Шостакович ирина антоновна год рождения. Британская лингвистика. У вас был открытый дом

1962

Избран депутатом Верховного Совета СССР.

Участие в Эдинбургском фестивале, посвященном Шостаковичу.

12 ноября - дирижерский дебют Д.Шостаковича - Первый концерт для виолончели с оркестром (ор.107 ) и Праздничная увертюра (ор.96 ).

Женитьба на Ирине Антоновне Супинской.

Июнь 1962 г.
«В моей жизни произошло событие чрезвычайной важности - я женился. Мою жену зовут Ирина Антонова. У нее имеется лишь один небольшой недостаток: ей двадцать семь лет. В остальном она очень хорошая, умная, веселая, простая, симпатичная. Носит очки, буквы «л» и «р» не выговаривает.<...> В этом отношении жизнь меня побаловала».
(Из письма В. Шебалину).

28 февраля 1962 г.
«Я не гений. И когда меня так называют я очень смущаюсь. Вообще такого рода определения как «гений», «бездарность» и т. п. мало что говорят.
Я знаю, что известные преувеличения моих «достижений» зависят главным образом от той рекламы, которую мне сделал генералиссимус.
Я знаю, что еще и при своей жизни я встану на свое место. Таково мое абсолютно честное убеждение.
Несколько смягчает мучения совести моя музыка, но ведь язык музыки мало понятен».
(Из письма Г. Серебряковой).

24 марта 1962 г.
«Образ жизни я веду сейчас такой: с 10 до 16.30 заседаю на съезде композиторов. Затем еду домой и из дома еду на концерт. Концерты проходят каждый день и посещать их необходимо. Возвращаюсь всегда усталый и на другой день то же самое. Так будет продолжаться до 31 марта. 1 апреля открывается конкурс имени Чайковского. 2 апреля продолжит работу комитет по Ленинским премиям».
(Из письма Г. Серебряковой).

10 апреля 1962 г., Москва.
«Я сейчас переезжаю на новую квартиру. Вот новый адрес: Москва К-9, ул. Неждановой, д. 8/10, кв. 23. Тел. 2-29-95-29. <...> Переезжать ужасно грустно. Много связано с ныне покидаемой квартирой».
(Из письма Г. Серебряковой).

24 июня 1962 г., Москва.
«Сейчас я нахожусь в больнице. Еще раз делают попытку вылечить мне руку. Пребывание в больнице меня не веселит. Особенно во время медового месяца. Мою жену зовут Ирина Антоновна. Знаю я ее больше двух лет. У нее есть лишь одно отрицательное качество: ей 27 лет. Во всем остальном она очень хороша. Она умная, веселая, простая и симпатичная. Она меня навещает каждый день и это меня радует. Ко мне она относится очень хорошо. Думается, что мы с ней будем жить хорошо. Пользуясь свободным временем - творю. Пишу сейчас еще одно произведение на слова Евтушенко. Называется оно «Юмор». Будет ли это 2-я часть симфонии или еще одна симфоническая поэма, сказать трудно.
(Из письма И. Гликману).

1 июля 1962 г., Москва.
«Находясь в больнице, начал сочинять 13-ю симфонию. Вернее, это пожалуй, будет вокально-симфоническая сюита из пяти частей. Исполнители - бас-солист и басовый хор, ну и симфонический оркестр. Я использовал для этого сочинения слова поэта Евгения Евтушенко. При ближайшем знакомстве с этим поэтом мне стало ясно, что это большой и, главное, мыслящий талант. Я с ним познакомился. Он мне очень понравился. Ему 29 лет (sic!). Это очень приятно, что у нас появляются такие молодые люди.
Симфония состоит из пяти частей. <...> Первые три части полностью готовы».

2 июля 1962 г., Москва.
«Ирина очень смущается, встречаясь с моими друзьями. Она очень молода и скромна. Она служит лит. редактором в издательстве «Советский композитор». С 9 до 17 она сидит на службе. Она близорука. «Р» и «л» не выговаривает. Отец ее поляк, мать еврейка. В живых их нет. Отец пострадал от культа личности и нарушения революционной законности. Мать умерла.
Воспитывала ее тетка со стороны матери, которая и приглашает нас к себе под Рязань. Как называется, это место под Рязанью, я забыл. Родом она из Ленинграда. Вот краткие о ней сведения. Была она и в дет. доме и в спец. дет. доме. В общем, девушка с прошлым».
(Из письма И. Гликману).

