власти. Может, и так. Но, с другой стороны, известна схема: «Нет человека – нет проблемы». Можно сколько угодно кричать о Юрии Щекочихине, Анне Политковской, Поле Хлебникове, Викторе Илюхине, строить гипотезы, опровергать, пытаться найти им замену. Но их-то нет. Они замолчали, они больше ничего не сделают, ничто не расследуют. То же и с Немцовым. Его больше нет. И не будет.
Немало тех, кто рад его смерти. «Поделом». Зря радуются. Не в Немцове дело. Идёт большая косьба, которая срезает и ещё срежет многих и многих.
Года полтора назад в одной из заметок я написал: «Услышав дня через два-три после показа фильма «Анатомия протеста-2», что всех, кто в нём фигурирует, посадят в ближайший год, я, помню, не поверил. Но вот прошло месяцев восемь и мы видим, что Константин Лебедев уже сидит, Развозжаев, Боровиков, Удальцов арестованы, Илья Пономарёв и Геннадий Гудков находятся на грани уголовных дел (а может, уже и завели дела, какая, в сущности, разница); Каспаров по неподтверждённым данным эмигрировал, Навального активно судят…» Коса работает не так энергично, как предсказывали («в ближайший год»), но с тех пор коса срезала ещё нескольких. Кого-то отправили за решётку, Немцова вот лишили жизни.
Качаем головами, вздыхаем и ждём продолжения. Остановить косу некому.

Тематическое оглавление (Рецензии и критика: литература)
предыдущее по теме………………………………… следующее по теме
предыдущее по другим темам…………… следующее по другим темам

Книга «Елтышевы» Романа Сенчина была номинирована на литературную премию «НацБест» 2010 года. Премию роман не получил, но в магазинах появился.

Книга написана в жанре нового реализма, т.е. это нечто средне между очерком и художественной литературой. У романа есть несомненные достоинства: он не слишком длинный, не скучный и написан ясным, точным языком.

На первый взгляд в «Елтышевых» рассказывается небольшая, вполне внятная история одной семьи, выбившихся из привычной колеи силой обстоятельств, в которых они сами отчасти повинны. Люди жили большую часть своей жизни в городе, потом лишились квартиры и были вынуждены переехать в деревню. В деревне они не прижились, и за пару лет все четверо – родители и двое взрослых сыновей - умерли или были убиты (два инсульта, несчастный случай и убийство).

Но как-то это неправильно, верно? Да, в жизни так бывает. Но ведь бывает и не так. И если это роман, а не очерк, то мы вправе ждать, что будет не так. Герой выброшен из своей обычной жизни и попал в чудовищные обстоятельства. Интересно ли читать, как он умирает? Нет, интересно читать, как он из этого выпутается. И вот перед нами «Робинзон Крузо». Все его любят, и я думаю, многим его пример помог в жизни. А писатель – современный реалист - описал бы настоящую историю человека, попавшего на необитаемый остров. Всего за несколько лет он разучился даже разговаривать тронулся умом и не восстановился, когда его вернули домой.

Но ведь и это можно написать по-разному. Хотя бы Макс Фриш «Человек появляется в эпоху голоцена» или «Повелитель мух» Голдинга. Но эти книги не совсем реалистические. В них есть условности и допущения, нужные авторам для того, чтобы показать, насколько тонок слой цивилизации в душах современных людей, как быстро в них проявляется первобытность.

Но в Елтышевых никакая первобытность не проявляется. Они, какие были в городе, такие и остались в деревне. Беда только в том, что деревня – не город. Разница в том, что во-первых, есть уровень нищеты, который унижает человека настолько, что он уже не в силах бороться за жизнь, а во-вторых, в современной российской деревне нет системообразующих начал. Она абсолютно аморфна, и человек становится таким же. Он просто распадается. Вспомним прототип Робинзона Крузо, отчего он сошел с ума, но почему не умер? Еды и воды ему хватало, звери его не съели (их там не было), ему не хватало общения, ему не хватало общества, которое бы задавало ритм и цель его жизни.

Подумать только – и это та деревня, о которой столько скорбели писатели-деревенщики в прошлом веке! Все нравственные начала, все лучшее было для них в деревне. Незамутненный источник народной жизни. Бывало приедет городской житель в деревню, вздохнет тамошнего воздуха, да так и переродится нравственно и физически. А вот источник и высох. Или его и не было? Писатели-реалисты 19 века, напротив, сильно не любили деревню. Вспомним хоть Чехова.

Чем плохо стало в деревне? А нет там работы. Колхозы погибли. А колхозы организовывали жизнь вокруг себя. Фермеры появились, развели, например, гусей. Гуси передохли, фермеры удавились или сбежали. Народ разбежался в город. Оставшиеся пьют спирт, воруют, где могут, сажают огород, собирают грибы и ягоды, продают их в городе, получают пенсию. От такой жизни быстро умирают от пьянства, либо в драке. Приезжают в деревню только беженцы из разных национальных республик. Правда, в конце романа в деревне взяли землю в аренду таджики, и у мужиков появилась работа. Но надолго ли это? Почему мужики сами не выращивали тот картофель? У них не было денег на аренду больших участков земли, не было каналов, по которым они могли бы продать продукцию.

Вот и Елтышевы. Они жили в городе, муж служил в милиции, жена работала в библиотеке. Темп их жизни был задан работой. Их интересы формировали соседи и сослуживцы. Они растили детей. Они покупали то, что положено, они стремились купить новый телевизор, новую машину, они ждали пенсии и внуков. Но вот они попали в деревню, где никто ничего не делает, только пьет, где никто ничего не строит. Они бултыхаются, пытаются построить дом, но для этого нужны не просто усилия, а сверх усилия. А на них уже нет сил. У жены начинается диабет. Нелепо погибает старший сын. Но он и был никакой. С детства ничего не хотел и ничем не интересовался. Младший сын был поживей, но он сидел в тюрьме за драку. А когда вернулся – его в тот же день убили неизвестные. После этого и родители прибрались. Не стало семьи Елтышевых.

