Иван Соколов-Микитов - На теплой земле (сборник). На теплой земле (сборник) Последние годы жизни писателя

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Самое удивительное, что лежала медведица, не имея настоящей берлоги, под елкою, на снегу. Быть может, ее потревожили с осени, и она покинула приготовленную ею первую, настоящую берлогу. Лежала она в нескольких саженях от линии железной дороги, шум проходивших поездов ее не тревожил.

Кто из охотников не испытал этого радостного чувства! Утром проснешься – особенный, мягкий видится в окнах свет.

Выпала пороша!

Еще в детстве незабываемо радовались мы первому снегу. Выбежишь, бывало, на поле за ворота – такая засверкает, заблестит вокруг ослепительная белизна! Праздничной скатертью покрыты поля, дороги, отлогие берега реки. На белой пелене снегов отчетливо рисуются лесные опушки. Белые пушистые шапки висят на деревьях. Особенными, чистыми кажутся звуки, дальние голоса. Выйдешь в открытое поле – больно глазам от снежной сверкающей белизны. Заячьими, лисьими, птичьими следами расписана белая скатерть снегов. Ночью на озимях кормились, "жировали" зайцы-русаки. Во многих местах почти до самой земли вытоптан снег, под обледенелою коркою видна свежая зелень. Неторопливо топтался по озими ночью русак. Раскидывая по следу круглые орешки помета, он то и дело присаживался, насторожив уши, чутко прислушивался к ночной тишине, к ночным дальним звукам.

Даже опытному охотнику трудно разбираться в путаной грамоте ночных следов. Чтобы не тратить время, он проходит кромкою озимого поля. Здесь, у лесной опушки, по склону оврага, длинною строчкой тянется опрятный лисий след. На заросшей можжевеловыми кустами, окруженной березами поляне бродят тетерева. Крошки пушистого чистого снега рассыпаны вдоль перекрещенных цепочек их свежих следов. С шумом взлетели тяжелые птицы и, роняя с ветвей снежные рассыпчатые шапки, торопливо рассаживаются на дальних голых березах...

Уходя на лежку, заяц-русак хитрит, петляет, сдваивает и страивает следы, делает хитрые сметки. Опытный охотник зорко приглядывается к местности, к заячьим петлям и сметкам, к запорошенным снегом кустам и лесной опушке. Приметливый охотник почти безошибочно угадывает место, где залег, прячется русак. Из своей скрытой лежки, прижав к спине длинные уши, заяц следит за движениями человека. Чтобы не испортить дело, охотнику не следует идти прямо на лежку, а нужно проходить стороною и зорко в оба смотреть. Нередко бывает так, что заяц незаметно "спорхнет" со своей лежки, и по простывшему "гонному" следу незадачливый охотник догадается, что хитрый заяц его надул, ушел из-под самого носа.

Тропление зайцев по свежей мягкой пороше я всегда считал самой интересной зимней охотой, требующей от охотника выдержки, большой наблюдательности и терпения. Нетерпеливым, суетливым и жадным охотникам лучше не браться за такую охоту. Подобная любительская охота редко бывает добычливой – иной раз приходится долго ходить, чтобы вытропить и застрелить зайца. Да и мало осталось теперь добычливых мест, где сохранилось много непуганых русаков. Для настоящего, то есть нежадного и несуетливого охотника охота по первым зимним порошам доставляет много наслаждения. Чудесен зимний день, легка и чиста пороша, на которой отчетливо отпечатаны следы птиц и зверей, прозрачен и свеж зимний воздух. Можно долго бродить по полям и лесным опушкам, разбираясь в мудреной грамоте ночных следов. Если неудачной окажется охота и без всякой добычи вернется домой усталый охотник, все же радостным, светлым останется в его памяти незабываемый день зимней пороши.

НА РЫБНОЙ ЛОВЛЕ

Первые охотничьи вылазки научили меня хорошо видеть и слышать, бесшумно и скрытно ходить по лесу, подслушивать лесные звуки и голоса. Спрятавшись за стволом дерева, я видел, как перебегают по моховым кочкам проворные рябчики, как с шумом срывается из-под ног тяжелый глухарь. В заросшем осокою и кувшинками пруду я наблюдал утиные выводки, видел, как плавают и ныряют маленькие пушистые утята.

В пруду было много всяческой рыбы. По утрам с удочкой в руках я сидел на берегу, следя за маленьким поплавком, сделанным из гусиного пера. По движению поплавка я узнавал, какая клюет рыба. Было приятно вытаскивать из воды трепещущих на крючке золотистых карасей, колючих окуней, толстоспинных серебряных голавлей, красноперых плотичек, толстых маленьких пескарей. Вместе с отцом мы ставили на щук жерлицы. Иногда нам попадались крупные, почти пудовые щуки. Отец подтягивал добычу к лодке-плоскодонке. Мы осторожно вытаскивали, клали в лодку извивавшуюся сильную щуку, широко раскрывавшую зубастую пасть. В пруду водились жирные лини. В густой подводной траве мы ставили на линей плетеные верши – "норота". Я сам вынимал из поднятой верши покрытых слизью золотистых тяжелых рыб, бросал на дно плоскодонки. Почти всякий день мы возвращались с богатой добычей.

Я хорошо знал все заветные уголки знакомого мельничного пруда, его тихие заводи и заводинки, заросшие цветущей розоватой водяной кашкой, над которой гудели пчелы, летали и повисали в воздухе прозрачные стрекозы. Видел таинственное, изрытое прудовыми ракушками дно, по которому скользили тени тихо проплывавших рыб. Чудесный подводный мир раскрывался перед моими глазами. По зеркальной глади, отражавшей белые высокие облака, быстро бегали пауки-челночки. Под темно-зелеными листьями водорослей плавали жуки-плавунцы.

В жаркие летние дни маленьким бреденьком мы ловили в открытых заводях рыбу. Было приятно брести в теплой воде, тащить к берегу деревянные мокрые "клячи", вытаскивать облепленный водорослями бредень. В широкой мокрой мотне билась и трепыхалась крупная и мелкая рыба. Мы вытаскивали на берег наполненную рыбой мотню, отбирали крупную рыбу, мелочь бросали в воду. На костре варили уху. Усевшись в тени зеленой береговой листвы, хлебали ее деревянными круглыми ложками. Удивительно вкусна, душиста пахнущая дымом костра простая рыбачья уха из свежей рыбы, пойманной своими руками.

В летнюю пору, когда голубыми звездочками зацветал на полях лен, мы ходили ночами на дальнюю речку ловить раков. В эту пору перелинявшие голодные раки жадно шли на приманку. Приманкой служили поджаренные на костре лягушки, мелкие рыбки. Лягушек и рыбок мы привязывали к концам длинных палок, опускали приманки у берега на дно реки. Время от времени, посидев у костра, мы обходили расставленные приманки, к которым присасывались голодные раки. С фонарем в руках осторожно поднимали приманку, подводили под нее небольшой сачок и стряхивали в него налипших на приманку раков. Ночная ловля раков была очень добычлива. Мы возвращались домой с мешками, наполненными живыми шептавшимися раками.

И в пруду, и в реке раков водилось множество. Руками ловили их под берегом в глубоких печурах, под камнями на дне неглубокой реки, быстро бежавшей по каменистому скользкому дну. Живо помню, как, засучив порточки, бреду по бегущей воде и, осторожно отвалив на дне плоский камень, в облачке поднявшейся легкой мути вижу притаившегося клещатого рака. Тихонько подвожу руку, хватаю пальцами за черную крепкую спинку сердито растопырившегося рака, кладу в мешок.

Темными летними ночами мы ловили раков на песчаных отмелях в пруду. С пучком полыхавшей сухой березовой лучины осторожно обходили отмели, руками брали на освещенном дне подползавших к берегу раков. Эта ночная охота доставляла нам большое и радостное удовольствие.

Позднею осенью, когда вода в пруду становится прозрачной и длинны, темны осенние ночи, отец брал меня иногда на охоту с "подсветом". С острогами в руках мы выезжали на лодке-плоскодонке. На носу лодки, в железной рогатой "козе" ярко горели смолистые сосновые дрова. Лодка тихо скользила по водной недвижной глади. Полыхал и дымил на носу лодки костер, озаряя нависшие над водою ветви кустарников и деревьев, заросшее водорослями дно пруда. Глазам открывалось подводное сказочное царство. У песчаного, освещенного костром дна мы видели длинные тени крупных спящих рыб. Нужна хорошая сметка, точный глаз, чтобы заколоть острогой в воде спящую рыбу. Заколотых рыб стряхивали с остроги на дно лодки. Попадались широкие лещи, длинные щуки, язи, скользкие налимы. Навсегда запомнилась эта ночная охота. Неузнаваемым казался знакомый пруд. Проездив всю ночь, мы возвращались с добычей. Не столько добыча, сколько сказочная картина освещенного костром дна радовала меня и волновала.

И. С. СОКОЛОВ-МИКИТОВ

Шестьдесят лет активной творческой деятельности в наше бурное время, ставшее свидетелем стольких событий и потрясений, – гаков итог жизни замечательного советского писателя Ивана Сергеевича Соколова-Микитова.

Детство его прошло на Смоленщине, с ее милой, истинно русской природой. В те времена в деревне еще сохранялся старинный быт и уклад. Первыми впечатлениями мальчика были праздничные гулянья, деревенские ярмарки. Именно тогда органически сросся он с родной землей, с ее бессмертной красотой.

Когда Ване исполнилось десять лет, его отдали в реальное училище. К сожалению, это заведение отличалось казенщиной и учение шло плохо. Весной запахи пробудившейся зелени неудержимо влекли мальчика за Днепр, на его берега, покрывшиеся нежной дымкой распустившейся листвы.

Из пятого класса училища Соколов-Микитов был исключен "по подозрению в принадлежности к ученическим революционным организациям". Поступить с "волчьим билетом" куда-либо было невозможно. Единственным учебным заведением, где не требовалось свидетельства о благонадежности, оказались петербургские частные сельскохозяйственные курсы, куда через год он смог попасть, хотя, как признавался писатель, большого влечения к сельскому хозяйству он не испытывал, как, впрочем, и не испытывал он никогда влечения к оседлости, собственности, домоседству...

Скучные курсовые занятия вскоре оказались не по душе Соколову-Микитову – человеку с беспокойным, неусидчивым характером. Устроившись в Ревеле (ныне Таллин) на пароходе торгового флота, он в течение нескольких лет скитался по белу свету. Видел многие города и страны, побывал в европейских, азиатских и африканских портах, близко сошелся с трудовыми людьми.