Август 1962 г.
«Шлю привет из Эдинбурга... Тринадцатая симфония все время владеет мной. Жду с нетерпением того момента, когда я опять смогу подержать в руках партитуру, поиграть ее, попереживать... Она сидит у меня в голове без перерыва. Я все время о ней думаю...»
(Из письма неизвестному адресату).

Ирина Шостакович, жена композитора:
- Ирина Антоновна, как Вы познакомились с Дмитрием Дмитриевичем?
- Мы познакомились с Дмитрием Дмитриевичем задолго до того, как стали жить вместе - за пять, шесть лет. Наше знакомство было связано с моей работой в качестве литературного редактора либретто оперетты «Москва. Черемушки».
Либреттисты сделали кое-какие поправки, которые надо было с автором музыки согласовать. И вот в какой-то весенний день я с тяжелой папкой отправилась к Дмитрию Дмитриевичу. Он очень быстро все посмотрел и сказал, что все хорошо. На этом наше знакомство можно считать состоявшимся. А потом в течение многих лет мы виделись и больше и лучше узнавали друг друга. Помню такой эпизод: я хотела послушать миниатюры Кара Караева к фильму «Дон-Кихот». И так получилось, что Дмитрий Дмитриевич повел меня на этот концерт, сидел со мной во время концерта и проводил домой. Это был первый шаг, выражавший не то воспитанность, не то симпатию.
- Какое впечатление он произвел на Вас, когда Вы первый раз встретились?
- Какое-то чувство облегчения я всегда испытывала в его обществе. Вот было тяжело и вдруг это исчезло.
- Какой Дмитрий Дмитриевич был в быту?
- Он был легкий человек, в быту непритязательный. У него были обязательные установки - он требовал, чтобы рубашки были чистые, стулья целые, чтобы не было перегоревших лампочек и сломанных кранов. А в остальном требования его далеко не шли. Он придерживался довольно строгого распорядка дня - завтрак в 9 часов, обед в 2 часа, ужин в 7 часов, но если концерт, то после концерта. И очень был организованным человеком, много успевавшим, просто поразительно много успевавшим. Он быстро все делал. Если он начинал что-то делать, то он это делал быстро.
- Какие премьеры Вам наиболее запомнились?
- Меня поразила первая премьера, на которой я была, - это премьера Тринадцатой симфонии. Поразила тем, что мне казалось, что вот композитор закончил сочинение и дальше начинается сплошное удовольствие, начинаются репетиции, премьеры, интервью, успех, поздравления и так далее. Оказалось, что все это не так, это была очень тяжелая и нервная премьера.
Накануне премьеры была знаменитая встреча Хрущева с интеллигенцией после посещения выставки в Манеже. И Дмитрий Дмитриевич пришел домой с этой встречи очень взволнованный, очень поздно. А на следующее утро, когда должна была быть генеральная репетиция, то певца, который должен был петь сольную партию, заняли вдруг в Большом театре. Пришел хор и оркестр, а солиста нет - поехали за другим исполнителем, которого на всякий случай дала филармония. Его два часа ждали, и он приехал и спел, но на репетиции были люди из отдела ЦК и в антракте сказали, что Дмитрия Дмитриевича приглашают в ЦК. И хотя там сказали, что премьера будет, но Дмитрий Дмитриевич очень перенервничал. И странное дело, когда следующее исполнение было в Минске,- там тоже накануне прошло аналогичное белорусское совещание, тот же ажиотаж, - очень нервно это все было. Вызывали в ЦК Евтушенко и настаивали на том, чтоб он переделал текст, иначе эта симфония света не увидит. И он переделал - так и исполнялось. Но в рукописи Дмитрий Дмитриевич не исправил текст.
А предыстория этой премьеры такая: Дмитрий Дмитриевич сначала предложил это исполнение Е. Мравинскому, который не сказал ни да, ни нет и уехал на гастроли, и стало ясно, что он не будет играть. А партию солиста предложили спеть Гмыре, который с большим сомнением взял эти ноты и пошел посоветоваться в ЦК Украины, где ему сказали, что он, конечно, может петь,
но на Украине эта симфония не будет исполняться. Потом это было предложено Ведерникову, который тоже отказался, - в общем, это очень нервная история.
- А как у Дмитрия Дмитриевича складывались взаимоотношения с властью?
- Дмитрий Дмитриевич, конечно, понимал, что персонально те люди, которые давали указания, лично к нему ничего не имеют, что это не их злая воля, а что это установки, которые они в силу своего служебного положения в жизнь проводят, и не всегда это им приятно. Но в последние годы Дмитрий Дмитриевич был очень признанный композитор, его музыка звучала во всем мире - это делало его позицию, его слово очень авторитетным и с этим приходилось считаться».