Получается, что инертные люди могут жить только в хорошо организованном обществе. Это так. Но куда делись активные и организованные? В романе их нет. Может быть, они поменяли свои цели? Строят жизнь в других странах, используя Россию как субстрат?

Писатель ничего не предлагает. Он только фиксирует сложившуюся ситуацию. Наверное, поэтому премию и не дали. Мы и сами все это видим, а хотелось бы что-то придумать.

Как хорошо становится, когда читаешь настоящую прозу… Я в последнее время пристально следил за, с позволения сказать, политическими процессами в стране, часто отзывался статьёй или заметкой на что-либо возмутительное, из ряда вон выходящее и как-то отвлёкся от художественной литературы… Точнее, не так, – читал довольно много, но в основном по обязанности: газета, жюри, ридерство. Но это очень разные вещи, разное что-то внутри задействуется, когда читаешь потому, что надо и, когда после рабочего дня, уставшим и измотанным открываешь случайную (или почти случайную) книгу или журнал и натыкаешься на нечто… на нечто настоящее.

На такое настоящее я наткнулся, открыв недавно альманах «Земляки» (выпуск тринадцатый), где напечатана повесть Анны Андроновой «Я не зайчик».

С прозой Андроновой я знаком уже несколько лет. Но знакомство это до последнего времени было эпизодическим и тоже почти случайным. Лет семь-восемь назад на Форуме молодых писателей в Липках мне попался рассказ. Очень неплохой рассказ, а главное, не подростковый, не ученический, как большинство рукописей участников Форумов. (В общем-то, мероприятие и создано для того, чтобы помочь начинающим авторам, подсказать, поддержать, подбодрить, показать, что они не одиноки в своём чудаковатом занятии писать, но найти там уже готовое для публикации или для чтения в своё удовольствие произведение непросто.)

Да, рассказ был выделяющимся из общей массы липкинских рукописей, но он был один у сразу запомнившейся мне по имени-фамилии – «Анна Андронова» – писательницы…

На следующий год я прочитал ещё один рассказ или маленькую повесть Андроновой. Тоже выделяющее из общей массы. Дома покопался в Интернете и почти ничего из прозы Андроновой там не нашёл (это был год 2006-й). И подумал: «Вот человек пишет, и пишет хорошо, по-настоящему, но какие у него как у писателя перспективы? Если даже наберётся двадцать таких текстов, то и тогда их вряд ли издадут. Какому издательству нужны неизвестные авторы рассказов о жизни?» Надежда была на серию книг «Молодая проза России», которая при участии Форума в Липках выходила в «Вагриусе», но серия пополнялась новыми книгами медленно.

Году в 2008-м я собирал книжицу под названием «Каталог лучших произведений молодых писателей». Этот каталог мы делали, так сказать, в помощь издательствам, журналам, театрам. Может, кто-то заинтересуется молодыми прозаиками, поэтами, драматургами, детскими писателями… Каталог строился так: фото, краткая биография, два-три высказывания известного писателя о молодом, а потом или отрывок из прозы или пьесы, или несколько стихотворений.

В каталог я включил и Анну Андронову с отрывком из рассказа «Золотая рыбка», за напутственными словами обратился к Леониду Юзефовичу, на чьём семинаре Андронова занималась в Липках, и к её земляку-нижегородцу Захару Прилепину. Оба написали тёплые тексты, и концовка прилепинского мне запомнилась: «Множество людей (читавших, допустим, вчера и позавчера Викторию Токареву) подобную прозу ищут (и не находят), ждут. Мы как-то говорили с Леонидом Юзефовичем об Ане и сошлись на том, что, скажем прямо, неизвестность Андроновой в читательском мире очевидное недоразумение. Надеюсь, оно скоро исправится».

Да, действительно, недоразумение. Но, к сожалению, таких недоразумений у нас предостаточно: Андрей Иванов (Юрич), Александр Морев, Алексей Серов, Ирина Богатырёва, Илья Кочергин (кстати, его новый рассказ «Лэндлорд» опубликован в том же номере «Земляков», что и повесть Андроновой), Антон Тихолоз, Данил Гурьянов, Екатерина Ткачёва, Алексей Полубота, Елена Сафронова, Жанна Райгородская да и, по большому счёту, Михаил Тарковский хоть и публикуются, но читательскому миру практически неизвестны. А пишу-то хорошо… Хорошо, но не шумно.

Я очень люблю слова Белинского: «Шум, конечно, не всегда одно и то же со славою, но без шуму нет славы». Это точно.

Кстати сказать, и Леонид Юзефович, и Захар Прилепин немало сделали для того, чтобы о прозе Андроновой узнал широкий читатель. При участии Юзефовича в издательстве «АСТ» вышли две её небольшие книги «Побудь здесь ещё немного» и «Симптомы счастья» (редактор – Лев Пирогов), а Прилепин включил рассказы Андроновой в антологию женской прозы «14».

Критических отзывов на рассказы и повести Анны Андроновой немного. Вообще о такой прозе сложно писать – сюжет не закручен, не динамичен, нет эпатажа, стилистических новаций. Довольно традиционный, простой внешне язык, повествование о повседневном, о той жизни, которой живёт большинство.

Андронова – врач. Не фигуральный, а самый настоящий, работает в больнице. И в её вещах очень много про больницу, про болеющих людей. Но описывает она их, как и положено врачу, без смакования, почти холодно – больные, это непременное составляющее вселенной многих её героинь, вечные её спутники.