Первая мировая война застала Соколова-Микитова на чужбине. С большим трудом добрался он из Греции на родину, а потом ушел добровольцем на фронт, летал на первом русском бомбардировщике "Илья Муромец", служил в санитарных отрядах.

В Петрограде встретил Октябрьскую революцию, затаив дыхание слушал в Таврическом дворце выступление В. И. Ленина. В редакции "Новой жизни" познакомился с Максимом Горьким и другими писателями. В эти переломные для страны годы Иван Сергеевич становится профессиональным литератором.

После революции – недолгая работа учителем единой трудовой школы в родных смоленских местах. К этому времени Соколов-Микитов уже опубликовал первые рассказы, замеченные такими мастерами, как Бунин и Куприн.

"Теплая земля" – так назвал писатель одну из своих первых книг. И более точное, более емкое название найти было бы трудно! Ведь эта родная русская земля действительно теплая, потому что она согрета теплом человеческого труда и любви.

Ко времени первых полярных экспедиций относятся его рассказы о походах флагманов ледокольного флота "Георгий Седов" и "Малыгин", положивших начало освоению Северного морского пути. Именно тогда на одном из островов Северного Ледовитого океана появился залив имени писателя Соколова-Микитова. Именем Ивана Сергеевича была названа и бухта, где он нашел буёк погибшей экспедиции Циглера, судьба которой до того момента была неизвестна.

Несколько зим провел он на берегах Каспия, путешествовал по Кольскому и Таймырскому полуостровам, Закавказью, горам Тянь-Шаня, Северному и Мурманскому краям. Он бродил по дремучей тайге, видел степь и знойную пустыню, исколесил все Подмосковье. Каждая такая поездка не только обогащала его новыми мыслями и переживаниями, но и запечатлевалась им в новых произведениях.

Сотни рассказов и повестей, очерков и зарисовок подарил людям этот человек доброго таланта. Богатством и щедростью души озарены страницы его книг.

Известный большевик, редактор газеты "Известия" И. И. Скворцов-Степанов говорил своим сотрудникам: "Как только получите что-либо от Ивана Сергеевича, сейчас же пересылайте мне. Люблю читать его, превосходный писатель".

Творчество Соколова-Микитова близко и к аксаковской, и к тургеневской, и к бунинской манере. Однако в его произведениях сквозит свой особый мир: не стороннее наблюдательство, а живое общение с окружающей жизнью.

Об Иване Сергеевиче в энциклопедии написано: "Русский советский писатель, моряк, путешественник, охотник, этнограф". И хотя дальше стоит точка, но список этот можно было бы продолжить: учитель, революционер, солдат, журналист, полярник.

Книги Соколова-Микитова написаны певучим, богатым и в то же время очень простым языком, тем самым, которому писатель научился еще в детские годы.

В одной из автобиографических заметок он писал: "Я родился и рос в простой трудовой русской семье, среди лесных просторов Смоленщины, чудесной и очень женственной ее природы. Первые услышанные мною слова были народные яркие слова, первая музыка, которую я услышал – народные песни, которыми был некогда вдохновлен композитор Глинка".

В поисках новых изобразительных средств писатель еще в двадцатые годы обращается к своеобразному жанру кратких (не коротких, а именно кратких) рассказов, которые удачно окрестил "былицами".

Неискушенному читателю эти "былицы" могут показаться простыми заметками из записной книжки, сделанными на ходу, на память о поразивших его событиях и характерах.

Лучшие образцы таких кратких, невыдуманных рассказов мы уже видели у Льва Толстого, Бунина, Вересаева, Пришвина.

Соколов-Микитов в своих "былицах" идет не только от литературной традиции, а и от народного творчества, от непосредственности устных рассказов.

Для его "былиц" "Рыжие и вороные", "Себе на гроб", "Страшный карлик", "Разженихи" и др. характерны необычайная емкость и меткость речи. Даже в так называемых "охотничьих рассказах" у него на первом плане человек. Здесь он продолжает лучшие традиции Аксакова и Тургенева.

Читая его небольшие рассказы про смоленские места ("На речке Невестнице") или про птичьи зимовья на юге страны ("Ленкорань"), невольно проникаешься возвышенными ощущениями и мыслями, что чувство восхищения родной природой переходит в нечто другое, более благородное, – в чувство патриотизма.

"Творчество его, имея истоком малую родину (т. е. Смоленщину) принадлежит большой Родине, великой советской земле с ее необъятными просторами, неисчислимыми богатствами и разнообразной красотой – от севера до юга, от Балтики до Тихоокеанского побережья", – говорил о Соколове-Микитове А. Т. Твардовский.

Не все люди способны чувствовать и понимать природу в органической связи с человеческим настроением, а просто и мудро живописать природу могут лишь немногие. Столь редким даром обладал Соколов-Микитов. Это чувство любви к природе и к людям, живущим с ней в дружбе, он умел передать и совсем юному своему читателю. Нашей дошкольной и школьной детворе давно полюбились его книжки: "Кузовок", "Домик в лесу", "Лисьи увертки"... А как живописны его рассказы об охоте: "На глухарином току", "На тяге", "Первая охота" и др. Читаешь их, и кажется, что ты сам стоишь на лесной опушке и, затаив дыхание, следишь за величественным полетом редкой птицы вальдшнепа или в ранний, предрассветный час прислушиваешься к загадочной и волшебной песне глухаря...

Писательница Ольга Форш как-то сказала: "Читаешь Микитова и ждешь: вот-вот застучит над головой дятел или выскочит зайчишка из-под стола: как это у него здорово, по-настоящему рассказано!"

Когда идет речь о мире животных и растений, то каждая строчка его пронизана мудрой простотой, счастливым сочетанием психологического рисунка образа героя. В изображении природы Соколов-Микитов, бесспорно, унаследовал и развил замечательные традиции русского искусства – искусства Левитана и Шиткина, Тургенева и Бунина.

Творчество Соколова-Микитова автобиографично, но не в том смысле, что он писал только о себе, а потому, что рассказывал всегда и обо всем как очевидец и участник тех или иных событий. Это придает его произведениям почти документальную убедительность и ту поэтическую достоверность, которые так привлекают читателя.

"Мне посчастливилось сблизиться с Иваном Сергеевичем в ранние годы его литературной работы, – вспоминает К. А. Федин. – Это было вскоре после гражданской войны. На протяжении полувека он настолько посвящал меня в свою жизнь, что мне иногда кажется – она стала моей.

Он никогда не задавался целью написать подробно свою биографию. Но он из тех редких художников, жизнь которых как бы сложила собою все, что им написано".

К а л е р и я Ж е х о в а

Творчество И. С. Соколова-Микитова – заметная страница в истории русской литературы ХХ века. Долгие годы его было принято считать только «певцом природы» и традиционно ставить в ряд: М. М. Пришвин, К. Г. Паустовский, В. В. Бианки. Писатель действительно очень тонко чувствовал природу, умел найти краски и тона, чтобы передать подчас неуловимое «дыхание жизни». Но это лишь одна сторона его многогранного таланта, далеко не исчерпывающая всей глубины и самобытности писателя. В советские годы книги Соколова-Микитова широко публиковались, но в основном в издательстве «Детская литература», что свидетельствует об узости подходов к изучению его творческого наследия.

Большое влияние на формирование молодого прозаика оказали писатели-модернисты начала ХХ века, в частности, творчество А. М. Ремизова. На разных этапах литературного пути он опирается на традиции Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, И. А. Бунина, М. Горького. Писателю было присуще христианское понимание мира и человека. Поэтому сегодня можно говорить о духовном реализме И. С. Соколова-Микитова, что позволяет иначе посмотреть не только на его произведения, но и на личность самого автора.

Иван Сергеевич Соколов-Микитов родился 30 (17) мая 1892 г. в урочище Осеки недалеко от Калуги в семье Сергея Никитича Соколова (от имени деда вторая часть фамилии: Микитов), управляющего лесным имением. Его детские годы прошли в лесной смоленской деревне Кислово, на родине отца. В 1903 г. поступает в Смоленское Александровское реальное училище, откуда исключается в 1910 г. из 5 класса «по малоуспеваемости и за дурное поведение», «по подозрению в принадлежности к ученическим революционным организациям». В том же году он едет в Петербург и поступает на четырёхлетние сельскохозяйственные курсы. В столице И. С. Соколов-Микитов знакомится с писателями А. М. Ремизовым, А. И. Куприным, А. С. Грином, М. М. Пришвиным, В. Я. Шишковым, что определило его дальнейшую судьбу. В 1911 г. он создаёт своё первое произведение – сказку «Соль земли», где можно увидеть ту усложнённость, которая свойственна сюжетам не фольклорной прозы, а литературной сказке 90-х гг. XIX века. Молодой автор посвящает своё произведение А. М. Ремизову, который был его читателем и критиком.

В это же время он серьёзно увлекается авиацией, и в годы Первой мировой войны вместе со знаменитым летчиком Г. В. Алехновичем совершает боевые вылеты на русском бомбардировщике «Илья Муромец».

И. С. Соколов-Микитов делает свои первые шаги на литературной ниве, но мечта о странствиях не покидает его. Он уезжает в Ревель, недолгое время сотрудничает в газете «Ревельский листок», и в первый раз оказывается на палубе корабля в должности матроса. Через всю жизнь пронесёт писатель светлую, благодарную любовь к морю.

В 1920 г. Иван Сергеевич отправился рулевым на пароходе «Омск» в плавание вокруг Европы. В Англии забастовка докеров надолго задержала судно, которое вскоре без ведома матросов было продано белогвардейскими властями. В 1921 г., мучительно тоскуя по родине, Соколов-Микитов перебрался в Берлин. В 1921-1922 гг. в эмигрантских журналах «Жар-птица», «Современные записки», газетах «Голос России», «Руль», «Накануне» опубликован ряд его рассказов, статей и очерков.

В Берлине и Париже выходят книги Соколова-Микитова «Кузовок», «Где птица гнезда не вьёт», «Об Афоне, о мире, о Фурсике и о прочем». Он встречается с М. Горьким, А. Н. Толстым, С. А. Есениным, А. М. Ремизовым, переписывается с И. А. Буниным и А. И. Куприным, знакомится с Б. А. Пильняком.

Летом 1922 г. писатель вернулся из вынужденной эмиграции в Россию. После скитаний за границей годы жизни на Смоленщине (1922-1929) были наиболее плодотворными. В Кочанах он пишет циклы рассказов «На речке Невестнице», «На тёплой земле», «На своей земле», «Морские рассказы», повесть «Чижикова лавра», а также лучшие свои произведения – рассказ «Пыль», повесть «Елень» и многое другое.

