Какие сказки написал иван франко. Иван Франко. Лиса исповедница и другие сказки. Восточный колорит и украинские мотивы

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

ИВАН ФРАНКО

Тяжкая историческая катастрофа постигла около шестисот лет назад украинский народ. Чужеземные завоеватели отторгли Западную Украину от Восточной. Государственные границы пролегли между двумя частями единого народа, и чем дальше шло время, тем выше становились пограничные стены. История восточных украинцев и история западных украинцев пошла разными путями.

В середине XVII века Восточная Украина, опираясь на помощь русского народа, освободилась от польского гнета. В 1654 году она присоединилась к русскому государству.

Западная Украина сотни лет оставалась под властью немцев и поляков. С 1772 года под именем Восточной Галиции она входила в состав Австро-Венгерской империи.

Западные украинцы страстно ненавидели своих угнетателей и не переставали верить в то, что придет счастливый час, когда все украинцы снова соединятся в одну семью. Несмотря на жестокие преследования, они твердо держались за свой родной язык. Из поколения в поколение они передавали как национальную святыню свои песни, думы, рассказы о героической борьбе.

Западная Украина выдвинула из народа замечательных писателей и общественных деятелей. Самым видным из них является Иван Яковлевич Франко. Его литературная слава велика на Западной Украине. Но она далеко шагнула и за пределы его родины. С первых же лет свoeй литературной деятельности Франко стал любимым писателем всего украинского народа. Его скоро узнал и оценил и русский читатель. Замечательны его талантливые произведения. Не менее замечательна и его личность.

Иван Франко родился в 1856 году в семье деревенского кузнеца. Он рано узнал нужду. Отсталая украинская деревня в Галиции была бедна, крестьяне находились в кабале у польского пана-помещика. Мальчику, у которого рано обнаружились задатки выдающейся даровитости, удалось избежать общей судьбы. Он много хлебнул горя, но, как говорили в те времена, «выбился в люди», получил образование, стал студентом. Все же он не оторвался от трудящихся, от крестьянства, как это случалось иной раз с украинцами, получившими высшее образование. Франко остался со своим народом. Он любил родное село и был ему верен. Как сын кузнеца он высоко ценил мастерство рабочего, ремесленника.

У молодого Франко была поэтическая душа. Он знал и любил украинские песни, украинские сказки. До последних лет своей жизни он собирал памятники украинской народной словесности, фольклор, изучал эти памятники, писал о них. В этой области его не могли остановить никакие искусственные государственные границы. Украинский народ был для него единым народом, Киев – родным городом. Котляревский и Шевченко были для Франко великими национальными писателями украинского народа, он горячо любил их, у них учился литературному украинскому языку.

Как страстный и убежденный украинский патриот Франко стремился к соединению разорванных частей своей родины. Он знал и любил ее героическую историю.

Воссоединению в своем самостоятельном государстве украинцам мешали, с одной стороны, Австро-Венгерская империя, с другой – русский царизм. Франко стал врагом и бюрократического австрийского и деспотического царского правительства. Еще на студенческой скамье он примкнул к тем кругам молодежи, которые считались революционными, опасными в глазах австрийско-немецких жандармов, польской шляхты и царских чиновников. Пылкий по натуре, смелый, самоотверженный, Франко стал руководителем украинской демократической молодежи в Галиции. Ему очень рано пришлось свести знакомство с австрийской тюрьмой.

Франко горячо любил свой народ и стремился к его национальному освобождению. Но не менее горячо он любил мир труда и ненавидел всех угнетателей, всех, кто живет чужим трудом, хищнической, ростовщической наживой, независимо от национальности.

Жизнь рабочего человека в отсталой Галиции была в то время ужасна, беспросветна. Капиталистическая промышленность только начинала развиваться. В страшных условиях жили рабочие на нефтяных промыслах и Бориславе. Тяжка была жизнь строительных рабочих. Первые стихотворения Франко богаты именно социальными мотивами. Каменщик – это частый герой его первых литературных произведений. Он и сам себя выводит в образе строителя-каменщика, когда мечтает о будущем своей страны, своего народа.

Очерки Франко «Борислав смеется» обратили на себя внимание широкого круга читателей. В них было знание жизни трудящихся и горячая симпатия к ним.

На пути своих поисков национальной и социальной справедливости Франко не мог не встретиться с передовой русской литературой. Реакционные немецкие и польские круги питали дикую ненависть ко всему русскому. За этими кругами в Австрии послушно следовали и те украинские буржуазные реакционеры, которые искали примирения со своими угнетателями ц пытались вымолить у них крупицы реформ для украинского народа. Они враждебно относились ко всему русскому, для них все русские были одинаково «москалями».

Франко возглавил ту украинскую молодежь, которая в восьмидесятых годах прошлого столетия решительно выступила против украинских реакционеров в Галиции, против мракобесия, отсталости, узкого национализма Франко был членом студенческого «москвофильского» кружка. Вместе со своими товарищами он с увлечением изучал русскую прогрессивную литературу, художественную и публицистическую. Франко знал Пушкина. Тургенева, Толстого, Достоевского, Некрасова. Ему были близки русские писатели-народники Глеб Успенский, Помяловский.

Большую роль в развитии Франко как писателя, публициста и общественного деятеля сыграл замечательный русско-украинский ученый, писатель и политический деятель Михаил Петрович Драгоманов.

Это был профессор Киевского университета, даровитый историк и литературовед, деятельный участник украинского общества «Громада», в котором объединялись представители украинской интеллигенции в России. Драгоманов отстаивал национальную самостоятельность украинского народа, боролся против царского правительства и в то же время выступал за тесную дружбу всех славянских народов, в особенности за братскую дружбу русского и украинского народов. В своем собственном лице Драгоманов выражал общность русско-украинской культуры. Он писал и на русском и на украинском языках, был участником и русских и украинских изданий.

Царское правительство преследовало молодого прогрессивного профессора, и ему пришлось в конце концов уехать из России. Он примкнул за границей к революционным кругам и издавал в Швейцарии украинский журнал «Громада».

Драгоманов еще до своего изгнания из России приезжал в Галицию, во Львов, и знакомился с местными украинскими литературными и общественными кругами. Молодежь называла его своим учителем. От Драгоманова она узнавала о великой русской демократической литературе. Дружба, завязавшаяся между Драгомановым и Франко, продолжалась до конца жизни Драгоманова, который умер в 1895 году в Болгарии, где был профессором всеобщей истории в Софийском университете.

Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Герцен стали для Ивана Франко учителями в литературе. Его талант развивался все более могуче. Стихотворения, рассказы, большие повести следовали одни за другими. Он написал большой исторический роман «Захар Беркут» из ранней истории Карпатской Руси, рассказы из жизни бориславских рабочих, повесть «Боа констриктор», разоблачающую эксплоатацию горняков, и др. Его произведения проникнуты любовью к трудящимся. Они написаны сильным и ясным литературным языком. В них виден сам Франко – умный, чуткий к народному горю демократ, беспредельно преданный своей родине. В творчестве Франко есть много черт, которые роднят его с такими русскими писателями, как Гаршин, Короленко, Глеб Успенский.