Повесть «Я не зайчик» тоже про больницу. И про семью. Главная героиня, Юля, кардиолог, у неё муж и двое сыновей. И ещё больные. Один из них, «не старый ещё человек, спортсмен-пенсионер» Комиссаров, умирает. «Комиссаров сначала попал в другой стационар, хирургический. Его прооперировали, убрали тромб из вены на правой ноге. После выписки месяц прошёл, а отёчность так и осталась. Потом увеличилась. В поликлинике ему сказали, что это «от сердца» и в кардиологию. К Юле в палату. Сердечных проблем не обнаружилось, зато подтвердился тромбоз теперь уже другой вены. И жидкость в животе. <…> Юле уже было ясно, что где-то в Комиссаровском животе скрылась опухоль, пережимающая отток крови и сеющая смертоносные тромбы. Только где?»

В общем-то, этим и заняты мысли главной героини. И семьёй, конечно, младшим сыном, пока ещё детсадичником (но скоро в школу) Илюшей, который… взрослые это называют – «капризничает». Вообще он особенный ребёнок, внутренне особенный. Вот старший, десятилетний Владик, другой. «Воспитанный в другой концепции – «какой взрослый сын у папы». Всё сам. <…> Да, старший уже совершенно отравлен этим условным миром, пропитан. Это нельзя, так не круто, так только полные лохозавры делают, ты чё, совсем? Мальчики, мальчики…»

Семейная линия рассказа держится на вроде бы ничтожных, смешных проблемах. Вот приближается новый год, и мальчики в группе должны быть в костюме зайчиков. Все мальчики не против, один Илюша сопротивляется.

«– Зайчиком не буду.

– Как не будешь? Со всеми ребятами? Ты видел, какие у всех костюмы? Ушки, шортики. Все песенки поют. Илюш, надо зайчика учить, Надежда Юрьевна велела.

– Я же мальчик.

– Конечно, Илюша, но у вас будет спектакль новогодний, игра, как в театре, помнишь, мы ходили. Там дядя тоже не был слоником, а только играл.

– Слоником буду, а зайчиком – нет.

– Там не надо слоником. Там нет слоников, ни одного. Слоники в Африке живут, где Деда Мороза нет».

Вдобавок к капризам костюма зайчика Илюше не достаётся (несколько дней перед утренником болел), и Юля шьёт его сама. Вроде бы легко – уши и хвостик, – но уши никак не стоят… Шьёт поздно вечером, после работы…

Зайчиком сын так и не стал – устроил плач во время переодевания. Отпросившаяся с работы Юля слышит его с лестницы, вбегает в группу.

Её встречает воспитательница Надежда Юрьевна:

«– Ну вот, наконец, мать появилась! Уймите вашего сына, пожалуйста! Того гляди весь утренник сорвёт!»

«– Все ребята уже нарядились, – неискренне сладким голосом пропела музичка, – а он зайцем быть не хочет.

– Как не хочет? Илюша!

– Наотрез. Полчаса над ним бьёмся. Ревёт только, ничего конкретного не говорит. Не буду, и всё. Я говорю, как же ты так ребят можешь подводить? Орёт, вырывается. Вон – уши ваши поломал! Как теперь будем, не знаю».

Да, порядок нарушен, всем доставлены неудобства. Праздник подпорчен.

«– Так, всё, времени больше нет, давайте стройтесь, зайцы! Сомов, уже и мама тебя уговаривает. Давай, хватит тут над нами издеваться, одевайся и стройся. <…>

– Нет! Нет! Нет! – он вскочил на ноги, чувствуя за спиной спасительное Юлькино присутствие. – Я не зайчик! Я Илюша Сомов!

И тут на него внезапно бросился Владик, его Юлька как-то из виду упустила, а он, оказывается, тоже уже плакал.

– Ты гад, гад! Я из-за тебя из школы ушёл! <…> Мы всё бросили, прибежали на тебя смотреть! Мама всю ночь шила. А ты! Одевайся сейчас же, чёртов дурак! Плакса!»

Владика уводит в актовый зал подоспевший Слава, муж героини, а она остаётся с младшим. Он медленно успокаивается, а она вспоминает, как познакомилась со Славой, их первые месяцы вместе, как «тихо расписались». Весной Слава поехал к родителям в посёлок в пятидесяти километрах от Тольятти, через несколько дней к нему должна была приехать и Юля. Познакомиться с его матерью и отцом.

«На вокзале её никто не встретил». Подождав Славу, «бог знает, что передумав» за час на перроне, она отправилась его искать. «Если бы тогда были сотовые телефоны!» Доехала на автобусе до посёлка, узнала, где дом Сомовых. Оказалось, Слава в поселковой больничке – крупозная пневмония «с кризисом и сердечной недостаточностью»…

Героиня вспоминает об этом подробно, но и суховато, как врач. Вспоминает, как выхаживала мужа, советовалась по телефону с «завкафедрой терапии»… Она воспринимает свои действия, как само собой разумеющееся, но ведь сколько бы других молодых жён, не найдя муженька на перроне, психанули бы и уехали обратно, и на развод бы скорей подали – «он подлец!» Юля совершила свой маленький жизненный подвиг, отыскав и выходив мужа, сохранив семью. И потом ещё много раз совершала свои маленькие подвиги, воспринимая это как обычные явления жизни.

То, что защитила сына, не включилась в общий хор уговоров и требований надеть костюм зайчика и идти в актовый зал, тоже подвиг.

«– Мам, ну ты-то хоть веришь, что я не зайчик? Что я Илюша Сомов? <…>

– Илюша, ты как маленький!

– Ты знаешь, мам, просто не очень хочется смотреть, как там сейчас волк кого-нибудь съест!

– Да ты что? Как съест? Он же не настоящий, он в костюме просто! <…>

– Мне Владик знаешь, что сказал? <…> Он сказал, что… если кого-то едят, ну, то есть, съели, зверя там, зайчика, или человека… <…> Ну, в общем, даже мальчика, если съели, то он умирает, понимаешь? Совсем. И лежит молча, как бабушка Даши Панкратовой. Так что если сейчас один как будто зайчик уже съеден, то, значит, всё не понарошку!

