Ремарка на западном фронте без перемен. На Западном фронте без перемен. Возвращение (сборник). Как был убит Иозиф Бем

На Западном фронте без перемен Эрих Мария Ремарк

(Пока оценок нет)

Название: На Западном фронте без перемен
Автор: Эрих Мария Ремарк
Год: 1929
Жанр: Классическая проза, Зарубежная классика, Литература 20 века

О книге «На Западном фронте без перемен» Эрих Мария Ремарк

Книга Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен» определенно заслуживает своей популярности. Недаром она вошла в список книг, которые должен прочитать каждый человек.

Прочтите и вы, скачав ее внизу страницы в форматах fb2, rtf, epub, txt.

Наверняка после книги «На Западном фронте без перемен», где речь идет о Первой мировой, человечество больше не должно было затевать воен. Ведь здесь настолько реально переданы ужасы бессмысленной битвы, что порой трудно избавиться от жестоких картин в воображении. И в этом случае Пауль – главный герой книги – и все его одноклассники будто бы отображают всё тогдашнее общество.

Да, наверное, самое ужасное, что на войну шли совсем еще зеленые парни. Паулю было двадцать, но на поле битвы можно было увидеть и восемнадцатилетних… Почему они шли сюда? Разве в их жизни не было ничего важнее? А все потому, что все, кто «косил», автоматически становились изгоями. Кроме того, были и «патриотически настроенные» учителя, вербующие молодежь идти и умирать…

И сам был на войне – об этом узнаем из его биографии. Но он почему-то более известен по таким романам, как « » или . В книге «На Западном фронте без перемен» автор показывает мир совсем по-другому. С точки зрения молодого парня на страшную, кровавую, ужасающую войну. Не странно, что по прибытию домой Паулю совсем не хочется одевать форму и говорить о войне: он желает пройтись в штатском, как обычный человек.

Читая книгу, понимаешь, что не только о войне писал Ремарк. Он показал миру дружбу – настоящую, безусловную, мужскую. К сожалению, подобным чувствам не суждено существовать долго – увы, война жестока и сметает всех подряд. Да и вообще, если задуматься, кому в принципе нужно такое поколение? Люди, не умеющие ничего, кроме как убивать… Но виноваты ли в этом они?

Как сказал Кропп, одноклассник Пауля, было бы куда лучше, если бы сражались только генералы. А пока за них воюют молодые, ни в чем не повинные люди, война никому не нужна. Вердикт – читать Ремарка и его «На Западном фронте без перемен» всем, чтобы война больше никогда не повторилась!

На нашем сайте о книгах сайт вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «На Западном фронте без перемен» Эрих Мария Ремарк в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.

Цитаты из книги «На Западном фронте без перемен» Эрих Мария Ремарк

Мы разучились рассуждать иначе, ибо все другие рассуждения искусственны. Мы придаем значение только фактам, только они для нас важны. А хорошие ботинки не так-то просто найти.

Я вижу, что кто-то натравливает один народ на другой, и люди убивают друг друга, в безумном ослеплении покоряясь чужой воле, не ведая, что творят, не зная за собой вины. Я вижу, что лучшие умы человечества изобретают оружие, чтобы продлить этот кошмар, и находят слова, чтобы еще более утонченно оправдать его. И вместе со мной это видят все люди моего возраста, у нас и у них, во всем мире, это переживает все наше поколение.

До какой же степени лжива и никчемна наша тысячелетняя цивилизация, если она даже не смогла предотвратить эти потоки крови, если она допустила, чтобы на свете существовали сотни тысяч таких вот застенков. Лишь в лазарете видишь воочию, что такое война.

Мы – маленькие язычки пламени, едва защищенные шаткими стенами от бури уничтожения и безумия, трепещущие под ее порывами и каждую минуту готовы угаснуть навсегда.

Наш суровый быт замкнут в самом себе, он протекает где-то на самой поверхности жизни, и лишь изредка какое-нибудь событие роняет в него искры.

Мы различаем вещи, как торгаши, и понимаем необходимость, как мясники.

Они все еще писали статьи и произносили речи, а мы уже видели лазареты и умирающих; они все еще твердили, что нет ничего выше, чем служение государству, а мы уже знали, что страх смерти сильнее.

Катчинский прав: на войне было бы не так скверно, если бы только можно было побольше спать.

Они должны были бы помочь нам, восемнадцатилетним, войти в пору зрелости, в мир труда, долга, культуры и прогресса, стать посредниками между нами и нашим будущим. Иногда мы подтрунивали над ними, могли порой подстроить им какую-нибудь шутку, но в глубине души мы им верили. Признавая их авторитет, мы мысленно связывали с этим понятием знание жизни и дальновидность. Но как только мы увидели первого убитого, это убеждение развеялось в прах. Мы поняли, что их поколение не так честно, как наше; их превосходство заключалось лишь в том, что они умели красиво говорить и обладали известной ловкостью. Первый же артиллерийский обстрел раскрыл перед нами наше заблуждение, и под этим огнем рухнуло то мировоззрение, которое они нам прививали.

Катчинский утверждает, что это все от образованности, от нее, мол, люди глупеют. А уж Кат слов на ветер не бросает.
И случилось так, что как раз Бем погиб одним из первых. Во время атаки он был ранен в лицо, и мы сочли его убитым. Взять его с собой мы не могли, так как нам пришлось поспешно отступить. Во второй половине дня мы вдруг услыхали его крик; он ползал перед окопами и звал на помощь. Во время боя он только потерял сознание. Слепой и обезумевший от боли, он уже не искал укрытия, и его подстрелили, прежде чем мы успели его подобрать.
Канторека в этом, конечно, не обвинишь – вменять ему в вину то, что он сделал, значило бы заходить очень далеко. Ведь Кантореков были тысячи, и все они были убеждены, что таким образом они творят благое дело, не очень утруждая при этом себя.

Скачать бесплатно книгу «На Западном фронте без перемен» Эрих Мария Ремарк

(Фрагмент)

В формате fb2 : Скачать
В формате rtf : Скачать
В формате epub : Скачать
В формате txt :

На Западном фронте без перемен

Год и место первой публикации: 1928, Германия; 1929, США

Издатели: Импропилаен-Ферлаг; Литтл, Браун энд Компани

Литературная форма: роман

Он был убит в октябре 1918 года, в один из тех дней, когда на всем фронте было так тихо и спокойно, что военные сводки состояли из одной только фразы: «На Западном фронте без перемен».

Он упал лицом вперед и лежал в позе спящего. Когда его перевернули, стало видно, что он, должно быть, недолго мучился, - на лице у него было такое спокойное выражение, словно он был даже доволен тем, что все кончилось именно так. (Здесь и далее пер. «На западном фронте без перемен» - Ю. Афонькина.)