В конце прошлого века положение украинского народа в Галиции стало особенно тяжелым, усилилась реакция. Деятельность Франко подвергалась нападкам со стороны украинских шовинистов. Он чувствовал иногда бессилие, одиночество, он не видел, откуда может притти спасение для родного народа, и эти настроения отражались нотами грусти в стихотворениях последнего периода его жизни.

Но веры в победу украинского правого дела он не терял. Он лишь предчувствовал, что ему не удастся собственными глазами увидеть освобожденную Западную Украину в единой украинской семье, в дружеской близости с русским народом. Он написал символическую поэму «Моисей». Это очень сильное поэтически-философское произведение. Оно говорит о трагедии народного вождя, который всю свою жизнь борется за счастье народа, ведет народ через пустыню к заветной стране, испытывает страдания оттого, что народ не верит в эту счастливую страну, но настойчиво продолжает свое дело. Библейский Моисей умирает, так и не увидев торжества своей идеи, но самая его смерть окрыляет народ, верный его памяти. Слова вождя живут, и народ добивается победы.

Эта поэма, написанная в 1905 году, оказалась пророческой. Иван Франко умер в 1916 году, во время первой мировой войны, когда в Галиции австрийскими жандармами было растоптано демократическое рабочее и крестьянское движение и торжествовали только украинские реакционеры-шовинисты, проповедовавшие дикую ненависть ко всему русскому, агенты германского империализма.

В октябре 1917 года народы России освободились от буржуазного гнета. Возникло новое государство, советское, в котором русский и украинский народы объединились в прочной дружбе на основе ленинско-сталинской национальной политики равноправия народов.

В 1918 году рухнула австро-венгерская монархия, но Западная Украина освободилась тогда от немцев лишь для того, чтобы попасть под власть польского шляхетского государства. Только в 1939 году украинский народ воссоединился в единой державе: Западная Украина присоединилась к Советской Украине и влилась в Советский Союз.

В огне Отечественной войны советского народа против германского фашизма Западная Украина освободилась от немецко-фашистского ига. К Советской Украине присоединилась и Закарпатская Украина. Есть ныне единая держава, Советская Украина, равноправный член великого содружества народов Советского Союза. Заглажены следы той исторической катастрофы, которая постигла украинский народ шестьсот лет назад.

Советская Украина свято чтит имя Ивана Франко, своего благородного сына, учителя новой украинской художественной литературы.

Д. Заславский

КАМЕНЩИК

Ах, этот стук, этот грохот, эти крики на улице как раз напротив моего окна! Они отгоняют у меня всякую мысль, не дают мне ни на минуту покоя, отрывают меня от работы. И некуда мне деться, некуда укрыться от этого неугомонного стука: с утра до самого вечера он не затихает, а когда я, изнуренный дневной жарой, ложусь спать, то слышу его отчетливо даже во сне. И так вот, представьте себе, уже целых два месяца! С той поры, как начали строить напротив моих окон этот несчастный каменный дом. С той поры я не написал ни единой строчки, а стук и грохот не утихали у меня в ушах.

Не имея возможности сам что-нибудь делать, сижу я день-денской у окна и гляжу на работу других. От движения, беготни, работы нескольких десятков человек, мечущихся и снующих в тесноте, точно муравьи в куче, нервное раздражение у меня проходит. Я успокаиваюсь, глядя, как мало-помалу под руками этой массы рабочего люда вырастает большой каменный дом, как вздымаются вверх его стены, как шипит и дымится известка, которую гасят в больших дощатых ящиках, а затем спускают оттуда в ямы, как обтесывают каменщики кирпичи, пригоняя их к надлежащему месту, как женщины и девчата носят цемент в ведрах, сквозь дужки которых продета палка, как подручные, согнувшись в дугу, втаскивают вверх по лесам кирпичи на деревянных носилках, положенных точно ярмо на плечи по обе стороны шеи. Вся тяжелая каждодневная работа этих людей проносится передо мною, как туча, и, слушая их крики, шутки и разговоры, я забываю о себе, будто утопаю в безбрежном, непроглядном тумане, и быстро, неуловимо уплывает час за часом, день за днем.

Только вот десятники со своим криком, руганью, угрозами, самоуправством, издевательством над рабочими вырывают меня из этого непроглядного тумана, напоминают о живой, мерзкой действительности. Их всего двое, и, несмотря на это, они всюду. Все рабочие умолкают и сгибают спины, когда кто-либо из них проходит. Ничем им не угодишь, все им кажется не так, на все готова у них издевка, готово гневное, презрительное слово. Но только осмелится кто из рабочих ответить, защититься или заступиться за товарища, как тотчас лицо пана десятника наливается кровью, изо рта брызжет пена, и уж натерпится тогда от него провинившийся! И хорошо еще, если позволят ему терпеть, если не прогонят его сию же минуту с работы! Ведь они тут полные господа, их власть над рабочими неограниченна, и, прогнав одного, они тотчас найдут четверых, и те будут еще напрашиваться на место выгнанного. О, нынешнее лето для десятников прямо раздолье! Только выбирай да урывай из платы сколько вздумается, ничего не скажут рабочие, а если какой и вздумает пожаловаться подрядчику – вон его, пускай пропадает с голоду, если не хочет быть покорным.

Однажды, когда я, по обыкновению сидя у окна, смотрел на работу, вдруг на стене фасада поднялся крик. Причины крика я разобрать не мог, слышал только, как десятник кинулся к одному из рабочих, понурому рослому каменщику средних лет, и начал бранить ею последними словами. А тот ни слова, наклонился и продолжает свою работу. Но десятника это упорное, угрюмое молчание разозлило еще больше.

– Эй, ты, вор, босяк, арестант! Убирайся сию же минуту отсюда! – кричал с пеной у рта десятник, все ближе подступая к рабочему.

Я видел, как угрюмое, склоненное над кирпичами лицо каменщика все больше и больше краснело, будто наливалось жаром. Он стиснул зубы и молчал.

– Что, сто раз мне тебе говорить, висельник ты, голодранец, разбойник, а? Марш отсюда! Сию же минуту убирайся, а не то велю сбросить!

Рабочий, видимо, боролся с собой; лицо у него даже посинело. Наконец, не разгибая спины, он приподнял голову и медленно, с невыразимым презрением в каждом слове процедил:

– Хлоп 1
Хлоп – мужик.

хлопом и останется! Хам хамом! Не дай, господи, из хлопа пана!

Десятник при этих словах на мгновение точно застыл на месте. Очевидно, присловье каменщика задело его за живое: он был из простых крестьян и теперь, став «паном десятником», очень стыдился своего происхождения. Вот после минутного остолбенения его и прорвало:

– Так? Так ты на меня? Погоди же, я тебе покажу! Я тебя научу! Марш!

Рабочий не двигался и продолжал свою работу.