– Ну что ты, Илюшенька! <…> Я тебе обещаю – тебя никогда не съедят. Ты не умрёшь».

Юля успокаивает сына и невольно думает о безнадёжном Комиссарове: «Я скажу ему, что он поправится… Скажу, что наконец-то окончательно разобрались. Болезнь тяжёлая, но она лечится».

В рассказе вроде бы нет социальности, но это, по сути, очень социальное произведение. Остросоциальное. А как иначе может быть, когда пишешь о человеке в обществе, человеке, который чувствует свою ответственность, который старается хорошо исполнять свои обязанности на работе, свой долг матери…

Краткий пересказ, цитаты, скорее всего, заостряют содержание рассказа, не могут передать того, что это чувство ответственности у героини почти инстинктивное. Она не рассуждает, как бы ей получше устроиться в жизни, хороший ли ей достался муж, где бы найти работу полегче. Она действует, как ей диктует что-то внутри. Человеческая природа плюс какое-то бессознательное сознание, что она – член общества, и без неё, находящейся на этом месте, общество будет беднее, что-то нарушится.

Об этом, по сути, и многие другие нешумные рассказы и повести Андроновой. И в итоге они выстроились в определённую философию. Философию, которая показывает нам внутренне крепкого человека, которого не сдует даже ураган проблем и несчастий. Не заставит бежать и прятаться. Такой человек будет инстинктивно сопротивляться.

…Мне показалось, что в предыдущих трёх абзацах я написал какой-то пафосный бред. Но чем-то, кроме рассказа, он был вызван. Полез в архив в своём компьютере (очень хорошая функция – набрал слово, и всё что надо мгновенно выскочило), без труда нашёл старый, когда-то скопированный из Интернета материал.

Отчёт Дмитрия Орехова о встрече молодых писателей с тогдашним замглавы администрации президента Владиславом Сурковым («МК» в Питере», 2006, 13 декабря).

Вот отрывок:

«Тут выступила Анна Андронова, прозаик из Нижнего Новгорода:

– Вот я – врач. Получаю три тысячи. Выхожу из дома, вижу объявление: набираем водителей мусоровозов. Зарплата – 15 тысяч. Так что, на мусоровоз пойти?

– Я бы пошёл – на вашем месте, – ответил Сурков. – Вы знаете, мобильность – это первое условие гибкого, свободного демократического общества. Если мы не хотим менять место жительства, место работы ради чего-то лучшего – наше общество обречено. У нас до сих пор есть города вокруг уже не существующих предприятий. Градообразующего завода уже нет, а люди там живут, и я не знаю на что. Они никуда не хотят уезжать в поисках лучшей доли».

Сидели в тот раз, как обычно, в кандейке, глотали жиденький, переслащенный кофе, таращились в мониторы. Смена началась обыкновенно, и не было никаких намеков на неожиданное. Да и что может случиться? Какой-нибудь идиот засунет под куртку батл водяры? Или лохушка наденет кофточку и пойдет в ней к выходу? Их стопроцентно запасут охранники в залах, сигнализация сработает. Степеней защиты в нашем центре предостаточно и без камер.

Нет, был как-то моментик, когда мы все всполошились. С год назад.

Тогда заклинило стеклянную дверь на фотоэлементах, и в тот же момент на мониторах появился парень с электродрелью в руке. Поднимался по эскалатору на третий этаж, где детский уголок - автоматы, комната развлечений с батутом и столиками для рисования… Парень был явно в неадеквате: поздней осенью в шортах и майке, камуфляжной кстати, лохматый, небритый. И в руке электродрель.

Выскочили, помню, из кандейки, ломанулись наперерез, по рации вызывали ближайших к детскому уголку ребят. Ну, перехватили, окружили. Стали интересоваться, куда он, почему с дрелью.

Оказалось, что дрель купил в цокольном этаже, где «Мир электроники», коробку сразу выкинул и поднялся, чтобы съесть в «Макдоналдсе» бигмак или что там; одет так, потому что на машине, она у входа припаркована…

Ну, мы сделали замечание, что не следует с дрелью бродить по торговому центру, это людей нервирует, оставили одного нашего, чтоб проследил ненавязчиво, как парень этот, шизнутый, конечно, слегка, будет себя вести, и вернулись кто на посты в залах, кто в кресла в кандейке. Тут сообщили, что дверь заработала.

Вот такая была единственная тревога за четыре года моей здесь службы.

Народ явно становится цивилизованней, дебоширов нет почти, воровать то ли боятся, а скорее всего, как-то нет мыслей об этом. Бывают попытки, но редко. Да и эти проблемы чаще всего на месте решаем - большинство пойманных честно так признаются: «Переклинило меня, извините, всего много, лежит вроде бы без охраны, вот рука и потянулась… извините». Мы и отпускаем с согласия начальства центра. А начальство обычно соглашается: ему судебные разборки невыгодны, имиджи портят.

Сложнее бывает, когда что-нибудь случайно сломают, разобьют. Крутят, к примеру, миксер какой-нибудь, крутят и уронят. Или бутылку дорогого вина локтем с полки смахнут. Да, тогда приходится убеждать, что нужно платить, - перекрываешь выход, пугаешь полицией, а этот или эта орет, бесится, иногда до драк чуть не доходит. «Специально проходы узкими сделали, чтоб задевали!.. Это случайность!.. Я товар еще не купил - и значит, магазин за него отвечает!..» Такие, в общем, отмазки.

Но в основном дежурства проходят спокойно. Скучно, если честно. Сидим мы, накачанные, обученные ребята, в кандейке, тесной и душной, таращимся в мониторы, где бродят и бродят покупатели, пьем сладкий и жидкий кофе, зеваем, тупеем, жиреем. Или маемся на этажах, в залах, и многие, знаю, тайком, почти против сознания призывают какую-нибудь нестандартную ситуацию. Хоть одну, но настоящую. Проверить себя.