В 1930-1931 гг. выходят из печати его циклы «Заморские рассказы», «На Белой Земле», повесть «Детство», которую И. С. Соколов-Микитов считал самым дорогим своим детищем. Именно в ней истоки творчества и личности, очень русского национального таланта Ивана Сергеевича.

Начало войны застало писателя в новгородской деревне. С наступлением весны 1942 г. благодаря вмешательству Союза писателей семья И. С. Соколова-Микитова была эвакуирована в Пермь (тогда Молотов), где он работает специальным корреспондентом «Известий». Летом 1945 г. Иван Сергеевич возвращается в Ленинград.

В 1940-1960-е гг. писатель много ездит по стране, встречается с разными людьми, ведёт записные книжки, повсюду собирает материал для будущих книг («Рассказы охотника», «У синего моря», «Над светлой рекой», «По лесам и полям», «На тёплой земле» и др.).

В мае 1952 г. Совет Министров РСФСР по ходатайству Калининского облисполкома выделил И. С. Соколову-Микитову земельный участок в Карачарове, где писатель прожил долгие годы. Сюда был перевезён купленный в деревне за Волгой небольшой, но удобный дом, быстро собранный на новом месте: «В конце мая – начале июня будем праздновать “влазины”» (4, 310), – писал Иван Сергеевич К. А. Федину в апреле 1952 г. В письме к В. Г. Лидину читаем: «Этой весной построил я келью на Волге, недалеко от Завидова, – от тех самых мест, где когда-то мы вместе охотились… Дышится здесь как будто легче…» Действительно, здесь писатель искал уединения от суматошной городской жизни, «укрывался» от личной трагедии (гибель дочери), отдыхал душой. В Карачарове он предавался воспоминаниям и раздумьям о прошлом и настоящем. Здесь он нашёл умиротворение. В его письмах разных лет встречаем: «навестите святых карачаровских отшельников», «сподобить благодати», «жизнеописание монастырского нашего бытия», «карачаровская келья», «обитель», «карачаровский скит», «пустынь». «Сие райское житие мне – закоренелому грешнику – кажется скучным».

В этот дом, расположенный на живописном месте вблизи Волги, И. С. Соколов-Микитов приезжал на протяжении двадцати лет. В нём побывало множество гостей, в том числе К. А. Федин, В. П. Некрасов, В. А. Солоухин, В. Лифшиц, А. Т. Твардовский (иногда со своими соратниками-новомировцами В. Я. Лакшиным, И. А. Сацем и др.), только вышедший тогда на литературный путь А. Д. Дементьев, хирург-академик Б. А. Петров; оперный режиссёр, заслуженный артист П. И. Румянцев, внук известного историка М. И. Погодин, сотрудники Пушкинского дома; близкий друг, писатель В. Б. Чернышёв и многие другие.

Кстати, именно в Карачарове К. А. Федина застало известие, что ему присвоено почетное звание академика. Известно также, что А. Т. Твардовский читал в Карачарове только что написанную поэму «Тёркин на том свете», которую специально «привёз на суд» И. С. Соколову-Микитову. Вообще Твардовский любил бывать в Карачарове: «Всё ещё живу близкой и приятной памятью наших с Вами карачаровских прогулок, уховарений, лучше сказать, ухоедений, разговоров и пр. Верно, я с очень хорошим чувством вспоминаю то время…» Отсюда Иван Сергеевич делился с другом творческими замыслами: «Я хотел бы рассказать о виденном и пережитом мною, о моих долголетних скитаниях и встречах с людьми, о смоленской деревне прошлого… Разумеется, это не будет широким повествованием или романом… Это будут простые и по возможности правдивые записки о виденном, испытанном и пережитом – о России, о людях, о том, что выпало видеть и пережить людям моего, не слишком счастливого, поколения» (4, 385) .

Интересен и тот факт, что М. И. Погодин организовал выставку истории Карачарова, заказав из Ленинграда репродукции картин художника и вице-президента Академии художеств Г. Г. Гагарина, в чьём имении теперь располагается дом отдыха «Карачарово», рисунки М. Ю. Лермонтова, друга Гагарина, а также документы, свидетельствующие о том, что название усадьбы пошло от боярина Карачарова, бывшего послом Московии в Италии, которому эти земли были пожалованы государем Иваном Васильевичем Грозным.

«Карачаровский домик» всех встречал особой атмосферой человеческого тепла и участия, неподвластной времени. Н. И. Мазурин вспоминал: «В доме никакой роскоши. Иван Сергеевич и слышать не хотел об отделке его на городской лад – скажем, об оклейке обоями или о покрытии сосновых половиц линолеумом. Не было и застеклённых книжных шкафов. Их заменяли дощатые полки, какие раньше водились в любой деревенской избе».

И. С. Соколов-Микитов был мастером беседы, умевшим распознать в собеседнике что-то глубинное и доброе. Он был не только изумительным рассказчиком, исходившим землю, встречавшимся с интересными людьми, но и внимательным слушателем. По возможности писатель старался принимать деятельное участие в жизни тех людей, с кем сталкивала его судьба.

Иван Сергеевич активно сотрудничает с Калининской писательской организацией, переписывается с П. П. Дудочкиным, встречается с калининскими журналистами Н. И. Мазуриным и И. В. Разживиным, выступает по областному радио. Как отмечает Н. П. Павлов в своей книге «Русские писатели в нашем крае», «со свойственной ему простотой и доброжелательностью он очень скоро сошёлся с областным литературным объединением и стал принимать в его работе близкое участие». В областном издательстве выходили его книги «Первая охота» (1953), «Листопадничек» (1955), «Рассказы о Родине» (1956) и др. О пребывании писателя на нашей земле был снят любительский кинофильм.

В 1952-1953 гг. Соколов-Микитов существенно доработал «Детство», написав главы «Переезд», «Дорога», «Ученье», «Кочановская бабушка», «Атласная туфелька», «Смерть дяди Акима», «Суходол», значительно обогатившие содержание повести, усилившие её социальное звучание. В них полнее раскрывается мир, окружающий главного героя, та атмосфера, в которой формировалась и складывалась личность будущего писателя. Вместе с тем, Соколов-Микитов острее оттеняет в этих главах и те уродливые стороны быта, которых не мог не видеть наблюдательный мальчик, и о чём впоследствии с горечью скажет зрелый писатель: «Мне нечего жалеть из этого прошлого. Жалко лишь тетеревиных выводков, деревенских песен и сарафанов, жалко некогда наполнявшего меня детского чувства радости и любви. А многое невесело мне вспоминать» (1, 96).

И. С. Соколов-Микитов не раз признавался в том, что самой дорогой для него является повесть «Детство»: «Уж очень о далёком это написано, а какое это близкое моему сердцу». Во весь голос звучит в произведении признание в любви своей малой родине – Смоленщине. Отсюда юношей автор унёс с собой в большой мир чувство сыновней любви к России «полей и лесов, народных песен и сказок, живых пословиц и поговорок, родине Глинок и Мусоргских, вечному чистому источнику ярких слов, из которых черпали ключевую воду великие писатели и поэты…» В этом основа основ его миропонимания, жизненного поведения, эстетической и нравственной программы.

Новые главы повести «Детство» были опубликованы в областном литературно-художественном альманахе «Родной край» (в 6-й и 7-й книгах за 1954 г.), членом редколлегии которого он тогда состоял. Редакция не раз предлагала ему написать что-нибудь о верхневолжских краях, но Иван Сергеевич деликатно отказывался, ссылаясь на сжатые сроки: «Я пишу и писал всегда медленно, “туго”, писать наспех совсем не умею» (4, 349).

Особое место в творчестве этого периода занимают «Карачаровские записи», где Соколов-Микитов утверждает тесную связь между прошлым и настоящим России, между историей и современностью. Писателю близка и дорога «карачаровская первобытность», но его беспокоит потребительское отношение человека к природе. Повествование выстраивается на контрасте «тогда» и «теперь». В прошлом (тогда) – «весёлые пароходные гудки» и «большое имение князей Гагариных», сегодня (теперь) – «запущенный парк», «несколько домов и хозяйственных построек». Говоря о запруженной Волге, писатель вспоминает о древнем русском городе Корчеве, который был затоплен при строительстве Иваньковского водохранилища в 1937 г. Иван Сергеевич сожалеет о безвозвратно утраченном уездном городке, напоминающем сказочный Китеж-град.

Небезынтересны сопоставления дореволюционной жизни и быта крестьян Смоленской («рожки») и Тверской («козлы») губерний. Соколов-Микитов выделяет такие качества тверских крестьян, как трудолюбие, владение ремёслами, чувство собственного достоинства, умение видеть красоту природы. Автор, в частности, отмечает: «Несмотря на близкое соседство Смоленской и Тверской губерний, обычаи и обряды крестьян были различны. Да и сами тверские мужики не были похожи на наших смоленских. Тверские крестьяне носили хорошие сапоги, одевались в поддёвки. Многие занимались сапожным, кожевенным, малярным и строительным делом, строили в Петербурге новые дома».

Во всём, о чём пишет Иван Сергеевич, чувствуется знание вопроса и тщательный отбор материала. Поражает, как трепетно Соколов-Микитов относится к истории нашего древнего края, как бережно в своих записях стремится возродить и сохранить её для будущих поколений. По мысли автора, историческая память, которая заложена в названиях тех мест, где он живёт, способна возродить прошлое: «Старинными именами зовутся многие города. Мы проезжаем древний Торжок, Вышний Волочёк, каждый из городов этих напоминает о далёком прошлом. Не раз я бывал в селе Городне, стоящем над Волгою на древнем высоком кургане. Хороша старинная церковь, маленькое кладбище, откуда открывается чудесный широкий вид на Волгу. Есть и другое село, называющееся Новым, с церковью и высокой колокольней. По рассказам старожилов, в прошлые времена в этом селе были три бойких трактира, торговали разными товарами лавочки».

И. С. Соколов-Микитов с неподдельным интересом излагает легенду о возникновении древнего Юрье-Девичьего монастыря, с болью и горечью пишет о другом монастыре (Отрочь Успенский Пречистый монастырь), на месте которого в Калинине возвышается здание речного вокзала. Продолжая разговор об истории Тверского края, писатель делает акцент на его исконном названии: «Недалеко от Карачарова пролегала граница между Московским и Тверским княжествами».

Иван Сергеевич часто расспрашивал собеседников о тверских местах, об озере Селигер и Осташкове, об истоке Волги, куда мечтал попасть ещё в юности. Он написал небольшое, но ёмкое предисловие к книге Н. И. Мазурина «На Селигере», где высказал мнение о важности издания краеведческой литературы: «Подобные книги очень нужны нам. Они пробуждают любовь к родной земле, её богатствам, учат бережно относиться к памятникам старины и к самой природе».