– Вон отсюда, опришок! 2
Опришок. – В XVIII веке на Западной Украине опришками называли повстанцев против иноземных захватчиков; слово это устах десятника имеет бранное значение.

Убирайся ко всем чертям, а не то велю позвать полицию!

Рабочий упорно постукивал молотком по кирпичу. Тогда десятник подскочил к нему, вырвал у него из рук молоток и швырнул на улицу.

Разозленный каменщик заскрежетал зубами и выпрямился.

– Хам! – закричал он. – Какого чорта ты ко мне прицепился? Чего тебе от меня надо?

– А! Так ты еще грозишь? – рявкнул десятник. – Караул! Караул! Разбой!

На этот крик прибежал другой десятник, и общими силами оба накинулись на каменщика. Тот не защищался. Удары посыпались на его спину; сопровождаемый тумаками, онемев от ярости и отчаяния, он сошел с лесов и вскинул на плечи свой мешок с инструментом.

Остальные рабочие, видевшие все это, продолжали молча работать, склонившись над кирпичами и стиснув зубы. Никто из них не проронил ни слова.

– Как ни мажь хлопа салом, все равно от него навозом несет! – крикнул, уходя, каменщик уже с улицы. На лице у него показалась натянутая усмешка, но на глазах в эту минуту заблестели на солнце слезы.

– Смотри, сломаешь себе голову, опришок, довбущук 3
Довбущук – Одним из предводителей опришков был прославленный народный герой Олекса Довбуш, погибший в 1745 году. В устах десятника слово «довбущук» имеет также бранное значение.

ты поганый! – крикнул со стены десятник и погрозил уходящему кулаком.

На другой день я встал рано и выглянул в окно. На улице было еще тихо. Рабочие только сходились «на фабрику»: Я немало удивился, увидев среди них выгнанного вчера каменщика. Заинтересовавшись, я начал смотреть, что из этого выйдет, когда явится десятник. Остальные рабочие разговаривали между собой мало, а к выгнанному и вовсе никто не подходил, он стоял сбоку у забора. Но вот явился и десятник, почему-то посапывая, точно кузнечный мех. Он быстро оглядел рабочих; его гневный взгляд остановился на выгнанной вчера каменщике.

– А ты, опришок, опять здесь? Чего тебе здесь надо? Кому ты нужен?

– Пан десятник. – отзывается рабочий, подвигаясь на два шага (среди общей тишины слышно, как дрожит егo еле сдерживаемый голос), – пан десятник, сжальтесь. Что я вам сделал? За что вы меня хлеба лишаете? Вы же знаете, я сейчас работы нигде не найду, а дома…

– Прочь отсюда, арестантская морда! – рявкнул десятник, которому нынче был не по душе этот покорный вид, как вчера упорное, угрюмое молчание.

Каменщик опустил голову, взял подмышку свой мешок с инструментом и ушел.

Целую неделю после этого я наблюдал по утрам ту же самую сцену на улице. Выгнанный каменщик, видимо, не мог нигде найти работы и приходил по утрам просить десятника, чтобы тот его принял. Но десятник был тверд, как камень. Никакие просьбы, никакие заклинания его не трогали, и чем больше каменщик гнул перед ним спину да кланялся, чем глубже западали у него потускневшие глаза, тем больше измывался над ним приказчик, тем более резкими и презрительными словами обзывал он несчастного рабочего. А бедняга при каждом отказе только стискивал зубы, забирал молча подмышку свой мешок и бежал без оглядки, точно боясь страшного искушения, которое так и тянуло его на недоброе дело.

Было это вечером в субботу. Неожиданный дождь захватил меня на улице, и мне пришлось укрыться в ближайшем шинке. В шинке не было никого. Грязная, сырая просторная комната еле освещалась одной единственной лампой, что печально покачивалась на потолке; за стойкой подремывала старая толстая еврейка. Оглядевшись по сторонам – странное дело! – увидел я рядом, за одним из столиков, знакомого каменщика вместе с его заклятым врагом – десятником.

Перед каждым из них стояло по начатой кружке пива.

– Ну, дай вам бог, кум! – молвил каменщик, чокаясь с десятником.

– Дай бог и вам! – ответил тот тоном, гораздо более мягким, чем на улице, возле стройки.

Меня заинтересовала эта странная компания. Я попросил подать себе кружку пива и уселся за стол подальше, в другом конце комнаты, в углу.

– Да что ж, кум, – говорил каменщик, видимо силясь говорить свободно, – нехорошо это, что ты так на меня взъелся, ей-богу, нехорошо! За это, кум, господь гневается.

Говоря это, он постучал кружкой по столу и заказал еще две кружки пива.

– Да ты же, кум, знаешь, какая у меня дома нужда! Не надо тебе и говорить. Жена больна, заработать не может, а я вот тут по твоей милости за целую неделю ни грошика!.. Был бы я еще один, то как-нибудь терпел бы. А то, видишь, больная жена, да и бедные малыши, они уже еле ползают, хлеба просят. Сердце у меня разрывается! Ей-богу, кум, разрывается! Ведь я им какой ни на есть, а отец!

Десятник слушал этот рассказ, свесив голову и покачивая ею, будто в дремоте. А когда шинкарка подала пиво, он первый взял кружку, чокнулся с каменщиком и сказал:

– За здоровье твоей жены!

– Дан бог и тебе не хворать, – ответил каменщик и отпил из своей кружки.

По его лицу было заметно, с какой неохотой его губы касались напитка. Ах, может быть, на него потрачен последний грош из гульдена 4
Гульден – австрийская монета, около рубля.

Взятого взаймы четыре дня назад, на который он должен был прокормить всю свою несчастную семью до лучших дней – другой-то гульден ведь бог весть удастся ли где занять! А теперь он на последний грош решил угостить своего врага, чтобы как-нибудь задобрить его.

– И еще, любезный мой кум, скажи ты мне по совести, что я тебе сделал такое? Что со злости сказал тебе дурное слово? А ты сколько мне наговорил! Ей-богу, кум, нехорошо так бедного человека обижать!

Кум выпил пива и снова свесил голову, покачивая ею, будто в дремоте.

– Так ты уж, – робко заговорил каменщик, – будь так добр, в понедельник… того… Сам видишь, куда же бедному человеку деться? Погибать, что ли, на корню с женой да детьми?

– Так что велишь подать еще кружку этой пены? – прервал его разговор десятник.

– А и правда, правда! Эй, еще кружку пива! Еврейка принесла пиво, десятник выпил его и утер усы.

– Ну, так как же будет? – спросил с тревогой каменщик, пытаясь взять десятника за руку и глядя ему в лицо.

– А как будет? – ответил тот холодно, поднимаясь и собираясь уходить. – Спасибо тебе за пиво, а на работу в понедельник тебе приходить незачем, я уж принял другого. А впрочем, – эти слова он произнес уже у самых дверей шинка, – я в таких опришках, в таких вот висельниках, как ты, и нe нуждаюсь!

И десятник одним махом выскочил на улицу и захлопнул за собой дверь шинка.