Финальный пассаж популярного романа Ремарка не только передает нелепость смерти этого неизвестного солдата, но также иронизирует над сообщениями официальных источников военного времени, гласивших, что никаких перемен на фронте не происходит, в то время как ежедневно тысячи людей продолжали умирать от ранений (немецкое название романа «Im Western Nicht Neues» переводится как «на Западе ничего нового»). Последний абзац подчеркивает двусмысленность названия, это квинтэссенция горечи, наполняющей все произведение.

Множество безымянных солдат находятся по обе стороны окопов. Они - лишь тела, сваленные в воронках от снарядов, изуродованные, разбросанные как попало: «Между стволом и одной веткой застрял голый солдат. На его голове еще надета каска, а больше на нем ничего нет. Там, наверху, сидит только полсолдата, верхняя часть туловища, без ног». Юный француз отстал при отступлении: «Ударом лопаты ему рассекают лицо».

Неизвестные солдаты - фон, задний план. Главные герои романа - Пауль Боймер, рассказчик, и его товарищи по второй роте, главным образом Альберт Кропп, его близкий друг, и лидер группы Станислаус Катчинский (Кат). Катчинскому сорок лет, остальным - по восемнадцать-девятнадцать. Это простые парни: Мюллер, мечтающий сдать экзамены; Тьяден, слесарь; Хайе Вестхус, рабочий-торфяник; Детеринг, крестьянин.

Действие романа начинается в девяти километрах от линии фронта. Солдаты «отдыхают» после двух недель на передовой. Из ста пятидесяти человек, ходивших в атаку, вернулось только восемьдесят. Бывшие идеалисты, теперь они преисполнены злости и разочарования; катализатором служит письмо от Канторека, их старого школьного учителя. Это он убедил всех пойти на фронт добровольцами, сказав, что иначе они окажутся трусами.

«Они должны были бы помочь нам, восемнадцатилетним, войти в пору зрелости, в мир труда, долга, культуры и прогресса, стать посредниками между нами и нашим будущим. […]…в глубине души мы им верили. Признавая их авторитет, мы мысленно связывали с этим понятием знание жизни и дальновидность. Но как только мы увидели первого убитого, это убеждение развеялось в прах. […] Первый же артиллерийский обстрел раскрыл перед нами наше заблуждение, и под этим огнем рухнуло то мировоззрение, которое они нам прививали».

Этот мотив повторяется в разговоре Пауля с родителями перед его отъездом. Они демонстрируют полное незнание военных реалий, условий жизни на фронте и обыденности смерти. «Здесь с питанием, разумеется, хуже, это вполне понятно, ну конечно, а как же может быть иначе, самое лучшее - для наших солдат…» Они спорят о том, какие территории должны быть аннексированы и как нужно вести боевые действия. Пауль не в состоянии говорить им правду.

Краткие зарисовки солдатской жизни даны в первых нескольких главах: бесчеловечное обращение капралов с рекрутами; страшная смерть его одноклассника после ампутации ноги; скудная пища; ужасные бытовые условия; вспышки страха и ужаса, взрывы и крики. Опыт заставляет их повзрослеть, и не только военные окопы причиняют страдания наивным, не готовым к таким испытаниям рекрутам. Утрачены «идеализированные и романтические» представления о войне. Они понимают, что «…классический идеал отечества, который нам нарисовали наши учителя, пока что находил здесь реальное воплощение в столь полном отречении от своей личности…» Их отрезали от их юности и возможности нормально взрослеть, они не думают о будущем.

После главного сражения Пауль говорит: «Сегодня мы бродили бы по родным местам, как заезжие туристы. Над нами тяготеет проклятие - культ фактов. Мы различаем вещи, как торгаши, и понимаем необходимость, как мясники. Мы перестали быть беспечными, мы стали ужасающе равнодушными. Допустим, что мы останемся в живых; но будем ли мы жить?»

Пауль испытывает всю глубину такого отчуждения во время увольнительной. Несмотря на признание его заслуг и острое желание влиться в тыловую жизнь, он понимает, что он чужак. Он не может сблизиться со своей семьей; разумеется, он не в состоянии открыть правду о своем полном ужаса опыте, он лишь просит их об утешении. Сидя в кресле в своей комнате, со своими книгами, он пытается ухватить прошлое и вообразить будущее. Его фронтовые товарищи - его единственная реальность.

Ужасные слухи оказываются правдой. Они сопровождаются штабелями новеньких желтых гробов и дополнительными порциями еды. Они попадают под вражеские бомбардировки. Снаряды разносят вдребезги укрепления, врезаются в насыпи и разрушают бетонные покрытия. Поля изрыты воронками. Новобранцы теряют контроль над собой, их удерживают силой. Идущих в атаку накрывает пулеметный огонь и гранаты. Страх сменяется гневом.

«Мы уже не бессильные жертвы, ожидающие своей судьбы, лежа на эшафоте; теперь мы можем разрушать и убивать, чтобы спастись самим, чтобы спастись и отомстить за себя… Сжавшись в комочек, как кошки, мы бежим, подхваченные этой неудержимо увлекающей нас волной, которая делает нас жестокими, превращает нас в бандитов, убийц, я сказал бы - в дьяволов, и, вселяя в нас страх, ярость и жажду жизни, удесятеряет наши силы, - волной, которая помогает нам отыскать путь к спасению и победить смерть. Если бы среди атакующих был твой отец, ты не колеблясь метнул бы гранату и в него!»

Атаки чередуются с контратаками, и «на изрытом воронками поле между двумя линиями окопов постепенно скапливается все больше убитых». Когда все заканчивается и рота получает передышку, от нее остается только тридцать два человека.

В другой ситуации «анонимность» окопной войны нарушается. В разведке вражеских позиций Пауль отделяется от своей группы и оказывается на французской территории. Он прячется в воронке от взрыва, окруженный рвущимися снарядами и звуками наступления. Он утомлен до крайности, вооруженный лишь страхом и ножом. Когда на него падает тело, он автоматически вонзает в него нож и после этого делит воронку с умирающим французом, он начинает воспринимать его не как врага, а как просто человека. Пытается перевязать ему раны. Его мучает чувство вины:

«Товарищ, я не хотел убивать тебя. Если бы ты спрыгнул сюда еще раз, я не сделал бы того, что сделал, - конечно, если бы и ты вел себя благоразумно. Но раньше ты был для меня лишь отвлеченным понятием, комбинацией идей, жившей в моем мозгу и подсказавшей мне мое решение. Вот эту-то комбинацию я и убил. Теперь только я вижу, что ты такой же человек, как и я. Я помнил только о том, что у тебя есть оружие: гранаты, штык; теперь же я смотрю на твое лицо, думаю о твоей жене и вижу то общее, что есть у нас обоих. Прости меня, товарищ! Мы всегда слишком поздно прозреваем».