…Тот случай никак не назовешь нестандартной ситуацией, да и не касается он нашего торгового центра. Правда, засел в мозгу колючей занозой и не дает покоя. И, главное, ощущение, что отрыгнется он нам с Женькой серьезными напрягами.

Сидели, в общем, скучали, зевали. Я, Женька и старший смены, майор в отставке Андрей Сергеевич.

И тут у Сергеича зазвенела трубка. У него именно звонок был установлен, такой типа как на тех телефонах, советских. Раздражал меня этот звук - сразу, как слышал, вспоминались разные кабинеты, начальнички, но часто я даже радовался раздражению: на несколько секунд оживал, выныривал из тяжелой полудремы.

О! - обрадовался Андрей Сергеич, глянув, кто это звонит, и потом уж нажал кнопку ответа, приложил трубку к уху: - Здоров, Вик Саныч, какими судьбами вспомнил?

Наш Сергеич уволился из органов лет пятнадцать назад, устроился в охранное агентство «Воевода», давно старший смен. Получает хорошо, работа спокойная, но видно, что тоскует по прошлому, к тем, кто остался, относится как-то насмешливо, хотя за этой насмешливостью видна зависть. У них, мол, настоящая работа, а у него здесь - стариковское сидение. И форма, шокер, наручники и травматика, которая в сейфе хранится, не спасают от этого ощущения, что ты непонятно кто - то ли вахтер, то ли сторож… Работа для трудоспособного пенсионера.

Я, конечно, специально не слушал, но не слышать, что и как говорит старший, было невозможно: кандейка маленькая, все мы рядом.

Угу… угу… - произносил Сергеич сперва обычно-насмешливо, а потом уже более серьезно, внимательно. - Угу… Как фамилия?.. Забавно… Сейчас спрошу. - Опустил телефон, сказал: - Парни, паспорта есть при себе?

Я кивнул, Женька утвердительно мыкнул.

На Антона Чехова не хотите глянуть?

В смысле?

Понятыми побыть… Вор есть такой, оказывается, Антон Чехов… Слышали, генерала Мартынова в сентябре ограбили? И дорожка к этому Антоше ведет. Выдали ордер на обыск, теперь понятых ищут.

Про ограбление генерала в отставке Мартынова, известного у нас в городе коллекционера, ясное дело, слышали многие. В газетах были статьи, по телевизору передача. Мартынова ударили по голове, когда он входил в квартиру, вынесли старинное оружие, медали. Уже месяца два искали грабителей. И вот вроде наклюнулось.

Ну так как, - спросил старший, - сгоняете?

Можно, - зевнул Женька. - Только мы ж на дежурстве.

Я посижу. Тут рядом. Старый приятель просит.

Ладно, - согласился и я.

Мартынова все мы уважали, даже те, кто с ним не был лично знаком. Нормальный мужик, командир части, говорят, хороший был; своих не сдавал. Да к тому же понятых в последние годы найти стало сложнее, чем преступника. Объясняешь, что это обязанность гражданина, а человек и слушать не хочет: «Я тороплюсь… паспорта нет при себе… зрение плохое, ничего не вижу…» Вообще, служить в органах - геморройное дело, поэтому я и сбежал оттуда через полтора года, хорошо, что Андрей Сергеич в агентство рекомендовал, взял в свою бригаду.

Ну, все в порядке, Вик Саныч, присылай машину, - сказал старший в трубку и успокоил нас: - Тут рядом, на Минеральной. Пару часиков поторчите, какое-никакое разнообразие, и людям поможете.

Чтоб не ехать в форме - понятые все-таки, а не сотрудники, - переоделись в штатское. Мы вообще-то обычно на дежурство в штатском приходим и уже здесь переодеваемся. В форме этой черной с нашивками «ЧОП Воевода» как-то неловко по улицам разгуливать.

Покурили, допили кофе, и тут как раз снова у Сергеича телефон зазвенел.

Ага, - слуханул он что-то, кивнул нам: - Спускайтесь, «Лада» у дверей.

По дороге немолодой усталый капитан рассказал, что этот Антон Чехов - «Вот же, блин, назвали родители урода!» - два раза сидел: раз по малолетке за разбой, а потом за квартирные кражи. Трется на рынке, торгует всяким старьем.

Антиквариата нет, но близко к тому - подстаканники, подсвечники, звездочки красноармейские, дверные ручки… Конечно, не дурак на рынок мартыновское добро тащить, но связи-то у него есть в этом мирке, да и выжидает наверняка, - объяснял капитан. - Мы его давно работаем, и наконец дали на обыск добро, надо прошмонать квартиру и гараж во дворе… Дайте паспорта, я данные пока перепишу, чтоб потом время не тратить. В любом случае протокол-то надо будет оформлять.

Мы с Женькой вытащили из карманов документы.

Четырехэтажка кирпичная, какие строили у нас в районе в тридцатые, когда решили поселок присоединять к городу. Двор, тополя, два ряда бетонных и блочных гаражей разной высоты и степени бедности…

У второго подъезда стоит полицейский «уазик», один из последних в нашем РОВД. Автомобили по большей части новые, но туда, где не требуется скорость, высылают вот такое старье (у нас даже один «рафик» до сих пор существует).

Погодите, не вылазьте, - остановил нас капитан, - надо уточнить кой-чего… В общем, вы случайные, не при делах. Встретили вас на улице и пригласили.

Ну, само собой, - кивнул Женька, и я тоже поддержал.

Капитан устало поморщился.

Я к тому, чтоб держались так… растерянно как-то так… А то задолбали эти разговоры, что нарушения, круговая порука. У вас ведь на самом-то деле в паспортах не написано, что вы в охранке. Поэтому…

Да понятно, понятно, - перебил я, слегка обидевшись за эту «охранку», и поправил: - Из охранного агентства.

