Шуточная сценка мастер и маргарита. Мастер и его великий роман: вечер-размышление. Муз. «Дориме»(выход греха)

Интеллектуальная игра «Умники и умницы» по роману М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»

Розыгрыш дорожек

Агон I. Докажите, что деньги — это одна из сюжетообразующих деталей произведения.

Агон II. О каких героях произведения можно сказать словами Воланда: “Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит”?

(По тексту эти слова относятся к Понтию Пилату и его собаке.)

Агон III. Как вы понимаете фразу о Мастере: “Он не заслужил света, он заслужил покой”?

Финал. Докажите, что Воланд у Булгакова — это не “новое имя для того же характера” (В.Я. Лакшин), что и Мефистофель у Гёте.

Агон I

1. Узнай себя

Зелёная дорожка

“...Росту был <...> просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой — золотые <...> Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз чёрный, левый почему-то зелёный. Брови чёрные, но одна выше другой”. (Воланд.)

Жёлтая дорожка

“...Плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке <...> в ковбойке, жёваных белых брюках и в чёрных тапочках”. (Бездомный.)

Красная дорожка

“...Маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нёс в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в чёрной роговой оправе”. (Берлиоз.)

2. Спор на Патриарших прудах

Зелёная дорожка

Продолжите фразу: “Да, человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он...” (“иногда внезапно смертен”) .

Жёлтая дорожка

Какого учёного вы предлагали отправить “года на три в Соловки”? (И.Канта.)

Красная дорожка

Что не устраивало вас в поэме Ивана Николаевича об Иисусе? (“...Главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нём — простые выдумки, самый обыкновенный миф”.)

3. Вещи

Зелёная дорожка

Назовите вещи, которые не принадлежат вам: “громадных размеров, червонного золота” портсигар, “половая щётка”, “трость с чёрным набалдашником в виде головы пуделя”, “пенсне, в котором одного стекла вовсе не было, а другое треснуло”, “золотые часы с цепочкой”, “отточенный, как бритва, длинный хлебный нож”. (Пенсне принадлежит Фаготу, половая щётка — Маргарите, часы — Римскому, нож украл Левий Матвей.)

Жёлтая дорожка

Какая важная вещь исчезла у вас после купания в реке? (Удостоверение МАССОЛИТа.)

Зелёная дорожка

С какой целью вы давали представление в Варьете? (Узнать, “изменились ли... горожане внутренне”.)

Агон II

1. Узнай себя

Зелёная дорожка

“...Был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова <...> была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта — ссадина с запёкшейся кровью”. (Иешуа.)

Жёлтая дорожка

Вас отличают “шаркающая кавалерийская походка”, “желтоватое бритое лицо”, “тусклый, больной голос”, “мученические глаза”. (Понтий Пилат.)

Красная дорожка

“...Человек, лет под сорок, был чёрен, оборван, покрыт засохшей грязью, смотрел по-волчьи, исподлобья. Словом <...> был очень непригляден и скорее всего походил на городского нищего...” (Левий Матвей.)

2. Казнь

Зелёная дорожка

“Верно ли, что ты явился в Ершалаим через Сузские ворота верхом на осле, сопровождаемый толпою черни, кричавшей тебе приветствия как бы некоему пророку?” — задал вам вопрос прокуратор. Что вы ему ответили? (“Пришёл я в Ершалаим точно через Сузские ворота, но пешком, в сопровождении одного Левия Матвея, и никто мне ничего не кричал, так как никто меня тогда в Ершалаиме не знал”.)

Жёлтая дорожка

Почему надо отпустить Иешуа Га-Ноцри, а не Вар-раввана в честь Пасхи? (“...Преступления Вар-раввана и Га-Ноцри совершенно не сравнимы по тяжести. Если второй, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме <...> то первый отягощён гораздо значительнее <...> он позволил себе прямые призывы к мятежу <...> убил стража при попытках брать его”.)

Красная дорожка

В чём вас опередил Понтий Пилат? (Убил (то есть приказал убить) Иуду.)

3. Болезни

Зелёная дорожка

В споре с Берлиозом Воланд приводит пример с человеком, который внезапно заболел, — у него саркома лёгкого. Что хотел доказать Воланд этим примером? (Существование Бога.)

Жёлтая дорожка

Как называлась ваша болезнь, “при которой болит полголовы”? Выберите из списка (все перечисленные болезни упоминаются на страницах романа): базедова болезнь, белая горячка, гемикрания, шизофрения, скарлатина. (Гемикрания.)

Зелёная дорожка

Что обозначает ваше имя? (Бог-помощь, спасение; Иешуа — это еврейское имя, Иисус — это греческая передача.)

Агон III

1. Узнай себя

Зелёная дорожка

“...Громадный, как боров, чёрный, как сажа или грач, и с отчаянными кавалерийскими усами”. (Кот Бегемот.)

Жёлтая дорожка

“...Маленький, но необыкновенно широкоплечий, в котелке на голове и с торчащим изо рта клыком, безобразящим и без того невиданно мерзкую физиономию. И при этом ещё огненно-рыжий”. (Азазелло.)

Красная дорожка

“...Прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия... глумливая”. (Фагот-Коровьев.)

2. Цитаты

Зелёная дорожка

Что вы ответили на фразу: “Достоевский умер”? (“Протестую! Достоевский бессмертен!”)

Жёлтая дорожка

По какому поводу вы произнесли слова: “Оскорбление является обычной наградой за хорошую работу”? (После того, как услышал обвинения в свой адрес об отравлении фалернским вином сначала от Маргариты, затем — от Мастера.)

Красная дорожка

В разговоре с Маргаритой вы упомянули о “причудливо тасуемой колоде карт”. Что за сообщение скрывалось за этим образным выражением? (Сообщение, что Маргарита королевской крови.)

3. Вещи

Зелёная дорожка

Знаменитая вещь, с которой вы были замечены в квартире № 50, в Торгсине и Грибоедове? (Примус.)

Жёлтая дорожка

Вы владеете секретом молодости. Какая вещь может в этом помочь? (Крем Азазелло.)

Зелёная дорожка

Есть поговорка: “Живут как кошка с собакой”. О каких собаках идёт речь на страницах романа? (Собака Понтия Пилата Банга, милицейский пёс Тузбубен.)

Финал

1. Узнай себя по вещам и назови лишнее

Зелёная дорожка

Распластанные между листками папиросной бумаги лепестки засохшей розы, чёрное пальто, глобус, жёлтые цветы, туфли с чёрными замшевыми накладками — бантами, стянутыми стальными пряжками. (Маргарита; лишнее — глобус, принадлежащий Воланду.)

Жёлтая дорожка

Больничное белье, с синей каёмочкой платок, засаленная чёрная шапочка с вышитой на ней жёлтым шёлком буквой “М”, плащ, ботфорты. (Мастер; платок — лишнее, принадлежит Фриде.)

Красная дорожка

Серый берет, чёрная перчатка с раструбом, тупоносые ботинки, трость с чёрным набалдашником в виде головы пуделя, золотые часы с алмазным треугольником на крышке. (Воланд; лишнее — ботинки, принадлежат посетителю Алоизия Могарыча, которого вспугнула Маргарита.)

2. «Воспоминания о М.Булгакове»

Зелёная дорожка

“Мне хочется отметить ещё одну особенность в творчестве Булгакова: его тяготение к именам прославленных музыкантов”, — пишет Л.Е. Белозёрская. Докажите этот тезис относительно романа «Мастер и Маргарита». (Литератор Берлиоз, врач Стравинский.)

Жёлтая дорожка

По мнению друга Булгакова и первого его биографа П.С. Попова, “идеология романа — жуткая, и её не скроешь. Слишком велико мастерство, сквозь него всё ещё ярче проступает, кое-где не только не завуалировал, а поставил точку над «i». В этом отношении я бы сравнил с...”. С каким произведением XIX века сравнивает роман «Мастер и Маргарита» П.С. Попов? («Бесы» Достоевского.)

Красная дорожка

В статье М.Чудаковой говорится: “Для того чтобы описать современность, Булгаков возвращался к истокам новой истории, в ней искал ключ к объяснению и язык описания. В рождении замысла сыграло свою роль стихотворное богоборчество [здесь упоминается имя одного из поэтов начала ХХ в.]. Всё это довольно близко к диалогу Берлиоза и Ивана Бездомного в первой сцене романа...” О творчестве какого поэта идёт речь? (Демьяна Бедного.)

3. Глаза

Зелёная дорожка

Выберите героя, чьи глаза описаны ниже (Бездомный, Понтий Пилат, мастер, Иуда, Коровьев): “карие и очень беспокойные глаза”. (Мастер.)

Жёлтая дорожка

Выберите из предложенных вариантов описание глаз вашей возлюбленной: “зелёные распутные глаза”; “необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах”; “беспокойные и назойливые глаза”. (Второе описание — глаза Маргариты, первое — Гелла, третье — Фрида.)

Зелёная дорожка

Кроме Фриды, на балу вам запомнился ещё один исторический персонаж, вернее, его “лицо, окаймлённое действительно огненной бородой”. Кто он? (Малюта Скуратов.)

Литература

Кроме знания текста романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита», желательно знание сюжета и основных действующих лиц трагедии И.-Ф. Гёте «Фауст».

Также поможет в игре знакомство со следующими книгами:

Воспоминания о Булгакове. Сборник. М.: Советский писатель, 1988.

Зубарова К.А., Сухачевский В.В. Мифы и предания. Античность и библейский мир // Популярный энциклопедический словарь. М.: ТЕРРА, 1993.

Лакшин В.Я. Вторая встреча. Воспоминания, портреты, статьи. М.: Советский писатель, 1984.

Санкт-Петербургский Государственный Университет Культуры и Искусств

Кафедра режиссуры театрализованных представлений и праздников

«Черная магия и ее разоблачение»

Сценарий театрализованного представления,

посвященный жизни и творчеству М.А.Булгакова

Санкт-Петербург

Обоснование выбора темы.

Я посвятила свой сценарий перипетиям жизни и творчества писателя Михаила Афанасьевича Булгакова. Творчество Булгакова не раз подвергалось в советской печати жесткой критике, становилось предметом любопытных и весьма показательных дискуссий. Сегодня многие произведения писателя стали литературной классикой, однако при жизни писателя большинство из них не вышли в печать.

В своем сценария я хотела бы затронуть тему творчества, как неотъемлемую части жизни настоящих творцов. М.А. Булгаков, не смотря на наличие работы и госзаказов, не мог ограничиться тем, что сам называл «поденщиной», он упорно реализует свои замыслы, забывая о неудачах и запрещениях, часто понимая, что пишет «в стол», но не в состоянии замолчать. Сам писатель в письме советскому правительству своей первой чертой назвал приверженность идее творческой свободы, творческой мысли, противостояние оболваниванию личности. В этой теме я хотела бы затронуть так же вопрос сохранения своего я, как творца и как личность.

Сценарно-режиссерский ход моего сценария – сеанс черной магии в Варьете, взятый из романа «Мастер и Маргарита». Все эпизоды – часть фокуса, представления. Но этот сценарный ход входит в менее заметный – написание Булгаковым книги свой жизни. Конструкция на подобии «романа в романе». Сценарий состоит из пролога, трех эпизодов («Карточный переполох», «Балансирующее творчество», «Смертельный номер»), финала и двух эпизодов-мостов. В центре сцены находится люк, из которого могут появляться герои и различные предметы. В колосниках различные подъемные механизмы. На черном заднике – экран, оформленный в виде книги.

