Софья агранович лекции о сказке читать. Конспекты лекций С.З. Агранович психологам о сказке. О смыслах сказки и мифов в народной традиции

Со́фья Залма́новна Аграно́вич (1944 — 18 июля 2005) — филолог, литературовед, фольклорист, профессор кафедры русской и зарубежной литературы Самарского университета, автор книг. Невероятно харизматичная личность и прекрасный лектор.

Психологам о сказке выложен на ютубе. Так же в сети можно было найти первых трех лекций из этого цикла. Я решила продолжить конспектирование. Получила от этого процесса много пользы и удовольствия, так как на слух до меня доходило далеко не все. Конспектирование позволило глубже проникнуть в тему)
Мне кажется, что с этими сокровищами должно познакомиться больше людей. Читать текст гораздо проще и быстрее, чем послушать часовую лекцию, поэтому выкладываю конспекты и здесь. Надеюсь, они будут вам полезны.
Первые три лекции печатала не я, но приведу их здесь тоже, чтобы не нарушать хронологию.

Программа минимум - чтобы я объяснила, что такое сказка и миф. Максимум - как пойдет.
Чем я вообще занимаюсь? Я читаю фольклор, русское средневековье. Для меня Фрейд такая же частность, как я для вас. Проблема, которую я пытаюсь решить всю жизнь и решаю уже в 6-ой книге, - проблема генетического кода искусства, как срабатывает искусство. В своей последней книге я пытаюсь объединить психологию и физиологию, генетику и литературоведение. Мне трудно, я хожу с путаными мыслями, это будет отражаться на лекциях.
О чем я хочу поговорить? Что такое фольклор, фольклористика. Вам нужно знать, что такое сказка и миф. Очень сложный вопрос, что такое сказка и миф. Если бы я сама знала это на 100%, то сидела бы не здесь. Это очень сложно, так же сложно, как и то, что творится в голове у человека. Это черный ящик. Так же как и искусство.

Красную шапочку на самом деле кушает бабушка (на волке ведь бабушкина одежда и у него бабушка внутри). Бабушка вообще странная в сказке: живет в лесу, постоянно болеет, лежит, живет не в соседской деревне. Мать посылает девочку в лес. Не очень опасен волк: они встречаются, расстаются. Главная катастрофа у бабушки в избушке.

Сказки - таинственная вещь.

Золушка - очень интересная девушка. В 12 часов бежит от жениха. Идиот этот жених. Потом он ее нашел и женился на ней, без богатого наряда и хрустальных туфелек. Но она бежит панически. Чего она боится? Что он увидит ее без убранства? Но разве он полюбил ее за убранство? Нет. Правильно,что она бежит. Любая бы из вас на ее месте убежала. Потому что он ее увидит не грязной и плохо одетой. Он увидит ее в таком виде, как описывается нечто в известном каноне Иоанна Златоуста - «безОбразна и страшна». Видик у нее тот еще был.

Много сказок про девушек. Морозко: добрая и трудолюбивая, такая-сякая, получает приданое, жениха и хорошую биографию, а жестокая, жадная и безнравственная замерзает (более архаичный вариант) или получает антиприданое и плохую биографию (более поздний вариант).

Но сказка - это не нравственное поучение (как и миф). Там другой смысл.
В сказке не доля истины - она и есть истина.

Моя любимая поговорка. Забыла. Надо же, я стала забывать неприличные пословицы. Я поняла, почему старые люди такие нравственные - они просто все забывают. Вспомнила. Богатый тужит, что хуй не служит, а бедный плачет, что хуй не спрячет.

Сказка о Курочке Рябе.
Мы не знаем ее целиком. Вообще в основном все сказки читаем в детстве в усеченном адаптированном варианте (убрано все,что связано с полом и мозгом).

Фрейд - первый человек, который пытался понять человека через миф. Не смог, но дал толчок.

Нужно обязательно читать. В книжках выплескивается человеческое сознание, все хитрости души. Интересны даже самые глупые книжки. Психологи изучают человеческое сознание, фольклористы - художественное сознание, но оно тоже человеческое - как люди успокаивают себя, лгут себе, учат себя, спасают себя от безумия столкновения с миром при помощи искусства,в первую очередь словесного.

Ритуальность поведения. Ритуал - это очень важно.

Чтобы стать мыслящей личностью, надо во всем сомневаться.

Дед и баба - пара, человечество в исчерпанном виде. Что происходит? Да ерунда происходит - появляется золотое яйцо. Любой из вас подумал бы: не отнимет ли государство, спрятать, сдать в музей, выжать научную теорию, на худой конец. Но не бить.
Мышка разбила - что и хотелось. Но плачут. Предлагают простое яйцо - бурная радость.
Это сокращенный вид сказки.
Есть продолжение. Дед и баба плачут, а дальше происходит безумие, все разваливается, взбесились птицы, появляется семья священника - все ведут себя как безумные. Поповские дочери сломали коромысло, разлили воду и разбили ведра, попадья опрокинула на пол тесто, поп расстригся, порвал церковные книги и поджег церковь.
Далее появляется курочка с простым яйцом.
Про что сказка? Глупость. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Мы имеем двух полных идиотов, которые ведут себя неадекватно, реагируют на явления окружающего мира неправильно. Потом начинается вообще полный бред. И почему все возликовали,когда появилось простое яйцо. Вывод - это бессмысленно.

Но.
В любом безумии есть свой метод (Шекспир).
Иногда есть тексты, от которых волосы встают дыбом.
Например,стих Введенского: Стоял таинственный монах в пяти шагах.
Полно безумных текстов в искусстве. Вот бы кто-то из психологов этим занялся.

Или мое любимое стихотворение Хармса «Постоянство веселья и грязи».
Вода в реке журчит, прохладна,
И тень от гор ложится в поле,
и гаснет в небе свет. И птицы
уже летают в сновиденьях.
А дворник с черными усами
стоит всю ночь под воротами,
и чешет грязными руками

Проходит день, потом неделя,
потом года проходят мимо,
и люди стройными рядами
в своих могилах исчезают.
А дворник с черными усами
стоит года под воротами,
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый,
и топот ног, и звон бутылок.

Луна и солнце побледнели,
созвездья форму изменили.
Движенье сделалось тягучим,
и время стало, как песок.
А дворник с черными усами
стоит опять под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый,
и топот ног, и звон бутылок.

Кто такой дворник? Дворник - это Бог,который не метет свой мир. А мир мести надо. Там, где обитают люди, - это место, а место - это то, что метут. Метла - священное орудие создания мира, поэтому на ней можно летать.