Евгений Евтушенко:
«Однажды мне позвонил Дмитрий Дмитриевич Шостакович и спросил у меня, относительно молодого, по сравнению с ним, человека, разрешения написать музыку на мои стихи. Вот в этом тоже был весь Дмитрий Дмитриевич. Он человек был необычайно, подчеркнуто, трогательно вежливый. Меня поразило, что Шостакович у меня спрашивает разрешение написать на мои стихи.
Его бесконечная внимательность к людям. Он не только мне, например, посылал всегда поздравительные письма и открытки к моему дню рождения или сам звонил, но даже моей маме и моей жене. И даже узнав, что у меня появился маленький мальчик, даже он его тоже поздравлял с днем рождения. Это была не случайность. Это была его манера поведения. Не показной ложный демократизм, а именно свечение души, исходящее от великого человека.
Вообще, когда-то англичанин Соммерсет Моэм сказал, что гений - это нормальный человек. Все остальные - это отклонение от нормы. <...> Я тоже думаю, что гений это, наверное, и есть нормальный человек в идеале.
Дмитрий Дмитриевич был человеком нервным. И иногда даже было трудновато с ним разговаривать. Казалось, что его внимание рассеяно, что говоря с вами, он смотрит сквозь вас. Но это только казалось. Нервность и напряженность Шостаковича объяснялась тем, что в нем постоянно жило творческое начало. Но это не означало невнимания к собеседнику. Он вас слушал, и слушал очень внимательно. Не пропуская ни одного слова. Но в то же время в нем постоянно рождались новые музыкальные образы.
Он был нервным, может быть, и потому, что необычайно остро чувствовал боль других людей.
Хотя Дмитрий Дмитриевич тяжело болел, он почти никогда не жаловался. Но когда он узнавал, что кого-то зря обидели, что кому- то трудно, это причиняло ему гораздо большие страдания, чем страдания собственные.
Человеком он был скромным. Но это не была та скромность, то самоуничижение, которые паче гордости. Цену он себе, конечно, знал. Но никак не мог привыкнуть к своей славе. И когда он появлялся, допустим, на сцене, когда кланялся, это ему доставляло мучения. Это было всегда неловко. Причем это была неловкость не показная, не хитро организованная, как с некоторыми людьми бывает.
Я как-то написал про него такие восемь строк: «Но возвратимся к опере. На сцене худой очкастый человек. Не бог, неловкость в пальцах в судорожной сцепке. И в галстуке, торчащем как-то в бок. Неловко смотрит он, дыша неровно. И кланяется, тоже так неловко. Не научился. Этим победил».
Когда я прочитал Дмитрию Дмитриевичу эти стихи, он засмущался и потом так немножко задергался, как это с ним часто бывало, и сказал: «Ну какой же я худой? Хорошо бы. Давайте-ка, исправьте-ка это».
Что еще характерно для Шостаковича? Вот при всей его скромности, он был человек гордый. Он мне рассказывал смешной случай, происшедший в его ранней молодости.
В 20-х годах Дмитрий Дмитриевич работал с одним очень известным, знаменитым, очень хорошим поэтом. И когда его познакомили с этим поэтом, тот был в состоянии раздражения на режиссера или на кого-то еще... Знакомясь с Шостаковичем, он просто, может быть, из-за какой-то рисовки, свойственной поэтам, протянул Шостаковичу два пальца. И Дмитрий Дмитриевич, хотя он был совсем юный, нашелся. Он протянул ему в ответ один палец. Он сказал: «Я стиснул зубы, но подал ему один палец, хотя очень его любил и плакать мне хотелось».
Этот поэт посмотрел на него внимательно и сказал: «О, молодой человек, вы, кажется, далеко пойдете». И подал ему уже полную ладонь. То есть, как говорится, коса нашла на камень.
Да, Дмитрий Дмитриевич был горд. Но гордость свою он нес и воспитывал в себе не как средство возвыситься над другими людьми».
(Из интервью, взятого О. Дворниченко).