Ну да… Ладно, пошли.

Впереди менты в форме, за ними эксперты с чемоданчиками, а потом уж мы с Женькой. Поднялись на третий этаж по бетонной выщербленной лестнице с пыльными до густой серости окнами на площадках. И двери почти все были старые - эти хлипкие советские с дерматином, но три-четыре стальные выглядели так нелепо, что хотелось захохотать: для чего они в такой трущобе, где стену, кажется, плечом можно пробить.

Позвонили, постучали, дверь приоткрылась. Капитан что-то негромко сказал в щель и показал бумагу. Дверь открылась шире, в проем потекли менты. Мы с Женькой переминались на нижних ступеньках пролета, не выказывая большого желания рваться в чужое жилье, - понятые так себя и должны, наверно, вести.

Понятые, поднимайтесь, - позвал капитан.

Обыск производится в рамках уголовного дела об ограблении Сергея Мартынова, - заговорил он, поглядывая в бумагу, когда мы вошли в прихожую, где столпились менты, эксперты и находился и хозяин квартиры, невысокий худой мужчинка бомжацко-алкашного вида. - Цель обыска - старинное холодное оружие, как то: ножи, кинжалы, кортики, а также награды девятнадцатого тире начала двадцатого веков… Гражданин Чехов, просим вас чистосердечно указать местонахождение данных предметов.

Уже и гражданин, - усмехнулся тот. - Ножи вон на кухне…

Капитан дернулся было в сторону кухни, но понял, что это издевка, и голос его стал сухим и угрожающим:

Значит, чистосердечного признания мы не дождемся… Что ж, приступайте.

Наблюдать за копанием в вещах было не очень-то интересно. Противно даже. Тем более что у этого Чехова вещи все были, как и он сам, потрепанные, грязноватые, засаленные… В стенном шкафу в прихожей обнаружили дипломат, в котором находились разные мелочи: монетки, замысловатые ключики, значки, несколько знаков «Гвардия», медальки «Победитель социалистического соревнования»… Капитан вроде бы оживился, но эксперт лишь махнул рукой: «Ерунда». Там же был и мешок со старинной рухлядью типа ржавых замков, подсвечников, мисок, ложек… На ручке одной ложки была выдавлена свастика.

Что, Антон Палыч, фашизмом увлекаетесь? - усмехнулся капитан.

Нашел за городом, - пробурчал хозяин квартиры. - И не Палыч, а Михалыч.

Виктор Александрович, - позвали из комнаты, - а вот это гляньте.

Капитан и хозяин, обгоняя друг друга, ринулись туда, хозяин на ходу стал возмущаться:

При мне надо искать! Подбросите снова!

Но тревога была ложной - в серванте нашли ножны от сувенирного кинжала, которые в любом магазине лежат. Эксперты с первого взгляда определили.

Я настраивался на долгое торчание здесь и удивился, что закончили довольно быстро. Часа полтора всего.

Что ж, теперь пройдем в гараж, - сказал капитан. - Если не ошибаюсь, Антон… Антон Михайлович, в вашей собственности находится гараж…

Ну да, - мужичок снял с гвоздя связку ключей, стал натягивать куртку. - Пошли, если надо.

Гараж был пустой, то есть без машины, но на стенах висели полки. На полках какие-то ящики, коробки. Электричества не было, фонариков у ментов всего два, и часть коробок выносили на свет, копались в каких-то грязных, ржавых деталях, запчастях, совсем уж непонятных железках…

Капитан вздыхал, морщился, мерз, несколько раз предлагал Чехову указать, где лежит похищенное, вспомнить, где он был восемнадцатого сентября, когда произошло ограбление.

Это ж обыск, - усмехался тот, - а не допрос.

Ну да, ну да, - неопределенно отзывался Виктор Александрович.

В самом конце обыска один из ментов с фонариком позвал владельца вглубь гаража, чтоб он объяснил, что там за вещи в тяжелом ящике, а капитан завел нас с Женькой за створку ворот.

Ладно, что я вас буду мучить, парни. - Ловко достал из папки бланки протоколов с нашими паспортными данными. - Черкните здесь закорючки. И здесь.

Я взял ручку, черкнул в одном, другом месте. Как-то бездумно черкнул. Женька же, помню, засомневался:

А так разве можно? На пустом?

Все нормально. Чего вам еще час тратить, пока будем писать всю эту фигню бесполезную… Я сейчас машину дам, отвезут обратно.

Женька расписался тоже.

Через несколько минут мы уже подъезжали к торговому центру.

А еще через месяц началось - оказалось, что в гараже у этого Чехова нашли «нож в черном кожаном переплете с ручкой в виде зверя, с лезвием из металла матового цвета». Такой был похищен у генерала Мартынова. Чехов стал утверждать, что нож не находили, в протоколе ничего про нож не было, а появилось потом, уже через несколько часов, когда к нему приехали снова и арестовали. На допросе и предъявили этот, дескать, второй протокол… За информацию ухватились журналюги, распечатали в СМИ, и теперь грозит внутренняя проверка.

Разбираться, как там и что, каким образом получилось, нам с Женькой, видимо, придется. Подставил нас капитан стопроцентно.

Андрей Сергеевич ему все высказал, а тот спокойно ответил, что и я, и Женька видели этот нож, обнаруженный в ящике в гараже, о чем записано в протоколе, который содержит наши подписи.

Теперь вот думаем, что нам делать. Или рассказать, когда нас спросят, как было дело, и утопить и себя (из агентства, по крайней мере, наверняка попросят), и других, включая Андрея Сергеевича, или подтверждать версию капитана. Обнаружили, дескать, нож, а остальные предметы Чехов, видимо, уже успел сбыть неизвестным лицам…

Хреновое состояние. Спать почти не могу, а только начну дремать - видится, как ставлю свои закорючки в протоколе. Наяву всего две поставил, а там, в полусне, ставлю и ставлю. Сотнями.