Наступает передышка в битве, и затем их выводят из деревни. Во время марша Пауль и Альберт Кропп ранены, Альберт серьезно. Их отправляют в госпиталь, они боятся ампутации; Кропп теряет ногу; он не хочет жить «инвалидом». Выздоравливая, Пауль хромает по госпиталю, заходит в палаты, глядя на искалеченные тела:

«А ведь это только один лазарет, только одно его отделение! Их сотни тысяч в Германии, сотни тысяч во Франции, сотни тысяч в России. Как же бессмысленно все то, что написано, сделано и передумано людьми, если на свете возможны такие вещи! До какой же степени лжива и никчемна наша тысячелетняя цивилизация, если она даже не смогла предотвратить эти потоки крови, если она допустила, чтобы на свете существовали сотни тысяч таких вот застенков. Лишь в лазарете видишь воочию, что такое война».

Он возвращается на фронт, война продолжается, смерть продолжается. Один за другим гибнут друзья. Детеринг, сходящий с ума по дому, мечтающий увидеть вишневое дерево в цвету, пытается дезертировать, но его ловят. В живых остаются только Пауль, Кат и Тьяден. В конце лета 1918 года Ката ранят в ногу, Пауль пытается дотащить его до медчасти. В полуобморочном состоянии, спотыкаясь и падая, он доходит до перевязочной станции. Он приходит в себя и узнает, что Кат умер, пока они шли, ему попал в голову осколок.

Осенью начинаются разговоры о перемирии. Пауль размышляет о будущем:

«Да нас и не поймут, - ведь перед нами есть старшее поколение, которое, хотя оно провело вместе с нами все эти годы на фронте, уже имело свой семейный очаг и профессию и теперь снова займет свое место в обществе и забудет о войне, а за ними подрастает поколение, напоминающее нас, какими мы были раньше; и для него мы будем чужими, оно столкнет нас с пути. Мы не нужны самим себе, мы будем жить и стариться, - одни приспособятся, другие покорятся судьбе, а многие не найдут себе места. Протекут годы, и мы сойдем со сцены».

ЦЕНЗУРНАЯ ИСТОРИЯ

Роман «На Западном фронте без перемен» был издан в Германии в 1928 году, национал-социалисты к этому времени стали уже мощной политической силой. В социально-политическом контексте послевоенного десятилетия роман чрезвычайно популярен: было продано 600 тысяч экземпляров, прежде чем он был издан в США. Но, кроме того, он вызвал значительное негодование. Национал-социалисты сочли его оскорблением их идеалов дома и отечества. Возмущение вылилось в политические памфлеты, направленные против книги. В 1930 году она была запрещена в Германии. В 1933 году все произведения Ремарка отправились в печально знаменитые костры. 10 мая первая широкомасштабная демонстрация состоялась перед Берлинским университетом, студенты собрали 25 тысяч томов еврейских авторов; 40 тысяч «не проявивших энтузиазма» наблюдали за действием. Подобные демонстрации имели место и в других университетах. В Мюнхене в демонстрации, во время которой сжигались книги, заклейменные как марксистские и антигерманские, приняло участие 5 тысяч детей.

Ремарк, не испугавшийся злобных выступлений против его книг, опубликовал в 1930 году продолжение романа - «Возвращение». В 1932 году он бежал от нацистского преследования в Швейцарию, а затем в США.

Запрещения имели место и в других странах Европы. В 1929 году австрийским солдатам было запрещено читать книгу, а в Чехословакии ее изъяли из военных библиотек. В 1933 году перевод романа был запрещен в Италии за антивоенную пропаганду.

В 1929 году в США издатели «Литтл, Браун энд Компани» согласились с рекомендациями жюри клуба «Книга месяца», выбравшими роман книгой июня, внести некоторые изменения в текст, они вычеркнули три слова, пять фраз и целиком два эпизода: один о временной уборной и сцену в госпитале, когда супружеская пара, не видевшаяся два года, занимается любовью. Издатели аргументировали это тем, что «некоторые слова и выражения слишком грубы для нашего американского издания» и без этих изменений могли бы возникнуть проблемы с федеральными законами и законами штата Массачусетс. Спустя десятилетие другой случай цензуры текста был обнародован самим Ремарком. Путнам отказался публиковать книгу в 1929 году, несмотря на ее огромный успех в Европе. Как говорит автор, «какой-то идиот заявил, что не станет издавать книгу «гунна»».

Тем не менее «На Западном фронте без перемен» была запрещена в 1929 году в Бостоне на основании непристойности. В том же году в Чикаго таможня США арестовала экземпляры английского перевода книги, который не был «отредактирован». Кроме того, роман значится в числе запрещенных в исследовании о школьной цензуре общества «Народ за американский путь» «Нападения на свободу обучения, 1987–1988»; поводом здесь был «непристойный язык». Цензорам предлагается изменить тактику и использовать эти протесты вместо таких традиционных обвинений, как «глобализм» или «крайне правые пугающие высказывания». Джонатан Грин в своей «Энциклопедии цензуры» называет «На Западном фронте без перемен» одной из «особенно часто» запрещаемых книг.

Их вырвали из привычной жизни… Их швырнули в кровавую грязь войны… Когда-то они были юношами, учившимися жить и мыслить. Теперь они – пушечное мясо. Солдаты. И учатся они – выживать и не думать. Тысячи и тысячи навеки лягут на полях Первой мировой. Тысячи и тысячи вернувшихся еще пожалеют, что не легли вместе с убитыми. Но пока что – на западном фронте все еще без перемен…

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги На Западном фронте без перемен (Эрих Мария Ремарк, 1929) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

К нам прибыло пополнение. Пустые места на нарах заполняются, и вскоре в бараках уже нет ни одного свободного тюфяка с соломой. Часть вновь прибывших – старослужащие, но кроме них к нам прислали двадцать пять человек молодняка из фронтовых пересыльных пунктов. Они почти на год моложе нас. Кропп толкает меня:

– Ты уже видел этих младенцев?

Я киваю. Мы принимаем гордый, самодовольный вид, устраиваем бритье во дворе, ходим, сунув руки в карманы, поглядываем на новобранцев и чувствуем себя старыми служаками.

Катчинский присоединяется к нам. Мы разгуливаем по конюшням и подходим к новичкам, которые как раз получают противогазы и кофе на завтрак. Кат спрашивает одного из самых молоденьких:

– Ну что, небось уж давно ничего дельного не лопали?

Новичок морщится:

– На завтрак – лепешки из брюквы, на обед – винегрет из брюквы, на ужин – котлеты из брюквы с салатом из брюквы.

Катчинский свистит с видом знатока.

– Лепешки из брюквы? Вам повезло, ведь теперь уже делают хлеб из опилок. А что ты скажешь насчет фасоли, не хочешь ли чуток?

Парня бросает в краску:

– Нечего меня разыгрывать.