Несчастный каменщик стал, пораженный этими словами, как громом.

Долго стоял он так неподвижно, не зная, должно быть, что и подумать. Потом очнулся. Дикая мысль промелькнула у него в голове. Он схватил одной рукой стол, за которым сидел, отломал от него ножку и со всего размаху грохнул ею по стойке. Треск, звон, хруст, крик еврейки, гам подбегающих людей, крик полицейского – все это в один миг слилось в одну дикую, оглушительную гармонию. Спустя минуту несчастный каменщик очутился среди ревущей, визгливой толпы, которая с большим шумом передала бесноватого, «спятившего с ума разбойника» в руки полицейского. Грозный страж общественного порядка схватил его за плечи и толкнул вперед. Сбоку полицейского потащилась еле живая от перепуга шинкарка, оставив вместо себя в шинке другую какую-то еврейку, а вокруг них, голося и визжа, целая ватага всякой уличной голытьбы повалила в полицию.

Слушал радио только что. И очень мне понравилась фраза: «Пройдуся, та на свои бурякы подывлюся «. С этого ритуала каждое мое утро начинается, потому что «Лайф из лайф» — жизнь это живое, это рост, развитие. Как растут буряки — это важнее, чем всякие там абамы и ладены…

Ну а потом, послушав сказку, вспомнил, что читал ее, и по мультикам смотрел.

Об Иване Франко даже учителя украинского языка говорят, что никто всех его «творов» целиком не читал, да и язык его не вполне можно назвать украинским. Но все знают, что Иван Франко — классик. Уже и этого довольно. Я предлагаю прочесть (или посмотреть) сказку «Заяц и Еж». Уже за нее одну вполне можно заслужить титул классика.

Заєць та Їжак

Їжак стояв собі коло дверей своєї нори, заклав лапки за пояс, виставив ніс на теплий вітер та й мугикав собі стиха пісеньку - чи гарну, чи погану, кому яке до того діло? Як знає, так і співає.

Мугикав собі тихенько, а далі подумав:

«Поки там моя жінка миє дітей та дає їм свіжі сорочечки, дай лишень піду я трохи в поле, пройдуся та й на свої буряки подивлюся, чи добрі виросли».

Буряки були недалеко від його хати. їжак брав їх, скільки йому треба було на страву для своєї родини, а тому говорив завжди «мої буряки».

Ну, добре. Обережно зачинив він за собою двері й поплентався стежкою в поле. Недалеко й пройшов, аж тут назустріч йому Заєць. Він також вийшов прогулятись і до «капусти своєї» теж навідатись.

Побачивши Зайця, їжак привітав його чемненько. Та Заєць був собі великий панич і дуже горда штука. Він не відповів на їжакове привітання, а тільки глянув на нього дуже звисока й озвався:

Ого, а ти чого так рано ось тут по полі волочишся?

Погуляти вийшов,- відповів їжак.

Погуляти? - зареготав Заєць.- А я думаю, що з твоїми кривими ногами краще було б лежати, ніж на прогулянку лазити.

Ця насмішка дуже розсердила їжака, бо ноги в нього таки криві.

Ти, певно, думаєш,- каже їжак до Зайця,- що ти своїми довгими лапами швидше побіжиш?

Авжеж,- відповів Заєць.

Можемо спробувати,- мовив їжак.- Ану, побиймося об заклад, побачиш, чи я тебе не пережену.

Це вже сміх людям сказати. Ти своїми кривульками випередиш мене? - сміявся Заєць.

Ну, про мене, спробуймо, коли тобі охота.

Гаразд! - відповідає Заєць.- Давай руку. А тепер біжім.

Ну, ну, чого так поспішати,- відповів їжак.- Треба наперед піти додому, трішки поснідати, а через півгодинки я повернусь на оце місце.

Заєць не мав нічого проти, бо і йому хотілось перед тим похрумати свіжої капусти. А їжак тим часом поплентався додому.

Приходить їжак додому і каже до своєї жінки:

Жінко, збирайся швиденько, підеш зо мною в поле.

А чого мені в поле? - питає їжачиха.

Знаєш, я з Зайцем маємо бігати наввипередки.

Чи ти, чоловіче, з глузду з’їхав? - скрикнула їжачиха.- Ти з Зайцем хочеш наввипередки бігати?

Авжеж хочу. І ти мусиш мені допомогти. Що мала їжачиха робити? Зібралася й пішла з чоловіком.

А дорогою їжак і мовить до неї:

Бачиш оцю довгу ниву? Тут мають бути наші перегони. Заєць бігтиме одною борозною, а я другою. Відтіля, з гори, починаємо бігти. Отже, ти стань собі ось тут, у борозні, і коли Заєць прибіжить сюди, то ти підведи голову та й крикни: «А я вже тут!»

Так, розмовляючи, вони прийшли на умовлену ниву.

Їжак поставив свою жінку на її місце, а сам пішов борозною на другий кінець.

Приходить, а Заєць уже там.

Ну, що ж, біжімо? - питає Заєць.- Ну, раз… два…

Один став в одну борозну, другий - у другу.

Заєць крикнув «три» і рушив сам, як вихор, нивою.

А їжак пробіг, може, з три кроки, потім притаївся у борозні і повернув назад на своє перше місце. А Заєць біжить щосили. Та коли добіг на кінець ниви, аж тут їжакова жінка з другої борозни кричить йому назустріч:

А я вже тут!

Заєць тільки очі витріщив з дива: йому і в голову не прийшло, що це не той їжак, бо, знаєте, їжак і їжачиха однаковісінькі на вигляд.

А це ж як могло статись? - скрикнув Заєць.- Біжім ще раз, назад!

І, не передихнувши добре, він вихором полетів нивою, поклавши вуха на спину. їжачиха лишилася спокійнісінько на своїм місці. А коли Заєць добіг на другий кінець ниви, то там їжак йому назустріч:

А я вже тут!

Розлютився Заєць. Що за диво? Щоб кривоногий їжак мене випередив? І, не тямлячи себе з досади, крикнув:

Ану, ще раз біжім!

Про мене Семене,- мовив їжак,- біжім хоч десять разів, мені байдуже.

Побіг Заєць, а знизу знову чує:

Я вже тут!

Біжать ще раз угору - знов те саме. Так він, бідолаха, бігав, бігав аж сімдесят і три рази туди й назад, а їжак кожного разу був «уже тут». Чи Заєць добіжить до одного краю ниви, чи до другого, все чує одно: «Я вже тут». А сімдесят четвертий раз Заєць не добіг. Саме на середині ниви впав на землю і сконав на місці.

А їжак гукнув на свою жінку, і обоє пішли, радіючи, додому. І живуть, мабуть, і досі, коли не померли.

Після того ввесь заячий рід зарікся бігати наввипередки з їжаками.