Затемнение. Надпись пропадает. Раздается звонок. Загорается свет. На сцене нарядные люди в ожидание представления. Среди них проходят билетеры, предлагая купить программки. Кто-то рассматривает афиши. Раздается второй звонок. Люди группами, оживленно разговаривая, проходят за кулисы. Раздается третий звонок. Свет гаснет. В луче прожектора на сцену выходит конферансье.

Конферансье: Дамы и господа, сейчас перед вами выступит знаменитый иностранный артист мосье Воланд с сеансом черной магии! Ну, мы-то с вами знаем, что ее вовсе не существует на свете, а просто маэстро Воланд в высокой степени владеет техникой фокуса, что и будет видно из самой интересной части, то есть разоблачения этой техники, а так как мы и за технику, и за разоблачение, то поприветствуем господина Воланда!

Конферансье отходит в сторону, указывая на разъезжающиеся кулисы. На сцене затемнение. Сцена освещается приглушенным красным светом. Из-под сцены, из люка выходят четверо: первый - в черной полумаске и фраке – Воланд, второй - длинный и худой, в клетчатом костюме и пенсне – Коровьев-Фагот, третий - большой черный кот (артист в ростовой кукле) - Бегемот, четвертый – невысокий, широкоплечий, рыжий – Азазелло. Они подходят к краю сцены, загорается яркий свет, звучат фанфары.

Воланд: Скажи мне, любезный Фагот, как, по-твоему, московское народонаселение значительно изменилось?

Фагот: Точно так, мессир!

Воланд: Ты прав. Горожане сильно изменились, внешне, я говорю, как и сам город впрочем. Но меня, конечно, интересует гораздо более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне.

Фагот: Да, это важнейший вопрос, сударь.

Воланд: Однако, мы заговорились, а публика начинает скучать!

Фагот: (выходит на авансцену и достает колоду карт ): Дамы и господа! Представляю вашему вниманию карточные фокусы! Только для вас: шестерки и короли, вечная слава и общественное мнение!

Фагот и Бегемот расходятся в разные стороны сцены. У Фагота в руках появляется колода карт, которую он лентой перебрасывает Бегемоту. Бегемот перебрасывает карты обратно Фаготу. Фагот отправляет их за кулисы. Затемнение.

Первый эпизод «Карточный переполох».

На экране «пишутся» слова, которые озвучивает голос.

Фоном звучит песня «Москва рабочая» (Музыка: Зиновий Дунаевский. Слова: Игорь Морозов). Из кулис выходит красные карты (красный низ, белый верх с нашивками масти и значения): два Туза, Червонный и Бубновый, за каждым из них по четыре красных шестерки их масти, с бумагами в руках.

Бубновый Туз : (обращаясь к шестеркам) Итак, что сегодня мы можем предложить советскому читателю?

Шестерка: Поэт Александровский!

На сцену выходит Бубновая Семерка, которая тащит в руках кафедру, сделанную под карточный домик. Установив ее в центре, Семерка встает за кафедру.

Бубновая Семерка (крайне пафосно и протяжно):

На смуглые ладони площадей

Мы каждый день расплескиваем души;

Мы каждый день выходим солнце слушать

На смуглые ладони площадей…

Тузы аплодирует, шестерки подхватывают.

Бубновый Туз: (обращаясь к Бубновым шестеркам) Что вы думаете?

Бубновые шестерки (вытянувшись по стойке «смирно», тараторят): Пролетариату необходимо искусство коллективистское, которое воспитывало бы людей в духе глубокой солидарности, товарищеского сотрудничества, тесного братства борцов и строителей, связанных общим идеалом. И такое искусство зарождается. Мы имеем его в России в виде молодой пролетарской поэзии.

Бубновый туз : Вот однозначно подающий большие надежды поэт нашего времени!

Шестерки подбегают к Семерке. В пластической композиции они превращают Семерку в Бубнового короля(заклеивают цифру 7 буквой «К», надевают корону). Новоиспеченный король, приосанившись выходит из-за кафедры. Две Шестерки бережно уносят за ним его кафедру. Две Шестерки возвращаются к Тузу.

Червонный Туз (обращаясь к своим Шестеркам) : Что-нибудь еще?

Из люка поднимается Червонный Валет.

Червонный Валет: Я принес вам рукопись романа писателя Михаила Булгакова.

Затемнение. На экране «пишутся» слова, которые озвучивает голос.

Голос: Он зародился однажды ночью, когда я проснулся после грустного сна. Мне снился родной город, снег, зима, Гражданская война… Во сне прошла передо мною беззвучная вьюга, а затем появился маленький рояль и возле него люди, которых нет уже на свете… Так я начал писать роман.

Загорается свет. Валет указывает на экран, на котором появляются строки из «Белой Гвардии».

Голос: Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская - вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс.

Червонный Туз: Помню, как он читал нам «Белую гвардию», - это не произвело впечатления.

Бубновый Туз: И что это за выдуманные фамилии – Турбины!

Валет: Мелкие недочеты, отмеченные некоторыми, бледнеют перед несомненными достоинствами этого романа, являющегося первой попыткой создания великой эпопеи современности.

Червонный Туз: - А как он одевается!

Бубновый Туз : С виду он похож на… Чехова!

Шестерки подхихикивают.

Валет уходит.

Червонный Туз : (к шестеркам) Кто-нибудь еще?

Червонная Шестерка: поэт Обрадович!

Восьмерка Черви выезжает на платформе из карт. Платформа едет медленно, Восьмерка по ходу движения читает стихотворение.

Восьмерка Черви (еще более пафосно, чем первая ):

Слышите ль в громовом прибое строк

Разрушающее и созидающее «Мы»?

Это слитность сил, как млечный звездный поток

По черному асфальту тьмы.

Тузы аплодирует. Карты подхватывают.

Бубновый туз: (Обращаясь к Шестеркам ) Вы что думаете?

Шестерки (вытянувшись по «стойке смирно») : Пролетариату необходимо искусство коллективистское, которое воспитывало бы людей в духе глубокой солидарности, товарищеского сотрудничества, тесного братства борцов и строителей, связанных общим идеалом. И такое искусство зарождается. Мы имеем его в России в виде молодой пролетарской поэзии.

Бубновый Туз : Прекрасно! Настоящие произведения способен создать лишь писатель с передовым, пролетарским мировоззрением, такой как вы!

Шестерки бегут к платформе, пытаясь достать до Восьмерки. Две Шестерки запрыгивают на платформу и превращают Восьмерку в Червонного Короля. Платформа уезжает за кулисы.

Шестерки: Куда же он?

Червонный туз: Нести искусство в массы!

Шестерки: Аааа…

Из люка поднимается Бубновый Валет.

Бубновый Валет: Повесть «Собачье сердце». Прошу принять в печать.

Бубновый Валет: Михаил Булгаков.

Бубновый Туз: Однако, сколько людей безнадежно ходатайствует за его произведения.

Бубновый Валет: Первые две части его романа «Белая Гвардия» были напечатаны в журнале!

Червонный Туз: А почему только две?

Бубновый Валет: Потом журнал закрылся.

Червонный Туз: Ммм…

Бубновый Туз: Давайте рукопись!

На экране «пишется» текст, который озвучивается голосом.

Голос: Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе и не существует. Что вы подразумеваете под этим словом? Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. Значит, когда эти баритоны кричат «бей разруху!» - Я смеюсь. Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и займется чисткой сараев - прямым своим делом, - разруха исчезнет сама собой. Двум богам служить нельзя! Невозможно в одно время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев! Это никому не удается, доктор, и тем более - людям, которые, вообще отстав в развитии от европейцев лет на 200, до сих пор еще не совсем уверенно застегивают свои собственные штаны!

Червонный Туз: Нет!

Бубновый Туз: (к Валету): Понимаете….

Шестерки (тараторят) : Пролетариату необходимо искусство коллективистское, которое воспитывало бы людей…

Бубновый туз (перебивает): Да! Но дело не только в этом! Такие вещи, прочитанные в самом блестящем московском литературном кружке, намного опаснее бесполезно-безвредных выступлений литераторов 101-го сорта на заседаниях «Всероссийского Союза Поэтов».

Бубновый Валет: Неужели же никак нельзя напечатать эту повесть?

Тузы: Этот острый памфлет на современность печатать ни в коем случае нельзя.

Валет уходит .

Бубновый Туз: (проходит по авансцене, за ним Бубновые Шестерки): Булгаков вошел в литературу с сознанием гибели своего класса и необходимости приспособления к новой жизни…

Червонный Туз (проходит в другую стороны, за ним Червонные Шестерки): Задача автора – моральная реабилитация прошлого…

Бубновый Туз: (идет к центру) Весь творческий путь Булгакова – путь классово-враждебного советской действительности человека.

Червонный Туз: (идет к центру) Булгаков – типичный представитель тенденций «внутренней эмиграции».

Бубновая Шестерка: Но ведь его пьеса «Дни Турбиных» по роману «Белая Гвардия» с огромным успехом идет в Московском Художественном театре!

Тузы: Что?!

Червонная Шестерка : Тсс.. Ее уже запретили! Хотя говорили, что сам Иосиф Виссарионович высоко оценивал эту пьесу и неоднократно смотрел спектакль!

Бубновая Шестерка: Ну да! А потом сам же ее и запретил! (Смеется )

Карты вскрикивают и расступаются. Бубновая Шестерка проваливается в люк.

Шестерки (вытянувшись по «стойке смирно»): Пролетариату необходимо искусство коллективистское, которое воспитывало бы людей в духе глубокой солидарности, товарищеского сотрудничества, тесного братства борцов…. (голоса затихают).

Затемнение.

Эпизод-мост.

Загорается свет. На сцене Воланд со свитой.

Бегемот: Мда, неудачно малый пошутил…

Азазелло: С такими романами ему скоро жить не на что будет.

Воланд : Уже почти не на что. Вот что Фагот, негоже писателю нищенствовать.

Фагот: Да, мессир. Попробуем что-нибудь устроить.

Сверху падает телефонная трубка на проводе .

Азазелло: Ничего получше ты, конечно, придумать не мог?

Фагот : Вот сам бы устраивал!

Воланд: Пусть будет как будет.

Фагот: Уважаемая публика, представляем вашему вниманию номер с вешалками и канатоходцами.

Затемнение.

Второй эпизод «Балансирующее творчество».

Загорается свет. На сцену выезжают вешалки с костюмами, элементы декораций, ими управляют люди в масках. Все это закручивается на сцене под советские марши. На экране «пишутся» слова, которые озвучивает голос.

Голос : Итак «Мертвые души»… Через 9 дней мне исполнится 41 год. Это - чудовищно! Но тем не менее это так. И вот, к концу моей писательской работы я был вынужден сочинять инсценировки. Какой блистательный финал, не правда ли? Я смотрю на полки и ужасаюсь: кого, кого еще мне придется инсценировать завтра? Тургенева? Лескова? Брокгауза – Ефрона? Островского? Но последний, по счастью, сам себя инсценировал.

Вихрь костюмов и декораций закручивается сильнее. Музыка громче. На экране «пишются» слова, которые озвучивает голос, перекрикивая музыку.

Люди в масках по очереди выбегают вместе с костюмами или декорациями на авансцену.

1-ый человек: Зверь заявил, что он больше не литератор.

2-ой человек : Отказывается от своей профессии, умолкает.

3-ий человек: Это, скажем прямо, малодушие. Нет такого писателя, чтобы он замолчал.

4-ый человек: Если замолчал, значит, был ненастоящий.

Включается Вальс (Музыка И.Корнелюк, OST «Мастер и Маргарита»). Из люка на сцену поднимаются герои романа «Мастер и Маргарита». Люди с костюмами и декорациями пытаются загородить их. Герои романа продираются между ними, на первый план выходят Берлиоз и Бездомный.