Катчинский немногословен:

– Бери котелок…

Мы с любопытством идем за ним. Он подводит нас к бочонку, стоящему возле его тюфяка. Бочонок и в самом деле почти заполнен фасолью с говядиной. Катчинский стоит перед ним важный, как генерал, и говорит:

– А ну, налетай! Солдату зевать не годится!

Мы поражены.

– Вот это да, Кат! И где ты только раздобыл такое? – спрашиваю я.

– Помидор рад был, что я его избавил от хлопот. Я ему за это три куска парашютного шелка дал. А что, фасоль и в холодном виде еда что надо, а?

С видом благодетеля он накладывает парнишке порцию и говорит:

– Если заявишься сюда еще раз, в правой руке у тебя будет котелок, а в левой – сигара или горсть табачку. Понятно?

Затем он оборачивается к нам:

– С вас я, конечно, ничего не возьму.

Катчинский совершенно незаменимый человек – у него есть какое-то шестое чувство. Такие люди, как он, есть везде, но заранее их никогда не распознаешь. В каждой роте есть один, а то и два солдата из этой породы. Катчинский – самый пройдошливый из всех, кого я знаю. По профессии он, кажется, сапожник, но дело не в этом – он знает все ремесла. С ним хорошо дружить. Мы с Кроппом дружим с ним, Хайе Вестхус тоже, можно считать, входит в нашу компанию. Впрочем, он скорее исполнительный орган: когда проворачивается какое-нибудь дельце, для которого нужны крепкие кулаки, он работает по указаниям Ката. За это он получает свою долю.

Вот прибываем мы, например, ночью в совершенно незнакомую местность, в какой-то жалкий городишко, при виде которого сразу становится ясно, что здесь давно уже растащили все, кроме стен. Нам отводят ночлег в неосвещенном здании маленькой фабрики, временно приспособленной под казарму. В нем стоят кровати, вернее, деревянные рамы, на которые натянута проволочная сетка.

Спать на этой сетке жестко. Нам нечего подложить под себя – одеяла нужны нам, чтобы укрываться. Плащ-палатка слишком тонка.

Кат выясняет обстановку и говорит Хайе Вестхусу:

– Ну-ка, пойдем со мной.

Они уходят в город, хотя он им совершенно незнаком. Через какие-нибудь полчаса они возвращаются, в руках у них огромные охапки соломы. Кат нашел конюшню, а в ней была солома. Теперь спать нам будет хорошо, и можно бы уже ложиться, да только животы у нас подводит от голода.

Кропп спрашивает какого-то артиллериста, который давно уже стоит со своей частью здесь:

– Нет ли тут где-нибудь столовой?

Артиллерист смеется:

– Ишь чего захотел! Здесь хоть шаром покати. Здесь ты и корки хлеба не достанешь.

– А что, из местных здесь никто уже не живет?

Артиллерист сплевывает:

– Почему же, кое-кто остался. Только они сами трутся у каждого котла и попрошайничают.

Дело плохо. Видно, придется подтянуть ремень потуже и ждать до утра, когда подбросят продовольствие.

Но вот я вижу, что Кат надевает фуражку, и спрашиваю:

– Куда ты, Кат?

– Разведать местность. Может, выжмем что-нибудь.

Неторопливо выходит он на улицу.

Артиллерист ухмыляется:

– Выжимай, выжимай! Смотри не надорвись!

В полном разочаровании мы заваливаемся на койки и уже подумываем, не сглодать ли по кусочку из неприкосновенного запаса. Но это кажется нам слишком рискованным. Тогда мы пытаемся отыграться на сне.

Кропп переламывает сигарету и дает мне половину. Тьяден рассказывает о бобах с салом – блюде, которое так любят в его родных краях. Он клянет тех, кто готовит их без стручков. Прежде всего варить надо все вместе – картошку, бобы и сало – ни в коем случае не в отдельности. Кто-то ворчливо замечает, что, если Тьяден сейчас же не замолчит, он из него самого сделает бобовую кашу. После этого в просторном цеху становится тихо и спокойно. Только несколько свечей мерцают в горлышках бутылок да время от времени сплевывает артиллерист.

Мы уже начинаем дремать, как вдруг дверь открывается и на пороге появляется Кат. Сначала мне кажется, что я вижу сон: под мышкой у него два каравая хлеба, а в руке – перепачканный кровью мешок с кониной.

Артиллерист роняет трубку изо рта. Он ощупывает хлеб:

– В самом деле, настоящий хлеб, да еще теплый!

Кат не собирается распространяться на эту тему. Он принес хлеб, а остальное не имеет значения. Я уверен, что, если бы его высадили в пустыне, он через час устроил бы ужин из фиников, жаркого и вина.

Он коротко бросает Хайе:

– Наколи дров!

Затем он вытаскивает из-под куртки сковородку и вынимает из кармана пригоршню соли и даже кусочек жира – он ничего не забыл. Хайе разводит на полу костер. Дрова звонко трещат в пустом цеху. Мы слезаем с коек.

Артиллерист колеблется. Он подумывает, не выразить ли ему свое восхищение, – быть может, тогда и ему что-нибудь перепадет. Но Катчинский даже не смотрит на артиллериста, он для него просто пустое место. Тот уходит, бормоча проклятия.

Кат знает способ жарить конину, чтобы она стала мягкой. Ее нельзя сразу же класть на сковородку, а то она будет жесткой. Сначала ее надо поварить в воде. С ножами в руках мы садимся на корточки вокруг огня и наедаемся до отвала.

Вот какой у нас Кат. Если бы было на свете место, где раздобыть что-нибудь съестное можно было бы только раз в году в течение одного часа, то именно в этот час он, словно по наитию, надел бы фуражку, отправился в путь и, устремившись, как по компасу, прямо к цели, разыскал бы эту снедь.

Он находит все: когда холодно, он найдет печурку и дрова, он отыскивает сено и солому, столы и стулья, но прежде всего – жратву. Это какая-то загадка, он достает все это словно из-под земли, как по волшебству. Он превзошел самого себя, когда достал четыре банки омаров. Впрочем, мы предпочли бы им кусок сала.

Мы разлеглись у бараков, на солнечной стороне. Пахнет смолой, летом и потными ногами.

Кат сидит возле меня; он никогда не прочь побеседовать. Сегодня нас заставили целый час тренироваться – мы учились отдавать честь, так как Тьяден небрежно откозырял какому-то майору. Кат все никак не может забыть этого. Он заявляет:

– Вот увидите, мы проиграем войну из-за того, что слишком хорошо умеем козырять.

К нам подходит Кропп. Босой, с засученными штанами, он вышагивает, как журавль. Он постирал свои носки и кладет их сушиться на траву. Кат смотрит в небо, испускает громкий звук и задумчиво поясняет:

– Этот вздох издал горох.