источник: http://ukrlib.com/FrankoZviryHovorili.html

Мультфильм Заяц и Еж
Год выхода на экран: 1963
Фильм относится к жанру: мультфильм
Постановщик: Ирина Гурвич
Актеры, принявшие участие в съемках: Н. Панасьев, Г. Лойко, В. Дуклер

Краткое описание: По мотивам сказки Ивана Франко. Входит в 3-й выпуск Лучших мультфильмов Киевской киностудии.
Пес-почтальон принес Ежику телеграмму - приезжает Заяц, с которым Еж сидел в свое время за одной партой. Косой приехал на собственном автомобиле с медалью на груди и папиросой во рту. Стал Заяц чемпионом и считал, что ему все можно. На вопрос о месте работы, Заяц отвечал, что он - чемпион. Встреча друзей состоялась, но Еж был крайне удивлен изменениями в своем однокласснике. Тогда с зайкой-зазнайкой были устроены соревнования…

Иван Франко. Чужая биография.
17.12.07

Кто только не пытался лепить из него героя и революционера. Социалисты всех мастей утверждали и утверждают Франко как основателя украинского социализма (социал-демократы – социал-демократии). Коммунисты – предтечей украинского коммунизма. Националисты – пламенным националистом и борцом за национальную идею, а русофилы – последовательным сторонником совместного Украино-Российского пути. Польские националисты, — и те умудрились найти в Иване Яковлевиче живописателя «трагедии польского и малороссийского народов, окончательно приниженных царской деспотией. Писателя, произведения которого представляют убедительный контраст жизни народов бывшей Речи Посполитой, в косной и жестокой империи, с вольностями славного прошлого, описанными гениальным Сенкевичем» (Я. Контовский «Польская биография»). Да что там поляки! Даже нацисты умудрились, понадергав цитат из Франко, издать его в сборнике, призывавшем украинцев бороться с евреями, поляками и русскими. В общем, каждый находил во Франко то, что ему нравилось. В результате о реальном Иване Франко толком большинству украинцев ничего не известно. Это и не удивительно, ведь прожил он не свою, а чужую биографию. В том смысле, что свою судьбу определял не сам Франко, а совершенно другие люди и обстоятельства.

Бумажный революционер

Откройте любую биографию этого человека. Только, умоляю, не смотрите на портрет, а просто прочитайте, что там написано. Вот вам один пример: «Выдающийся представитель украинской литературы XIX-XX веков, писатель, поэт, беллетрист, учёный, публицист и деятель революционного социалистического движения на западе Украины». Так и представляешь себе этакую помесь Дзержинского и Луначарского, с карандашом в одной руке и наганом в другой. На самом же деле Иван Яковлевич Франко бунтарем и революционером был типично бумажным. Бунтовал он только на бумаге и бунтарем выглядел исключительно на ней же. По большому счету биография Ивана Франко – цепь метаний неудач и случайностей. Впрочем, судите сами.

Неудача первая. Детство

Кто знает, как сложилась бы судьба Франко, родившегося на переломе века в 1856 году, если бы не его детство. Своего отца он почти не знал, мать так же умерла рано, но перед этим успела вторично выйти замуж. В результате Франко рос и воспитывался в семье отчима – фактически ему чужой. Вряд ли относились к приемному сыну плохо, но беспокойный старик Фрейд мог бы наговорить по этому поводу немало интересного. Кроме того, у Франко явно не сложились отношения со школьными учителями. Это ясно видно по его произведениям и статьям, посвященным школе. Нормальный ребенок может найти (и находит) отдушину от школьных неприятностей в семье. Но Франко выбрал свой вариант – стать лучшим учеником. И он им стал – сначала в школе, потом в гимназии. Причем, по его собственному признанию, делал он это не из любви к учебе как таковой, а просто пытаясь всем и каждому доказать свое превосходство хоть в чем-то. Сказалось и то, что здоровье будущего писателя с детства было слабым. Соответственно в традиционных для мальчишек забавах и шалостях он завоевать себе авторитет среди сверстников не мог. Готов спорить, этот стиль жизни Франко сохранил бы до конца своих дней. Но судьба распорядилась по-другому.

Неудача вторая. Стадное чувство

В 1875 году Франко поступил во Львовский университет. Многим университет дает шанс начать жизнь по-новому, и сельский юноша Франко воспользовался им в полной мере. Практически не имевший друзей в школе и гимназии, он присоединяется к так называемому «Академическому кружку». Тут нужно небольшое пояснение. Дело в том, что в те благостные времена украинцы Австро-Венгерской империи практически не интересовались политикой. Хоть как-то близкими к политике можно было считать два движения на Украине – москвофилов и украинофилов. По большому счету это были два больших клуба по интересам. Москвофилы собирались вместе и заумно рассуждали о панславянском культурном единстве (ни Боже мой ни политическом!). Украинофилы же считали галичан самоценной «вещью в себе», а всех остальных украинцев – неполноценными «малоросами». «Академический кружок», в который попал Франко, принадлежал к москвофилам. Сложно сказать, чего ради он туда вступил. То ли из стадного чувства («Все побежали – и я побежал»), то ли из честолюбивого желания публиковаться. Ведь у кружка был свой журнал «Друг», куда брали студенческие произведения. Правда, читать то, что Франко написал для этого издания, настоятельно не советую. Писали члены кружка на чудовищном «язычии» – смеси русских, украинских, польских, немецких и венгерских слов. Справедливости ради следует отметить, что именно в университете Иван Франко впервые пробует себя в роли переводчика – пытается переводить на украинский язык древнегреческие трагедии. Но вообще москвофилы ориентировались на традиции российской литературы конца 18 начала 19 века – безнадежно устаревшие.

Так бы и доучился юный писатель в университете, раз в месяц публикуя маловразумительные подражания Гофману и Жуковскому. Но в жизненном раскладе ему выпала «пиковая дама», в роли которой выступил профессор Киевского университета Драгоманов. Вышеупомянутый профессор решил не ограничиваться киевскими студентами и поучаствовать в образовании славянских братьев из Австрии. С этой целью он отправил им несколько писем и помог добыть образцы «золотого века» российской литературы. И началось.

Члены кружка увлеклись новым стилем и социальными идеями, наперебой бросившись публиковать в «Друге» резкие в социальном отношении произведения и статьи. Редактировавший журнал Франко, на свою, как впоследствии выяснилось, голову, особенно увлекся остросоциальными произведениями Салтыкова-Щедрина и Чернышевского. Подражая этим авторам, Франко сам публикует в журнале несколько социальных произведений. Может быть, это и сошло бы членам кружка с рук, но у старшего поколения москвофилов по этому поводу было свое особое мнение. Безусловно, попытка вразумить распоясавшуюся молодежь, давя авторитетом, благополучно провалилась. Молодежь, со свойственной ей максимализмом, послала бывших «гуру» куда подальше. Те, само собой, обиделись и написали на кружок донос. Практически все члены кружка вышли сухими из воды, но не Франко, которого откровенно подставили. Дело в том, что именно Франко редактировал пресловутый журнал и лучше всех подходил для показательного наказания. Донос обвинял его и членов кружка в создании тайной социалистической организации. Как результат – исключение в 1878 году из университета и 9 месяцев тюрьмы. Что бы по этому поводу потом не писал сам Франко, тюрьма серьезно отразилась не только на его будущем творчестве. Прежде всего, она ударила по его здоровью, как физическому, так и психическому.