Берлиоз: Но Булгаков был настоящим писателем.

Бездомный : Он не мог замолчать.

Половина декораций, костюмо замирает. Берлиоз и Бездомный уходят бродить между застывшими декорациями. На смену им на первый план, танцуя, выходит Маргарита с желтыми цветами в руках.

Маргарита: Параллельно с другими произведениями, забывая о неудачах и запрещениях, он упорно реализует давний замысел.

С другой стороны выходит Мастер.

Мастер: Больше десяти лет работает над романом, который становится его главной книгой.

Вторая половина декораций, костюмов замирает. Маргарита бросает цветы. Она и Мастером берутся за руки и уходят вглубь сцены. Герои романа расталкивают декорации и костюмы за кулисы. Над сценой опускается канат. По нему идет человек в белой одежде, заляпанной другими цветами.

Герои романа: Кто вы?

Человек: Я творчество писателя. Писателя, который устал. Который на грани.

Герои романа: Только не упадите. Умоляем вас!

Человек: Нет, я дойду, во чтобы то не стало!

Герои романа(танцуя, кричат вверх) : - Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке

Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город

С желтыми цветами я вышла, чтоб ты наконец нашёл меня.

Рукописи не горят.

Герои романа, танцуя Вальс, постепенно исчезают за кулисами, а сцена плавно затемняется. Человек в белом доходит в это время до середины каната. На экране «пишутся» слова, которые озвучивает голос.

Эпизод-мост.

На сцене Воланд и его свита.

Коровьев: Как вы думаете, каким образом ему до сих пор удалось избежать таинственного исчезновения? Это ведь нынче известный фокус. Взять хотя бы… Гумилева.

На заднике высвечивается лучом прожектора актер в роли Гумилева.

Гумилев :

Вывеска… кровью налитые буквы

Гласят: «Зеленая», - знаю, тут

Вместо капусты и вместо брюквы

Мертвые головы продают.

К нему выходят с двух сторон люди в черном.

Человек в черном : 3 августа 1921 года Николай Степанович Гумилев арестован за участие в контрреволюционном заговоре.

Звук выстрела. Луч гаснет.

Коровьев: Ну или Мандельштама…

На заднике лучом прожектора высвечивается актер в роли Мандельштама.

Мандельштам : Поэзию уважают только у нас – за нее убивают. Ведь больше нигде за поэзию не убивают…

Выходят два человека в черном и встают с двух сторон от него.

Второй человек : Осип Эмильевич Мандельштам был приговорен к пяти годам исправительно-трудовых лагерей за контрреволюционную деятельность.

Луч гаснет.

Бегемот: А ведь красиво сказал…

Коровьев : О, я знаю еще один интересный случай.

Воланд: Довольно! Он просто не показывал им роман.

Азазелло: Хоть на это ума хватило!

Коровьев: Эх, ему бы жить лет на сто раньше! Во времена наипочетнейшего господина Пушкина, остроумнейшего господина Салтыкова-Щедрина, достопочтимого господина Гоголя!

Азазелло: Ммм… Николай Васильевич! Это его шинелью все хотел укрыться наш несчастный писатель?

На экране появляется могила Гоголя с большим черным камнем - Голгофой. Потом посредством компьютерной графики камень сбрасывается с могилы и на его месте появляется бюст Гоголя. Сверху на Коровьева и Бегемота падает шинель.

Азазелло: Шинель теперь у нас, можно все устроить!

Воланд: Еще рано. Подождите немного.

Затемнение.

Третий эпизод «Смертельный номер»

На сцене куб, который подсвечивается сзади лучом. В кубе виден силуэт волка. На экране «пишутся» слова, которые озвучивает голос.

Голос: На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашенный ли волк, стриженный ли волк, он все равно не похож на пуделя…

На его слова выходят два человек в черном с шпагами в руках.

Первый Человек : Булгаков чем был, тем и останется: новобуржуазным отродьем, брызжущим отравленной, но бессильной слюной.

Второй Человек: Ему нравятся сомнительные остроты, которыми обмениваются собутыльники, атмосфера собачьей свадьбы вокруг какой-нибудь рыжей жены приятеля.

Первый человек втыкает шпагу в куб. На экране «пишутся» слова, которые озвучиваются голосом.

Первый Человек: По приказу Правительства СССР произведен обыск в квартире Михаила Афанасьевича Булгакова.

Второй Человек: Конфискованы рукописи «Собачьего сердца» и дневника.

Человек в черном втыкает шпагу в куб. Пушка мигает. Волчий вой. На экране «пишутся» слова, которые озвучиваются голосом.

Голос: Всякая власть является насилием нал людьми и настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.

Выходит еще один человек в черном с кинжалом в руке.

Человек в черном: По приказу правительства СССР запрещены все идущие в театрах пьесы М.А. Булгакова.

Человек в черном втыкает кинжал в куб.

Первый Человек: «Дни Турбиных»

Втыкает кинжал.

Второй Человек : «Зойкина квартира»

Втыкает кинжал.

Человек в Черном: «Кабала Святош»

Втыкает кинжал. Пушка гаснет. Волчий вой. Пушка загорается. Тень лежащего волка. На экране «пишутся» слова, которые озвучиваются голосом.

Барабанная дробь. Люди в черном втыкают третью шпагу в куб. Пушка гаснет. Жалобное поскуливание. Пушка включается. Пустой куб. Затемнение.

На сцене Воланд в сопровождении свиты. На экране ночное небо с луной.

Воланд : Луна взошла. Близится финал.

Коровьев: Прикажете позвать Автора?

Воланд : Он сам придет.

На заднем плане появляется Человек. Свет на сцене становиться приглушенным. Человек стоит спиной и смотрит на луну.

Азазелло (обращаясь к Человеку) :

Вот это я тебе, взамен могильных роз,

Взамен кадильного куренья;

Ты так сурово жил и до конца донес

Великолепное призренье.

Фагот (обращаясь к Человеку) :

Ты пил вино, ты как никто шутил

И в душных стенах задыхался,

И гостью страшную ты сам к себе впустил

И с ней наедине остался.

Гоголевская шинель вылетает из рук Коровьева и опускается на плечи Человека. На экране фотография могилы Булгакова с тем же камнем, что был на могиле Гоголя.

Воланд (обращаясь к Человеку) :

И нет тебя, и все вокруг молчит

И на твоей безмолвной тризне.

На экране «пишутся» слова, которые озвучиваются голосом.

Воланд: Роман дописан. Последнее слово за тобой.

Человек подходит к экрану. На экране появляется лунная дорога. На экране по небу «пишутся» слова, которые озвучиваются голосом.

Затемнение.

Список использованной литературы:

Акимов В. Свет правды художника/ В.Петелин; - СПб: Ладога, 2008. – 304 с.

Булгаков М. Белая Гвардия. Мастер и Маргарита/М. Булгаков; - Минск: Ураджай, 1988. – 669 с.

Булгаков М. Пьесы/М.Булгаков; - М.: Советский писатель, 1991. – 795 с.

Вулис А. Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»/А.Вулис; - М.: Художественная литература, 1991. – 246 с.

Ерыкалова И.Е. Фантастика Булгакова/И.Е.Ерыкалова; - СПб: - 2007. – 303 с.

Малаховская А. Наследие Бабы-Яги/А. Малаховская; - СПб: Алетейя. 2006. – 153 с.

Мягков Б. Булгаков на Патриарших/Б.Мягков; - М.:Алгорит, 2008. – 367 с.

Мотяшов И. Ответственность художника // Вопросы литературы. - М. - 1968. - № 12. - С. 23.

Петелин В. Жизнь Булгакова/ В.Петелин; - М.:Центрполиграф, 2005. – 216 с.

Петровский М. Мастер и Город/М.Петровский; - СПб: изд-во Ивана Лимбаха, 2008. – 357 с.

Творчество Михаила Булгакова: Исследования. Материалы. Библиография // Институт русской литературы РАН: Кн. 3. - СПб.: Наука, 1995.

Утехин Н. Исторические грани вечных истин («Мастер и Маргарита» М. Булгакова) // Современный советский роман. Философские аспекты. - Л. Наука, 1979. - С. 214.

Фокин П. Булгаков без глянца/ П.Фокин; - СПб: Амфора, 2012. – 412 с.

Этот квест закрыт

Возрастное ограничение: До 16 с родителями или с разрешением родителей

Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, у метро Маяковская, появились четыре гражданина. Четверка были не кем иными, как экспертами Гильдии квестов, отправившихся на разгадку тайны нехорошей квартирки, расположенной по соседству с музеем М.А. Булгакова на Большой Садовой, 10. Попав во двор известного многим дома, эксперты первым делом бросились к пестро раскрашенному трамвайчику (да и к другим достопримечательностям дворика), а затем и в соседний от входа в музей Булгакова подъезд. Несколько ступеней наверх по очень колоритной лестнице и четверка оказалась в гостях у талантливой команды квестов Шредингера, организовавших игру по мотивам, наверное, самого известного произведения писателя - "Мастер и Маргарита". Стоит ли говорить, что тесное соседство с "настоящей" нехорошей квартирой добавляет дополнительной атмосферности квесту? Впрочем, и без этого декорации, ряд креативных решений команды создателей и реквизит, буквально пропитанный стариной и той эпохой, порадуют каждого игрока.

В квесте "Мастер и Маргарита" есть и интересные переходы и дополнительные эффекты, которые с успехом создают таинственную обстановку. В целом от игры, созданной командой Квеста Шредингера остается приятное впечатление старого доброго "олдскульного" квеста в реальности, такого, как помнят опытные игроки в начале эры эскейпрумов.

Естественно, в игре не обошлось без отсылки к первоисточнику, однако для прохождения знание романа не обязательно и будет являться лишь дополнительным бонусом читателям.

Загадки интересны, разнообразны и вписаны в сюжет. Несмотря на кажущуюся старину части реквизита, многие задачи весьма техничны, что всегда интересно. Игрокам понадобятся не только внимательность и наблюдательного, но и предстоит решение логических задач. Уровень сложности заданий не самый простой, что понравится и опытным игрокам и смелым новичкам. В квесте также присутствуют командные задания, так что выбраться из нехорошей квартиры в одиночку не получится.

Особой ловкости и чудес эквилибристики проявлять так же не потребуется. На бал к сатане можно явится в любой, даже парадной одежде, не боясь ее испачкать или повредить. Дамы могут выбрать платье и каблуки.

Несмотря на то, что выбраться из нехорошей квартиры будет не просто, в ней вполне безопасно для игроков любых возрастов. Самостоятельное прохождение: 16+, младше 16 лет в сопровождении взрослых.

Хотелось бы отметить, что сюжетно в игре предусмотрено несколько финалов для команд, однако на практике осознанный выбор, стоящий перед командой сделать в полной мере не удается.

Подвести итог можно было бы цитатой из знаменитого романа:

"- Я в восхищении, - монотонно пел Коровьев, - мы в восхищении, королева в восхищении.

Королева в восхищении, - гнусил за спиною Азазелло.

- Я восхищен, - вскрикивал кот."

Заявление, пожалуй, несколько громкое, однако квест "Мастер и Маргарита" оставляет приятные воспоминания, которыми хочется делится с друзьями по команде, а уровень задач и атмосфера делают его одинаково интересным для игроков с любым опытом в мире квестов. Так что, все на бал к Воланду!

Точную цену игры уточняйте при бронировании на сайте компании.

Если вам понравился обзор квеста, забронируйте его на сайте компании Квест Шрёдингера .

Если вы нашли опечатку, выделите текст и нажмите клавиши Ctrl + Enter

Что есть добро и что есть зло.

Во имя справедливости чистое зло может творить добро.