Хармс - глубоко верующий человек. Кощунство почти обязательно для глубоко религиозных русских писателей. Например, Гоголь: нос исчез 25 марта, а это Благовещенье. Суть праздника - первая благая весть о вочеловечении Бога. А нос - двусмысленная часть лица пошляка майора Ковалева. В культуре многих народов нос известно с чем перекликается.

Или Хармс «Разговор за самоваром» - единый бог сидел втроем.

Фольклорные тексты иногда кажутся бредом. Поведение героев - бред.

Иван-Дурак и др. вообще не герои, а функции. Они выходят из дома, попадают в другой мир, добывают волшебные предметы и невесту,возвращаются другим путем. Герой никогда не возвращается, а наоборот - уходит из своего мира, идет в другой. Тридевятое царство - это что? Это 27е царство, конкретное место.

Баба-Яга ни разу никого не съела. Если она грозит детям, то она вообще погибает сама. А остальных кормит-поит-в бане парит.

Поведение героя сказки нельзя анализировать так, как поведение героя литературного произведения (типа нравственные качества - их там вообще нет).
Но есть положительные герои: девочка, мальчик. Лжегерои: братья-сволочи, девушки с поганым характером. Они непосвященные, делают все не так.
Герои сказок имеют помощников, им кто-то что-то дает на границе миров.
Все действуют как машина. Закон один «сказано-сделано». Герои не личности и не индивидуальности. Вываливаться из этого закона начинают только герои былин.

Царевна-лягушка молодая вообще? А сколько лет Елене?
Елена, жена Менелая. Ее похищает Александр-Парис. Война длится 10 лет. Менелай отвоевал жену. Еще через 10 лет Телемах попадает к ним, а Елена еще молода и сияет красотой. А до Менелая ее похищал Тезей (а это за 3 поколения от Менелая). Так сколько лет этой особе?
Тогда в 30 лет только гетеры могли производить вид женщины. А приличная женщина в 11 лет выходила замуж, а в 30 не на что уже было смотреть.
А на гетеру долго нужно было учиться,поэтому сексуальную жизнь они начинали в 18-20, иногда даже в 25 лет. На приличную женщину учиться было не надо. А будущие гетеры жили как в монастыре.
Т.е. Елене больше ста лет. По тем временам за 30 это уже очень много. А нисколько ей лет. Она вообще понимается не как конкретная женщина, а как человеческое воплощение Венеры, а Венере лет 22-25.

Царевна-лягушка: кто ее мама и папа? В сказках почти нет героев, у которых одна мать,у них обычно один отец. У Варвары-красы отец Чудоюдо.

Станционный смотритель - это сказка о Кощее. Вырин по-русски с греческого Аид,т.е. по-нашему Кощей. В славянской мифологии Кощей - Вырин, хоряин Вырея или Ирея,славянского царства мертвых.

У лягушки нет родителей - она мифологическое существо, воплощение божества. Кощей ведет себя как Аид, который похитил Персефону-Кору, дочь Деметры (у которой кстати никогда не было мужа). Это партеногенез, представление о мире у древних. Он не насильник. Просто пляшет вокруг нее и умоляет. Хозяин царства смерти и золота, т.к. золото и смерть всегда связаны (это важно для сказки о курочке).

Кора - девушка (перевод), она все равно выйдет замуж за Аида. А Василиса за Кощея не выйдет. Жизнь Коры двойственна: зима с мужем,лето с матерью.
В русских сказках девушка всегда вворачивается на землю.

В сказках добро побеждает зло. Я всегда на это улыбаюсь, т.к. добро бывает такое, что слов нет, особенно в сказках, которые сохранились в старых записях.

У Пушкина другой вариант сказки о Кощее. Он ни кого не похищает. Сидит на месте как хозяин Ирея. Птицы весной прилетаю т из Ирея - это души мертвых, отсюда и обычай сыпать зерно на могилы. У него есть дочь-красавица. Непонятно,состоит ли он в браке. Молодой человек едет в Ирей, знакомится с дочерью. Она прячет его за печкой. Кощей прилетает,спрашивает о человеческом духе. А дочь отвечает: «Папа, ты летал на земле и набрался». Дальше дочь начинает выяснять, где его смерть. Смерть,существующая отдельно от человека, это очень древнее представление (Самсон - в волосах,Ахилл - в пятке, Зигфрид -в лопатке). Он говорит - в венике (это священный предмет). Девушка украшает веник. Дальше Кощей говорит,что смерть в козле. Девушка украшает козла. Друг дочери убивает отца, она уходит не дрогнув. Так Дуня уехала от Вырина.

Мы видим в сказке то, чего там не было. Например, добро побеждает зло, но добро-то там не такое. Мой любимый анекдот про добро и зло. Анекдоты часто построены на сказках. Это другой жанр. Мифологический, древнее сознание сравнивается с современным.

Анекдот.
Идет по лесу Красная Шапочка. Птички поют, солнышко светит, настроение у Шапочки чудесное - волк вчера сдох, бояться нечего, наряд у неё новенький, с иголочки, а главное - вечером у Шапочки свидание с красавцем-лесорубом, спасшим вчера её и бабушку.
Идет, напевает и вдруг из самой темной чащи выходит навстречу ей огромное, мерзкое, отвратительное, злобное Говно. Выходит и говорит: "Ну, что Красная Шапочка! Теперь-то я тебя съем!" "Что?!" - отвечает Красная Шапочка, - "Съест оно меня!!! Сейчас, когда я так красива, молода, счастлива, когда я влюблена?! Да не боюсь я тебя, мерзкое, отвратительное, злобное Говно! Да я сама тебя съем!"
И съела.
Так Добро в очередной раз победило Зло.

Бахтина как-то спросили: Добро когда-нибудь победит зло? Бахтин ответил: Не дай Бог,тогда жизнь остановится.

Борьба добра и зла - единственное, что движет жизнь. Побеждает добро - все тонет в варенье.

Деметра перестала улыбаться, природа начала умирать, солнце перестало светить. Ее начали веселить так же, как японцы богиню Аматерасу, не очень приличным способом. Культурные категории (смех, линия, круг и т.п.) одни и те же в разных культурах.

Культура зашифровала много вещей, связанных со становлением и формированием человеческого сознания.