Неудача третья. Герой поневоле

Из тюрьмы Иван Франко вышел изгоем для большинства бывших товарищей и противников. Украинофилы его никогда особо не жаловали, старшее поколение москвофилов от него отвернулось, считая предателем, а молодежь, напуганная разгромом «Академического кружка» сидела тише воды ниже травы. Тут бы Франко успокоиться. Можно было попытаться восстановиться в университете и забыть о политике. Заняться всерьез литературой. В конце концов — подлечиться. Ведь, несмотря на время, проведенное в тюрьме, официальное наказание было скорее декларативным. Вряд ли так уж всерьез его считали злостным преступником. Сам Франко в одной из своих автобиографий признавал, что из университета его не исключали, просто лишили стипендии. Но то ли во Франко что-то надломилось, то ли мы не знаем каких-то фактов его биографии, однако с этого момента он начинает полную метаний и невразумительных поступков жизнь. Он пытается заниматься сразу всем – литературой, журналистикой, этнографией, филологией, заочной учебой. Однако на родине его произведения не публикуют. Если не считать, конечно, журнала «Громадський друг», который он издавал вместе со своим другом Михаилом Павликом.

Вот именно Павлику мы обязаны образом «Ивана Франко – героя и революционера». Сам Павлик к 1878 году уже окончательно решил стать профессиональным революционером. При этом активно подталкивал к социалистическим идеям легко поддающегося чужому влиянию Франко. Собственно идея журнала «Гражданский друг» Павлику и принадлежала. Помимо журнала, Павлик и Франко занимались изучением трудов основоположников марксизма. Причем не без выгоды для себя. Из произведений Маркса и Энгельса они компоновали брошюрки, распространяемые среди рабочих и агитируемой интеллигенции. Об этом не любят упоминать, но распространение брошюр и листовок обычно сопровождалось просьбой «помочь правому делу». Понятное дело, материально. При этом деньгами распоряжался именно Павлик. Франко же работал практически бесплатно, тем более журнал, что называется, «не пошел». С самого начала было очевидно, что его закроют имперские цензоры, а у их авторов и редакторов будут серьезные неприятности. Так оно и произошло. Павлику, как основному инициатору издания, даже пришлось спасаться от ареста. Спасался он эмиграцией. Располагая определенными средствами, он осел в Мекке тогдашних революционеров – Женеве. Там, наслаждаясь красотами Женевского озера, он мог заниматься любимым делом – спорить с другими социалистами и публиковать статьи в местных изданиях.

Другое дело — Франко, вокруг которого закрутился настоящий детектив. Павлик отлично понимал, что нарождающемуся социалистическому движению нужен герой-мученик. Эдакая живая икона, которую всегда можно использовать в борьбе с оппонентами и для агитации сторонников. Из всех знакомых Павлика Франко лучше всего подходил на эту роль. Конечно, на фоне «рыцарей-мучеников революции» в России Франко «не смотрелся». Но грамотная «раскрутка» сыграла свою роль. Фактически на Франко отрабатывался метод создания «мученика за идею». Причем еще при его жизни. Под Франко создавался стандартный набор штампов – прогрессивные взгляды, борьба за социальную справедливость, суд и тюрьма. Даже слабое здоровье Ивана Франко использовалось в создании и эксплуатации образа борца и революционера. Обратите внимание, что и в современных биографиях Франко упоминания о слабом здоровье, как правило, следуют уже после рассказа о тюремном заключении. Так, чтобы у читателей сложилось устойчивое впечатление, что его болезни являются следствием тюремного заключения.

В общем, в 1879 году Франко остался без эмигрировавшего партнера и средств к существованию. Литература денег не приносила – никто после истории с закрытием журнала не хотел его публиковать. Образования или ремесла, которые могли бы дать хоть какую-то прибыль, у Франко не было. Перебиваясь случайными заработками, он дошел до того, что не имел постоянного места жительства. И, тем не менее, надо отдать ему должное – продолжал писать. Причем не только литературные произведения, но и работы по теории социализма, выполняя, таким образом, заложенную в него Павликом программу. Наконец, отчаявшись найти устойчивый заработок в городе, Франко решает отправиться в села с частными лекциями. Решил, так сказать, совместить «революционную деятельность» с процессом добывания хлеба насущного. Появление «лектора-революционера» сельской полицией было воспринято вполне адекватно – Франко во второй раз арестовали. На этот раз заключение ограничилось примерно тремя месяцами.

Второй шанс

Наверное, каждому человеку судьба дает второй шанс. Дала она его и Франко. Вернувшись в 1881 году во Львов, он, достаточно неожиданно, получил предложение редактировать газету львовских печатников – «Praca». Газета, хоть и была признанной газетой львовских рабочих, издавалась вполне легально и особым радикализмом не отличалась. Помимо этого, Франко печатается в журнале «Світ». После четырех лет мытарств и нищего существования, перемежаемого арестами, у него, наконец, появляется возможность зарабатывать журналистикой и литературой, получая вполне стабильный доход. В конце концов, заниматься столь любимой им филологией и этнографией Франко никто не мешал.

Но в образ «пламенного революционера» это явно не вписывалось. Тем более, что Михаил Павлик к тому времени стал членом «польско-украинского социалистического комитета». Для поддержания своего реноме, ему было остро необходимо предъявлять товарищам по партии плоды работы социалистов на Украине. Поэтому своим вторым шансом Франко воспользовался весьма своеобразно – превратил вверенную ему газету в боевой листок революционеров. В частности, именно в ней он публикует своего «Вечного революционера». Более того, используя ресурсы газеты, издает брошюру «Про труд. Книжечка для рабочих», которая является уже прямой революционной агитацией. Перед Франко всерьез замаячила перспектива третьего ареста. Кроме того, ему популярно намекнули, что владельцы редактируемой им газеты совсем иначе видят себе ее содержание. В общем, нервы у Ивана Яковлевича не выдержали, и он быстро свернул все свои дела во Львове.