А добро может быть способно на злодеяния, и тоже во имя справедливости.

Может быть, справедливость и есть пресловутый баланс между добром и злом.

А может быть, самое главное в жизни – это Красота

Искусство

Свобода

Свобода мысли, слова, действий, души.

То, к чему стремится каждый из нас.

Но свобода может обернуться несвободой, если куплена ценой предательства.

Свобода есть добро, свобода есть зло.

Это великая благодать и страшное оружие.

Так что же есть добро и что есть зло.

Вопрос, на который нет однозначного ответа.

(Исполнение песни)

Ты открывал ночь -

Все что могли позволить.

Маски срывал прочь,

Душу держал в неволе.

Пусть на щеке кровь

Ты свалишь на помаду,

К черту барьер слов,

Ангелу слов не надо.

А мы не ангелы, парень,

Нет - мы не ангелы,

Мы не ангелы, парень,

Нет - мы не ангелы,

Там на пожаре утратили ранги мы.

Нету к таким ни любви, ни доверия.

Люди глядят на наличие перьев.

Мы не ангелы, парень...

Сотни чужих крыш

Что ты искал там парень

Ты так давно спишь

Слишком давно для твари

Может пора вниз

Там где ты дышишь телом

Брось свой пустой лист

Твари не ходят в белом

А мы не ангелы, парень,

Нет - мы не ангелы,

Темные твари, и сорваны планки нам,

Если нас спросят, чего мы хотели бы,

Мы бы взлетели, мы бы взлетели.

Мы не ангелы, парень,

Нет - мы не ангелы,

Там на пожаре утратили ранги мы

Нету к таким ни любви, ни доверия

Люди глядят на наличие перьев

Мы не ангелы, парень...

– Доктор Стравинский, – представился усевшийся Ивану и поглядел на него дружелюбно.

– Вот, Александр Николаевич, – кто‑то подал главному кругом исписанный Иванов лист.

– Славно! – сказал Стравинский, возвращая кому‑то лист, и обратился к Ивану: – Вы – поэт?

– Поэт, – мрачно ответил Иван. – Вы – профессор?

На это Стравинский предупредительно‑вежливо наклонил голову.

– И вы – здесь главный? – продолжал Иван.

Стравинский и на это поклонился.

– Мне с вами нужно поговорить, – многозначительно сказал Иван Николаевич.

– Я для этого и пришел, – отозвался Стравинский.

– Дело вот в чем, – начал Иван, чувствуя, что настал его час, – меня в сумасшедшие вырядили, никто не желает меня слушать!..

– О нет, мы выслушаем вас очень внимательно, – серьезно и успокоительно сказал Стравинский, – и в сумасшедшие вас рядить ни в коем случае не позволим.

– Так слушайте же: вчера вечером я встретился с таинственною личностью, иностранцем не иностранцем, который заранее знал о смерти Берлиоза и лично видел Понтия Пилата.

– Пилата? Пилат, это – который жил при Иисусе Христе? – щурясь на Ивана, спросил Стравинский.

– Тот самый.

– Ага, – сказал Стравинский, – а этот Берлиоз погиб под трамваем?

– Вот же именно его вчера при мне и зарезало трамваем, причем этот самый загадочный гражданин…

– Знакомый Понтия Пилата? – спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большой понятливостью.

– Именно он, – подтвердил Иван, изучая Стравинского, – так вот он сказал заранее, что Аннушка разлила подсолнечное масло… А он и поскользнулся как раз на этом месте! Как вам это понравится?

– А кто же эта Аннушка?

– Аннушка здесь совершенно не важна, – проговорил он, нервничая, – черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая‑то. А важно то, что он заранее, понимаете ли, заранее знал о подсолнечном масле! Вы меня понимаете?

– Продолжаю, – сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравинскому и зная уже по горькому опыту, что лишь спокойствие поможет ему, – так вот, этот страшный тип, а он врет, что он консультант, обладает какою‑то необыкновенной силой… А с ним еще парочка, и тоже хороша: какой‑то длинный в битых стеклах и, кроме того, невероятных размеров кот, самостоятельно ездящий в трамвае. Кроме того, он лично был на балконе у Понтия Пилата, в чем нет никакого сомнения. Ведь это что же такое? А? Его надо немедленно арестовать, иначе он натворит неописуемых бед.

– Так вот вы и добиваетесь, чтобы его арестовали? Правильно я вас понял? – спросил Стравинский.

– Совершенно правильно! Я требую, чтобы меня немедленно выпустили.

– Ну что же, славно, славно! – отозвался Стравинский, – вот все и выяснилось. Действительно, какой же смысл задерживать в лечебнице человека здорового? Хорошо‑с. Я вас немедленно же выпишу отсюда, если вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы нормальны?

– Я – нормален.

– Ну вот и славно, – облегченно воскликнул Стравинский, – а если так, то давайте рассуждать логически. Вы желаете уйти отсюда? Извольте‑с. Но позвольте вас спросить, куда вы направитесь отсюда?

– Конечно, в милицию, – ответил Иван уже не так твердо и немного теряясь под взглядом профессора.

– Непосредственно отсюда?

– А на квартиру к себе не заедете? – быстро спросил Стравинский.

– Да некогда тут заезжать! Пока я по квартирам буду разъезжать, он улизнет!

– Так. А что же вы скажете в милиции в первую очередь?

– Про Понтия Пилата, – ответил Иван Николаевич, и глаза его подернулись сумрачной дымкой.

– Ну, вот и славно! – воскликнул покоренный Стравинский и приказал: – Марья Васильевна, выпишите, пожалуйста, гражданина Бездомного в город. Но эту комнату не занимать, постельное белье можно не менять. Через два часа гражданин Бездомный опять будет здесь.

– На каком основании я опять буду здесь? – тревожно спросил Иван.

Стравинский как будто ждал этого вопроса, немедленно уселся опять и заговорил:

– На том основании, что, как только вы явитесь в кальсонах в милицию и скажете, что виделись с человеком, лично знавшим Понтия Пилата, – как моментально вас привезут сюда, и вы снова окажетесь в этой же самой комнате.

– Так что же делать?

– Ну вот и славно! – отозвался Стравинский, – это резоннейший вопрос. Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. Вчера кто‑то вас сильно напугал и расстроил рассказом про Понтия Пилата и прочими вещами. И вот вы, разнервничавшийся, издерганный человек, пошли по городу, рассказывая про Понтия Пилата. Совершенно естественно, что вас принимают за сумасшедшего. Ваше спасение сейчас только в одном – в полном покое. И вам непременно нужно остаться здесь.

– Но его необходимо поймать! – уже моляще воскликнул Иван.

– Хорошо‑с, но самому‑то зачем же бегать? И помните, что здесь у нас вам всемерно помогут, а без этого у вас ничего не выйдет. Вы меня слышите? – вдруг многозначительно спросил Стравинский и завладел обеими руками Ивана Николаевича. Взяв их в свои, он долго, в упор глядя в глаза Ивану, повторял: – Вам здесь помогут… Вы слышите меня?.. Вам здесь помогут… вам здесь помогут… Вы получите облегчение. Здесь тихо, все спокойно. Вам здесь помогут…

Иван Николаевич неожиданно зевнул, выражение лица его смягчилось.

– Да, да, – тихо сказал он.

– Ну вот и славно! – по своему обыкновению заключил беседу Стравинский и поднялся, – до свиданья! – он пожал руку Ивану и, уже выходя, сказал: – Да, а кислород попробуйте… и ванны.

Итак, неизвестный погрозил Ивану пальцем и прошептал: «Тсс!»

На нем было белье, туфли на босу ногу, на плечи наброшен бурый халат.

Пришедший подмигнул Ивану, спрятал в карман связку ключей, шепотом осведомился: «Можно присесть?» – и, получив утвердительный кивок, поместился в кресле.

– Итак, сидим?

– Сидим, – ответил Иван, вглядываясь в карие и очень беспокойные глаза пришельца.

– Да… – тут гость вдруг встревожился, – но вы, надеюсь, не буйный? А то я, знаете ли, не выношу шума, возни и всяких вещей в этом роде. Успокойте меня, скажите, вы не буйный?

– Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил, – мужественно признался преображенный поэт.

– Основание? – строго спросил гость.

– Да, признаться, без основания, – сконфузившись, ответил Иван.

Отчитав таким образом Ивана, гость осведомился:

– Профессия?

– Поэт, – почему‑то неохотно признался Иван.

Пришедший огорчился.

– Ох, как мне не везет! – воскликнул он, но тут же спохватился, извинился и спросил: – А как ваша фамилия?

– Бездомный.

– Эх, эх… – сказал гость, морщась.

– А вам, что же, мои стихи не нравятся? – с любопытством спросил Иван.

– Ужасно не нравятся.

– А вы какие читали?

– Никаких я ваших стихов не читал! – нервно воскликнул посетитель.

– А как же вы говорите?

– Ну, что ж тут такого, – ответил гость, – как будто я других не читал? Впрочем… разве что чудо? Хорошо, я готов принять на веру. Хороши ваши стихи, скажите сами?

– Чудовищны! – вдруг смело и откровенно произнес Иван.

– Не пишите больше! – попросил пришедший умоляюще.

– Обещаю и клянусь! – торжественно произнес Иван.

Клятву скрепили рукопожатием, и тут из коридора донеслись мягкие шаги и голоса.

– Тсс, – шепнул гость и, выскочив на балкон, закрыл за собою решетку.

– Так из‑за чего же вы попали сюда?

– Из‑за Понтия Пилата, – хмуро глянув в пол, ответил Иван.

– Как? – забыв осторожность, крикнул гость и сам себе зажал рот рукой, – потрясающее совпадение! Умоляю, умоляю, расскажите!

Таким образом, к смертной казни, которая должна совершиться сегодня, приговорены трое разбойников: Дисмас, Гестас, Вар‑равван и, кроме того, этот Иешуа Га‑Ноцри. Первые двое, вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря, взяты с боем римской властью, числятся за прокуратором, и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Последние же, Вар-раван и Га-Ноцри, схвачены местной властью и осуждены Синедрионом. Согласно закону, согласно обычаю, одного из этих двух преступников нужно будет отпустить на свободу в честь наступающего сегодня великого праздника пасхи.

Итак, кого из двух преступников намерен освободить Синедрион: Вар‑раввана или Га‑Ноцри?

– Синедрион просит отпустить Вар‑раввана.

– Признаюсь, этот ответ меня удивил, боюсь, нет ли здесь недоразумения. В самом деле: преступления Вар‑раввана и Га‑Ноцри совершенно не сравнимы по тяжести. Если второй, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме и других некоторых местах, то первый отягощен гораздо значительнее. Итак?

Синедрион внимательно ознакомился с делом и вторично сообщает, что намерен освободить Вар‑раввана.

– Как? Даже после моего ходатайства? Ходатайства того, в лице которого говорит римская власть? Первосвященник, повтори в третий раз.

– И в третий раз мы сообщаем, что освобождаем Вар‑раввана, – тихо сказал Каифа.

– Хорошо, – сказал Пилат, – да будет так. Тесно мне, тесно мне!

Он холодною влажною рукою рванул пряжку с ворота плаща, и та упала на песок.

– Сегодня душно, где‑то идет гроза, – отозвался Каифа, - О, какой страшный месяц нисан в этом году!

– Что слышу я, прокуратор? – гордо и спокойно ответил Каифа, – ты угрожаешь мне после вынесенного приговора, утвержденного тобою самим? Может ли это быть? Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что‑нибудь сказать. Не услышал бы нас кто‑нибудь, игемон?

Пилат мертвыми глазами посмотрел на первосвященника и, оскалившись, изобразил улыбку.