Проанализируем Курочку с т.з. другого языка. Что имеем: два яйца, мышка. Курица - просто бог из машины. Людей во все времена мучили одни и те же проблемы. И они всегда находили ответ.
Человек не может полностью объяснить мир. И не сможет. Но человек не может жить в необъясненном мире. Но информации мало. А в самом начале вообще был смешной мизер, а надо объяснить жизнь и смерть, добро и зло, человека и общество, общество и природу, пространство и время. Мы до сих пор на бытовом уровне все понимаем. Спросите «Как ты понимаешь время?»
Чтобы объяснить мир, появляется мифологическое сознание. Это не бред и сказки. Это необходимо (путем домысливания объясняется мир). Миф сдерживает сознание, не дает ему распасться. Появление индивидуального мифа - признак безумия (типа инопланетяне передают информацию).
Мифы меняются на другие со временем.

Как люди объясняют происхождение жизни? Они могут только видеть (рожает женщина, животное). Живое появляется из неживого в результате каких-то процессов - говорят ученые. Так же думали и древние люди. Например, яйцо - это неживое.

А звонок был? Да? У меня вся морда в пене. Надо отдохнуть.

Со́фья Залма́новна Аграно́вич (24 июня - 18 июля ) - российский филолог , литературовед , фольклорист , профессор кафедры русской и зарубежной литературы Самарского университета , автор книг.

Биография

Родилась в 1944 году в городе Куйбышеве (ныне Самара) в семье рабочих. Окончила . Работала пионервожатой в школе (1961-1962), была научным сотрудником Куйбышевского литературного музея (1966-1968) , преподавателем в профтехучилище (1968-1975), читала лекции в других вузах и школах (по программе предвузовской подготовки).

Основное направление научной деятельности С. З. Агранович: исследование того, как архаические структуры языка и мышления представлены в литературе, как они задействованы в формировании смысла литературного произведения. Была продуктивно развита бахтинская традиция рассмотрения явления культуры в «большом времени».

Софья Залмановна получила не только признание коллег и научного сообщества, но огромную любовь своих студентов, и даже сама в какой-то степени стала персонажем студенческого фольклора .

Памяти Софьи Залмановны Агранович был посвящён междисциплинарный научный семинар «Миф как объект и/или инструмент интерпретации гуманитарных наук», проведённый 26 сентября 2009 года на кафедре русской и зарубежной литературы СамГУ .

Библиография

В совместной монографии «Миф, фольклор, история в трагедии „Борис Годунов“ и в прозе А. С. Пушкина» (1992) С. З. Агранович и Людмила Петровна Рассовская исследовали характер историзма и фольклорные основы трагедии «Борис Годунов », романа «Капитанская дочка », повести «Пиковая дама » А. С. Пушкина , а также драматической трилогии А. К. Толстого . Авторы показывали также связь пушкинской трагедии с традициями Еврипида и Шекспира . Произведения Пушкина рассматривались в широком контексте истории человечества.

В работах С. З. Агранович, выполненных в соавторстве с Ириной Владимировной Саморуковой , изучался архаический генезис различных жанровых моделей , а также двойничества , понимаемого как модель осмысления человека и мира, имеющая национально-историческую специфику.

Агранович тяготела к междисциплинарным исследованиям. Так, С. З. Агранович и Евгений Евгеньевич Стефанский развивали особую область гуманитарного знания - мифолингвистику , посвящённую тому, как язык воспроизводит и транслирует культурные концепты. В книге «Миф в слове: продолжение жизни. Очерки по мифолингвистике» исследуется генезис ряда славянских концептов (в частности, стыд и срам, печаль, лютость, место) с точки зрения мифа и ритуала . Для доказательства авторы привлекали широкий спектр фактов языка, фольклора, литературы и искусства.

Последняя книга, над которой работала Агранович (в соавторстве с психологом Сергеем Викторовичем Березиным), называется «Homo amphibolos: Археология сознания». Исследуя генетическую природу психологических феноменов человеческого сознания и кардинальных категорий культуры, авторы выстроили принципиально новую гипотезу, объясняющую происхождение человека и архаические истоки его сознания, возникновение символического языка. Особое внимание было уделено природе смеха . По мысли исследователей, смех стал психическим «механизмом», давшим человеку возможность парадоксально-неожиданного и экономно-лаконичного выхода из постоянно возникавших двусмысленных ситуаций, ситуаций так называемого «двойного послания». Мозг человека обрёл уникальное качество, которое выделило его из остальной живой природы, позволило развить перспективные аналитические способности и подготовиться к новым «вызовам» окружающего мира.

Прижизненные издания

Посмертные издания

• Агранович С., Конюшихина М., Петрушкин А., Рассовская Л. и др. У корней мирового древа. Миф как культурный код. - Самара: Бахрах-М, 2015-448 с. ISBN 9785946481137

Напишите отзыв о статье "Агранович, Софья Залмановна"

Примечания

Ссылки

• сайт Самарского госуниверситета
• Евгений Стефанский
• Вестник СамГУ
• «Самарская газета», 22.11.2014
• Ксения Аитова «Большая деревня»
• Татьяна Грузинцева Журнал «Самарские судьбы» №6 за 2010 год, стр.80-91

Отрывок, характеризующий Агранович, Софья Залмановна

Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.

Наверное, имя человека во многом определяет его судьбу. Её назвали Софьей, то есть мудрой, а фамилия Агранович происходит от названия села Граны. Такой её запомнили все – мудрствующей на грани. На грани доступного для сознания обычного человека. Порой на грани фола. На грани столкновения мнений с собеседником, после чего происходили прорывы в область неизведанного и возникало то, что называется НАУКОЙ. По иронии судьбы окна ее квартиры выходили на здание морга, а дом стоял недалеко от вокзала – чем не грань миров.

Однажды у нее дома во время очередных посиделок зашел разговор о том, чем определяется талант к гуманитарным наукам. Дается ли он природой, как талант к физике, математике или музыке, или же многое зависит от того, воспитывался ли человек в интеллигентной семье и, что называется, «у книжных полок». Слушая собеседника, который доказывал последнюю точку зрения, она вдруг помрачнела, как всегда бывало, если она была категорически не согласна, а потом вдруг с обидой и вызовом сказала:

А как же я?! Мой папа был могильщиком. А единственной книгой у нас дома был старый номер журнала «Огонек».

Она не была отличницей в школе, а в своем классе «Б», куда собирали детей отнюдь не из элитных семей, дружила с мальчишками и списывала у них математику, с облегчением и радостью получая «тройки» за контрольные. Но однажды в выпускном классе на самом последнем уроке математики учитель предложил извлечь квадратный корень из отрицательного числа. Отличники тут же сказали, что это невозможно. И только троечница Агранович предположила, что решение у задачи есть, только для этого надо выйти за пределы той математической системы, которую они все годы изучали в школе. Именно это она и пыталась делать все годы в филологии, не склоняясь ни перед какими авторитетами, не пасуя ни перед какими трудностями.