Живя в Карачарове, И. С. Соколов-Микитов любил бродить по местным лесам. Так, с А. Т. Твардовским он побывал на Петровских озёрах. Это путешествие нашло отражение в «Карачаровских записях», в очерке «На своей земле», напечатанном в сборнике И. С. Соколова-Микитова «У светлых истоков» (1969), а позже органически вошло в воспоминания о Твардовском, опубликованных в последней книге писателя «Давние встречи». Это был рассказ об Оршинском Мхе – огромном торфяном массиве под Калинином (Тверью). В центре этого мха и располагаются «загадочные, почти недоступные» Петровские озера с тремя населёнными островами (их даже называли «подстоличной Сибирью»). Соколов-Микитов отмечает, что здесь живут особенные, не похожие на других люди, оторванные от городской суеты, сохранившие старинные обычаи. Обращает на себя внимание, что и в очерках писатель затрагивает ту же тему, которая лейтмотивом проходит через всё его творчество – разорение некогда богатых дворянских усадеб, которые раньше были культурными гнёздами: «Почти стёрлись с лица земли дворянские усадьбы, нарядным ожерельем украшавшие знаменитый тракт» (Москва – Санкт-Петербург. – Е. В .). В очерке этот «прославленный путь», по которому ездили цари и царицы, Пушкин и Гоголь, назван «радищевской дорогой». И. С. Соколова-Микитова вновь удивило «обилие дворянских гнёзд в бывшей Тверской губернии».

Во время этого «занятного путешествия» поразило Ивана Сергеевича и старинное село Спас-на-Сози, где он увидел древнюю шатровую церковь, срубленную без единого гвоздя:

«В церкви не было икон и украшений, но даже по немногочисленным уцелевшим предметам, по железному узорчатому замку, по столбикам разорённого иконостаса можно было видеть, каким высоким художественным вкусом обладали наши прадеды, обитавшие некогда на тверской земле».

Бывал писатель и в Озерках, где жил тогда калининский писатель С. В. Руженцев, считавший Соколова-Микитова своим крёстным отцом в литературе. Познакомил их А. В. Парфёнов, который возглавлял в то время Калининское книжное издательство. Выяснилось, что Иван Сергеевич учился в Смоленске с Сашей Руженцевым – дядей С. В. Руженцева. В этот приезд Соколов-Микитов заинтересовался рассказами матери хозяина озерковского дома о встречах с известным педагогом, народным просветителем С. А. Рачинским, которого хорошо знал и дважды посещал на Смоленщине сам Л. Н. Толстой. Мать Руженцева несколько раз была в его уникальной школе в селе Татево.

Кроме того, как вспоминал С. В. Руженцев, именно в это время начался его «краткий курс в охотничьей академии Ивана Сергеевича». А толчком ко всему послужило то, что гость увидел в доме книгу Н. А. Зворыкина, с которым лично был знаком.

И. С. Соколов-Микитов глубоко убеждён в том, что не всякий человек может быть охотником. Понятна обеспокоенность писателя: «Думается, разумно было бы навести порядок в наших охотничьих хозяйствах, ограничить, где нужно, охоту, дать отдохнуть лесам и водным угодьям, восстановить прежнее обилие живности. <…> Ведь то, что творится вокруг, если говорить прямо, похоже на преступное расточительство. Взять те же калининские места. Сюда съезжаются тысячи охотников. Даже из своего домика я слышу пальбу, как на фронте. Не столько убивают, сколько распугивают и калечат. Можно ли это назвать охотой?» Охота – это искусство: «Искусство меткой стрельбы требует большого опыта и умения и, как всякое искусство, даётся только немногим» (3, 46). В записных книжках Соколова-Микитова находим очень оригинальное сравнение: «Охотники, как и писатели, есть талантливые и бездарные». Охота, по его глубокому убеждению, – состояние души. Охотники – наблюдатели природы, не разучившиеся «слышать и видеть движение соков земли». Человек и природа – это составные части единого неделимого целого. К сожалению, эта связь утрачивается. И виноваты в этом сами люди. На это не раз указывал Соколов-Микитов в письмах к П. П. Дудочкину: «Только вот рыбка в “Московском море” дохнет. Плохо дело. Уж не Калининский ли комбинат спускает в воду отраву?» (4, 350). Писатель одним из первых затронул экологические проблемы, обратил внимание на них местных авторов. В другом письме тому же адресату читаем: «Хорошо, что Вы написали для “Крокодила” о рыбных делах… Нужен закон. Это и в охране природы, и в охране памятников русской старины, которые разрушаются и гибнут ни за понюх табаку. Такова уж, видимо, наша матушка Русь» (4, 352). Мы видим, что он занимает активную жизненную позицию, неравнодушен к тому, что происходит на калининской земле. Иногда боль и отчаяние переполняют его: «В окружных колхозах остались неубранными поля. Грустно смотреть вблизи на такие… неустройства!» (4, 310).

По мере возможности Соколов-Микитов следит и за тем, чем живёт местная писательская организация: «Что делается теперь в калининской литературной жизни? Продолжается кровопролитная война или наконец пришло мирное существование? Кто кого и кто за кого? Горячий народ живёт, видно, в Калинине! Ещё с татарщины» (4, 352). В «Дневниках» он даёт ещё более критичную оценку пишущей калининской интеллигенции: «…Все кричат, как на деревенской свадьбе, никто никого не слышит. “Без тормозов” – черта русская, дикая, так и живут все “без тормозов”, без уменья управлять чувством, языком, мыслью. Сумбур, шум». Такое положение дел не могло устраивать писателя. Возможно, это было одной из причин, по которой у него не сложилось более тесного сотрудничества с региональной писательской организацией.

Необходимо отметить, что И. С. Соколов-Микитов сотрудничал и с областными газетами. Так, в «Калининской правде» писатель выступил рецензентом книги А. Гавемана и Б. Калачёва «Рассказы об охоте», выпущенной Калининским книжным издательством в 1953 г. В данной книге, по мысли Соколова-Микитова, «повествуется о разнообразии и богатстве живой природы Калининской области, о приёмах и способах охоты», которые описаны достаточно хорошо. Мы знаем, что об этом рецензент мог судить в полной мере профессионально, так как сам был «охотником со стажем». Иван Сергеевич подчёркивает воспитательное значение данной книги, так как «авторы заботливо говорят о самом главном, основном качестве настоящего охотника: о бережном, любовном, хозяйственном отношении к живой природе». Именно таким отношением к природе отличается и творчество самого И. С. Соколова-Микитова. Он умел запечатлеть едва уловимые звуки, запахи, оттенки. Ярким свидетельством тому являются небольшие заметки, опубликованные в региональной молодежной газете «Смена». Летом (осенью? – Е. В. ) члены редакции встречались с Соколовым-Микитовым в Карачарове и попросили у него для газеты напутствие юным читателям под названием «Любите и берегите природу». Автор через какое-то время прислал небольшую зарисовку «Пробуждение весны», где продемонстрировал умение тонко подмечать детали, улавливать изменения настроения в природе. С этого «золотого слитка» (оценка редактора) и началось непродолжительное и эпизодическое сотрудничество писателя со «Сменой», где чуть позже были опубликованы заметки «Апрель», «Май», «Коротенькая мартовская картинка» и «Апрельская картинка».

И. С. Соколов-Микитов живо интересовался, как в Калинине обстоят дела с литературой для детей. Он хорошо отозвался о стихах Виктора Хомяченкова. Особенно заинтересовало его творчество начинающей тогда калининской поэтессы Гайды Лагздынь. В своих письмах он также рецензирует некоторые произведения П. П. Дудочкина. Так, его сказочное творчество Соколов-Микитов оценивает весьма положительно («сказочки хорошие»), но обращает внимание, что необходимо стремиться к глубине стиля, многогранности повествования: «Картинка должна быть не одноцветной, а похожей на радугу» (4, 351). Под редакцией Соколова-Микитова вышла книга Дудочкина для детей «Рядом с нами». Соколов-Микитов как редактор – тема особая. Иллюстратор книги Е. Д. Светогоров был поражён его краткой, точной оценкой рисунков. Художник усмотрел в нём не только писателя, но и графика, и живописца-педагога. Сам Соколов-Микитов в эти годы активно сотрудничает с издательством «Детская литература», где среди других печатается книга «Карачаровский домик» (1967). Продолжая традиции русской классической литературы для детей, писатель поучительно, без излишней назидательности, доступно повествует о жизни зверей, птиц, пауков. Рассказы, вошедшие в книгу, просты и поэтичны. Каждый из них в то же время маленький научный трактат.

Именно в «карачаровский период» Иван Сергеевич выступил как мемуарист: книга воспоминаний и дневниковых записей «Давние встречи» (1964-1975), создаваемая им до последнего дня жизни, содержит портретные очерки М. Горького, И. А. Бунина, К. А. Федина, В. Я. Шишкова, А. С. Грина и других. Очерки отличаются тонкостью оценок, дают представление о литературных вкусах, мировоззрении и позиции самого автора.

Примечательно, что впервые воспоминание о Вячеславе Яковлевиче Шишкове было опубликовано в «Калининской правде» (1973, 3 октября). Свой очерк автор начинает с разговора с Горьким за границей: «Вспоминая о ленинградских писателях, Алексей Максимович первым назвал имя В. Я. Шишкова. Это понятно. Мы говорили, о России, и, само собою, первым вспомнилось имя писателя в высшей степени русского» (4, 172). В первую очередь обращает на себя внимание столь высокая оценка, данная Шишкову. Иван Сергеевич реконструирует и своё первое знакомство с Вячеславом Яковлевичем. Подмечает, что поразила его «нечеловеческая теплота, русская приветливость, умение весело пошутить» (4, 172). Соколов-Микитов не скупится на эпитеты, характеризующие Шишкова: «живой, русский, прекрасный человек». Через всю жизнь Соколов-Микитов пронёс память о нём, как о любимом и верном друге, прекрасном писателе, отзывчивом и сердечном человеке. Впрочем, таким был и он сам.

Таким образом, Тверской край нашёл самое непосредственное отражение в произведениях писателя. Поэтому «карачаровский» период жизни И. С. Соколова-Микитова становится достаточно значимым в осмыслении его творческого наследия. Он углубляет и корректирует представление о мировоззренческой и эстетической позициях одного из замечательных русских писателей ХХ века.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Соколов-Микитов И. С . Собрание сочинений: В 4 т. Л.: Художественная литература. 1985-1987. Т. 1-4.

Соколов-Микитов И. С. Собрание сочинений: В 3 т. М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 2006. Т. 1-3.