– Что ты, первосвященник! Кто же может услышать нас сейчас здесь? Разве я похож на юного бродячего юродивого, которого сегодня казнят? Мальчик ли я, Каифа? Знаю, что говорю и где говорю. Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что и мышь не проникнет ни в какую щель! Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни тебе, ни народу твоему, – и Пилат указал вдаль направо, туда, где в высоте пылал храм, – это я тебе говорю – Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье!

– Знаю, знаю! – бесстрашно ответил чернобородый Каифа, и глаза его сверкнули. Он вознес руку к небу и продолжал: – Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата!

– О нет! – воскликнул Пилат. – Слишком много ты жаловался кесарю на меня, и настал теперь мой час, Каифа! Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти. Вспомни мое слово, первосвященник. Увидишь ты не одну когорту в Ершалаиме, нет! Придет под стены города полностью легион Фульмината, подойдет арабская конница, тогда услышишь ты горький плач и стенания. Вспомнишь ты тогда спасенного Варраввана и пожалеешь, что послал на смерть философа с его мирною проповедью!

– Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь? Нет, не веришь! Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ!

– Ты слышишь, Пилат?

– Прислушайся, прокуратор! – тихо повторил первосвященник, – неужели ты скажешь мне, что все это, – тут первосвященник поднял обе руки, и темный капюшон свалился с головы Каифы, – вызвал жалкий разбойник Вар‑равван?

Прокуратор тыльной стороной кисти руки вытер мокрый, холодный лоб, поглядел на землю, потом, прищурившись, в небо, увидел, что раскаленный шар почти над самой его головою, а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста, и сказал тихо и равнодушно:

– Дело идет к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем надо продолжать.

– Именем кесаря императора!

– Четверо преступников, арестованных в Ершалаиме за убийства, подстрекательства к мятежу и оскорбление законов и веры, приговорены к позорной казни – повешению на столбах! Имена преступников – Дисмас, Гестас, Вар‑равван и Га‑Ноцри. Вот они перед вами!

– Но казнены из них будут только трое, ибо, согласно закону и обычаю, в честь праздника пасхи одному из осужденных, по выбору Малого Синедриона и по утверждению римской власти, великодушный кесарь император возвращает его презренную жизнь!

– Имя того, кого сейчас при вас отпустят на свободу… Вар‑равван!

– О, как я угадал! О, как я все угадал!

Гость сочувственно положил руку на плечо бедного поэта и сказал так:

– Несчастный поэт! Но вы сами во всем виноваты. Нельзя было держать себя с ним столь развязно и даже нагловато. Вот вы и поплатились.

– Да кто же он, наконец, такой? – в возбуждении потрясая кулаками, спросил Иван.

Гость вгляделся в Ивана и ответил вопросом:

– А вы не впадете в беспокойство? Мы все здесь люди ненадежные… Вызова врача, уколов и прочей возни не будет?

– Нет, нет! – воскликнул Иван, – скажите, кто он такой?

– Ну хорошо, – ответил гость и веско и раздельно сказал: – Вчера вы встретились с сатаной.

– Не может этого быть! Его не существует.

– Помилуйте! Уж кому‑кому, но не вам это говорить. Вы были одним, по‑видимому, из первых, кто от него пострадал. Сидите, как сами понимаете, в психиатрической лечебнице, а все толкуете о том, что его нет. Право, это странно!

– Его нельзя не узнать, мой друг! Впрочем, вы… вы меня опять‑таки извините, ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный?

– Бесспорно, – согласился неузнаваемый Иван.

– Простите, может быть, впрочем, вы даже оперы «Фауст» не слыхали? Ну вот… неудивительно!

– Так он, стало быть, действительно мог быть у Понтия Пилата? Ведь он уж тогда родился? А меня сумасшедшим называют! – прибавил Иван, в возмущении указывая на дверь.

Горькая складка обозначилась у губ гостя.

– Будем глядеть правде в глаза, – и гость повернул свое лицо в сторону бегущего сквозь облако ночного светила. – Ваш собеседник был и у Пилата, и на завтраке у Канта, а теперь он навестил наш город. Но до чего мне досадно, что встретились с ним вы, а не я!

– А зачем он вам понадобился?

– Видите ли, какая странная история, я здесь сижу из‑за того же, что и вы, именно из‑за Понтия Пилата, – тут гость пугливо оглянулся и сказал: – Дело в том, что год тому назад я написал о Пилате роман.

– Вы – писатель? – с интересом спросил поэт.

– Я – мастер.

– А как ваша фамилия?

– У меня нет больше фамилии, – с мрачным презрением ответил странный гость, – я отказался от нее, как и вообще от всего в жизни. Забудем о ней.

– Так вы хоть про роман скажите, – деликатно попросил Иван.

– Ах, это был золотой век, – блестя глазами, шептал рассказчик, – совершенно отдельная квартирка, маленькие оконца, под забором сирень, липа и клен. Необыкновенно пахнет сирень! И голова моя становилась легкой от утомления, и Пилат летел к концу.

– Белая мантия, красный подбой! Понимаю! – восклицал Иван.

– Именно так! Пилат летел к концу, к концу, и я уже знал, что последними словами романа будут: «…пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат». Ну, натурально, я выходил гулять. На Арбате был чудесный ресторан, не знаю, существует ли он теперь.

Тут глаза гостя широко открылись, и он продолжал шептать, глядя на луну:

– Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Эти цветы отчетливо выделялись на её черном пальто. Она повернула в переулок и тут обернулась. Шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!

Так поражает молния, так поражает финский нож!

Она приходила ко мне каждый день, а ждать ее я начинал с утра.

Она входила в калитку один раз, а биений сердца до этого я испытывал не менее десяти.

Роман был дописан в августе месяце, был отдан какой‑то безвестной машинистке, и та перепечатала его в пяти экземплярах. И, наконец, настал час, когда пришлось покинуть тайный приют и выйти в жизнь.

– И я вышел в жизнь, держа его в руках, и тогда моя жизнь кончилась.

– Кресло мне. Скажи мне, любезный Фагот, как, по‑твоему, ведь местное народонаселение значительно изменилось?

– Точно так, мессир, – негромко ответил Фагот‑Коровьев.

– Ты прав. Горожане сильно изменились, внешне, я говорю, как и сам город, впрочем. О костюмах нечего уж и говорить, но появились эти… как их… трамваи, автомобили…

– Автобусы, – почтительно подсказал Фагот.

– Но меня, конечно, не столько интересуют автобусы, телефоны и прочая…

– Аппаратура! – подсказал клетчатый.

– Совершенно верно, благодарю, – медленно говорил маг тяжелым басом, – сколько гораздо более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне?

– Да, это важнейший вопрос, сударь.

– Однако мы заговорились, дорогой Фагот, а публика начинает скучать. Покажи для начала что‑нибудь простенькое.

– Три, четыре

Фагот тыкнул пальцем в партер и объявил:

– Колода эта таперича, уважаемые граждане, находится в третьем ряду. – Пусть она останется у вас на память!

– Стара штука, – послышалось с галерки, – она из той же компании.

– Вы полагаете? – заорал Фагот, прищуриваясь на галерею, – в таком случае, и вы в одной шайке с нами, потому что она у вас в кармане!

На галерке произошло движение, и послышался радостный голос:

– Верно! Ой! Да это деньги!

– Ей богу, настоящие!

– Сыграйте и со мной в такую колоду.

– Авек плезир! – отозвался Фагот, – но почему же только с вами? Все примут горячее участие! – и скомандовал: –Раз! – в руке у него показался пистолет, он крикнул: – Два! – Пистолет вздернулся кверху. Он крикнул: – Три! – сверкнуло, бухнуло, и тотчас же из‑под купола, ныряя между трапециями, начали падать в зал белые бумажки.

– Ну что же, – задумчиво отозвался тот, – они – люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних…

– Таперича давайте откроем дамский магазин!

– Фирма совершенно бесплатно производит обмен старых дамских платьев и обуви на парижские модели и парижскую же обувь.

– Обмениваем старые сумочки, духи и прочее.

– Герлэн, шанель номер пять, мицуко, нарсис нуар, вечерние платья, платья коктейль…

(Дефиле) Бегемот – ведущий!

Соблазны, соблазны! Как от них трудно отказаться… И не надо отказываться! Зачем лишать себя радостей жизни?

Интересно, что правит миром? Любовь? Добро? Нет, деньги. По крайней мере, многие так считают. И пусть считают – это наши люди!

Люди, не скрывайте своих истинных чувств! От природы вам свойственна агрессия – так не прячьте её под маской толерантности!

Самая модная в новом сезоне – маска бездумности! А зачем загружать себя мировыми проблемами? Меньше думаешь – крепче спишь!

А теперь моё любимое! Люди, люди, нет у вас врагов, кроме вас самих! Если что-то уничтожит вашу цивилизацию, так это вы сами! Всё сгорит в огне войны – туда вам и дорога!

Кот выскочил к рампе и вдруг рявкнул на весь театр человеческим голосом:

– Сеанс окончен! Всем спасибо! Все свободны!

«…Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город… Пропал Ершалаим, как будто не существовал на свете…»

– Зачем я тогда ночью ушла от него? Зачем? Ведь это же безумие! Я вернулась на другой день, честно, как обещала, но было уже поздно, слишком поздно!

Какие странные похороны… И какая тоска! Ах, право, дьяволу бы заложила душу, чтобы только узнать, жив он или нет! Интересно знать, кого это хоронят с такими удивительными лицами?

– Берлиоза Михаила Александровича, – послышался рядом несколько носовой мужской голос, – председателя МАССОЛИТа. – Да, – продолжал неизвестный гражданин, – удивительное у них настроение. Везут покойника, а думают только о том, куда девалась его голова!

– Какая голова?

– Да, изволите ли видеть, – объяснил рыжий, – сегодня утром в Грибоедовском зале голову у покойника стащили из гроба.

– Как же это может быть?

– Черт его знает как! – развязно ответил рыжий, – я, впрочем, полагаю, что об этом Бегемота не худо бы спросить. До ужаса ловко сперли. Такой скандалище!

– Позвольте! – вдруг воскликнула она, – какого Берлиоза? Это, что в газетах сегодня…

– Как же, как же, Маргарита Николаевна!

Маргарита удивилась:

– Вы меня знаете?

Вместо ответа рыжий снял котелок и взял его на отлет.

– Я вас не знаю, – сухо сказала Маргарита.

– Откуда ж вам меня знать! А между тем я к вам послан по делу.

– С этого прямо и нужно было начинать, – заговорила она, – а не молоть черт знает что про отрезанную голову! Вы меня хотите арестовать?

– Ничего подобного, – воскликнул рыжий, – что это такое: раз уж заговорил, так уж непременно арестовать! Просто есть к вам дело.

– Ничего не понимаю, какое дело?

Рыжий оглянулся и сказал таинственно:

– Меня прислали, чтобы вас сегодня вечером пригласить в гости.

– Что вы бредите, какие гости?

– К одному очень знатному иностранцу, – значительно сказал рыжий, прищурив глаз.

Маргарита очень разгневалась.

– Новая порода появилась: уличный сводник, – поднимаясь, чтобы уходить, сказала она.

– Вот спасибо за такие поручения! – обидевшись, воскликнул рыжий и проворчал в спину уходящей Маргарите: – Дура!

– Мерзавец! – отозвалась та, оборачиваясь, и тут же услышала за собой голос рыжего:

– Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Пропал Ершалаим, как будто не существовал на свете… Так пропадите же вы пропадом с вашей обгоревшей тетрадкой и сушеной розой! Сидите здесь на скамейке одна и умоляйте его, чтобы он отпустил вас на свободу, дал дышать воздухом, ушел бы из памяти!