Кропп и Кат вступают в дискуссию. Одновременно они заключают пари на бутылку пива об исходе воздушного боя, который сейчас разыгрывается над нами.

Кат твердо придерживается своего мнения, которое он как старый солдат-балагур и на этот раз высказывает в стихотворной форме: «Когда бы все были равны, на свете б не было войны».

В противоположность Кату Кропп – философ. Он предлагает, чтобы при объявлении войны устраивалось нечто вроде народного празднества, с музыкой и входными билетами, как во время боя быков. Затем на арену должны выйти министры и генералы враждующих стран в трусиках, вооруженные дубинками, и пусть они схватятся друг с другом. Кто останется в живых, объявит свою страну победительницей. Это было бы проще и справедливее, чем то, что делается здесь, где друг с другом воюют совсем не те люди.

Предложение Кроппа имеет успех. Затем разговор постепенно переходит на муштру в казармах.

При этом мне вспоминается одна картина. Раскаленный полдень на казарменном дворе. Зной неподвижно висит над плацем. Казармы словно вымерли. Все спят. Слышно только, как тренируются барабанщики; они расположились где-то неподалеку и барабанят неумело, монотонно, тупо. Замечательное трезвучие: полуденный зной, казарменный двор и барабанная дробь!

В окнах казармы пусто и темно. Кое-где на подоконниках сушатся солдатские штаны. На эти окна смотришь с вожделением. В казармах сейчас прохладно.

О, темные, душные казарменные помещения с вашими железными койками, одеялами в клетку, высокими шкафчиками и стоящими перед ними скамейками! Даже и вы можете стать желанными; более того: здесь, на фронте, вы озарены отблеском сказочно далекой родины и дома, вы, чуланы, пропитанные испарениями спящих и их одежды, пропахшие перестоявшейся пищей и табачным дымом!

Катчинский живописует их, не жалея красок и с большим воодушевлением. Чего бы мы ни отдали за то, чтобы вернуться туда! Ведь о чем-нибудь большем мы даже и думать не смеем…

А занятия по стрелковому оружию в ранние утренние часы: «Из чего состоит винтовка образца девяносто восьмого года?» А занятия по гимнастике после обеда: «Кто играет на рояле – шаг вперед. Правое плечо вперед – шагом марш. Доложите на кухне, что вы прибыли чистить картошку».

Мы упиваемся воспоминаниями. Вдруг Кропп смеется и говорит:

– В Лейне пересадка.

Это была любимая игра нашего капрала. Лейне – узловая станция. Чтобы наши отпускники не плутали на ее путях, Химмельштос обучал нас в казарме, как делать пересадку. Мы должны были усвоить, что, если хочешь пересесть в Лейне с дальнего поезда на местный, надо пройти через тоннель. Каждый из нас становился слева от своей койки, которая изображала этот тоннель. Затем подавалась команда: «В Лейне пересадка!» – и все с быстротой молнии пролезали под койками на другую сторону. Мы упражнялись в этом часами…

Тем временем немецкий аэроплан успели сбить. Он падает, как комета, волоча за собой хвост из дыма. Кропп проиграл на этом бутылку пива и с неохотой отсчитывает деньги.

– А когда Химмельштос был почтальоном, он наверняка был скромным человеком, – сказал я, после того как Альберт справился со своим разочарованием, – но стоило ему стать унтер-офицером, как он превратился в живодера. Как это получается?

Этот вопрос растормошил Кроппа:

– Да и не только Химмельштос, это случается с очень многими. Как получат нашивки или саблю, так сразу становятся совсем другими людьми, словно бетону нажрались.

– Все дело в мундире, – высказываю я предположение.

– Да, в общем, примерно так, – говорит Кат, готовясь произнести целую речь, – но причину надо искать не в этом. Видишь ли, если ты приучишь собаку есть картошку, а потом положишь ей кусок мяса, то она все ж таки схватит мясо, потому что это у нее в крови. А если ты дашь человеку кусочек власти, с ним будет то же самое: он за нее ухватится. Это получается само собой, потому что человек как таковой – перво-наперво скотина, и разве только сверху у него бывает слой порядочности, все равно что горбушка хлеба, на которую намазали сала. Вся военная служба в том и состоит, что у одного есть власть над другим. Плохо только то, что у каждого ее слишком много; унтер-офицер может гонять рядового, лейтенант – унтер-офицера, капитан – лейтенанта, да так, что человек с ума сойти может. И так как каждый из них знает, что это его право, то у него и появляются такие вот привычки. Возьми самый простой пример: вот идем мы с учений и устали, как собаки. А тут команда: «Запевай!» Конечно, поем мы так, что слушать тошно: каждый рад, что хоть винтовку-то еще тащить может. И вот уже роту повернули кругом и в наказание заставили заниматься еще часок. На обратном пути опять команда: «Запевай!» – и на этот раз мы поем по-настоящему. Какой во всем этом смысл? Да просто командир роты поставил на своем, ведь у него есть власть. Никто ему ничего на это не скажет, наоборот, все считают его настоящим офицером. А ведь это еще мелочь, они еще и не такое выдумывают, чтобы покуражиться над нашим братом. И вот я вас спрашиваю: кто, на какой штатской должности, пусть даже в самом высоком чине, может себе позволить что-либо подобное, не рискуя, что ему набьют морду? Такое можно себе позволить только в армии! А это, знаете ли, хоть кому голову вскружит! И чем более мелкой сошкой человек был в штатской жизни, тем больше задается здесь.

– Ну да, как говорится, дисциплинка нужна, – небрежно вставляет Кропп.

– К чему придраться, они всегда найдут, – ворчит Кат. – Ну что ж, может, так оно и надо. Но только нельзя же издеваться над людьми. А вот попробуй объяснить все это какому-нибудь слесарю, батраку или вообще рабочему человеку, попробуй растолковать это простому пехотинцу – а ведь их здесь больше всего, – он видит только, что с него дерут три шкуры, а потом отправят на фронт, и он прекрасно понимает, что нужно и что не нужно. Если простой солдат здесь на передовых держится так стойко, так это, доложу я вам, просто удивительно! То есть просто удивительно!

Все соглашаются, так как каждый из нас знает, что муштра кончается только в окопах, но уже в нескольких километрах от передовой она начинается снова, причем начинается с самых нелепых вещей – с козыряния и шагистики. Солдата надо во что бы то ни стало чем-нибудь занять, это железный закон.

Но тут появляется Тьяден, на его лице красные пятна. Он так взволнован, что даже заикается. Сияя от радости, он произносит, четко выговаривая каждый слог:

– Химмельштос едет к нам. Его отправили на фронт.