А трудностей хватало. Поступить с первого раза на единственный в те годы гуманитарный историко-филологический факультет пединститута ей не удалось. Поступив через год, она чуть было не вылетела из-за того, что количество ошибок в ее диктантах не соответствовало нормам. Тогда за нее вступились два будущих профессора – историк Л.В.Храмков и лингвист Е.М.Кубарев, доказавшие своим коллегам, что уровень филолога определяется не только уровнем его орфографической грамотности. Получив рекомендацию в аспирантуру, поступить в нее она смогла лишь через несколько лет, которые были отданы преподаванию эстетики в ГПТУ. Казалось бы, потерянные для науки годы. А она говорила о них:

ГПТУ научило меня объяснять любые, даже самые сложные, вещи «на пальцах».

Наверное, поэтому первокурсники, попадая к ней на лекции, могли, не продираясь сквозь дебри заумных терминов и синтаксических построений, оказаться в мире науки.

Окончив аспирантуру по русской литературе XIX века, она получила в университете далеко не престижный курс русского фольклора. И здесь молодой кандидат наук Агранович вновь решила доказать, что не место красит человека. Выстраивая лекции, придумывая темы семинаров, она категорически отказалась от традиционных подходов к преподаванию этого предмета.

Что такое фольклорист в большинстве вузов? – любила рассуждать Софья Залмановна. – Это «шкатулка песни народной»: чем больше фольклорных сюжетов заучили студенты, тем лучше. Я хочу, чтобы вы понимали, как рождались эти сюжеты, как на их основе развивалась письменная литература.

Случается в преподавании фольклора и другой крен – в сторону, так сказать, национальной самобытности. Это когда доказывается, что наш фольклор лучший в мире. Она отвергла это сразу. Поэтому на семинарах параллельно с русскими сказками анализировались африканские (отражавшие более раннюю стадию соответствующего сюжета), вместе с былинами изучался греческий, карело-финский, тюркский эпос. Постепенно из ее курса фольклора выделился блистательный сравнительно-исторический спецкурс по эпосам народов СССР, а сам курс из «русского устного народного творчества» превратился в «историю и теорию фольклора».

Вскоре «учебное поручение» стало научной областью, которая полностью захватило ее. В 1980-81 годах выходят кафедральные сборники, в которых С.З.Агранович обращается к проблеме фольклора и литературы. Исследуя произведения необычайно популярного тогда Чингиза Айтматова, она стремится найти в них не столько «прямолинейно-наглядное цитирование фольклорных произведений», сколько миф и фольклор как «типологическое явление общечеловеческой культуры.., как этапы универсального и закономерного познания художественного мира» (Агранович 1980: 92-93). Иронизируя над участниками полемики в «Литературной газете» о роли мифа в реалистической литературе, она пишет: «Участники полемики не уяснили того, что они понимают под терминами “миф” и “современное мифотворчество” … Для тех, среди кого миф возникал и бытовал, его содержание никогда не могло быть символом и аллегорией – это была реальность … Миф в своем истинном первозданном виде в современной литературе невозможен, ибо для этого нужен читатель, воспринимающий фантастику как реальность, и писатель с сознанием первобытного человека» (Агранович 1980: 109).

Рассматривая поэтику повести Ч.Айтматова «Белый пароход» сквозь призму мифа и фольклора, она доказала, что трагический финал произведения (смерть мальчика, воспринимаемая многими как сказочно-обобщенное самоубийство), будучи рассмотренным сквозь призму фольклорно-мифологического сознания, должен трактоваться совсем по-иному: «Говорить о смерти мальчика как несчастном случае или тем более самоубийстве было бы, на наш взгляд, ошибочно, мальчик верит в миф как в реальность, и он этот миф реализует. Смерть настигает мальчика в момент нравственного выбора, сделав который, он формируется как личность, а значит и побеждает зло, косность, жестокость» (Агранович 1981: 159).

Выработав методологию анализа, следующий роман Айтматова – «Буранный полустанок» - она предложила анализировать с мифологических позиций студентам из своего спецсеминара. Её увлекла уже новая задача – попытаться рассмотреть сквозь призму мифа и фольклора произведения Пушкина. Она объединяет свои усилия с пушкинисткой Л.П.Рассовской, незадолго до этого защитившей диссертацию об историзме творчества Пушкина. С тех пор Софья Залмановна всегда работала с соавторами. Соавторы были важны для нее не только как люди, компетентные в той области науки, к которой она стремилась применить свой метод, но и как собеседники, в диалоге с которыми рождалась истина.

«Коллективные монографии обычно пишутся так: авторы собираются, определяют проблему или проблемы, над которыми будут работать, набрасывают план книги, делят ее на части и решают, кто напишет тот или иной раздел книги. В ходе работы они встречаются, обмениваются мыслями, знакомятся с подготовленными материалами и, наконец, объединяют рукопись в нечто целое. Это и становится результатом коллективного труда. У нас все было не так, а совсем наоборот. Писали мы вместе, рождая каждую фразу, подбирая каждое слово, ругаясь и мирясь постоянно» (Агранович, Березин 2005: 11). Так описала она процесс работы с соавторами в своей последней книге.

С 1984 по 1992 год сначала в виде серии статей, а потом в виде двух монографий С.З.Агранович и Л.П.Рассовская публикуют результаты своих научных изысканий о мифологических истоках творчества Пушкина. Анализируя стихотворение «Анчар», в образе которого они точно увидели мифологический образ так называемого «мирового дерева», авторы исследуют отражение и трансформацию в этом произведении архаических пространственно-временных представлений. В свете историко-типологического подхода они приходят к выводу о том, что «историзм художественного мышления поэта проявился не “в хронологической пыли бытописания земли”, а в выходе на стадиальные, типологические закономерности развития сознания и культуры человечества» (Агранович, Рассовская 1989: 31).

Исследуя одно за другим произведения Пушкина, С.З.Агранович и Л.П.Рассовская снимают с них хрестоматийную пыль, находя в каждом «изюминку», которая порой переворачивала сложившиеся в литературоведении взгляды. В трагедии «Каменный гость» они анализируют международный фольклорный сюжет «муж на свадьбе своей жены», который Пушкин подвергает трансформации:

«В классическом фольклорном сюжете победителем был возвращающийся муж. Он оставался в мире живых, изгоняя или убивая соперника или соперников. Командор возвращается в мир мертвых, уводя с собой Дон Гуана. В мире живых Командору нет места.