В деревню, к тетке, в глушь…

Конечно, не к тетке, но в остальном все верно. Решивший не испытывать судьбу, Франко уехал в деревню Нагуевичи. Там он два года занимался литературой в чистом виде, написанием от случая к случаю статей и… обычным крестьянским трудом. Налицо был явный нервный срыв и желание убраться подальше и от полиции, и от товарищей-революционеров, упорно толкавших слабого и уставшего жить в страхе Франко по пути «пламенного борца за счастье простого народа». Это хорошо видно хотя бы по произведениям Франко того времени. Живя в селе, он написал серию литературоведческих статей, переводил Гете и Гейне, и писал, возможно, лучшее свое произведение – роман «Захар Беркут». Этот исторический роман, описывающий события 13 века, был абсолютно не похож на все написанное Франко и до, и после. К отъезду в деревню у Франко сложился довольно своеобразный и сложный для понимания и восприятия литературный стиль. Связано это было, с одной стороны, со стремлением работать в стиле реализма, доходящего временами до натурализма, а с другой стороны – с вечной нехваткой времени на литературную отделку произведений. Результат одними воспринимается как гениальнейшее явление в истории украинской литературы, другими – не воспринимается вовсе. Целый ряд польских, австрийских и русских литераторов того времени рассматривали Франко исключительно как журналиста и публициста, но никак не литератора. Некоторые даже откровенно называли его графоманом. Тем не менее, определенной популярностью Франко-писатель пользовался, во многом благодаря моде на «остросоциальную тематику». «Захар Беркут» примирил Франко с его критиками и широким кругом читателей, дав ему шанс стать по-настоящему популярным писателем, а не просто «широко известным в узких кругах». Более того, качество романа оценил журнал «Заря», объявив его победителем литературного конкурса журнала в 1883 году. В том же году журнал, стоявший на весьма умеренных национальных и буржуазно-демократических позициях, предложил Франко сотрудничество. К этому времени деревенская жизнь закончилась. Благодаря богатому помещику, предложившему Франко провести изыскания по его родословной. Не бесплатно конечно. Для этой работы пришлось возвращаться во Львов – копаться в архивах.

…Фактически на Франко отрабатывался метод создания «мученика за идею». Причем еще при его жизни. Под него создавался стандартный набор штампов – прогрессивные взгляды, борьба за социальную справедливость, суд и тюрьма. Даже слабое здоровье Ивана Франко использовалось в создании и эксплуатации образа борца и революционера.

Возвращение «революционера»

Работая на «Зарю», опубликовав популярный роман и публикуя статьи на научные, общественные и экономические темы, Франко, мало чем напоминал социалиста-революционера. Вполне себе респектабельный журналист писатель и публицист. Правда, без высшего образования, но это было делом поправимым. Были бы деньги. А деньги начали потихоньку появляться. Помимо «Зари» Франко устроился работать в сходную по взглядам с «Зарей» газету «Дело», где довольно быстро стал членом редколлегии. Кроме того, он активно писал в польские журналы и газеты. Особенно во «Львовский курьер», где стал практически постоянным автором. Однако идиллия довольно быстро кончилась. На голову Франко свалился его злой гений – Михаил Павлик, еще за год до этого вернувшийся из эмиграции и сдавшийся властям. Проведя около года в сельской ссылке, Павлик приехал во Львов и тут же отправился к «товарищу по борьбе». Сложно сказать, насколько рад был Франко его видеть. Однако первое время Франко существует как бы отдельно от Павлика. Некоторое участие в его судьбе Франко принял – помог вернуться в журналистский мир Львова. Вскоре Павлик работал в нескольких изданиях города, так или иначе связанный с легальными надстройками социализма. Сам же Франко в 1885 году отправляется в Киев, просить денег у тамошних «спонсоров национального движения». Сколько бы не изображали из украинских националистов и социалистов пламенных революционеров, но без денег революция, как вы понимаете, получается плохо. И национальное возрождение то же. Хотя если смотреть объективно, с деньгами получалось то же не очень. Причина тому была в том, что большинство «революционеров» привыкли вкусно есть и мягко спать. А бесплатно ни то ни другое не давали. Интересно, что в столь ответственную командировку Франко отправился по заданию вышеупомянутой газеты «Заря», редактором которой к тому моменту он успел стать. О том, насколько изменился Франко можно судить по тому, что в Киеве, с миссией по добыванию средств он справился более чем успешно. Решая денежные дела он не забывал и о личных – именно в этой поездке он знакомиться с Ольгой Хоружинской – своей будущей женой. 1886 год Франко встретил редактором популярного издания, сотрудником ряда изданий не менее популярных, человеком женатым и, что называется, с будущим. Что еще нужно человеку для счастья? Тем более, что неугомонный Павлик, к тому времени, в очередной раз успел «отметиться» и получить небольшой срок за «революционную агитацию» среди крестьян. После этого он выехал в Краков и на два года оставил Франко в покое. Правда, через два года Павлик вернулся. Но на этот раз несколько поуспокоившись. К удивлению многих вместо привычного круга «агитация-тюрьма-ссылка» он пошел на сближение с умеренным большинством в среде украинских националистов и социалистов. Дело было в 1889 году – последнем спокойном году в жизни Франко. И хотя дела к этому моменту у Франко пошатнулись – редакторский пост он потерял из-за внутриредакционных интриг, он, оставаясь сотрудником «Львовского курьера», подрабатывая переводами и публикуясь сразу в нескольких периодических изданиях, жил довольно неплохо. В 1890 году, учтя объединение социалистов и украинских националистов в Галичине, власти империи заключили с их лидерами соглашение, по которому украинскому языку предоставлялись самые широкие права в образовании, культуре, СМИ и делопроизводстве. В обмен власти требовали лояльности по отношению к единству Австро-Венгерской империи, униатской церкви и существующему экономическому строю. И вот тут Павлик не выдержал – порвал с националистическим большинством и основал Русско-украинскую радикальную партию. Причем отстаивала партия именно те позиции, от которых, пошедшая на уступки власть, требовала отказаться. В партийной работе Павлику остро необходим был Франко. Прежде всего, для того, чтобы работать над партийным органом – газетой «Народ». Возникает вопрос – почему Франко согласился? На то были две причины. Во-первых он обиделся на власть. В 1889 году Франко сопровождал группу киевских студентов в поездке по Галичине. Власти усмотрели в экскурсантах подстрекателей к бунту с целью присоединения Галичины к России и подвергли Франко и Павлика превентивному аресту до выяснения обстоятельств. Во-вторых, Павлик сыграл на честолюбии писателя, предложив тому пост соруководителя партии и редактора газеты. И Франко, что называется, «повелся».

Осел и морковка

Помните прекрасный аллегорический образ осла, непрерывно бегущего за подвешенной перед его носом морковкой, которую ему не суждено достать. Именно в такого осла фактически превратился Франко в погоне за морковками, подвешенными Павликом. Пять лет он отработал в «Народе», не только редактируя газету, но и публикуя в ней массу статей. Выступал на митингах, готовил к изданию брошюры. Практически забросил и литературную и научную деятельность. И все бесплатно. Единственным утешением для него служило долгожданное окончание университетского курса, и защита докторской диссертации. Получение докторской степени дало Франко шанс получить профессуру во Львовском университете и это были не пустые мечты. Его кандидатура была не просто выдвинута на пост профессора кафедры русской словесности – ее активно поддерживала профессура университета и Франко уже видел себя в профессорской мантии. Но не тут то было. Гнаться за двумя зайцами одновременно не удавалось еще ни кому. Или ты революционер и пламенный борец, или ты ученый и писатель – так рассудило правление университета. И кандидатуру Франко не утвердили. Формальным поводом стало то, что Франко имел судимость и три ареста. Понять чиновников от образования было легко. И так масса проблем с поддержанием порядка среди студентов, а если еще и пустить на профессорскую должность человека, который будет «баламутить студентов» на революцию, вместо того, чтобы их учить … Короче беготня за партийно-революционной морковкой в очередной раз лишила Франко возможности занять достойное положение в обществе и заниматься любимым делом. В результате семья Франко стремительно беднела, поскольку тонкий ручеек денег поступал к нему исключительно от платных публикаций в польских, российских и венских газетах. Поправившееся было здоровье Франко начало стремительно ухудшаться. От него снова начали отворачиваться издателя. К жизни снова возродился образ «нищего рыцаря революции», столь необходимый всякой уважающей себя радикальной партии. То, что при этом страдали от голода его жена и дети, лишь добавляло ситуации остроты.