Соколов-Микитов И. С. Из карачаровских записей: Дневник писателя // Новый мир. 1991. № 12. С. 164-178.

Бойников А. М. Соколов-Микитов и литературная жизнь Твери 1950-х годов // И. С. Соколов-Микитов в русской культуре ХХ века. Тверь: Марина, 2007. С.162-170.

Бойников А. М. История и современность в «Карачаровских записях» И. С. Соколова-Микитова // : Актуальные проблемы жанра и стиля. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2007. С. 36-49.

Васильева Е. Н. Творчество И. С. Соколова-Микитова: новый взгляд: Учебное пособие. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2006.

Васильева Е. Н. И. С. Соколов-Микитов // Тверские памятные даты на 2007 год. Тверь: Альфа-Пресс, 2007. С. 156-158.

Воспоминания об И. С. Соколове-Микитове. М.: Советский писатель, 1984. С. 274-294.

Жизнь и творчество И. С. Соколова-Микитова. М.: Детская литература, 1984.

Иванова И. Е. Письма И. С. Соколова-Микитова из «карачаровской обители» // Русская литература и журналистика : Актуальные проблемы жанра и стиля. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2007. С. 29-36.

Павлов Н. П. И. С. Соколов-Микитов // Павлов Н. П. Русские писатели в нашем крае. Калинин: Книжное издательство, 1956. С. 129-133.

И. С. Соколов-Микитов и тверская газета «Смена» (1959-1960) / Публикация М. В. Строганова // И. С. Соколов-Микитов в русской культуре ХХ века. Изд. 2-е. Тверь: Марина, 2008. С.214-225.

Светлой памяти Ивана Сергеевича Соколова-
Микитова посвящается

20 февраля 2015 года исполняется сорок лет, как нет с нами замечательного писателя, поистине певца природы и человека в ней - Ивана Сергеевича Соколова-Микитова. Его современник и коллега по писательскому цеху М. Пришвин утверждал, что кладовая солнца есть природа и человек в ней. И по прошествии многих лет мы с полным правом можем сказать, что и творчество Ивана Сергеевича - настоящая кладовая солнца, настолько наполнено оно любовью, теплом и уютом родной страны, родного края – малой и большой Родины.
Уроженец Калужской губернии, Иван Сергеевич вырос на Смоленщине, а вот преклонные его годы с 1952 года связаны были с нашим Конаковским районом, селом Карачарово, где он жил в отстроенном собственными руками домике.
Иван Сергеевич родился 17 (30) мая 1892 года в небольшом селе Осеки близ Калуги в семье Сергея Никитича Соколова, управлявшего лесным имением миллионера Коншина. Интересно, что вторую часть фамилии - Микитов - Иван Сергеевич сохранил от деда. В повести «Детство» он писал: «Микитовыми стали нас кликать по деду моему, дьякону щекинской церкви. О нем до старости в деревне говорили: «Ты, Никита, как ерш, покою тебе нету, все суетишься».
В автобиографических заметках Иван Сергеевич замечает: «Я родился и вырос в простой трудовой русской семье, среди лесных просторов Смоленщины, чудесной и очень женственной ее природы... Родной русской природе обязан я лирическим свойством моего таланта... От матери я заимствовал чутье к слову и беспокойство характера, от отца - любовь к природе, лирический склад души. Отец пробудил во мне и страсть к охоте».
В повести «На теплой земле» он пишет: «Еще в годы раннего детства хранил я тайную уверенность увидеть и обойти мир. С величайшим увлечением отдавался чтению книг... Я радостно жил, двигался в окружавшем меня солнечном радостном мире, был сам частицею этого счастливого мира...
Общаясь с людьми, я начал о многом задумываться. Остро запоминались слова, поражала талантливость простого народа, богатство, образность народного языка. С юношеской пылкостью, болезненно переживал несправедливость неравенства людей, ощущал остроту контрастов: бедности и богатства, голода и довольства. И все ближе узнавал и видел многообразную, очень сложную и многоликую жизнь...".
«Море покорило меня», - писал Иван Сергеевич. В 1913 году начались его морские скитания по всему свету в качестве матроса торгового флота, а позже они легли в основу его сборника «Морские рассказы». На собственном опыте испытал Иван Сергеевич мытарства на чужбине. Об этом он рассказал в повести «Чижикова лавра» (1925 г.). Чего стоят здесь такие вот признания: «В Германии, затем в Англии постиг я всю свою безнадежность... По России тосковал очень...". И далее - "я давно приметил, что многие русские, поживши в Америке, потаскавши американский хомут, как-то пустеют, точно уходит душа, и все-то у них ради денег...». Или вот: «На Босфоре все прекрасно, но я вспоминаю родную маленькую речку Гордоту, заросшую ивняком и ольховниками».
С молодых лет пришлось ему пройти суровую школу жизни, в том числе и окопы первой мировой войны. И уже в годы революции Соколов-Микитов становится писателем-путешественником, очеркистом. Он много ездит и ходит пешком по стране. Его перу принадлежит более двухсот литературных произведений. «Маленькие рассказы", «На речке Невестнице», - замечал Иван Сергеевич, - я писал в далекие двадцатые годы, живя в деревенской глуши. В одном из рассказов читаем: «Русские чудесные реки, как родные сестры: поэтому маленькая речка Невестница так похожа на соседнюю речку Гордоту, Гордота - на Угру, Угра - на Оку, Ока - на великую русскую реку-матушку Волгу. И не поэтому ли так по-родственному сходны между собою стоящие на этих реках города, маленькие и большие...».
Или вот его сборник «Рассказы охотника» (1935-1953 гг.). Это лирические зарисовки, поэтическое изображение природы. А рассказ «Звуки весны» из этого сборника, эта «прекрасная симфония» весеннего утра стала одним из образцов поэтической прозы русской литературы и вошла в сборник школьных диктантов и изложений.
«Живя в Карачарове, - скромно замечал Иван Сергеевич, - написал несколько небольших рассказов, в которых изображена близкая моему сердцу природа». Мы знаем, что здесь появились в свет повести «Детство» (1953 г.), «На теплой земле» (1954 г.), «Звуки земли» - (1962 г.), «Карачаровские записки» - (1968 г.)
Сам Иван Сергеевич в предисловии к книге «На теплой земле» (Госиздат 1954 г. М.) пишет: «Общая тема произведений - от повести «Детство» до рассказов о путешествиях по родной стране - определяется названием книги». И мы, действительно, здесь видим, с каким сердечным трепетом автор передает теплоту родной земли - будь то топкие берега Невестницы или высокий берег Волги, жаркие астраханские и каспийские плавни, неприступные горы Кавказа, тундра Таймыра или ледяные поля Северной Земли, где бывал он и по заданию редакций центральных газет, и по зову сердца.
Вчитываясь и вдумываясь в его произведения, невозможно не заметить, что их основным фоном является простор - будь то морские дали или небольшая лесная поляна с тетеревиным или глухариным токовищем, или маленькое болотце, заросшее изумрудным мхом.
С полным правом в одном из своих произведений «Весна в Чуне» он восклицает: «Родина! Особенно звучит для меня это слово, полное глубокого смысла. Я вижу необъятные ее поля, волнующиеся урожаем. Теплый ветер пролетает над ними, поднимая цветочную пыль. Обширна и многообразна родившая нас страна. Неиссякаемы и полноводны реки, пересекающие пространства ее. Обширны, зелены леса, высоки горы, блистающие вечными ледниками. Свет яркого солнца отражается в их снеговых вершинах. Широки знойные степи, непроходима глухая сибирская тайга, раскинувшаяся океаном. Многолюдны, многочисленны города, разбросанные в нашей стране. На многих языках говорят люди, населившие величественную эту страну. Просторны синие дали, звонки и чудесны песни живущего в ней народа».
Все виденное и пережитое, понимание родной земли, труда людей, всей полноты жизни Иван Сергеевич передал своим читателям. Он видел, говоря его же словами, как «старая деревенская Русь ушла, понесла свое горе в котомке, на вечные времена, теперь уже не вернется!». Как хочется этому верить. Дай-то Бог.
Иван Сергеевич делится с нами самым сокровенным: «С малых лет неудержимо привлекали меня простые, близкие природе люди. В далеких и долгих скитаниях по радостно принимавшей меня земле я встречался и счастливо сходился с такими людьми, наполнявшими мое сердце сочувствием и любовью.» В повести «Свидание с детством» читаем: «Я чувствовал неразрывную связь с живой Россией, видел доброе и злое... Я знал и видел Россию кровью моего сердца. Жестокие трагические недостатки, пороки, которыми болел народ, я чувствовал в самом себе... Россия была для меня тем самым миром, в котором я жил, двигался, которым дышал... Я сам был Россия, человеком с печальной нерадостной судьбой».
Все это позволило ему так точно сказать о русской натуре: «...говорить бог знает что, но быть твердым на деле. Ведь каждый из нас способен тысячу раз отказываться на словах от дела, ругать дело и проклинать всех и вся, но в то же время вести его до конца неуступчиво, несмотря на беды и несчастья» (рассказ «Здесь и там»).
В короткой газетной статье трудно, конечно, передать всю гамму чувств, мыслей, которые возникают при чтении произведений И.С.Соколова-Микитова. Наглядно это можно передать, проиллюстрировать картинами замечательного русского живописца Аркадия Александровича Рылова (1870-1939 г.) «Речка Субботиха», «Зеленый шум», «В голубом просторе», «Цветистый луг», «Полевая рябинка» и др. Вглядитесь в эти картины, и вы проникнетесь тем, что было близко и дорого Ивану Сергеевичу как писателю, Аркадию Александровичу - как художнику, а значит - и, без сомнения, их соотечественникам.
В карачаровский период жизни Соколов-Микитов обращается и к мемуарному жанру. Здесь им были написаны «Автобиографические заметки» (1954 г.), «Свидание с детством» и книга воспоминаний «Давние встречи», над которой автор работал до последних своих дней. Книга «Давние встречи» содержит портретные очерки писателей, с которыми Ивану Сергеевичу приходилось общаться, М. Горького, И. Бунина, А. Куприна, М. Пришвина, К. Федина, А. Грина, А. Твардовского, О. Форш, В. Шишкова, полярного исследователя П. Свирненко, художника и ученого Н. Пинегина.
Умер Иван Сергеевич 20 февраля 1975 года в Москве. Урна с его прахом захоронена на семейном кладбище в Гатчине. (Иван Сергеевич с семьей с 1929 по 1967 год жил в Гатчине и Ленинграде, Карачарове, затем - в Москве и Карачарове).
Каждое новое поколение людей стоит перед вопросом: как воспитать у молодежи, подростков любовь к Родине, своему Отечеству? По этому вопросу Иван Сергеевич замечает: «В судьбе, вкусах, характере каждого человека огромное значение имеют его детство, среда, в которой он жил, воспитывался и вырастал. Слова, которые мы слышим от наших матерей, цвет впервые увиденного неба, убегающая вдаль дорога, заросший берег реки, кудрявая береза под окном родного дома навеки остаются в памяти нашей...».
И здесь на правах автора этой небольшой статьи хочу добавить, что один из моментов, одна из граней воспитания - это чтение, знакомство с окружающим миром через образцы русской словесности. Прочтите сами, вникните в философию произведений Соколова-Микитова, дайте почитать детям его произведения. А это целый блок произведений, доступных для детского восприятия. Например, сборники «В лесу» и «Кузовок», другие рассказы и сказки для детей. Благо, что всем этим располагает наша городская библиотека, посетите домик-музей Соколова-Микитова в Карачарове и экспозицию, ему посвященную, в нашем городском краеведческом музее. Это даст возможность вам и вашим детям, внукам соприкоснуться душой и сердцем с художественным, жизненным наследием одного из настоящих мастеров русской литературы.
Я уверен: пройдут годы и десятилетия, но творчество Ивана Сергеевича будет привлекать и волновать все новых и новых читателей, сохраняя тем самым память об одном из патриотов земли российской, владевшим даром литературного слога.
Ю. МАКАРОВ. Конаково, 2015 г.