Побелев лицом, Маргарита вернулась к скамейке. Рыжий глядел на нее, прищурившись.

– Я ничего не понимаю, – тихо заговорила Маргарита Николаевна, – про листки еще можно узнать… проникнуть, подсмотреть… Но как вы могли узнать мои мысли? – она страдальчески сморщилась и добавила: – Скажите мне, кто вы такой? Из какого вы учреждения?

– Вот скука, – проворчал рыжий и заговорил громче: – Простите, ведь я сказал вам, что ни из какого я не из учреждения! Сядьте, пожалуйста.

Маргарита беспрекословно повиновалась, но все‑таки, садясь, спросила еще раз:

– Кто вы такой?

– Ну хорошо, зовут меня Азазелло, но ведь все равно вам это ничего не говорит.

– А вы мне не скажете, откуда вы узнали про листки и про мои мысли?

– Не скажу, – сухо ответил Азазелло.

– Но вы что‑нибудь знаете о нем? – моляще шепнула Маргарита.

– Ну, скажем, знаю.

– Молю: скажите только одно, он жив? Не мучьте.

– Ну, жив, жив, – неохотно отозвался Азазелло.

– Пожалуйста, без волнений и вскрикиваний, – нахмурясь, сказал Азазелло. – Я приглашаю вас к иностранцу совершенно безопасному. И ни одна душа не будет знать об этом посещении.

– Что за иностранец такой?! – и какой мне интерес идти к нему?

Азазелло наклонился к ней и шепнул многозначительно:

– Ну, интерес‑то очень большой… Вы воспользуетесь случаем…

– Что? – воскликнула Маргарита, и глаза ее округлились, – если я вас правильно понимаю, вы намекаете на то, что я там могу узнать о нем?

Азазелло молча кивнул головой.

– Еду! – с силой воскликнула Маргарита и ухватила Азазелло за руку, – еду, куда угодно!

Азазелло, облегченно отдуваясь, откинулся на спинку скамейки, и заговорил иронически:

– Трудный народ эти женщины! – он засунул руки в карманы и далеко вперед вытянул ноги, – зачем, например, меня послали по этому делу? Пусть бы ездил Бегемот, он обаятельный…

– Но к делу, к делу, Маргарита Николаевна. Вы женщина весьма умная и, конечно, уже догадались о том, кто наш хозяин.

Сердце Маргариты стукнуло, и она кивнула головой.

– Ну, вот‑с, вот‑с, – говорил Коровьев, – мы враги всяких недомолвок и таинственностей. Ежегодно мессир дает один бал. Он называется весенним балом полнолуния, или балом ста королей. Так вот‑с: мессир холост, как вы, конечно, сами понимаете. Но нужна хозяйка, – Коровьев развел руками, – согласитесь сами, без хозяйки…

– Короче! – вскричал Коровьев, – совсем коротко: вы не откажетесь принять на себя эту обязанность?

– Не откажусь, – твердо ответила Маргарита.

Смена декораций (Бегемот и Коровьев)

Бал (танец)

– Ну что, вас очень измучили? – спросил Воланд.

– О нет, мессир, – ответила Маргарита, но чуть слышно.

– Ноблесс оближ, – заметил кот и налил Маргарите какой‑то прозрачной жидкости в лафитный стакан.

– Это водка? – слабо спросила Маргарита.

Кот подпрыгнул на стуле от обиды.

– Помилуйте, королева, – прохрипел он, – разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт!

Маргарита улыбнулась и сделала попытку отодвинуть от себя стакан.

– Смело пейте, – сказал Воланд, и Маргарита тотчас взяла стакан в руки. – Ночь полнолуния – праздничная ночь, и я ужинаю в тесной компании приближенных и слуг. Итак, как чувствуете вы себя? Как прошел этот утомительный бал?

– Потрясающе!

– Все очарованы!

– Влюблены!

– Раздавлены!

– Сколько такта, сколько умения, обаяния и шарма!

– Ах, как приятно ужинать вот этак, при камельке, запросто, – дребезжал Коровьев, – в тесном кругу…

– Нет, Фагот, – возражал кот, – бал имеет свою прелесть и размах.

– Никакой прелести в нем нет и размаха тоже, а эти дурацкие медведи, а также и тигры в баре своим ревом едва не довели меня до мигрени, – сказал Воланд.

– Слушаю, мессир, – сказал кот, – если вы находите, что нет размаха, и я немедленно начну придерживаться того же мнения.

– Ты смотри! – ответил на это Воланд.

– Я пошутил, – со смирением сказал кот, – а что касается тигров, то я велю их зажарить.

– Тигров нельзя есть, – сказала Маргарита.

– Вы полагаете? Тогда прошу послушать. Однажды я скитался в течение девятнадцати дней в пустыне и единственно, чем питался, это мясом убитого мной тигра.

– Вранье!

– И интереснее всего в этом вранье то, – сказал Воланд, – что оно – вранье от первого до последнего слова.

– Ах так? Вранье? – воскликнул кот, и все подумали, что он начнет протестовать, но он только тихо сказал: – История рассудит нас.

Воспользовавшись паузой, Маргарита обратилась к Воланду и робко сказала:

– Пожалуй, мне пора… Поздно.

– Куда же вы спешите? – спросил Воланд вежливо, но суховато. Остальные промолчали, делая вид, что увлечены сигарными дымными кольцами.

– Да, пора, Благодарю вас, мессир, – чуть слышно сказала Маргарита и вопросительно поглядела на Воланда. Тот в ответ улыбнулся ей вежливо и равнодушно.

– Сядьте‑ка, – вдруг повелительно сказал Воланд. Маргарита изменилась в лице и села. – Может быть, что‑нибудь хотите сказать на прощанье?

– Нет, ничего, мессир, – с гордостью ответила Маргарита, – кроме того, что если я еще нужна вам, то я готова охотно исполнить все, что вам будет угодно. Я ничуть не устала и очень веселилась на балу.

– Верно! Вы совершенно правы! – гулко и страшно прокричал Воланд, – так и надо!

– Так и надо! – как эхо, повторила свита Воланда.

– Мы вас испытывали, – продолжал Воланд, – никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут! Садитесь, гордая женщина! – Итак, Марго, – продолжал Воланд, смягчая свой голос, – чего вы хотите за то, что сегодня вы были у меня хозяйкой? Говорите! И теперь уж говорите без стеснения: ибо предложил я.

Наступило молчание, и прервал его Коровьев, который зашептал в ухо Маргарите:

– Алмазная донна, на сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А то ведь фортуна может и ускользнуть!

– Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера!

Маргарита сразу узнала его, простонала, всплеснула руками и подбежала к нему. Она произносила только одно слово, бессмысленно повторяя его:

– Ты… ты, ты…

Мастер отстранил ее от себя и глухо сказал:

– Не плачь, Марго, не терзай меня. Я тяжко болен. Мне страшно, Марго! У меня опять начались галлюцинации.

Рыдания душили Маргариту, она шептала, давясь словами:

– Нет, нет, нет, не бойся ничего! Я с тобою! Я с тобою!

Коровьев ловко и незаметно подпихнул к мастеру стул, и тот опустился на него, опустил голову и стал смотреть в землю угрюмыми больными глазами.

– Да, – заговорил после молчания Воланд, – его хорошо отделали. – Он приказал Коровьеву: – Дай‑ка, рыцарь, этому человеку чего‑нибудь выпить.

– Выпей, выпей. Ты боишься? Нет, нет, верь мне, что тебе помогут.

– Но это ты, Марго? – спросил лунный гость.

– Не сомневайся, это я, – ответила Маргарита.

– Еще! – приказал Воланд.

После того, как мастер осушил второй стакан, его глаза стали живыми и осмысленными.

– Ну вот, это другое дело, – сказал Воланд, прищуриваясь, – теперь поговорим. Кто вы такой?

– Я теперь никто, – ответил мастер, и улыбка искривила его рот.

– Откуда вы сейчас?

– Из дома скорби. Я – душевнобольной, – ответил пришелец.

– Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир, я вас предупреждаю об этом. Вылечите его, он стоит этого.

– Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, – спросил у пришедшего Воланд, – у кого вы находитесь?

– Знаю, – ответил мастер, – моим соседом в сумасшедшем доме был Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.

– Как же, как же, – отозвался Воланд, – я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нет! Но вы‑то верите, что это действительно я?

– Приходится верить, – сказал пришелец, – но, конечно, гораздо спокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации. Извините меня, – спохватившись, прибавил мастер.

– Ну, что же, если спокойнее, то и считайте, – вежливо ответил Воланд.

– Нет, нет, – испуганно говорила Маргарита и трясла мастера за плечо, – опомнись! Перед тобою действительно он!

Кот ввязался и тут:

– А я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внимание на мой профиль в лунном свете. – Хорошо, хорошо, готов молчать. Я буду молчаливой галлюцинацией.

– А скажите, почему Маргарита вас называет мастером? – спросил Воланд.

Тот усмехнулся и сказал:

– Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал.

– О чем роман?

– Роман о Понтии Пилате.

Воланд рассмеялся громовым образом, но никого не испугал и смехом этим никого не удивил. Бегемот почему‑то зааплодировал.

– О чем, о чем? О ком? – заговорил Воланд, перестав смеяться. – Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте‑ка посмотреть, – Воланд протянул руку ладонью кверху.

– Я, к сожалению, не могу этого сделать, – ответил мастер, – потому что я сжег его в печке.

– Простите, не поверю, – ответил Воланд, – этого быть не может. Рукописи не горят. – Он повернулся к Бегемоту и сказал: – Ну‑ка, Бегемот, дай сюда роман.

Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез:

– Вот она, рукопись! Вот она!

(Пилат и Афраний)

– Прокуратору здравствовать и радоваться.

– Я слушаю приказания прокуратора.

– Но ничего не услышите, пока не выпьете вина, – любезно ответил Пилат.

– Превосходная лоза, прокуратор, но это – не «Фалерно»?

– «Цекуба», тридцатилетнее, – любезно отозвался прокуратор.

– За нас, за тебя, кесарь, отец римлян, самый дорогой и лучший из людей!

– А теперь прошу сообщить мне о казни, – сказал прокуратор.

– Что именно интересует прокуратора?

– Не было ли со стороны толпы попыток выражения возмущения? Это главное, конечно.

– Никаких, – ответил гость.

– Очень хорошо. Вы сами установили, что смерть пришла?

– Прокуратор может быть уверен в этом.

– А скажите… напиток им давали перед повешением на столбы?

– Да. Но он, – тут гость закрыл глаза, – отказался его выпить.

– Кто именно? – спросил Пилат.

– Простите, игемон! – воскликнул гость, – я не назвал? Га‑Ноцри.

– Безумец! Умирать от ожогов солнца! Зачем же отказываться от того, что предлагается по закону? В каких выражениях он отказался?

– Он сказал, – ответил гость, – что благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь.

– Кого? – глухо спросил Пилат.

– Этого он, игемон, не сказал.

– Не пытался ли он проповедовать что‑либо в присутствии солдат?

– Нет, игемон, он не был многословен на этот раз. Единственное, что он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость.

– К чему это было сказано? – услышал гость внезапно треснувший голос.

– Этого нельзя было понять. Он вообще вел себя странно, как, впрочем, и всегда.

– В чем странность?

– Он все время пытался заглянуть в глаза то одному, то другому из окружающих и все время улыбался какой‑то растерянной улыбкой.

– Больше ничего.

Прокуратор стукнул чашей, наливая себе вина. Осушив ее до самого дна, он заговорил:

– Есть еще один вопрос. Касается этого, как его… Иуды из Кириафа. Так вот в чем дело – я получил сегодня сведения о том, что его зарежут сегодня ночью.