Гибель Дон Гуана теряет свою изначально присущую сюжету о Дон Жуане дидактичность, а пушкинский герой становится трагическим героем. В финале трагедии присутствует явно трагедийный элемент – катарсис. Смерть героя – не наказание грешника, а трагическое утверждение идей, наполняющих образ Дон Гуана» (Агранович, Рассовская 1989: 113).

Обращаясь к анализу образа юродивого в трагедии «Борис Годунов», исследователи отмечают, что его появление нельзя рассматривать «лишь как колоритную подробность русского быта, характерное проявление национальных нравов и тем более как элемент авторского “эзопова языка”» (Агранович, Рассовская 1992: 95) По мнению авторов, в таком культурном феномене, как юродство, Пушкин смог обнаружить одну из форм десакрализации царя. «Для народа царь сакрален, утрата сакральности отдельным человеком означает лишь передачу ее другому, достойнейшему. Юродивый лишает сакральности не только Бориса, но и всякого царя, считая ее прерогативой только бога. Николка исключает надежду не только на воскрешение, но и на загробное прощение, т.е. убивает “вовеки”» (Агранович, Рассовская 1992: 106).

Это писалось в те годы, когда в стране происходила другая десакрализация. Когда народ уже не безмолвствовал, требуя перемен. Тогда, на заре перестройки, кто-то из преподавателей классического университета впервые побывал в одном из западноевропейских университетов, где его особенно поразило то, что кафедры там открываются не под дисциплины учебного плана, а под личности. Если полистать тогдашние сборники кафедры русской и зарубежной литературы, то можно обнаружить удивительную вещь: формально в каждом сборнике была лишь одна статья, подписанная С.З.Агранович. А на самом деле во многих из них было по три статьи, написанных ею в соавторстве с Л.П.Рассовской (о Пушкине), А.И.Петрушкиным (о Хемингуэе), И.В.Саморуковой (о мифологических истоках Библии и двойничества в литературе), а рядом появлялись работы ее коллег, активно использовавших ее метод, и ее бывших дипломников, начинавших свой путь в аспирантуре. В сущности она стала той личностью, которая при отсутствии каких бы то ни было административных рычагов определяла методологию научных исследований кафедры. А потом вышла и за ее пределы: в последние годы С.З.Агранович читала спецкурс и на психологическом факультете.

Натолкнувшись однажды в какой-то статье «к юбилею» на слово «научная школа», она с усмешкой сказала:

Школа – это не когда на одной кафедре в одно и то же время работают несколько профессоров, которые руководят множеством аспирантов. Школа – это методология.

Ее методология для многих коллег по кафедре становилась инструментом, позволявшим открыть такие глубины подтекста, о которых никто из литературоведов раньше и не догадывался.

Так произошло с А.И.Петрушкиым. Специалист по американской литературе, он, работая над книгой о творчестве Хемингуэя, попросил ее объяснить с точки зрения фольклора два эпизода из романа «По ком звонит колокол»: рассказ Пилар о расправе над фашистами в провинциальном городке и фрагмент авторского повествования о последнем бое и гибели партизанского отряда Эль Сордо. С точки зрения современного сознания, убийство цепами прогоняемых сквозь строй фашистов-землевладельцев выглядит дикостью на фоне приказа молодого офицера-фашиста Берренды обезглавить уже мертвых партизан. Анализ этих эпизодов с фольклорно-мифологических позиций, предложенный С.З.Агранович, все расставил на свои места: «На площади маленького аграрного городка его жители, арендаторы, батраки, крестьяне поначалу осуществляют ритуальное убиение и осмеяние, древняя мифологическая традиция которого связана с идеей оживления, обновления, торжества жизни. Сцена расправы с Эль Сордо и его товарищами… гораздо страшнее убийства: поступок Берренды несет в себе идею уничтожения защитников республики, уничтожения жизни как таковой» (Агранович, Петрушкин 1997: 179). Консультация быстро переросла в работу над статьей, а потом и над книгой о Хемингуэе, увидевшей свет в 1997 году.

Страна менялась. На смену одной идеологии упорно искали другую, видя спасение России в поголовной религиозности. В детских садах вместо дня рождения Ленина справляли Пасху, славя Христа почти теми же словами, какими когда-то славили Ильича.

«Нам рассказывали, - написала Софья Залмановна о том времени, - как однажды в середине девяностых годов юная, совершенно дезориентированная идеологически и интеллектуально учительница начальных классов ознакомила учеников с блистательной в своем эклектическом невежестве теорией происхождения человека: Бог создал человека из обезьяны по образу и подобию своему при помощи труда» (Агранович, Березин 2005: 10).

Между тем со всех светских и религиозных трибун все настойчивее говорилось о необходимости введения уроков «Закона Божьего» в школах. Слушая эти разговоры, она менялась в лице и с иронией цитировала Пушкина:

Одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса.

А потом решила применить свой метод и в этом направлении. Вместе с И.В.Саморуковой она практически параллельно работает над серьезной монографией «Гармония – цель – гармония» и пособием для учителей о традиционных зимних праздниках. В первом анализируются библейские тексты, поэтика и генезис притчи, вводятся понятия «культуры цели» и «культуры гармонии». Во втором – в доступной форме рассказывается об истоках зимних праздников и предлагается основа для сценария такого праздника в школе. Причем не обработанного в соответствии с требованиями Министерства образования, а настоящего, с подлинными фольклорными текстами.

О таланте бывшего капитана пединститутской команды КВН писать сценарии нужно сказать особо. Много лет будучи куратором I курса, куратором стенгазеты, она помогала сделать первые шаги в СТЭМе и журналистике (а из факультетской газеты «Ритм» вышли такие известные теперь в журналистском мире люди, как Дмитрий Муратов, Ирина Лукьянова, Вадим Быркин, Олег Ащин) многим студентам. Сочиняя на старших курсах сценарии Студвесен прямо на полях лекционных конспектов, мы, тогдашние студенты, вдруг начинали понимать, что сочинение сценариев и статей стало неотъемлемой частью нашего филологического образования.

Многим бывшим студентам Софья Залмановна помогала в их профессиональном становлении и после окончания университета. Она могла подсказать идею открытого урока, объяснить, как раскрыть «лихо закрученную» тему сочинения. Но однажды вместе со своей бывшей дипломницей, ныне преподавателем одной из самарских гимназий, М.В.Конюшихиной она решила донести свои исследования библейских сюжетов до школьников. Вместе они разрабатывают программу факультативного курса «Поэтапное изучение Библии в контексте мировой литературы». Уже в предисловии авторы жестко отмежевались от идеологической направленности своего курса, видя его цель «...не в том, чтобы учащиеся знали наизусть отрывки из Библии, и не в том, чтобы превратить школьников в христиан, а в том, чтобы дети поняли, что Библия - один из источников современной европейской цивилизации». Они считают недопустимым отход от библейских текстов и замену их дидактической проповедью. «При изучении библейских текстов, - пишут С.З.Агранович и М.В.Конюшихина, - нам представляется плодотворным принцип широкой подачи историко-культурного материала: 1) через миф и фольклор; 2) через мировую литературу разных эпох».