…К Химмельштосу Тьяден питает особую ненависть, так как во время нашего пребывания в барачном лагере Химмельштос «воспитывал» его на свой манер. Тьяден мочится под себя, этот грех случается с ним ночью, во сне. Химмельштос безапелляционно заявил, что это просто лень, и нашел прекрасное, вполне достойное своего изобретателя средство, как исцелить Тьядена.

Химмельштос отыскал в соседнем бараке другого солдата, страдавшего тем же недугом, по фамилии Киндерфатер, и перевел его к Тьядену. В бараках стояли обычные армейские койки, двухъярусные, с проволочной сеткой. Химмельштос разместил Тьядена и Киндерфатера так, что одному из них досталось верхнее место, другому – нижнее. Понятно, что лежащему внизу приходилось несладко. Зато на следующий вечер они должны были меняться местами: лежащий внизу перебирался наверх, и таким образом совершалось возмездие. Химмельштос называл это самовоспитанием.

Это была подлая, хотя и остроумная выдумка. К сожалению, из нее ничего не вышло, так как предпосылка оказалась все же неправильной: в обоих случаях дело объяснялось вовсе не ленью. Для того чтобы понять это, достаточно было посмотреть на их землистого цвета кожу. Дело кончилось тем, что каждую ночь кто-нибудь из них спал на полу. При этом мог легко простудиться…

Тем временем Хайе тоже подсел к нам. Он подмигивает мне и любовно потирает свою лапищу. С ним вместе мы пережили прекраснейший день нашей солдатской жизни. Это было накануне нашей отправки на фронт. Мы были прикомандированы к одному из полков с многозначным номером, но сначала нас еще вызвали для экипировки опять в гарнизон, однако послали не на сборный пункт, а в другие казармы. На следующий день рано утром мы должны были выехать. Вечером мы собрались вместе, чтобы расквитаться с Химмельштосом. Уже несколько месяцев тому назад мы поклялись друг другу сделать это. Кропп шел в своих планах даже еще дальше: он решил, что после войны пойдет служить по почтовому ведомству, чтобы впоследствии, когда Химмельштос снова будет почтальоном, стать его начальником. Он с упоением рисовал себе, как будет школить его. Поэтому-то Химмельштос никак не мог сломить нас; мы всегда рассчитывали на то, что рано или поздно он попадется в наши руки, уж во всяком случае в конце войны.

Пока что мы решили как следует отдубасить его. Что особенного смогут нам за это сделать, если он нас не узнает, а завтра утром мы все равно уедем?

Мы уже знали пивную, в которой он сидел каждый вечер. Когда он возвращался оттуда в казармы, ему приходилось идти по неосвещенной дороге, где не было домов. Там мы и подстерегали его, спрятавшись за грудой камней. Я прихватил с собой постельник. Мы дрожали от нетерпения. А вдруг он будет не один? Наконец послышались его шаги – мы их уже изучили, ведь мы так часто слышали их по утрам, когда дверь казармы распахивалась и дневальные кричали во всю глотку: «Подъем!»

– Один? – шепнул Кропп.

Мы с Тьяденом крадучись обошли камни.

Вот уже сверкнула пряжка на ремне Химмельштоса. Как видно, унтер-офицер был немного навеселе: он пел. Ничего не подозревая, он прошел мимо нас.

Мы схватили постельник, набросили его, бесшумно прыгнув сзади на Химмельштоса, и резко рванули концы так, что тот, стоя в белом мешке, не мог поднять руки. Песня умолкла.

Еще мгновение, и Хайе Вестхус был возле Химмельштоса. Широко расставив локти, он отшвырнул нас – так ему хотелось быть первым. Смакуя каждое движение, он стал в позу, вытянул свою длинную, как семафор, ручищу с огромной, как лопата, ладонью и так двинул по мешку, что этот удар мог бы убить быка.

Химмельштос перекувыркнулся, отлетел метров на пять и заорал благим матом. Но и об этом мы подумали заранее: у нас была с собой подушка. Хайе присел, положил подушку себе на колени, схватил Химмельштоса за то место, где должна быть голова, и прижал ее к подушке. Голос унтер-офицера тотчас же стал приглушенным. Время от времени Хайе давал ему перевести дух, и тогда мычание на минуту превращалось в великолепный звонкий крик, который тут же вновь ослабевал до писка.

Тут Тьяден отстегнул у Химмельштоса подтяжки и спустил ему штаны. Плетку Тьяден держал в зубах. Затем он поднялся и заработал руками.

Это была дивная картина: лежавший на земле Химмельштос, склонившийся над ним и державший его голову на коленях Хайе, с дьявольской улыбкой на лице и с разинутым от наслаждения ртом, затем вздрагивающие полосатые кальсоны на кривых ногах, выделывающие под спущенными штанами самые замысловатые движения, а над ними в позе дровосека неутомимый Тьяден. В конце концов нам пришлось силой оттащить его, а то бы мы никогда не дождались своей очереди.

Наконец Хайе снова поставил Химмельштоса на ноги и в заключение исполнил еще один индивидуальный номер. Размахнувшись правой рукой чуть не до неба, словно собираясь захватить пригоршню звезд, он влепил Химмельштосу оплеуху. Химмельштос опрокинулся навзничь. Хайе снова поднял его, привел в исходное положение и, показав высокий класс точности, закатил ему вторую – на этот раз левой рукой. Химмельштос взвыл и, став на четвереньки, пустился наутек. Его полосатый почтальонский зад светился в лучах луны.

Мы ретировались на рысях.

Хайе еще раз оглянулся и сказал удовлетворенно, злобно и несколько загадочно:

– Кровавая месть – как кровяная колбаса.

В сущности, Химмельштосу следовало бы радоваться: ведь его слова о том, что люди всегда должны взаимно воспитывать друг друга, не остались втуне, они были применены к нему самому. Мы оказались понятливыми учениками и хорошо усвоили его метод.

Он так никогда и не дознался, кто ему устроил этот сюрприз. Правда, при этом он приобрел постельник, которого мы уже не нашли на месте происшествия, когда заглянули туда через несколько часов.

События этого вечера были причиной того, что, отъезжая на следующее утро на фронт, мы держались довольно молодцевато. Какой-то старик с развевающейся окладистой бородой был так тронут нашим видом, что назвал нас юными героями.

Э кранизация романа, который Эрих Мария Ремарк выпустил в 1929 году. Первая мировая война предстает перед зрителем через восприятие молодого солдата Пауля Боймера. Будучи еще школьниками, Боймер и его друзья жадно внимали патриотическим речам своего учителя и, как только появилась возможность, записались добровольцами на фронт. Все, что происходит далее, очевидно: тяжесть тренировок и хамство командиров, окопная грязь, затяжные бои, смерти и тяжелые ранения – Боймер и его друзья все сильнее ненавидят войну. Вернувшись в родную школу во время отпуска, Боймер пытается убедить учителя и сверстников, что нет ничего отвратительнее войны, но они считают его пораженцем и предателем. Боймеру остается вернуться на фронт и погибнуть.