– Вы, прокуратор, слишком лестно отзывались обо мне. По‑моему, я не заслуживаю вашего доклада. У меня этих сведений нет.

– Вы достойны наивысшей награды, – ответил прокуратор, – но сведения такие имеются.

– Осмелюсь спросить, от кого же эти сведения?

– Позвольте мне пока этого не говорить. Возможно, что кто‑то из тайных друзей Га‑Ноцри, возмущенный чудовищным предательством этого менялы, сговаривается со своими сообщниками убить его сегодня ночью, а деньги, полученные за предательство, подбросить первосвященнику с запиской: «Возвращаю проклятые деньги!»

– Вообразите, приятно ли будет первосвященнику в праздничную ночь получить подобный подарок?

– Не только не приятно, – улыбнувшись, ответил гость, – но я полагаю, прокуратор, что это вызовет очень большой скандал.

– И я сам того же мнения. Вот поэтому я прошу вас заняться этим делом, то есть принять все меры к охране Иуды из Кириафа.

– Приказание игемона будет исполнено, – заговорил Афраний, – но я должен успокоить игемона: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним. Ведь подумать только, – гость, говоря, обернулся и продолжал: – выследить человека, зарезать, да еще узнать, сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Каифе, и все это в одну ночь? Сегодня?

– И тем не менее его зарежут сегодня, – упрямо повторил Пилат, – у меня предчувствие, говорю я вам! Не было случая, чтобы оно меня обмануло, – тут судорога прошла по лицу прокуратора, и он коротко потер руки.

– Слушаю, – покорно отозвался гость, поднялся и вдруг спросил сурово: – Так зарежут, игемон?

– Да, – ответил Пилат, – и вся надежда только на вашу изумляющую всех исполнительность.

Гость поправил тяжелый пояс под плащом и сказал:

– Имею честь, желаю здравствовать и радоваться.

(фильм Иешуа)

Прежде чем начать говорить, Афраний, по своему обыкновению, огляделся и ушел в тень и, убедившись, что, кроме Банги, лишних на балконе нет, тихо сказал:

– Прошу отдать меня под суд, прокуратор. Вы оказались правы. Я не сумел уберечь Иуду из Кириафа, его зарезали. Прошу суд и отставку.

Афраний вынул из‑под хламиды заскорузлый от крови кошель, запечатанный двумя печатями.

– Вот этот мешок с деньгами подбросили убийцы в дом первосвященника. Кровь на этом мешке – кровь Иуды из Кириафа.

– Сколько там, интересно? – спросил Пилат, наклоняясь к мешку.

– Тридцать тетрадрахм.

Прокуратор усмехнулся и сказал:

Афраний молчал.

– Но вы точно знаете, что он убит?

На это прокуратор получил сухой ответ:

– Я, прокуратор, пятнадцать лет на работе в Иудее. Мне не обязательно видеть труп для того, чтобы сказать, что человек убит, и вот я вам докладываю, что тот, кого именовали Иуда из города Кириафа, несколько часов тому назад зарезан.

– Простите меня, Афраний, – ответил Пилат, – я еще не проснулся как следует, отчего и сказал это. Я сплю плохо, – прокуратор усмехнулся, – и все время вижу во сне лунный луч. Так смешно, вообразите. Будто бы я гуляю по этому лучу. Итак, я хотел бы знать ваши предположения по этому делу.

Афраний поклонился, пододвинул кресло и сел, брякнув мечом.

– Я не медля начну искать убийц, которые выследили Иуду за городом, а сам тем временем, как я уж докладывал вам, пойду под суд.

– За что?

– Моя охрана упустила его вечером на базаре после того, как он покинул дворец Каифы.

– Так. Объявляю вам, что я не считаю нужным отдавать вас под суд. Да, забыл вас спросить, – прокуратор потер лоб, – как же они ухитрились подбросить деньги Каифе?

– Видите ли, прокуратор… Это не особенно сложно. Они перебросили пакет через забор.

– С запиской?

– Да, точно так, как вы и предполагали, прокуратор.

– А я желал бы видеть, как они убивали его.

– Убит он с чрезвычайным искусством, прокуратор, – ответил Афраний, с некоторой иронией поглядывая на прокуратора. – Благоволите обратить внимание на мешок, прокуратор, – ответил Афраний, – я вам ручаюсь за то, что кровь Иуды хлынула волной. Мне приходилось видеть убитых, прокуратор, на своем веку!

– Так что он, конечно, не встанет?

– Нет, прокуратор, он встанет, – ответил, улыбаясь философски, Афраний, – когда труба мессии, которого здесь ожидают, прозвучит над ним. Но ранее он не встанет!

– Довольно, Афраний. Этот вопрос ясен. Перейдем к погребению. Как было?

– Тела Дисмаса и Гестаса с выклеванными хищными птицами глазами подняли и тотчас же бросились на поиски третьего тела. Его обнаружили в очень скором времени. Некий человек…

– Левий Матвей, – не вопросительно, а скорее утвердительно сказал Пилат.

– Да, прокуратор…

– Ах, если б я мог предвидеть!

Пилат, широко расширив глаза, глядел некоторое время на Афрания, а потом сказал так:

– Благодарю вас за все, что сделано по этому делу. – Тут прокуратор вынул из кармана пояса, лежавшего на столе, перстень и подал его начальнику тайной службы, – прошу принять это на память.

Афраний поклонился, молвив:

– Большая честь, прокуратор.

Воланд заговорил:

– Какой интересный город, не правда ли?

Азазелло шевельнулся и ответил почтительно:

– Мессир, мне больше нравится Рим!

– Да, это дело вкуса, – ответил Воланд.

Через некоторое время опять раздался его голос:

– А отчего этот дым там, на бульваре?

– Это горит Грибоедов, – ответил Азазелло.

– Надо полагать, что это неразлучная парочка, Коровьев и Бегемот, побывала там?

– В этом нет никакого сомнения, мессир.

– Ба! – воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, – менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость?

– Я к тебе, дух зла и повелитель теней, – ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.

– Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? – заговорил Воланд сурово.

– Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, – ответил дерзко вошедший.

– Но тебе придется примириться с этим, – возразил Воланд, и усмешка искривила его рот. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из‑за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп.

– Я не буду с тобой спорить, старый софист, – ответил Левий Матвей.

– Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, – ты глуп, – ответил Воланд и спросил: – Ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился?

– Он прислал меня.

– Что же он велел передать тебе, раб?

– Я не раб, – все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, – я его ученик.

– Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак…

– Он прочитал сочинение мастера, – заговорил Левий Матвей, – и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла?

– Он не заслужил света, он заслужил покой, – печальным голосом проговорил Левий.

– Передай, что будет сделано, – ответил Воланд и прибавил, причем глаз его вспыхнул: – И покинь меня немедленно.

– Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из‑за него, вы взяли бы тоже, – в первый раз моляще обратился Левий к Воланду.

– Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи.

Левий Матвей после этого исчез, а Воланд подозвал к себе Азазелло и приказал ему:

– Лети к ним и все устрой.

Азазелло покинул террасу, и Воланд остался один. Но одиночество его не было продолжительным.

– Салют, мессир, – прокричала неугомонная парочка, и Бегемот замахал семгой.

– Очень хороши, – сказал Воланд.

– Мессир, вообразите, – закричал возбужденно и радостно Бегемот, – меня за мародера приняли!

– Судя по принесенным тобою предметам, – ответил Воланд, поглядывая на ландшафтик, – ты и есть мародер.

– Нет, не верю, – коротко ответил Воланд.

– Мессир, клянусь, я делал героические попытки спасти все, что было можно, и вот все, что удалось отстоять.

– Ты лучше скажи, отчего Грибоедов загорелся? – спросил Воланд.

Оба, и Коровьев и Бегемот, развели руками, подняли глаза к небу, а Бегемот вскричал:

– Не постигаю! Сидели мирно, совершенно тихо, закусывали…

– И вдруг – подхватил Коровьев, – выстрелы! Обезумев от страха, мы с Бегемотом кинулись бежать на бульвар, преследователи за нами, мы кинулись к Тимирязеву!

– Но чувство долга, – вступил Бегемот, – побороло наш постыдный страх, и мы вернулись!

– Ах, вы вернулись? – сказал Воланд, – ну, конечно, тогда здание сгорело дотла.

– Дотла! – горестно подтвердил Коровьев, – то есть буквально, мессир, дотла, как вы изволили метко выразиться. Одни головешки!

– Я устремился, – рассказывал Бегемот, – в зал заседаний, – это который с колоннами, мессир, – рассчитывая вытащить что‑нибудь ценное. Ах, мессир, моя жена, если б только она у меня была, двадцать раз рисковала остаться вдовой! Но, к счастью, мессир, я не женат, и скажу вам прямо – счастлив, что не женат. Ах, мессир, можно ли променять холостую свободу на тягостное ярмо!

– Опять началась какая‑то чушь, – заметил Воланд.

– Слушаю и продолжаю, – ответил кот, – да‑с, вот ландшафтик. Более ничего невозможно было унести из зала, пламя ударило мне в лицо. Я побежал в кладовку, спас семгу. Я побежал в кухню, спас халат. Я считаю, мессир, что я сделал все, что мог, и не понимаю, чем объясняется скептическое выражение на вашем лице.

– А что делал Коровьев в то время, когда ты мародерствовал? – спросил Воланд.

– Я помогал пожарным, мессир, – ответил Коровьев, указывая на разорванные брюки.

– Ах, если так, то, конечно, придется строить новое здание.

– Оно будет построено, мессир, – отозвался Коровьев, – смею уверить вас в этом.

– Ну, что ж, остается пожелать, чтобы оно было лучше прежнего, – заметил Воланд.

– Так и будет, мессир, – сказал Коровьев.

– Во всяком случае, мы явились, мессир, – докладывал Коровьев, – и ждем ваших распоряжений.

Воланд поднялся с своего табурета, подошел к балюстраде и долго, молча, один, повернувшись спиной к своей свите, глядел вдаль. Потом он отошел от края, опять опустился на свой табурет и сказал:

– Распоряжений никаких не будет – вы исполнили все, что могли, и более в ваших услугах я пока не нуждаюсь. Можете отдыхать. Сейчас придет гроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемся в путь.

– Очень хорошо, мессир, – ответили оба гаера и скрылись где‑то за круглой центральной башней, расположенной в середине террасы.

– «…Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат».

– Ты знаешь, – говорила Маргарита, – как раз когда ты заснул вчера ночью, я читала про тьму, которая пришла со Средиземного моря… И эти золотые идолы… Они почему‑то мне все время не дают покоя. Мне кажется, что сейчас будет дождь. Ты чувствуешь, как свежеет?

– Все это хорошо и мило, – отвечал мастер, – и эти идолы, бог с ними, но что дальше получится, уж решительно непонятно! Ведь это, подумать только, – он сжал голову руками, – нет, послушай, ты же умный человек и сумасшедшей не была. Ты серьезно уверена в том, что мы вчера были у сатаны?

– Совершенно серьезно, – ответила Маргарита.

– Конечно, конечно, – иронически заметил мастер, – теперь, стало быть, налицо вместо одного сумасшедшего двое! Нет, это черт знает что такое!

Маргарита стала серьезной.

– Ты сейчас невольно сказал правду, – заговорила она, – черт знает, что такое, и черт, поверь мне, все устроит!

– А ты действительно стала похожей на ведьму.

– А я этого и не отрицаю, – ответила Маргарита.

– Ну, хорошо, – ответил мастер, – ведьма так ведьма. Но скажи ты мне ради всего святого, чем и как мы будем жить? Говоря это, я забочусь о тебе, поверь мне.