Отбирая библейские и фольклорные тексты, а также литературные произведения для своего курса, авторы идут по уже проторенной С.З.Агранович дороге, когда на занятиях по русскому фольклору рассматриваются произведения самых разных народов. Так, при изучении такого сюжета, как «Поединок великана с богатырем», библейский сюжет «Бой Давида с Голиафом» «запараллеливается» с такими произведениями, как русская былина «Бой Алеши Поповича с Тугарином Змеевичем»; корякское сказание о младенце-богатыре, убивающем великана Якуни; поединок Одиссея с Полифемом из «Одиссеи» Гомера. Эта программа получила международное признание – диплом ЮНЕСКО.

Проблема двойничества в литературе интересовала ее давно. В течение более десяти лет она «подступалась» к ней, предлагая для анализа своим спецсеминаристам образы тех или иных «двойников». В конце 90-ых, вновь объединив усилия с И.В.Саморуковой, С.З.Агранович она решает объяснить это явление с фольклорно-мифологических позиций.

Свою книгу они начали полемически задиристо: «Среди необязательных, фактически употребляемых как метафоры литературоведческих понятий двойничество занимает особое место. Все использующие это слово исследователи предполагают, что их читатели и коллеги безусловно понимают, что подразумевается под этим «термином» <...>, но нигде <...> мы не нашли сколько-нибудь вразумительного объяснения этого явления художественной реальности» (Агранович, Саморукова 2001: 3).

Безусловно отдавая приоритет открытия этого художественного явления, как и первых попыток объяснить его через мифологические структуры, М.М.Бахтину, С.З.Агранович и И.В.Саморукова с сожалением отмечают:

«После Бахтина исследователи, к сожалению, начали валить все в одну кучу. Двойничество трактуется либо слишком расширенно, и все персонажи оказываются двойниками всех, либо слишком узко – в рамках структуры романтического произведения. С определенностью можно сказать одно: двойничество как особое явление внутреннего мира литературного произведения существует и опознается, однако имеет разную природу и структуру. Это явление нуждается в детальном изучении в плане генезиса, функций и художественной роли на разных этапах развития словесного творчества» (Агранович, Саморукова 2001: 5-6). Авторы ставят своей целью выработать определение двойничества и разработать его типология.

Определив двойничество как языковую структуру, в которой «образ человека корректируется одним из исторических вариантов бинарной модели мира», С.З.Агранович и И.В.Саморукова выделяют три типа двойничества: двойники-антагонисты, карнавальные пары, близнецы («русский тип»). Вслед за теоретическими главами, где на многочисленных примерах рассматриваются все эти типы и их генезис, в книге монографически анализируются произведения Гоголя, Достоевского, Бунина, Набокова, в которых представлен русский тип двойничества.

Наступал новый век. В новогоднюю ночь 2001 года она написала:

Звезды тают на ветру,

Солнце всходит поутру,

И в свои права вступает

Век, в который я умру.

Вручая мне только что вышедшую книжку о двойничестве, она нарисовала на титульном листе себя в виде кентавра в очках и с портфелем и предложила вместе работать над новой книгой о языке и мифе.

К языковым фактам она всегда проявляла огромный интерес, используя их как одно из доказательств своих научных гипотез. Помню, как, расставляя последние акценты в работе одной из своих дипломниц, посвященной пушкинскому «Станционному смотрителю», она вдруг заинтересовалась этимологией фамилии главного героя Самсона Вырина и попросила ее на всякий случай полистать словарь Даля. То, что было найдено у Даля, обогатило дипломное сочинений новым штрихом. Позже в монографии «Гармония – цель – гармония», рассматривая взаимодействие в «Станционном смотрителе» притчи и сказки, она упомянет об этом факте, найденном у Даля: «Самсон Вырин, верящий в высшую справедливость, отраженную в притче о блудном сыне, оказывается втиснутым в сказочный сюжет, причем выполняет там функции врага положительного героя: Кощея, Чуда-Юда и т.д. Следует отметить, что фамилия главного героя повести образована не столько от названия третьей станции на пути из Петербурга в Москву, сколько, так же, как и само название станции, от слова Вырей, которое в представлении древних славян было названием царства смерти. В некоторых говорах слово Вырей означает колдун, знахарь, ворожей – хозяин этого царство, то есть Кощей» (Агранович, Саморукова 1997: 79).

Популяризируя языкознание среди недолюбливавших его студентов, она прямо на лекции могла выдать экспромт:

Чтобы радоваться дню,

Изучайте Потебню.

А еще всегда восхищалась щербовской фразой о Глокой куздре, называя ее «русским предложением вообще», а перечитав однажды кэрролловскую книгу об Алисе, с восхищением сказала, что знаменитое стихотворение про Бармаглота – это не что иное, как эпическая песня о змееборстве вообще, где, как в алгебраической формуле, представлены все структурные компоненты соответствующего сюжета.

Эпиграфом к своей книге мы взяли слова из «Алисы…», а про самих себя решили, что ее автором будет этакий коллективный Шалтай-Болтай – кэрролловский образ типичного филолога. Идеи первых двух глав у Софьи Залмановны были уже готовы: объяснить с мифологических позиций этимологическое родство таких слов, как стыд и стужа, а также печь и печаль. Когда я прочитал ей слова Ю.Д.Апресяна о том, что между физической мотивацией эмоции и самой метафорой отсутствует языковое, семантическое звено, она с ходу сказала:

Так это же миф и ритуал!

Поиски этого недостающего звена были чрезвычайно увлекательны. Я знал, насколько она азартный человек, но в процессе работы этот азарт фонтанировал. Она могла перерыть десятки книг в поисках какого-нибудь показательного факта и по-детски обижалась, если я не испытывал такого же восторга от ее находки. Обобщая результаты наших очерков, мы вплотную подошли к проблеме происхождения языка, к «переводу» полуживотных жестов на вербальный язык. Ей очень не хотелось ставить точку, она уже воспринимала заключение к нашей книге как вступление к новой.