Роман Сенчин

Факты

Родился в 1971 году в столице Тувы Кызыле. Учился в Литературном институте имени Горького. В 2009 году его роман «Елтышевы» попал в шорт-листы практически всех крупных российских литературных премий (но не получил награды).

Творчество

Сенчин — современный российский бытописатель, в первую очередь его интересует простой («маленький») человек, живущий в непростую эпоху. «Елтышевы», главный роман Сенчина, — это история о семье милиционера, которая вынуждена переехать из города в деревню и там медленно погибает. Кроме того, Сенчин — автор краеведческих заметок «Тува» (2012).

Кроме литературы

Публикует рецензии на современную прозу.

Литературное кредо

Литературные ориентиры: Чехов, Андреев, Шукшин, Распутин, Лимонов.

Пробую писать фантастику, детективы, иногда тянет экспериментировать. Но в итоге несу редакторам, а через них читателям кондовый реализм. Жизнь все-таки реальна до ужаса.

Современной русской литературе остро не хватает жизни. Мастеров довольно много, а тех, кто бы писал из души, но при этом читабельно, почти нет.

Желательно, чтобы литература приносила писателю прибыль. Но ради прибыли, наверное, писать не стоит. Хотя были те, кто писал для денег и остался великим писателем: Золя, Достоевский.

К пиратству в Сети отношусь плохо. Хотелось бы, чтобы за книгу — бумажную, цифровую — платили. Но утешаюсь тем, что живописцам куда хуже.

Русская литература будущего должна быть разной. Все цветы должны цвести.

Роман СЕНЧИН

Город делает людей слабее

Неоспоримо, что лейтмотивом всех Ваших произведений является образ русской провинции, представителем которой Вы сами являетесь. Почему Вам интересна эта тема?

Наверное, потому что я оттуда родом. До восемнадцати лет жил в Кызыле. Это хоть и столица республики, но очень маленький провинциальный город. После армии три года провел в глухой деревне. Потом поступил в Литинститут - и остался жить в Москве. Тем не менее, часто бываю на родине.

- А в чем, на Ваш взгляд, проблема современной русской провинции? На что Вы хотите обратить внимание читателя?

Я не ставлю перед собой цель обличать или спасать. Главное для меня - зафиксировать какие-то приметы времени, те или иные проблемы. Если говорить о деревне, то мне совершенно очевидно, что она разрушена, бесхозна, населена пенсионерами, инвалидами, деклассированными элементами.

- Именно деревня? Или провинциальные города тоже?

В городах, конечно, жизнь полегче, несмотря на то, что многие предприятия закрыты. А в деревнях, увы, совсем глухо, нет никакого просвета.

Вы считаете, что нет? Я вот в Ваших произведениях увидела, что провинция ещё не разрушена. В одном из рассказов в сборнике «Иджим» был показан человек, который борется за жизнь своей деревни…

Это мой ранний рассказ, он был написан в 90-ых. Тогда еще какая-то борьба происходила. А к середине 2000-х я убедился в полной безысходности положения деревни.

- То есть, совсем недавно еще был шанс, а сейчас деревня пришла к полному упадку?

Такой подъем был в начале 1993 года. В то время мы переехали в деревню из Кызыла. Именно тогда создавались все эти акционерные общества. Людям говорили: работайте, и все у вас будет хорошо. Но скоро выяснилось, что эти хозяйства задолжали огромные деньги: на бензин, перевозку - ведь машины не являлись их собственностью… Фермы стали закрываться. Не было корма. Мои родители до сих пор ездят в город Минусинск за дробленым зерном для куриц, потому что в деревне его достать практически невозможно.

- А как Вы думаете, что к этому всему привело? Что произошло? Ведь был такой подъем в Советское время...

Ну, особого подъема в советское время тоже не было. Но у людей была работа, хоть и во многом убыточная. Вкладывались огромные деньги в сельское хозяйство, но все это не окупалось. От своего хозяйства людей отучили, как я считаю, еще до образования СССР. Поэтому больших семейств, больших дворов в каждой деревне наберется два или три от силы.

Иными словами, Вы считаете, что это, скорее, проблема власти, а не народа, который сам себе помочь не в состоянии?

На мой взгляд, государство должно как-то помогать людям… Их, конечно, столько раз обманывали, и сами они обманывались… В начале 90-х было много фермеров, но почти все они разорились.

Скажите, что Вы думаете о негативном столичном отношении к провинции? Даже слово уже придумали - «замкадыши».

Я не вижу тут большого негатива. Ироничное «замкадыши» - это не о жителях далекой русской провинции, а, скорее, о проживающих в Подмосковье.

- А как относятся к столице в провинции? Например, у Вас в Сибири.

В девяностые годы Москва действительно казалась раем на земле. Многие мечтали поехать туда, устроиться как-то, а другие, наоборот, злились на нее. Мне кажется, сейчас такого острого отношения провинции к Москве почти нет.

- Где Вы добились литературного успеха? В Москве или на родине?

Печататься начал в местной прессе, а книги стали выходить, когда уже учился в Литинституте.

- А можно добиться успеха, живя в провинции?

Вполне можно. Например, Захар Прилепин живет в Нижнем Новгороде, Денис Гуцко - в Ростове, Дмитрий Новиков - в Петрозаводске. Для этого сейчас есть все условия. Но часто бывает так, что молодой писатель, обретя известность, едет в Москву, где ему приходится работать журналистом, сценаристом сериалов, а на литературу уже не остается времени.

- А Вы делите людей на провинциальных и столичных?

Даже в Москве я преимущественно общаюсь с людьми, которые откуда-то приехали или бывают здесь наездами. Да, пожалуй, разница есть. Но мне сложно ее объяснить.