Иван Сергеевич Соколов-Микитов

На теплой земле

© Соколов-Микитов И. С., наследники, 1954

© Жехова К., предисловие, 1988

© Бастрыкин В., иллюстрации, 1988

© Оформление серии. Издательство «Детская литература», 2005

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

И. С. СОКОЛОВ-МИКИТОВ

Шестьдесят лет активной творческой деятельности в бурном XX столетии, полном стольких событий и потрясений, – таков итог жизни замечательного советского писателя Ивана Сергеевича Соколова-Микитова.

Детство его прошло на Смоленщине, с ее милой, истинно русской природой. В те времена в деревне еще сохранялся старинный быт и уклад. Первыми впечатлениями мальчика были праздничные гулянья, деревенские ярмарки. Именно тогда сросся он с родной землей, с ее бессмертной красотой.

Когда Ване исполнилось десять лет, его отдали в реальное училище. К сожалению, это заведение отличалось казенщиной, и учение шло плохо. Весной запахи пробудившейся зелени неудержимо влекли мальчика за Днепр, на его берега, покрывавшиеся нежной дымкой распустившейся листвы.

Из пятого класса училища Соколов-Микитов был исключен «по подозрению в принадлежности к ученическим революционным организациям». Поступить с «волчьим билетом» куда-либо было невозможно. Единственным учебным заведением, где не требовалось свидетельства о благонадежности, оказались петербургские частные сельскохозяйственные курсы, куда через год он смог попасть, хотя, как признавался писатель, большого влечения к сельскому хозяйству он не испытывал, как, впрочем, и не испытывал он никогда влечения к оседлости, собственности, домоседству…

Скучные курсовые занятия вскоре оказались не по душе Соколову-Микитову – человеку с беспокойным, неусидчивым характером. Устроившись в Ревеле (ныне Таллин) на пароход торгового флота, он в течение нескольких лет скитался по белу свету. Видел многие города и страны, побывал в европейских, азиатских и африканских портах, близко сошелся с трудовыми людьми.

Первая мировая война застала Соколова-Микитова на чужбине. С большим трудом добрался он из Греции на родину, а потом ушел добровольцем на фронт, летал на первом русском бомбардировщике «Илья Муромец», служил в санитарных отрядах.

В Петрограде встретил Октябрьскую революцию, затаив дыхание слушал в Таврическом дворце выступление В. И. Ленина. В редакции «Новой жизни» познакомился с Максимом Горьким и другими писателями. В эти переломные для страны годы Иван Сергеевич становится профессиональным литератором.

После революции – недолгая работа учителем единой трудовой школы в родных смоленских местах. К этому времени Соколов-Микитов уже опубликовал первые рассказы, замеченные такими мастерами, как И. Бунин и А. Куприн.

«Теплая земля» – так назвал писатель одну из своих первых книг. И более точное, более емкое название найти было бы трудно! Ведь родная русская земля действительно теплая, потому что она согрета теплом человеческого труда и любви.

Ко времени первых полярных экспедиций относятся рассказы Соколова-Микитова о походах флагманов ледокольного флота «Георгий Седов» и «Малыгин», положивших начало освоению Северного морского пути. На одном из островов Северного Ледовитого океана именем Ивана Сергеевича Соколова-Микитова была названа бухта, где он нашел буек погибшей экспедиции Циглера, судьба которой до того момента была неизвестна.

Несколько зим провел Соколов-Микитов на берегах Каспия, путешествовал по Кольскому и Таймырскому полуостровам, Закавказью, горам Тянь-Шаня, Северному и Мурманскому краям. Он бродил по дремучей тайге, видел степь и знойную пустыню, исколесил все Подмосковье. Каждая такая поездка не только обогащала его новыми мыслями и переживаниями, но и запечатлевалась им в новых произведениях.

Сотни рассказов и повестей, очерков и зарисовок подарил людям этот человек доброго таланта. Богатством и щедростью души озарены страницы его книг.

Творчество Соколова-Микитова близко и к аксаковской, и к тургеневской, и к бунинской манере. Однако в его произведениях есть свой особый мир: не стороннее наблюдательство, а живое общение с окружающей жизнью.

Об Иване Сергеевиче в энциклопедии написано: «Русский советский писатель, моряк, путешественник, охотник, этнограф». И хотя дальше стоит точка, но список этот можно было бы продолжить: учитель, революционер, солдат, журналист, полярник.

Книги Соколова-Микитова написаны певучим, богатым и в то же время очень простым языком, тем самым, которому писатель научился еще в детские годы.

В одной из автобиографических заметок он писал: «Я родился и рос в простой трудовой русской семье, среди лесных просторов Смоленщины, чудесной и очень женственной ее природы. Первые услышанные мною слова – были народные яркие слова, первая музыка, которую я услышал, – народные песни, которыми был некогда вдохновлен композитор Глинка».

В поисках новых изобразительных средств писатель еще в двадцатые годы прошлого века обращается к своеобразному жанру кратких (не коротких, а именно кратких) рассказов, которые он удачно окрестил былицами.

Неискушенному читателю эти былицы могут показаться простыми заметками из записной книжки, сделанными на ходу, на память о поразивших его событиях и характерах.

Лучшие образцы таких кратких невыдуманных рассказов мы уже видели у Л. Толстого, И. Бунина, В. Вересаева, М. Пришвина.

Соколов-Микитов в своих былицах идет не только от литературной традиции, но и от народного творчества, от непосредственности устных рассказов.

Для его былиц «Рыжие и вороные», «Себе на гроб», «Страшный карлик», «Разженихи» и других характерна необычайная емкость и меткость речи. Даже в так называемых охотничьих рассказах у него на первом плане человек. Здесь он продолжает лучшие традиции С. Аксакова и И. Тургенева.

Читая небольшие рассказы Соколова-Микитова про смоленские места («На речке Невестнице») или про птичьи зимовья на юге страны («Ленкорань»), невольно проникаешься возвышенными ощущениями и мыслями, чувство восхищения родной природой переходит в нечто другое, более благородное, – в чувство патриотизма.

«Творчество его, имея истоком малую родину (то есть Смоленщину), принадлежит большой Родине, нашей великой земле с ее необъятными просторами, неисчислимыми богатствами и разнообразной красотой – от севера до юга, от Балтики до Тихоокеанского побережья», – говорил о Соколове-Микитове А. Твардовский.

Не все люди способны чувствовать и понимать природу в органической связи с человеческим настроением, а просто и мудро живописать природу могут лишь немногие. Столь редким даром обладал Соколов-Микитов. Эту любовь к природе и к людям, живущим с ней в дружбе, он умел передать и совсем юному своему читателю. Нашей дошкольной и школьной детворе давно полюбились его книжки: «Кузовок», «Домик в лесу», «Лисьи увертки»… А как живописны его рассказы об охоте: «На глухарином току», «Натяге», «Первая охота» и другие. Читаешь их, и кажется, что ты сам стоишь на лесной опушке и, затаив дыхание, следишь за величественным полетом вальдшнепа или в ранний, предрассветный час прислушиваешься к загадочной и волшебной песне глухаря…

Писательница Ольга Форш говорила: «Читаешь Микитова и ждешь: вот-вот застучит над головой дятел или выскочит зайчишка из-под стола; как это у него здорово, по-настоящему рассказано!»

Творчество Соколова-Микитова автобиографично, но не в том смысле, что он писал только о себе, а потому, что рассказывал всегда и обо всем как очевидец и участник тех или иных событий. Это придает его произведениям яркую убедительность и ту документальную достоверность, которые так привлекают читателя.

«Мне посчастливилось сблизиться с Иваном Сергеевичем в ранние годы его литературной работы, – вспоминал К. Федин. – Это было вскоре после Гражданской войны. На протяжении полувека он настолько посвящал меня в свою жизнь, что мне иногда кажется – она стала моей.

Он никогда не задавался целью написать подробно свою биографию. Но он из тех редких художников, жизнь которых как бы сложила собою все, что им написано».

Калерия Жехова

НА РОДНОЙ ЗЕМЛЕ

Восход солнца

Еще в раннем детстве доводилось мне любоваться восходом солнца. Весенним ранним утром, в праздничный день, мать иногда будила меня, на руках подносила к окну:

– Посмотри, как солнце играет!

За стволами старых лип огромный пылающий шар поднимался над проснувшейся землею. Казалось, он раздувался, сиял радостным светом, играл, улыбался. Детская душа моя ликовала. На всю жизнь запомнилось мне лицо матери, освещенное лучами восходящего солнца.

© Соколов-Микитов И. С., наследники, 1954

© Жехова К., предисловие, 1988

© Бастрыкин В., иллюстрации, 1988

© Оформление серии. Издательство «Детская литература», 2005

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

И. С. СОКОЛОВ-МИКИТОВ

Шестьдесят лет активной творческой деятельности в бурном XX столетии, полном стольких событий и потрясений, – таков итог жизни замечательного советского писателя Ивана Сергеевича Соколова-Микитова.

Детство его прошло на Смоленщине, с ее милой, истинно русской природой. В те времена в деревне еще сохранялся старинный быт и уклад. Первыми впечатлениями мальчика были праздничные гулянья, деревенские ярмарки. Именно тогда сросся он с родной землей, с ее бессмертной красотой.