Эта новая книга стала ее лебединой песней. В соавторы Софья Залмановна пригласила психолога С.В.Березина, который не раз консультировал нашу книгу о мифе и языке. Они назвали монографию “Homo amphibolos / Человек двусмысленный”, снабдив ее подзаголовком “Археология сознания”. Авторы выдвигают свою гипотезу происхождения человека, языка и сознания, предполагая, что язык и сознание возникли, по-видимому, вследствие того, что на определенном этапе у наших предков сложились сразу две коммуникативные системы: старая (жестовая, сенсомоторная) и новая, вербальная, которые неизбежно вступали между собой в конфликт, что вызвало постепенную функциональную дифференциацию головного мозга. Получая от этих систем противоречивую информацию, люди попадали в ситуации двойного послания. Выходом из такой ситуации чаще всего был смех:

«Смех маркирует выход из психологического тупика, преодоление его, дарует человеку силу и волю к удержанию ускользающей субъектности, которую ДП-ситуация разрушает. Такой смех выполняет некую демиургическую роль. Смех, возникающий в ДП-ситуации, помогает сохранить человеку его личностную целостность» (Агранович, Березин 2005: 203). Авторы видят в смехе ту медитативную единицу, которая может гармонизировать все существующие в человеческом обществе и возможные в будущем бинарные оппозиции: «Мы берем на себя смелость назвать единственной медитативной единицей с честным лицом в лукавом и двусмысленном мире человеческого сознания. Этим лицом является смех» (Агранович, Березин 2005: 214).

В эту книгу Софья Залмановна включила многие «фирменные» фрагменты своих лекций (например, знаменитый анализ «Курочки Рябы»), многие жизненные истории, которые со смехом рассказывала сама или рассказывали ей (теперь они стали иллюстративным материалом к созданной научной теории), а еще снабдила книгу своими рисунками, впервые публично обозначив еще один свой талант, о котором знали все.

…Она увидела сигнальный экземпляр своей последней книги за несколько недель до смерти. Страшный диагноз, не оставлявший ни малейшей надежды, ей объявили прямо в больничной палате в присутствии пришедших ее навестить коллег и учеников. Она отреагировала предельно спокойно: «Тридцать лет я учила людей жить, не имея на это никакого права. Теперь буду учить умирать».

Она была человеком контрастов, не знавшим полутонов. Но, может быть, теперь становится ясным, что в обществе, где идеология конформизма и приспособленчества стирала грани между тем, что «хорошо» и «плохо», а то и попросту меняла их местами, был страшно необходим такой человек, мудрствующий на этой грани.

Окажись среди студентов филфака Эллочка Людоедка, вряд ли ее знаменитое «Не учите меня жить!» могло быть адресовано Софье Залмановне: поучения Софьи Агранович (в отличие от «Поучения Владимира Мономаха», которое она часто цитировала) никогда не были императивными. Будучи построенными на аналогиях, отлитые в чеканную форму афоризма, они помнятся много лет. Вот лишь некоторые из ее «софизмов»:

Не конспектировать монографию на том основании, что она есть в вашей личной библиотеке, все равно, что отказываться от пищи по причине того, что она есть в вашем холодильнике.

Учиться на дневном отделении – все равно, что питаться у мамы с папой; на вечернем – все равно, что питаться в столовой; а на заочном – все равно, что питаться с помойки.

Что лучше: учиться в аспирантуре или получать второе высшее образование?

Если вас не устраивает размер собственной груди, было бы логично его увеличивать. Но довольно странно, если вместо этого вы будете выращивать третью грудь.

Всех, кто видел Софью Залмановну в последние дни, поражало то поразительное мужество и самообладание, с которыми она встречала смерть. Мы невольно сравнивали это ее состояние с тем отчаянием, которое охватило ее несколько лет назад, когда ей, автору в то время пяти монографий, было отказано в избрании на должность профессора (и это в то время, когда профессорами нередко становились авторы пары методичек). Эту мотивировку присвоения профессорских званий «по совокупности работ» она с иронией перефразировала в «по совокупности преступлений». Профессорство не было для нее ни финансовым, ни карьерным вопросом. Оно было важно для нее как признание. Хотя профессором в высоком смысле этого слова ее считали уже в неполные сорок лет, когда она была всего лишь старшим преподавателем.

Перед своим пятидесятилетием она пошутила: «Биография женщины-филолога делится на две части. Первая проходит под девизом “Сиди, девочка, тебя никто не спрашивает”; вторая – под девизом “Заткнись, бабка, ты уже всё сказала”. Я сейчас где-то посередине». Должность профессора она получила к шестидесятилетию, а через год ее не стало.

…Пока была в сознании, она экземпляр за экземпляром надписывала свою последнюю книгу коллегам, друзьям и студентам: «Живи и помни». В одной из книг она объяснила, почему печаль – это светлое чувство. Ведь печаль с точки зрения древнего сознания – это лишь форма контакта с теми, кого с нами нет. Воспоминания об этом человеке всегда светлы.

Однажды к юбилею профессора В.П.Скобелева, занимавшегося теорией пародии, Софья Залмановна с огромной самоиронией написала:

«Всё на свете пародийно», -

Повторяю, как рефрен.

Пародирую я тезку

По фамилии Лорен.

Мудрствуя на грани в последние дни своей жизни, она просто провела свой последний семинар, доказав нам, что смерть – это всего лишь пародия на жизнь, которая, смеясь, должна продолжаться.

Евгений Стефанский

Важнейшие публикации С.З.Агранович

1. Агранович С.З. Фольклор и поэтика Чингиза Айтматова // Проблемы истории критики и поэтики реализма. – Куйбышев: Изд-во КуГУ, 1980. – С.92 – 109.

2. Агранович С.З. Фольклорные источники повести Чингиза Айтматова «Белый пароход» // Проблемы истории критики и поэтики реализма. – Куйбышев: Изд-во КуГУ, 1981. – С. 143 – 159.

3. Агранович С.З., Рассовская Л.П. Историзм Пушкина и поэтика фольклора. – Куйбышев: Изд-во Саратовского университета, Куйбышевский филиал, 1989. – 192 с.

4. Агранович С.З., Рассовская Л.П. Миф, фольклор, история в трагедии «Борис Годунов» и в прозе Пушкина. – Самара: Изд-во «Самарский университет», 1992. – 216 с.

5. Петрушкин А.И., Агранович С.З. Неизвестный Хемингуэй. – Самара: Самарский Дом печати, 1997. – 224 с.

6. Агранович С.З., Саморукова И.В. Гармония – цель – гармония: Художественное сознание в зеркале притчи – М.: Международный институт семьи и собственности, 1997. – 135 с.

7. Агранович С.З., Саморукова И.В. Детский фольклорный праздник «Русские святки». – М.: ООО «Когито-центр», 1999. – 84 с.