– Мой единственный, мой милый, не думай ни о чем. Тебе слишком много пришлось думать, и теперь буду думать я за тебя! И я ручаюсь тебе, ручаюсь, что все будет ослепительно хорошо.

– Я ничего и не боюсь, Марго, – вдруг ответил ей мастер и поднял голову и показался ей таким, каким был, когда сочинял то, чего никогда не видел, но о чем наверно знал, что оно было. – И не боюсь потому, что я все уже испытал. Меня слишком пугали и ничем более напугать не могут. Но мне жалко тебя, Марго, вот в чем фокус, вот почему я твержу об одном и том же. Опомнись! Зачем тебе ломать свою жизнь с больным и нищим? Вернись к себе! Жалею тебя, потому это и говорю.

– Ах,ты, ты, – качая головой, шептала Маргарита, – маловерный, несчастный человек. Я из‑за тебя потеряла свою природу и заменила ее новой, несколько месяцев я сидела в темной каморке и думала только про одно – про грозу над Ершалаимом, я выплакала все глаза, а теперь, когда обрушилось счастье, ты меня гонишь? Ну что ж, я уйду, я уйду, но знай, что ты жестокий человек! Они опустошили тебе душу!

– Довольно! Ты меня пристыдила. Я никогда больше не допущу малодушия и не вернусь к этому вопросу, будь покойна. Я знаю, что мы оба жертвы своей душевной болезни, которую, быть может, я передал тебе… Ну что же, вместе и понесем ее.

Маргарита приблизила губы к уху мастера и прошептала:

– Клянусь тебе своею жизнью, клянусь угаданным тобою сыном звездочета, все будет хорошо.

– Мир вам. А уютный подвальчик, черт меня возьми! Один только вопрос возникает, чего в нем делать, в этом подвальчике?

– Про то же самое я и говорю, – засмеявшись, ответил мастер.

– Да! Чуть не забыл, мессир передавал вам привет, а также велел сказать, что приглашает вас сделать с ним небольшую прогулку, если, конечно, вы пожелаете. Так что же вы на это скажете?

– С большим удовольствием, – ответил мастер, изучая Азазелло, а тот продолжал:

– Мы надеемся, что и Маргарита Николаевна не откажется от этого?

– Я‑то уж наверное не откажусь.

– Чудеснейшая вещь! – воскликнул Азазелло, – вот это я люблю. Раз‑два и готово! И опять‑таки забыл, – прокричал Азазелло, хлопнув себя по лбу, – совсем замотался. Ведь мессир прислал вам подарок, – тут он отнесся именно к мастеру, – бутылку вина. Прошу заметить, что это то самое вино, которое пил прокуратор Иудеи. Фалернское вино.

– Здоровье Воланда! – воскликнула Маргарита, поднимая свой стакан.

Все трое приложились к стаканам и сделали по большому глотку.

– Что же означает это новое?

– Оно означает, – ответил Азазелло, – что вам пора. Уже гремит гроза, вы слышите? Темнеет. Кони роют землю, содрогается маленький сад. Прощайтесь с подвалом, прощайтесь скорее.

– А, понимаю, – сказал мастер, озираясь, – вы нас убили, мы мертвы. Теперь я понял все.

– Ах, помилуйте, – ответил Азазелло, – вас ли я слышу? Ведь ваша подруга называет вас мастером, ведь вы мыслите, как же вы можете быть мертвы? Это смешно!

– Я понял все, что вы говорили, – вскричал мастер, – не продолжайте! Вы тысячу раз правы.

– Но только роман возьми с собою, куда бы ты ни летел.

– Не надо, – ответил мастер, – я помню его наизусть.

– Но ты ни слова… ни слова из него не забудешь?

– Не беспокойся! Я теперь ничего и никогда не забуду, – ответил тот.

– Тогда огонь! – вскричал Азазелло, – огонь, с которого все началось и которым мы все заканчиваем.

– Огонь! – страшно прокричала Маргарита.

– Гори, гори, прежняя жизнь!

– Гори, страдание! – кричала Маргарита.

– Пришлось мне вас побеспокоить, Маргарита Николаевна и мастер, – заговорил Воланд после некоторого молчания, – но вы не будьте на меня в претензии. Не думаю, чтоб вы об этом пожалели. Ну, что же, – обратился он к одному мастеру, – попрощайтесь с городом. Нам пора.

– Навсегда! Это надо осмыслить, – прошептал мастер.

Прервал молчание соскучившийся Бегемот.

– Разрешите мне, мэтр, – заговорил он, – свистнуть перед скачкой на прощание.

– Ты можешь испугать даму, – ответил Воланд, – и, кроме того, не забудь, что все твои сегодняшние безобразия уже закончились.

– Ах нет, нет, мессир, – отозвалась Маргарита, – разрешите ему, пусть посмешит он нас, а то я боюсь, что это кончится слезами, и все будет испорчено перед дорогой!

– Ну что же, – обратился к нему Воланд с высоты своего коня, – все счета оплачены? Прощание совершилось?

– Да, совершилось, – ответил мастер и, успокоившись, поглядел в лицо Воланду прямо и смело.

И тогда над горами прокатился, как трубный голос, страшный голос Воланда:

– Пора!! – и резкий свист и хохот Бегемота.

– Ваш роман прочитали, – заговорил Воланд, поворачиваясь к мастеру, – и сказали только одно, что он, к сожалению, не окончен. Так вот, мне хотелось показать вам вашего героя. Около двух тысяч лет сидит он на этой площадке и спит, но когда приходит полная луна, как видите, его терзает бессонница.

– Двенадцать тысяч лун за одну луну когда‑то, не слишком ли это много? – спросила Маргарита. – Отпустите его.

– Вам не надо просить за него, Маргарита, потому что за него уже попросил тот, с кем он так стремится разговаривать, – тут Воланд опять повернулся к мастеру и сказал: – Ну что же, теперь ваш роман вы можете закончить одною фразой!

Мастер как будто бы этого ждал уже, пока стоял неподвижно и смотрел на сидящего прокуратора. Он сложил руки рупором и крикнул так, что эхо запрыгало по безлюдным и безлесым горам:

– Свободен! Свободен! Он ждет тебя!

– Мне туда, за ним? – спросил беспокойно мастер, тронув поводья.

– Нет, – ответил Воланд, – зачем же гнаться по следам того, что уже окончено?

– Так, значит, туда? – спросил мастер, повернулся и указал назад, туда, где соткался в тылу недавно покинутый город с монастырскими пряничными башнями, с разбитым вдребезги солнцем в стекле.

– Тоже нет, – ответил Воланд. – О, трижды романтический мастер, там ждет уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет. По этой дороге, мастер, по этой. Прощайте! Мне пора.

– Прощайте! – одним криком ответили Воланду Маргарита и мастер.

– Слушай беззвучие, – говорила Маргарита мастеру, – слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, – тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать с улыбкой на губах. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.

Предварительный просмотр:

«Пятница 13-го»

Сценарий

Действующие лица:

Воланд

Коровьев

Бенгальский

Гела

Бегемот

На заднем плане сцены из фильма Мастер и Маргарита

Фонограмма 1.

(занавес, перед ним выходит Бенгальский)

Бенгальский:

Итак, граждане, сейчас перед вами выступит…

(перебивает сам себя)

Я вижу, что количество публики к третьему отделению еще увеличилось. У нас сегодня половина города! Как-то на днях встречаю я приятеля и говорю ему: "Отчего не заходишь к нам? Вчера у нас была половина города". А он мне отвечает: "А я живу в другой половине!»

(улыбается, но видит, что никто не обращает на него внимания, продолжает)

…Итак, выступает знаменитый иностранный артист мосье Воланд с сеансом черной магии!

Фонограмма 2. Гимн Воланда

(занавес открывается, на сцене Воланд, сидящий в кресле, рядом Бегемот и Короьев)

Воланд:

Драгоценная ночь вступила в свои права, нельзя терять ни минуты. Вот-вот начнут прибывать гости, а бал еще не открыт.

Гелла:

Мессир, приготовления давно закончены. Бокалы наполнены, свечи зажжены. Скоро начнут прибывать гости.

Воланд:

Стар я уже, Гелла, но даже я помню, что для такого великого бала нужна хозяйка.

Коровьев:

(держа в руках блокнотик со списком )

Сто двадцать одну Маргариту обнаружили мы здесь, и, верите ли, ни одна не подходит.

Гелла:

А можно я? Можно мне?

Воланд:

Ни в коем случае. Необходимо соблюдать древние заветы.

Бегемот:

Предлагаю устроить конкурс Маргарит. Пусть каждая из них покажет себя. А мы выберем достойную хозяйку нашего сегодняшнего бала!

Воланд:

Мудрый совет. Фагот, сделай объявление!

(Коровьев выходит вперед со скрученным свитком )

Коровьев:

Ежегодно мессир дает один бал. Он называется весенним балом полнолуния, или балом ста королей. В связи с этим, проходит набор девушек на должность хозяйка бала. Главные критерии: необходимо, чтобы конкурсантка носила имя Маргарита, была местной уроженкой и в ее крови текла царская кровь! Приглашаем всех претенденток пройти кастинг.

Бегемот: Стой, стой Фагот! Уже пришли! Стоят за кулисами, дут соей очереди. Стооолько желающих на роль Маргариты я еще не видел!

(выходят девушки)

Коровьев:

Уважаемая публика и вы, мессир! Приглядитесь повнимательней: какая из претенденток больше всего похожа на будущую королеву ночи?

Бегемот:

(подбегая от одной девушки к другой, каждой представляясь):

Бегемот! (целует ручку) Рад вас приветствовать, алмазная донья! Я в восхищении, темная королева!

Воланд: Бегемот прав! Все девушки достойны. Но по древним законам стать хозяйками моего бала сможет только одна из них. А чтобы выбрать лучшую, предлагаю провести небольшие конкурсы

(Девушки уходят со сцены)

Гелла: Да, мессир, мудрое решение

Коровьев: А чтобы нам было легче решить, предлагаю назначить судей

Бегемот: Меня! Меня! Назначьте меня!

Гелла: Так будет нечестно! Пусть это будут люди. Самые настоящие человеческие люди!

Воланд: Решено! В жюри я выбрал (состав жюри)

Бегемот: Самое время познакомимся с нашими конкурсантками. Итак, на сцену приглашается первая Маргарита!

Смотр визитных карточек

Коровьев: Браво! Браво! Я в восхищении, мы в восхищении!

Воланд: Скоро полночь. А хозяйка все еще не определена. Тяжело выбрать королеву из числа таких обворожительных красавиц?

Бегемот: А можно я проведу конкурс? Мы сразу увидим, кто из девушек обладает ловкостью и скоростью, что немаловажно на балу

(Воланд кивает головой, разрешая)

Конкурс «Собери кости»

Гелла: Позвольте же мессир и мне проверить девушек

Конкурс с метлой

Коровьев: Остался я. Что ж. предлагаю провести конкурс на смекалку.

Конкурс «Собери пазл»

Воланд: Мы проверили всех девушек. Теперь решение за судьями.

Однако мы заговорились, дорогой Фагот, а публика начинает скучать. Поэтому, пока жюри обсуждает результаты, проведи для начала что-нибудь простенькое, какой-нибудь интересный конкурс

Конкурс со зрителями

Коровьев: Прошу всех Маргарит на сцену!

(выходят девушки)

Бегемот: Слово предоставляется нашему жюри.

Воланд: Итоги подведены, хозяйка выбрана, теперь можно начинать наш Великий бал полнолуния. Приглашаем всех гостей!

Фонограмма 2. Штраус, Вальс