Когда Ване исполнилось десять лет, его отдали в реальное училище. К сожалению, это заведение отличалось казенщиной, и учение шло плохо. Весной запахи пробудившейся зелени неудержимо влекли мальчика за Днепр, на его берега, покрывавшиеся нежной дымкой распустившейся листвы.

Из пятого класса училища Соколов-Микитов был исключен «по подозрению в принадлежности к ученическим революционным организациям». Поступить с «волчьим билетом» куда-либо было невозможно. Единственным учебным заведением, где не требовалось свидетельства о благонадежности, оказались петербургские частные сельскохозяйственные курсы, куда через год он смог попасть, хотя, как признавался писатель, большого влечения к сельскому хозяйству он не испытывал, как, впрочем, и не испытывал он никогда влечения к оседлости, собственности, домоседству…

Скучные курсовые занятия вскоре оказались не по душе Соколову-Микитову – человеку с беспокойным, неусидчивым характером. Устроившись в Ревеле (ныне Таллин) на пароход торгового флота, он в течение нескольких лет скитался по белу свету. Видел многие города и страны, побывал в европейских, азиатских и африканских портах, близко сошелся с трудовыми людьми.

Первая мировая война застала Соколова-Микитова на чужбине. С большим трудом добрался он из Греции на родину, а потом ушел добровольцем на фронт, летал на первом русском бомбардировщике «Илья Муромец», служил в санитарных отрядах.

В Петрограде встретил Октябрьскую революцию, затаив дыхание слушал в Таврическом дворце выступление В. И. Ленина. В редакции «Новой жизни» познакомился с Максимом Горьким и другими писателями. В эти переломные для страны годы Иван Сергеевич становится профессиональным литератором.

После революции – недолгая работа учителем единой трудовой школы в родных смоленских местах. К этому времени Соколов-Микитов уже опубликовал первые рассказы, замеченные такими мастерами, как И.

Бунин и А. Куприн.

«Теплая земля» – так назвал писатель одну из своих первых книг. И более точное, более емкое название найти было бы трудно! Ведь родная русская земля действительно теплая, потому что она согрета теплом человеческого труда и любви.

Ко времени первых полярных экспедиций относятся рассказы Соколова-Микитова о походах флагманов ледокольного флота «Георгий Седов» и «Малыгин», положивших начало освоению Северного морского пути. На одном из островов Северного Ледовитого океана именем Ивана Сергеевича Соколова-Микитова была названа бухта, где он нашел буек погибшей экспедиции Циглера, судьба которой до того момента была неизвестна.

Несколько зим провел Соколов-Микитов на берегах Каспия, путешествовал по Кольскому и Таймырскому полуостровам, Закавказью, горам Тянь-Шаня, Северному и Мурманскому краям. Он бродил по дремучей тайге, видел степь и знойную пустыню, исколесил все Подмосковье. Каждая такая поездка не только обогащала его новыми мыслями и переживаниями, но и запечатлевалась им в новых произведениях.

Сотни рассказов и повестей, очерков и зарисовок подарил людям этот человек доброго таланта. Богатством и щедростью души озарены страницы его книг.

Творчество Соколова-Микитова близко и к аксаковской, и к тургеневской, и к бунинской манере. Однако в его произведениях есть свой особый мир: не стороннее наблюдательство, а живое общение с окружающей жизнью.

Об Иване Сергеевиче в энциклопедии написано: «Русский советский писатель, моряк, путешественник, охотник, этнограф». И хотя дальше стоит точка, но список этот можно было бы продолжить: учитель, революционер, солдат, журналист, полярник.

Книги Соколова-Микитова написаны певучим, богатым и в то же время очень простым языком, тем самым, которому писатель научился еще в детские годы.

В одной из автобиографических заметок он писал: «Я родился и рос в простой трудовой русской семье, среди лесных просторов Смоленщины, чудесной и очень женственной ее природы. Первые услышанные мною слова – были народные яркие слова, первая музыка, которую я услышал, – народные песни, которыми был некогда вдохновлен композитор Глинка».

В поисках новых изобразительных средств писатель еще в двадцатые годы прошлого века обращается к своеобразному жанру кратких (не коротких, а именно кратких) рассказов, которые он удачно окрестил былицами.

Неискушенному читателю эти былицы могут показаться простыми заметками из записной книжки, сделанными на ходу, на память о поразивших его событиях и характерах.

Лучшие образцы таких кратких невыдуманных рассказов мы уже видели у Л. Толстого, И. Бунина, В. Вересаева, М. Пришвина.

Соколов-Микитов в своих былицах идет не только от литературной традиции, но и от народного творчества, от непосредственности устных рассказов.

Для его былиц «Рыжие и вороные», «Себе на гроб», «Страшный карлик», «Разженихи» и других характерна необычайная емкость и меткость речи. Даже в так называемых охотничьих рассказах у него на первом плане человек. Здесь он продолжает лучшие традиции С. Аксакова и И. Тургенева.

Читая небольшие рассказы Соколова-Микитова про смоленские места («На речке Невестнице») или про птичьи зимовья на юге страны («Ленкорань»), невольно проникаешься возвышенными ощущениями и мыслями, чувство восхищения родной природой переходит в нечто другое, более благородное, – в чувство патриотизма.

«Творчество его, имея истоком малую родину (то есть Смоленщину), принадлежит большой Родине, нашей великой земле с ее необъятными просторами, неисчислимыми богатствами и разнообразной красотой – от севера до юга, от Балтики до Тихоокеанского побережья», – говорил о Соколове-Микитове А. Твардовский.

Не все люди способны чувствовать и понимать природу в органической связи с человеческим настроением, а просто и мудро живописать природу могут лишь немногие. Столь редким даром обладал Соколов-Микитов. Эту любовь к природе и к людям, живущим с ней в дружбе, он умел передать и совсем юному своему читателю. Нашей дошкольной и школьной детворе давно полюбились его книжки: «Кузовок», «Домик в лесу», «Лисьи увертки»… А как живописны его рассказы об охоте: «На глухарином току», «Натяге», «Первая охота» и другие. Читаешь их, и кажется, что ты сам стоишь на лесной опушке и, затаив дыхание, следишь за величественным полетом вальдшнепа или в ранний, предрассветный час прислушиваешься к загадочной и волшебной песне глухаря…

Писательница Ольга Форш говорила: «Читаешь Микитова и ждешь: вот-вот застучит над головой дятел или выскочит зайчишка из-под стола; как это у него здорово, по-настоящему рассказано!»

Творчество Соколова-Микитова автобиографично, но не в том смысле, что он писал только о себе, а потому, что рассказывал всегда и обо всем как очевидец и участник тех или иных событий. Это придает его произведениям яркую убедительность и ту документальную достоверность, которые так привлекают читателя.

«Мне посчастливилось сблизиться с Иваном Сергеевичем в ранние годы его литературной работы, – вспоминал К. Федин. – Это было вскоре после Гражданской войны. На протяжении полувека он настолько посвящал меня в свою жизнь, что мне иногда кажется – она стала моей.

Он никогда не задавался целью написать подробно свою биографию. Но он из тех редких художников, жизнь которых как бы сложила собою все, что им написано».

Калерия Жехова

НА РОДНОЙ ЗЕМЛЕ

Восход солнца

Еще в раннем детстве доводилось мне любоваться восходом солнца. Весенним ранним утром, в праздничный день, мать иногда будила меня, на руках подносила к окну:

– Посмотри, как солнце играет!

За стволами старых лип огромный пылающий шар поднимался над проснувшейся землею. Казалось, он раздувался, сиял радостным светом, играл, улыбался. Детская душа моя ликовала. На всю жизнь запомнилось мне лицо матери, освещенное лучами восходящего солнца.

В зрелом возрасте много раз наблюдал я восход солнца. Я встречал его в лесу, когда перед рассветом проходит вверху над макушками предутренний ветер, одна за другою гаснут в небе чистые звезды, четче и четче обозначаются на посветлевшем небе черные вершины. На траве лежит роса. Множеством блесток сверкает растянутая в лесу паутина. Чист и прозрачен воздух. Росистым утром, смолою пахнет в густом лесу.

Видел восход солнца над родными полями, над зеленеющим, покрытым росою лугом, над серебряной гладью реки. В прохладном зеркале воды отражаются побледневшие утренние звезды, тонкий серп месяца. На востоке разгорается заря, и вода кажется розовой. Как бы в парной легкой дымке под пение бесчисленных птиц поднимается над землею солнце. Точно живое дыхание земли, легкий золотистый туман стелется над полями, над недвижной лентой реки. Все выше поднимается солнце. Прохладная прозрачная роса на лугах сияет алмазной россыпью.

Наблюдал появление солнца в морозное зимнее утро, когда нестерпимо сияли глубокие снега, рассыпался с деревьев легкий морозный иней. Любовался восходом в высоких горах Тянь-Шаня и Кавказа, покрытых сверкающими ледниками.

Особенно хорош восход солнца над океаном. Будучи моряком, стоя на вахте, много раз наблюдал я, как восходящее солнце меняет свой цвет: то раздувается пылающим шаром, то закрывается туманом или далекими облаками. И все вокруг внезапно меняется. Иными кажутся далекие берега, гребни набегающих волн. Изменяется цвет самого неба, золотисто-голубым шатром покрывающего бескрайнее море. Пена на гребнях волн кажется золотою. Золотыми кажутся летящие за кормою чайки. Алым золотом отсвечивают мачты, блестит крашеный борт корабля. Стоишь, бывало, на вахте на носу парохода, несказанной радостью наполняется сердце. Рождается новый день! Сколько встреч и приключений сулит он молодому счастливому моряку!

Жители больших городов редко любуются восходом солнца. Высокие каменные громады городских домов закрывают горизонт. Даже сельские жители просыпают короткий час восхода солнца, начало дня. Но в живом мире природы все пробуждается. На опушках леса, над озаренной водою громко поют соловьи. Взвиваются с полей в небо, исчезая в лучах рассвета, легкие жаворонки. Радостно кукуют кукушки, свистят дрозды.

Только моряки, охотники – люди, тесно связанные с матерью-землею, знают радость торжественного солнечного восхода, когда на земле пробуждается жизнь.

Друзья мои читатели, очень советую вам полюбоваться восходом солнца, чистой ранней утренней зарею. Вы почувствуете, как свежей радостью наполняется ваше сердце. В природе нет ничего прелестнее раннего утра, утренней ранней зари, когда материнским дыханием дышит земля и жизнь пробуждается.

Русская зима

Хороши, чисты русские снежные зимы. Глубокие сверкают на солнце сугробы. Скрылись подо льдом большие и малые реки. В морозное тихое утро над крышами деревенских домов столбами поднимается в небо дым. Под снежной шубой, набирая силу, отдыхает земля.