8. Агранович С.З., Конюшихина М.В. Поэтапное изучение Библии в контексте мировой литературы. – М.: Когито-центр, 1999. – 80 с.

9. Агранович С.З., Саморукова И.В. Двойничество. – Самара: Изд-во «Самарский университет», 2001. – 132 с.

10. Агранович С.З., Стефанский Е.Е. Миф в слове: продолжение жизни: Очерки по мифолингвистике. – Самара: Изд-во СаГА, 2003. – 168 с.

11. Агранович С.З., Березин С.В. Homo amphibolos: археология сознания. Самара: Издательский Дом «Бахрах-М», 2005. – 344 с.

О смыслах сказки и мифов в народной традиции

Легенда Самарского госуниверситета Софья Залмановна читает цикл лекций
о фольклоре для психологов-четверокурсников

Софья Агранович: человек и миф

на сайте bigvill.ru, для которого я писала текст, есть ссылка на остальные лекции СЗ

«Я не гений», — говорила она про себя. — «Вот Рымарь — гений. А я только пересказываю то, что написали другие». Какая Софья Залмановна Агранович без самоиронии! Но для нас она была больше, чем гением — человеком, который знает, как устроен мир.

Ее лекции по истории и теории фольклора первому курсу всегда ставили на 1 сентября. Наверное, чтобы сразу потрясти вчерашних самарских школьниц и показать «филфак лицом». У нас здесь, мол, не просто горы книжек и унылое сидение в библиотеке.

Впрочем, школьницы, по крайней мере, те, что шли на филфак не от безысходности, к первому сентября как правило бывали наслышаны. Кажется, про Агранович мне впервые рассказал классе в девятом старший товарищ Макс Киселев. Или раньше была заметка Кати Спиваковской в одной из самарских газет? Нет, конечно, заметку я читала потому, что уже знала фамилию «Агранович».

Вот здесь на первой лекции (слушайте, какие же все-таки молодцы психологи, что все это записали!) Софья Залмановна рассказывает полную, неадаптированную версию «Курочки Рябы». У нас тоже рассказывала, и тоже на первой. И у наших предшественников, и еще раньше — наверное, все 30 лет, что работала в университете. А еще о том, что Золушка боится полуночи, потому что превратится обратно в мертвую. И про Красную шапочку, которую съела бабушка, а вовсе не волк, и про Гамлета, английскую версию нашего Иванушки Дурачка, который всех перехитрил — но это уже позже.

Ее лекции буквально взрывали мозг филфаковских «новобранцев». Ломали шаблон. Кажется, во времена нашей учебы все эти выражения еще не вошли в употребление, иначе обязательно оказались бы в лексиконе Софьи Залмановны. За словом в карман она не лезла — говорила на цветастом, неакадемическом языке, на нем же пересказывала сказки и мифы. «Это когда Гаврюша сказал Маше, что она будет матерью-одиночкой» (про Благовещение), «Я тетка старая, перчу уж вот как есть» — это все здесь, на первой видеозаписи. «Мировая тетка» — называют ее в интернете те, кто никогда не учился в Самарском госуниверситете. Ей бы понравилось.

Сказать, что Агранович была колоритной — значит мало, что сказать. Первое, что узнавали от аспирантов поступившие в универ в начале 2000-х — что «не застали настоящей Агранович». Софья Залмановна, как можно понять по видео, тщедушной никогда не была, но про ее прежние объемы ходили настоящие легенды. До сих пор не знаю, были они верны или преувеличены, но из-за проблем со здоровьем в какой-то момент врачи посадили Агранович на жесткую диету. Она иногда жаловалась на нее на лекциях, тоже в рамках самоироничного проекта («я голодная, поэтому злая»).

Затем, она курила в аудитории. Неслыханная дерзость для академического университета, туалет в котором увешан запретами. И еще — палка. У Агранович болели ноги, но трость выполняла и много дополнительных функций. Например, служила наглядным пособием: положенная на стол, обозначала водораздел между миром мертвых и живых. Иногда ею даже грозили расшумевшимся задним рядам, но жест был скорее ритуальным. При всей страстности натуры, что распространялось и на науку («симулякр, не бодриярь» — любимое выражение Агранович в адрес любой «зауми») женщиной она была добродушной, общительной и разговорчивой (даже книжки не могла писать одна, все семь — в соавторстве с коллегами).

Я смотрю запись лекции и слышу постоянный смех. Было ли у нас так же? Наверняка. И это не только школьное «подхихикивание» на пикантных местах и острых выражениях. Хотя Агранович, конечно, была блестящим рассказчиком — умела подвести к теме, заинтриговать. Иногда, впрочем, ее обещания «об этом когда-нибудь рассказать» так ничем и не увенчивались. Лекции ее строились несколько хаотично (что тоже было отдельной темой для самоиронии и самокритики), но ничего при этом не теряли. Смех в аудитории был смехом открытия и узнавания. Вскоре мы прочитаем «Исторические корни волшебной сказки» Проппа, Панченко, Бахтина и многих других исследований истоков литературы. А пока это настоящее открытие — что на культуру можно смотреть вот так, через мифологическое сознание.

Сводки биографии говорят, что Агранович была крупнейшим в городе специалистом по фольклору, мифологии и мифопоэтике. Студентами мы об этом не думали. Она сама была так пропитана этими «историческими корнями» и размышлениями о влиянии архаического сознания на современность, что стала для нас почти фольклорным персонажем. Приземистая, резвая, несмотря на клюку, с неизменной сигаретой и хрипловатым голосом, любительница анекдотов («это такая редкость — смешной анекдот без мата!»), яркая, грубоватая и безмерно обаятельная, Софья Залмановна, или Софа, как называли ее коллеги, знала самое главное. На лекциях по фольклору она рассказывала нам, как устроен мир. Кажется, именно это знание давало ей ту свободу, за которой тоже тянулись студенты. Что может сковывать человека, который знает шифр, ключ к разгадке мира?

Даже не попытаюсь воспроизвести здесь рассказ Софьи Залмановны о «стоянии Зои» и ее интерпретацию «самарского чуда» — нынче такие вещи чреваты. Но анекдотом текст про Агранович грех не закончить. В наследство от первой лекции остался этот. Поскольку про погоду, то припоминается часто:
Папа спрашивает у маленькой дочки: «Катенька, какое сейчас время года?» — «Лето» — «Ну какое же лето, смотри, листья желтые» — «Лето» — «Смотри, люди идут в сапогах и куртках» — «Лето» — «Смотри, дождик идет...» — «А вот такое х...вое лето», — отрезает дочка.