28 июля 1962 г.
М. Юдина:
«Было у нас великое событие - 13-я симфония Д. Д. Шостаковича... Рассказать это немыслимо... Это про нас и для нас, но и для всех и для Вечности... Я была поистине счастлива и в слезах поднялась к нему и поцеловала ему руку, он ее отнял, мы поцеловались, как встарь... В общем - если угодно - эта симфония может быть и не для нас, людей, это про нас, от нас; это коленопреклоненная Молитва к Божьей Матери Всех Скорбящих Радость. Вероятно, он-то об этом и не помышлял, но не в этом суть. Он это сказал - за всех».
(Из письма).

13 июня в Государственном доме радиовещания и звукозаписи завершилась запись нового диска Московского камерного хора под управлением Народного артиста СССР Владимира Минина.

На этот раз Маэстро обратился к произведению Д. Д. Шостаковича “Десять хоровых поэм на слова революционных поэтов”.

Сам композитор писал об этом сочинении так:

“Поэмы, пожалуй, первый мой опыт в области музыки для хора без сопровождения, если не считать небольших хоровых эпизодов из музыки к кинофильмам. Этот опыт я собираюсь продолжить и впредь. Меня искренне увлекает работа для хоровых коллективов”.

Своими впечатлениями об услышанном с нами поделилась вдова мастера Ирина Шостакович, присутствовавшая на записи диска.

– Ирина Антоновна, в истории человечества бывали периоды, когда хоровая музыка становилась средством идеологической и политической борьбы. Как вы думаете – насколько сегодня актуальны “Десять хоровых поэм на слова революционных поэтов”

– Тема, которую поднял Шостакович, совпадает и с сегодняшним днём. Все авторы стихотворений, которые он использовал в поэмах, были бойцами боевых дружин, участниками баррикадных сражений, работниками партийной печати. Они сидели в царских тюрьмах, их высылали в ссылки. Эти люди избрали путь, полный лишений и невзгод, хотя были творчески одарены – многие из них ярко проявили себя в искусстве. Всё-таки их поэзия была оружием политической борьбы и средством жизнеутверждения – они верили в победу народа, пусть даже ценой собственных жизней. В этих стихах звучит их решение бороться со злом, искреннее желание изменить существующий на тот момент порядок вещей…

Поэты-революционеры понимали характер своей поэзии, родившейся в ссылке, в тюрьме, в заточении. Советские композиторы мало соприкасались с их творчеством. Шостакович выбрал произведения, отражающее борьбу народа и раскрывающие духовный облик революционера. По форме “Десять хоровых поэм на слова революционных поэтов” это сюита. Такую форму он выбрал неслучайно, поскольку хор может воплощать массовое народной действо и, в то же время, там звучит лирический голос борца – участника событий тех лет. Позже эти переложения революционных песен Шостакович включил в свою 11-ю симфонию (“1905 год”), они также использованы в его Восьмом квартете. Думаю, что эти поэмы помогают воссоздать моральный облик борца за справедливость.

Надо сказать, что поколение, к которому принадлежал Шостакович, считало, что их долг – быть полезными своей Родине. Дмитрий Дмитриевич нередко выступал в защиту слабых и гонимых людей. В то время, когда в стране процветал антисемитизм, он создал вокальный цикл “Из еврейской народной поэзии”. Но тогда это трудно было исполнить…

– Ирина Антоновна, в Москве работают Архив Дмитрия Шостаковича и музыкальное издательство “DSCH”, главная цель которого – выпуск полного собрания сочинений композитора в 150 томах. На данный момент издано 70 томов. Каковы ближайшие планы издательства?