- Может, все дело в различном отношении к жизни? В Москве есть все, а в провинции ничего нет.

Москвичи тоже бывают разные. Мои знакомые - Илья Кочергин, Михаил Тарковский - постоянно рвутся из Москвы: один в Рязанскую область, другой на Алтай.

- А где внутренний потенциал у людей сильнее: в Москве или в провинции?

Думаю, в провинции сильнее. Перебираясь в Москву, многие со временем теряют что-то очень ценное… Город делает людей слабее. Чем больше город, тем слабее люди.

- То есть, можно сказать, что благодатная почва для писателя - это провинция?

Видимо, да. Но, знаете, в провинции тебя иной раз охватывает такая тоска, что совершенно невозможно писать, творить.

- Как, на Ваш взгляд, обстоят дела с темой провинции в современной литературе?

Первым приходит на ум Борис Екимов, писатель, с творчеством которого я ощущаю сильное родство. Ему уже за семьдесят, но он по-прежнему довольно остро разрабатывает эту тему.

- А как он изображает провинцию?

Он пишет в основном о тех местах, где живет: одни и те же хутора, сквозные персонажи. Получается такая хроника. В целом, картина из-под его кисти выходит мрачноватая.

Есть Ирина Мамаева с крепкой повестью «Земля Гай». Денис Гуцко, опубликовавший в «Дружбе народов» несколько хороших рассказов и роман «Домик в Армагеддоне», посвященный Югу России. Из сибиряков назову Михаила Тарковского.

- Скажите, чем взгляд современного писателя на провинцию отличается от предыдущих поколений?

Валентин Распутин уже писал о постепенной, но неотвратимой гибели русской деревни. Василий Белов тоже много занимался этой темой. Я не могу сказать, что тема русской провинции сильно востребована молодыми писателями. Сегодня все больше появляется произведений о Москве, которую показывают как нечто полуфантастическое, полумифическое.

- А для кого Вы пишете? Кто Ваш читатель?

Когда я пишу, то, прежде всего, стараюсь быть понятным самому себе. Но, судя по откликам, мои читатели довольно разнообразны - это и молодежь, и зрелые люди.

- Что, по Вашему мнению, нужно современному читателю?

Из разговоров с читателями я делаю вывод, что существует потребность в честных, достоверных книгах.

- Как Вы считаете, какое воздействие на читателя оказывают Ваши произведения?

Отклики, в основном, эмоциональные: кому-то активно нравятся мои книги, а кто-то негодует.

Видимо, реализм как явление сегодня довольно востребован обществом. Об этом свидетельствует появление различных реалити-шоу, социальных сетей. Как Вы думаете, почему людям сегодня необходимо именно такое изображение действительности, а не утопические мечтания, как было еще недавно?

Полагаю, каждый сегодня живет в своем маленьком замкнутом мирке и хочет знать, что происходит вовне. В советское время, конечно, было по-другому: людей больше интересовал чистый вымысел, помогающий отвлечься от сурового коллективного существования. Так, в 90-х реализм оказался в загоне. Но сейчас к нему возвращается интерес.

- То есть, можно сегодня говорить о таком литературном явлении, как «новый русский реализм»?

Трудно ответить на этот вопрос однозначно. В нынешней литературе, все-таки, довольно много гротеска, фантастики.

- И в этой ситуации Вы считаете себя старомодным?

Да нет, реализм, так или иначе, всегда присутствует в литературе.

- Как Вы думаете, современная русская литература сейчас в застое?

За последние двадцать-тридцать лет в нашей литературе много чего переменилось. Вспомните середину восьмидесятых - излет соцреализма. Затем к нам приходит «возвращенная литература» - Набоков и другие. Постмодернизм, авангард, андеграунд 90-х. А в 2000-х начинается возрождение реализма. Кроме того, появился нон-фикшн, балансирующий на грани художественной прозы и документалистики. Даже термин такой вошел в оборот - «человеческий документ». Так что, по-моему, все развивается нормально, но делать какие-то выводы пока рано.

- Какой Вы видите русскую литературу в будущем?

Не знаю, может быть, это будет некий сплав литературы и философии. Что-то будет более удачно, что-то менее - это уже зависит от писательского таланта. Вообще, литературе сегодня сложно соперничать с телевидением, кино, компьютерными играми, Интернетом. Поэтому я пока воздержусь от более конкретных прогнозов на эту тему.

- А Вы хотели бы написать сценарий для фильма?

Я пробовал, но быстро понял, что это не мое. Пьесы пишу, а сценарии нет, скучновато…

- Как Вы думаете, современная литература идет вразрез с современным кино?

Они почти не соприкасаются, не взаимодействуют друг с другом.

Кого из нынешних писателей Вы бы предложили включить в школьную программу? И надо ли знакомить детей с современным литературным процессом?

Думаю, что надо. Но не из-под палки, а факультативно, в старших классах. Кого бы включил в программу? Того же Захара Прилепина, Дмитрия Новикова…

- Что означает фамилия «Елтышев»? И куда ставить ударение?

На первый слог. Когда я писал роман, то никакого особенного смысла не вкладывал в эту фамилию. Позже мне сказали, что она означает «обрубок» или что-то в этом роде. А вообще, фамилия довольно распространенная. Чаще произносят Ёлтышев.

- Есть ли в Ваших произведениях аналогии с реальными городами, людьми, приметами времени?

Не везде. Хотя в тех же «Елтышевых» вполне отчетливо угадывается Абакан.

- Вы описываете провинцию вообще или имеете в виду только Ваши родные места?

Да, в основном это родные места: Абакан, Минусинск. Но есть также произведения о русском севере, например, рассказ «Мы идем в гости».

- Как Вы считаете, много сходства между Вашей сибирской провинцией и всей остальной русской?

Да, сходства много.

- Роман, спасибо за интервью. Журнал «Парус» желает Вам вдохновения и удачи.