Роман Ремарка стал заметным событием еще до того, как был напечатан полностью, он выходил по частям в немецкой газете Vossische Zeitung. Права на издание перевода были сразу куплены многими странами, а Голливуд немедленно отреагировал на самое антивоенное произведение своей эпохи масштабной кинопостановкой в формате еще плохо освоенного звукового фильма. Впрочем, для кинотеатров, которые еще не были оборудованы для воспроизведения звука, была создана немая версия с интертитрами.

Батальные сцены снимались в Калифорнии, в них участвовали более 2000 статистов, над «полем» летала камера, прикрепленная к огромному передвижному крану. Режиссер Льюис Майлстоун, у которого это был первый звуковой фильм в карьере, постарался не только передать всю жестокость и депрессивность романа, но и усилил до максимума пацифистский пафос Ремарка. Он принципиально отказался от музыкального сопровождения к фильму и от хеппи-энда, на котором настаивали продюсеры: не только «убил» Боймера, но и поставил в конце фильма сцену с обширным кладбищем и лицами погибших солдат. Студия Universal согласилась с режиссером неохотно: уже начался финансовый кризис, и выпуск дорогостоящего фильма был риском.

Кадр из фильма. Фотография: Nnm.me

Кадр из фильма. Фотография: Nnm.me

Майлстоун специально для этих съемок разыскал в Калифорнии ветеранов великой войны, немецких иммигрантов. Сначала предполагалось, что они будут выполнять функцию экспертов и станут гарантом аутентичности формы, оружия и т.д. Но ветеранов нашлось так много, что Майлстоун не только взял многих из них в массовку, но и предложил им всерьез готовить актеров как новобранцев. Поэтому некоторые сцены тренировок можно считать почти документальными. Майлстоун даже подумывал позвать на главную роль самого Ремарка, но в итоге ее сыграл Лью Эйрз. Актер настолько проникся пацифистским духом картины, что впоследствии отказался пойти на фронт во время Второй мировой и подвергся жесточайшей травле – вплоть до запрета в США фильмов с его участием.

В США фильм получил двух «Оскаров» в номинациях «Лучший фильм» и «Лучшая режиссура». Зато в Германии нацистская партия устраивала беспорядки в кинотеатрах, где показывали картину, – этим процессом руководил лично Геббельс. В итоге немецкое правительство вынуждено было запретить прокат фильма в Германии, и запрет этот был снят только в 1956 году. Впрочем, картина с огромным успехом демонстрировалась во Франции, Голландии и Швейцарии, и было налажено специальное автобусное и железнодорожное сообщение, чтобы немцы могли съездить специально на просмотр картины прямо в нужный кинотеатр.

Оригинальная версия фильма длится более двух часов, но впоследствии его не раз выпускали в сокращенных вариантах. Студия Universal к своему 100-летнему юбилею выпустила на Blu-Ray отреставрированное полное издание картины.

«На Западном фронте без перемен» – четвертый по счету роман Эриха Марии Ремарка. Это произведение принесло писателю славу, деньги, мировое призвание и в то же время лишило его родины и подвергло смертельной опасности.

Ремарк завершил роман в 1928 году и на первых порах безуспешно пытался опубликовать произведение. Большинство передовых немецких издателей посчитали, что роман о Первой мировой войне не будет пользоваться популярностью у современного читателя. Наконец, произведение рискнуло опубликовать Haus Ullstein. Успех, вызванный романом, предвосхитил самые смелые ожидания. В 1929 году «На Западном фронте без перемен» был издан тиражом 500 тысяч экземпляров и переведен на 26 языков. Он стал самой продаваемой книгой в Германии.

В следующем году по военному бестселлеру был снят одноименный фильм. Картину, выпущенную в США, срежиссировал Льюис Майлстоун. Она удостоилась двух Оскаров за лучший фильм и режиссуру. Позже, в 1979 году, вышла ТВ-версия романа от режиссера Делберта Манна. В декабре 2015 года ожидается очередной релиз фильма по культовому роману Ремарка. Создателем картины стал Роджер Дональдсон, роль Пауля Боймера исполнил Дэниэл Рэдклифф.

Изгой на родине

Несмотря на всемирное признание, роман был негативно встречен нацистской Германией. Неприглядный образ войны, нарисованный Ремарком, шел вразрез с тем, что представляли фашисты в своей официальной версии. Писатель тут же был назван изменщиком, лжецом, фальсификатором.

Нацисты даже попытались найти еврейские корни в роду Ремарков. Наиболее тиражируемой «уликой» оказался псевдоним писателя. Свои дебютные произведения Эрих Мария подписывал фамилией Крамер (Ремарк наоборот). Власти распространили слух, эта явно еврейская фамилия и является настоящей.

Спустя три года тома «На Западном фронте без перемен» вместе с другими неудобными произведениями предали так называемому «сатанинскому огню» нацистов, а писатель лишился немецкого гражданства и навсегда покинул Германию. Физическая расправа над всеобщим любимцем, к счастью, не состоялась, зато нацисты отыгрались на его сестре Эльфриде. В годы Второй мировой войны она была гильотирована за родство с врагом народа.

Ремарк не умел лукавить и не мог молчать. Все реалии, описанные в романе, соответствуют действительности, с которой молодому солдату Эриху Марии пришлось столкнуться в годы Первой мировой. В отличие от главного героя, Ремарку посчастливилось выжить и донести свои художественные мемуары до читателя. Давайте вспомним сюжет романа, который принес своему создателю больше всего почестей и горестей одновременно.

Разгар Первой мировой войны. Германия ведет активные бои с Францией, Англией, США и Россией. Западный фронт. Молодые солдаты, вчерашние ученики далеки от распрей великих держав, ими не руководят политические амбиции сильных мира сего, изо дня в день они просто пытаются выжить.

Девятнадцатилетний Пауль Боймер и его школьные товарищи, вдохновленный патриотическими речами классного руководителя Канторека, записался в добровольцы. Война виделась юношам в романтическом ореоле. Сегодня им уже хорошо знакомо ее истинное лицо – голодное, кровавое, бесчестное, лживое и злобное. Однако назад пути нет.

Пауль ведет свои бесхитростные военные мемуары. Его воспоминания не попадут в официальные хроники, потому что в них отражена неприглядная правда великой войны.

Бок о бок с Паулем сражаются его товарищи – Мюллер, Альберт Кропп, Леер, Кеммерих, Иозеф Бем.

Мюллер не теряет надежды получить образование. Даже на передовой он не расстается с учебниками физики и зубрит законы под свист пуль и грохот рвущихся снарядов.

Коротышку Альберта Кроппа Пауль называет «самой светлой головой». Этот смышленый малый всегда найдет выход из трудной ситуации и никогда не лишится самообладания.