К тому времени идеология РУРП сильно изменились. Теперь они выступали за так называемый «крестьянский социализм» — утопическую идею, не пользовавшуюся популярностью, прежде всего у самих крестьян. Крестьяне, конечно, спали и видели, как бы разделить помещичьи земли. Однако собирать их в общинное пользование никакого желания не имели, мечтая о собственных хозяйствах. Не удивительно, что на выборах в парламент в 1897 году Франко и Павлик провалились. РУРП стремительно превращалась в карликовую партию-изгоя. Смерть в 1895 году идеолога партии, профессора Драгоманова, подорвала ее позиции в России, откуда прекратился приток денег. Газета «Народ» закрылась. Попытка издавать журнал «Гражданский голос» довольно быстро засохла от безденежья. И, наконец, в 1898 году Франко получает удар, от которого он по настоящему уже не оправился. В одном из венских изданий, к 100-летнему юбилею Адама Мицкевича, он помещает статью, посвященную поэту, которую перепечатывают несколько польских газет и журналов. Чем думал Франко, когда вместо юбилейного панегирика написал статью, развенчивающую романтический ореол вокруг польского литературного кумира? Зачем ему понадобилось в тот момент детальное препарирование жизни и творчества Мицкевича? Наверное, на этот вопрос не смог бы ответить и сам Франко. Разразился жуткий скандал. Поляки были оскорблены в лучших чувствах. Польские издания для него оказались закрыты. Нищета, убогая квартирка, угроза голодной смерти семье – так Франко встретил следующий год – год юбилея своей литературной деятельности.

От юбилея до могилы

Повторное скатывание к нищете и отсутствию каких бы то ни было перспектив загнало Франко в жесточайшую депрессию. Понимая, что депрессующй товарищ пользы ему никакой не принесет, Михаил Павлик попытался вывести его из этого состояния. Во многом этим была продиктована организация им широкого празднования его литературного, 25-летнего юбилея. Но попытка эта ни к чему не привела. Франко становится раздражителен, вспыльчив, окончательно теряет какую бы то ни было, последовательность в действиях. В своих статьях он язвительно критикует и буржуазную демократию, и социализм, и национализм и народ в целом. Пессимизм становится основной литературной чертой Франко. В 1899 году он порывает с Павликом и как бы в пику ему основывает Украинскую национально-демократическую партию, окончательно уходя от идей социализма. Правда партией он практически не занимается – не до жиру, быть бы живу. Не имеющий источников дохода Франко, их практически не ищет, как бы по инерции публикуясь в нескольких российских газетах. Дохода от этой работы хватает чтобы не помереть с голоду и только. Спасло его приглашение на должность редактора «Литературно-Научного Вестника», издававшегося обществом им. Шевченко во Львове. Возглавивший общество Михаил Грушевский, сумевший пробить «спонсоров», остро нуждался в «иконах» для своей деятельности. Франко стал первой из таких «икон». В качестве второй был привлечен… Михаил Павлик, которому Грушевский поручил заведовать библиотекой «шевченковцев». Два полунищих «борца за народное счастье», недавно разругавшиеся вдрызг, уже не имели сил серьезно заниматься политикой. Несмотря на сравнительную молодость, каждый из них уже достаточно подорвал здоровье и душевные силы. Очередной удар Франко получил в 1906 году, когда его кандидатура была провалена при выдвижении в члены Российской Академии Наук. Выдвинут он был Харьковским университетом, признавшим его в том году почетным доктором русской словесности. Оскорбленный неизбранием Франко по этому поводу несколько раз ус

Жила на воле птичка,

Да вдруг попала в сеть.

И говорит охотник:

Должна ты умереть!

Помилуй! - просит птичка. -

Я ростом с ноготок,

Всего комочек пуха

Да мяса на глоток.

Пусти меня на волю,

Доволен будешь сам.

Хороших три урока

Тебе за это дам.

Охотник удивился:

Ты - пташка с ноготок.

Какой же человеку

Ты можешь дать урок?;

Но ежели прибавишь

Ты мне ума чуть-чуть,

Пущу тебя на волю.

Лети в далекий путь!

Начнем, - сказала птичка. -

Запомни мой совет;

Жалеть о том не надо,

Чего уж больше нет.

Сказал охотник: - Правда.

Разумен твой совет.

Жалеть о том не надо,

Чего уж больше нет.

Затем, - щебечет птичка, -

Не стоит портить кровь,

Стараясь понапрасну

Вернуть былое вновь.

Сказал охотник: - Верно.

Не стоит портить кровь,

Стараясь понапрасну

Вернуть былое вновь.

Щебечет птичка: - Слушай

Последний мой совет:

Не верь досужим бредням.

Чудес на свете нет.

Сказал охотник: - Дельно.

Запомню твой совет.

Не надо верить бредням.

Чудес на свете нет.

Спасибо за науку.

Счастливого пути.

Да в сети к птицелову

Опять не залети!

* * *

Вспорхнув на ветку, птичка

Промолвила: - Дурак!

Тебя я обманула,

А ты попал впросак.

Добыча дорогая

К тебе влетела в сеть.

Из-за меня, охотник,

Ты мог разбогатеть.

В моем брюшке таится

Награда для ловца:

Алмаз крупнее вдвое

Куриного яйца!

Охотник чуть не плачет.

Бормочет: - Как же так!

Несметное богатство

Я упустил, дурак!..

Сидит на ветке птичка

Не слишком высоко.

А до нее добраться

Совсем не так легко.

Охотник, не мигая,

С нее не сводит глаз.

Вот-вот она умчится,

А вместе с ней алмаз!

Зовет охотник: - Пташка!

Вернись ко мне скорей.

Отцом тебе я буду.

Ты - доченькой моей.

И ветку золотую

Тебе я закажу,

И в клетку золотую

Тебя я посажу!..

А птичка отвечает:

Ты так же глуп, как был,

Все три моих урока

Сейчас же позабыл.

В награду за науку

Лететь ты мне велел,

А сам через минуту

Об этом пожалел.

Еще я не успела

Пуститься в дальний путь,

А ты уже задумал

Прошедшее вернуть.

И веришь небылице,

Что в птице есть алмаз

Крупнее этой птицы

Во много-много раз!