Тихи и светлы зимние ночи. Обливая снега тонким светом, сияет луна. В лунном свете мерцают поля, вершины деревьев. Хорошо видна накатанная зимняя дорога. Темны тени в лесу. Крепок зимний ночной мороз, потрескивают в лесу стволы деревьев. Высокие звезды рассыпаны по небу. Ярко светит Большая Медведица с ясной Полярной звездою, указывающей на север. От края до края протянулся по небу Млечный Путь – загадочная небесная дорога. В Млечном Пути распростер свои крылья Лебедь – большое созвездие.

Что-то фантастическое, сказочное есть в лунной зимней ночи. Вспоминаются пушкинские стихи, гоголевские рассказы, Толстой, Бунин. Кому приходилось ездить лунной ночью по зимним проселочным дорогам, наверное, вспомнит свои впечатления.

А как хороши зимний рассвет, утренняя заря, когда покрытые снегом поля, пригорки освещают золотые лучи восходящего солнца и заблестит, засверкает ослепительная белизна! Необыкновенны русская зима, яркие зимние дни, лунные светлые ночи!

Некогда бродили по снежным полям и дорогам голодные волки; пробегали, оставляя на снегу тонкие цепочки следов, лисицы, разыскивая спрятавшихся под снегом мышей. Даже днем можно было увидеть в поле мышкующую лисицу. Неся над снегом пушистый хвост, пробегала она по полям и перелескам, острым слухом чуяла спрятавшихся под снегом мышей.

Чудесны зимние солнечные дни. Раздолье лыжникам, бегущим на легких лыжах по скользкому снегу. Я не любил проторенных лыжниками лыжней. Возле такой лыжни, где цепочкой бежит человек за человеком, трудно увидеть зверя или лесную птицу. На лыжах я один уходил в лес. Лыжи ходко, почти неслышно скользят по нетронутому снегу. В высокое небо возносят сосны свои кудрявые побелевшие вершины. На зеленых колючих ветвях развесистых елей лежит белый снег. Под тяжестью инея в дугу согнулись молодые высокие березки. Темные муравьиные кучи покрыты снегом. В них зимуют черные муравьи.

Полон жизни зимний, казалось бы, мертвый лес.

Вот простучал на сухом дереве дятел. Неся в клюве шишку, пестрым платочком перелетел на другое место – к своей «кузнице», устроенной в развилине старого пня, ловко вправил шишку в свой верстак и стал долбить клювом. Во все стороны полетели смолистые чешуйки. Вокруг пня валяется много расклеванных шишек. С дерева на дерево перепрыгнула шустрая белочка. Большая белая снежная шапка упала с дерева, рассыпалась снежной пылью.

На краю леса можно увидеть сидящих на березах черных тетеревов. Зимою они кормятся почками берез. Бродя по снегу, собирают черные ягоды можжевельника. Крестообразными следами тетеревиных лап исписана между кустами поверхность снега. В студеные зимние дни тетерева, падая с берез, зарываются в снег, в глубокие лунки. Счастливому лыжнику иногда удается поднять спрятавшихся в снежных лунках тетеревов. Один за другим в алмазной снежной пыли вылетают птицы из глубокого снега. Остановишься, любуясь дивным зрелищем.

Много чудес можно увидеть в зимнем спящем лесу. С шумом пролетит рябчик или поднимется тяжелый глухарь. Всю зиму глухари кормятся на молодых соснах жесткой хвоей. Возятся под снегом лесные мыши. Спят под корнями деревьев ежи. Бегают по деревьям, гоняясь за белками, злые куницы. Стайка красногрудых веселых клестов, роняя снежную навись, с приятным свистом расселась на покрытых смолистыми шишками ветвях ели. Стоишь и любуешься, как быстро и ловко теребят они тяжелые шишки, добывая из них семена. От дерева к дереву тянется легкий следок белки. Цепляясь за сучья, сверху сорвалась, упала к ногам обглоданная шишка. Подняв голову, вижу, как закачалась, освободившись от тяжести, ветка, как перемахнула, затаилась в густой вершине проворная лесная проказница. Где-то в дремучем лесу спят в своих берлогах почти непробудным сном медведи. Чем сильнее мороз, тем крепче спит медведь. Бродят в осиннике рогатые лоси.

Затейливой грамотой звериных и птичьих следов исписана поверхность глубоких сугробов. Ночью здесь пробегал жировавший в осиннике заяц-беляк, оставил на снегу круглые орешки помета. Зайцы-русаки ночами бегают по полям, откапывают хлебную озимь, оставляют на снегу путаные следы. Нет-нет да и присядет на задние лапы, подняв уши, слушает далекий лай собак. Под утро зайцы скрываются в лесу. Они сдваивают и страивают свои следы, делают длинные смётки, ложатся где-нибудь под кустом или еловой ветвью, головой к своему следу. Трудно увидеть залегшего в снегу зайца: он первый замечает человека и быстро убегает.

Возле деревень и старинных парков видишь раздувшихся краснозобых снегирей, а у самых домов попискивают шустрые смелые синички. Случается, что в морозный день синицы залетают в открытые форточки или в сени домов. Я приручал залетавших в мой маленький домик синиц, и они быстро в нем обживались.

С дерева на дерево перелетают оставшиеся зимовать вороны. Бабьими голосами перекликаются сероголовые галки. Вот под самое окно прилетел, уселся на дереве поползень, удивительная птица, умеющая ползать по стволу вниз головой. Иногда поползень подобно синицам залетает в открытую форточку. Если не шевелиться, не пугать его, он влетит на кухню, будет подбирать хлебные крошки. Птицам голодно зимою. Они добывают корм в щелях древесной коры. Снегири питаются семенами зазимовавших над снегом растений, ягодами шиповника, держатся возле хлебных сараев.

Кажется, подо льдом застыла, спит река. Но на льду у лунок сидят рыболовы. Им не страшны мороз, холодный, пронизывающий ветер. У заядлых рыболовов стынут от холода руки, но на крючок попадаются мелкие окуни. Зимою мечут икру налимы. Они охотятся на задремавших рыбок. Искусные рыболовы ловят зимою налимов в расставленные верши и норота?, еловыми ветвями загораживают реку. Ловят налимов зимой и на крючки, на приманку. В Новгородской области я знал старого рыболова, приносившего мне каждый день живых налимов. Вкусна налимья уха и печенка. Но мало, к сожалению, осталось в загрязненных реках налимов, любящих чистую воду.

А как хороши зимою покрытые льдом и снегом лесные озерки, застывшие малые реки, в которых продолжается невидимая глазу жизнь! Хороши зимою осиновые деревья с тончайшим кружевом своих голых ветвей на фоне темного елового леса. Кое-где краснеют в лесу на рябине зазимовавшие ягоды, висят яркие гроздья калины.

Март в лесу

В богатствах календаря русской природы март числится первым месяцем весны, радостным праздником света. Уже кончился холодный, вьюжный февраль – «кривые дороги», как называют его в народе. По народному меткому слову, еще «зима зубы показывает». В первых числах марта нередко возвращаются морозы. Но все длиннее дни, раньше и раньше восходит над снежной сверкающей пеленой весеннее яркое солнце. В лесах и на поле нетронуто лежат глубокие сугробы. Выйдешь на лыжах – такая засверкает вокруг нестерпимая белизна!

По-весеннему пахнет воздух. Отбрасывая на снег лиловые тени, недвижно стоят в лесу деревья. Прозрачно и чисто небо с высокими легкими облаками. Под темными елями ноздреватый снег обсыпан опавшей хвоей. Чуткое ухо ловит первые знакомые звуки весны. Вот почти над самой головой послышалась звонкая барабанная трель. Нет, это не скрип старого дерева, как обычно думают городские неопытные люди, оказавшись в лесу ранней весной. Это, выбрав сухое звонкое дерево, по-весеннему барабанит лесной музыкант – пестрый дятел. Если прислушаться хорошенько, непременно услышишь: там и там в лесу, ближе и дальше, как бы перекликаясь, торжественно звучат барабаны. Так барабанщики-дятлы приветствуют приход весны.

Вот, прогретая лучами мартовского солнца, сама собой свалилась с макушки дерева, рассыпалась снежною пылью тяжелая белая шапка. И, точно живая, долго колышется, как бы машет рукой, зеленая ветка, освобожденная от зимних оков. Стайка клестов-еловиков, весело пересвистываясь, широким красно-брусничным ожерельем рассыпалась по увешанным шишками вершинам елей. Лишь немногие наблюдательные люди знают, что эти веселые, общительные птички всю зиму проводят в хвойных лесах. В самую лютую стужу они искусно устраивают в густых сучьях теплые гнезда, выводят и выкармливают птенцов. Опершись на лыжные палки, долго любуешься, как шустрые птички своими кривыми клювами теребят шишки, выбирая из них семена, как, кружась в воздухе, тихо сыплются на снег легкие шелушинки.

Почти невидной и неслышной жизнью, доступной лишь зоркому глазу и чуткому уху, живет в эту пору едва пробудившийся лес. Вот, уронив обгрызенную шишку, взвершилась на дерево легкая белка. Прыгая с сучка на сучок, над самым сугробом уже по-весеннему тенькают синички. Мелькнув за стволами деревьев, неслышно пролетит и исчезнет рыжеватая сойка. Вспорхнет, прогремит и скроется в глубине лесного заросшего оврага пугливый рябчик.

Освещенные лучами солнца, высятся бронзовые стволы сосен, в самое небо вознося свои раскидистые вершины. В тончайшее кружево сплелись зеленоватые ветки голых осин. Пахнет озоном, смолою, багульником, жесткие вечнозеленые ветки которого уже показались из распавшегося сугроба у пригретого мартовским солнцем высокого пня.

Празднично, чисто в освещенном лесу. Яркие пятна света лежат на ветвях, на стволах деревьев, на слежавшихся плотных сугробах. Скользя на лыжах, выйдешь, бывало, на солнечную, сверкающую, окруженную березовым лесом поляну. Нежданно-негаданно, почти из-под самых ног, в алмазной снежной пыли начинают вырываться из лунок тетерева. Все утро кормились они на развесистых, усыпанных почками березах. Один за другим вылетают отдыхавшие в снегу краснобровые черные косачи, желтовато-серые самки-тетерки.

В ясные дни по утрам уже можно услышать первое весеннее бормотание токующих косачей. В морозном воздухе далеко слышны их гулкие голоса. Но еще не скоро начнется настоящий весенний ток. Это лишь пробуют силы, точат оружие закованные в черные латы краснобровые бойцы.