Леер – настоящий модник. Он не теряет лоска даже в солдатском окопе, носит окладистую бороду, чтобы производить впечатление на представительниц прекрасного пола – какие уж найдутся на линии фронта.

Франц Кеммерих сейчас не со своими товарищами. Недавно он получил тяжелое ранение в ногу и теперь борется за жизнь в военном лазарете.

А Йозефа Бема уже нет среди живых. Он единственный изначально не верил в пафосные речи учителя Канторека. Чтобы не быть белой вороной, Беем отправляется на фронт вместе с товарищами и (вот ирония судьбы!) погибает в числе первых еще до начала официального призыва.

Кроме школьных друзей, Пауль рассказывает о боевых товарищах, с которыми познакомился на поле брани. Это Тьяден – самый прожорливый солдат в роте. Ему особенно тяжело, потому что с провиантом на фронте приходится туго. Несмотря на то что Тьяден очень худой, он может есть за пятерых. После того как Тьяден встает после плотной трапезы, он напоминает до отвалу напившегося клопа.

Хайе Вестхус – настоящий великан. Он может сжать в руке буханку хлеба и спросить «что у меня в кулаке?» Хайе далеко не самый умный, зато он бесхитростный и очень сильный.

Детеринг проводит дни напролет в воспоминаниях о доме и семье. Он всем сердцем ненавидит войну и грезит о том, чтобы эта пытка поскорее закончилась.

Станислав Катчинский, он же Кат, – старший наставник новобранцев. Ему сорок лет. Пауль называет его настоящим «умницей и хитрюгой». Юноши учатся у Ката солдатской выдержке и мастерству ведения боя не при помощи слепой силы, а при помощи ума и смекалки.

Командир роты Бертинк – пример для подражания. Солдаты боготворят своего руководителя. Он является образцом истинной солдатской доблести и бесстрашия. Во время боя Бертинк никогда не отсиживается под прикрытием и всегда рискует жизнью бок о бок со своими подчиненными.

День нашего знакомства с Паулем и его ротными товарищами был для солдат в какой-то мере счастливым. Накануне рота понесла крупные потери, ее численность сократилась практически наполовину. Однако провианта по-старинке выписали на сто пятьдесят человек. Пауль с друзьями торжествует – теперь им достанется по двойной порции обеда, а главное – табаку.

Повар по кличке Помидор противится выдавать больше положенного количества. Между изголодавшимися солдатами и главой кухни завязывается спор. Они давно недолюбливают трусливого Помидора, который при самом пустячном огне не рискует подкатить свою кухню на передовую. Так что вояки подолгу сидят голодными. Обед приходит остывшим и с большим опозданием.

Спор разрешается с появлением командира Бертинка. Он говорит, что пропадать добру нечего, и распоряжается выдать своим подопечным по двойной порции.

Насытившись вдоволь, солдаты отправляются на луг, где расположены уборные. Удобно разместившись в открытых кабинках (во время службы это самые комфортабельные места для проведения досуга), приятели начинают играть в карты и предаваться воспоминаниями о прошлой, позабытой где-то на обломках мирного времени, жизни.

Нашлось в этих воспоминаниях место и учителю Кантореку, который агитировал юных воспитанников записаться в добровольцы. Это был «строгий маленький человечек в сером сюртуке» с острым лицом, напоминающим мышиную мордочку. Каждый урок он начинал с пламенной речи, призыва, воззвания к совести и патриотическим чувствам. Надо сказать, что оратор из Канторека был отменный – в конце концов весь класс ровным строем отправился в военное управление прямо из-за школьных парт.

«У этих воспитателей, – с горечью резюмирует Боймер, – всегда найдутся высокие чувства. Они носят их наготове в своем жилетном кармане и выдают по мере надобности поурочно. Но тогда мы еще об этом не задумывались».

Друзья отправляются в полевой госпиталь, где находится их товарищ Франц Кеммерих. Его состояние намного хуже, чем мог себе представить Пауль с друзьями. Францу ампутировали обе ноги, однако его самочувствие стремительно ухудшается. Кеммерих все беспокоится о новых английских ботинках, которые ему больше не пригодятся, и памятных часах, что были украдены у раненого. Франц умирает на руках у товарищей. Взяв новые английские ботинки, опечаленные, они возвращаются в барак.

За время их отсутствия в роте появились новички – мертвых ведь нужно заменять живыми. Вновь прибывшие рассказывают о пережитых злоключениях, голоде и брюквенной «диете», которую им устроило руководство. Кат кормит новичков отвоеванной у Помидора фасолью.

Когда все отправляются рыть окопы, Пауль Боймер рассуждает о поведении солдата на передовой, его инстинктивной связи с матушкой-землей. Как же хочется укрыться в ее теплых объятьях от назойливых пуль, зарыться поглубже от осколков разлетающихся снарядов, переждать в ней страшную вражескую атаку!

И снова бой. В роте подсчитывают погибших, а Пауль с друзьями ведет собственный реестр – семь одноклассников убиты, четверо – в лазарете, один – в сумасшедшем доме.

После непродолжительной передышки, солдаты начинают подготовку к наступлению. Их муштрует командир отделения Химмельштос – тиран, которого все ненавидят.

Тема скитания и преследований в романе Эриха Марии Ремарка очень близка самому автору, которому пришлось покинуть родину из-за его неприятия к фашизму.

Вы можете ознакомиться с еще одним романом , отличием которого есть очень глубокий и запутанный сюжет, проливающий свет на события в Германии после Первой мировой войны.

И вновь подсчеты погибших после наступления – из 150 человек в роте осталось только 32. Солдаты близки к помешательству. Каждого из них мучают ночные кошмары. Нервы сдают. В перспективу дойти до конца войны верится с трудом, хочется только одного – умереть без мучений.

Паулю предоставляют непродолжительный отпуск. Он навещает родные места, свою семью, встречается с соседями, знакомыми. Мирные жители теперь кажутся ему чужими, недалекими. Они рассуждают о справедливости войны в пивных, разрабатывают целые стратегии о том, как ловчей «поколотить француза» и не представляют, что творится там, на поле боя.

Вернувшись в роту, Пауль неоднократно попадает на передовую, всякий раз ему удается избежать смерти. Товарищи один за одним уходят из жизни: убит осветительной ракетой умник Мюллер, не дожили до победы Леер, силач Вестхус и командир Бертинк. Раненного Катчинского Боймер выносит с поля боя на собственных плечах, но жестокая судьба непреклонна – на пути к госпиталю шальная пуля попадает Кату в голову. Он погибает на руках военных санитаров.

Окопные мемуары Пауля Боймера обрываются в 1918 году, в день его смерти. Десятки тысяч погибших, реки горя, слез и крови, но официальные хроники сухо вещают – «На Западном фронте без перемен».

Роман Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен»: краткое содержание