– В 2015 году мы планируем издать музыку к кинофильму “Гамлет”, в 2016 году - хоровые произведения, в том числе два оркестрованных Шостаковичем хора Давиденко: “На десятой версте от столицы” и “Улица волнуется”.

– Ирина Антоновна, по вашему мнению – какие из симфоний Шостаковича могли бы отразить события сегодняшних дней?

– Абсолютно все. В своих хоровых поэмах и симфониях Дмитрий Дмитриевич описал путь России, они отвечают тем событиям, через которые довелось пройти нашей стране. В какой-то мере творчество Шостаковича – это энциклопедия российской жизни в послереволюционный период. И я очень благодарна Владимиру Николаевичу Минину, который обратился к этим поэмам, поскольку это отвечает сегодняшним запросам общества.

– Какие впечатления Вы получили от записи диска?

– Выбор Мининым именно этого произведения можно считать гражданским актом. В то же время, это передает его понимание сегодняшней жизни. Считаю, что диск станет эталоном для последующих исполнителей творчества Шостаковича. Совсем недавно Московский камерный хор исполнил фрагменты из “Десяти хоровых поэм на слова революционных поэтов” в Кургане и это вызвало большой интерес аудитории. Нужно очень ценить то, чем занимается Владимир Минин. Это тот фундамент, к которому будут обращаться хормейстеры и руководители хоров, которые идут вслед за ним.

Илья Маршак

Народный артист СССР (1954)
Лауреат Государственной премии (1941, 1942, 1946, 1950, 1952, 1968, 1974)
Лауреат Международной премии Мира (1954)
Лауреат Ленинской премии (1958)
Герой Социалистического Труда (1966)

Его отец Дмитрий Болеславович Шостакович был инженером-химиком и страстным любителем музыки. Мама София Василиевна Шостакович была одаренной пианисткой.

Современники вспоминали, что Митя, как его называли близкие, был "худеньким мальчиком, с тонкими, поджатыми губами, с узким, чуть горбатым носиком, в очках, старомодно оправленных блестящей ниточкой металла, абсолютно бессловесный, сердитый бука... Когда же он... садился за огромный рояль...худенький мальчик за роялем перерождался в очень дерзкого музыканта...". В двенадцатилетнем возрасте юный Шостакович написал 8 января 1918 года траурный марш памяти руководителей партии кадетов, Шингарёва и Кокошкина, убитых накануне матросами и солдатами.

В тринадцать лет будущий композитор, влюбленный в десятилетнюю девочку Наталью Кубе, написал и посвятил ей небольшую прелюдию. А в 1919 году после занятий в частной музыкальной школе Шостакович был принят в Петроградскую консерваторию в класс фортепиано, и позже стал серьёзно заниматься композицией.

Окружавших Шостаковича профессоров и студентов всегда поражала его необыкновенно яркая и разносторонняя одаренность, блестящая музыкальная память, умение прекрасно читать с листа не только фортепианную литературу, но и сложные оркестровые партитуры, пытливый и острый ум, способный быстро воспринимать и оценивать все, что он слышал в классах консерватории и на концертах.

Но вскоре ко всем этим юношеским впечатлениям и увлечениям прибавилась и серьезная обязанность - материальная забота о семье. В 1922 году, когда Шостакович переходил на последний курс консерватории, умер его отец. После смерти отца нужно было не только напряженно учиться, но и работать, и в октябре 1923 года Шостакович сдал экзамен в Союзе работников искусств на должность пианиста-иллюстратора кино.

Зарубежные мелодраматические и приключенческие фильмы, составлявшие тогда основной репертуар кинотеатров, давали богатый и разнообразный материал для импровизации. Игра перед экраном продолжалась около часа, пока шёл сеанс. За это время много раз сменялся темп, сила звучания, пианист стремился как можно больше разнообразить свое сопровождение. Следя за событиями на экране, пианист все время сочинял музыкальные картины, строил эпизоды, находил для персонажей ведущие мелодии, тут же их проверял и видоизменял. Найденное оставалось и развивалось на следующем сеансе, от случайного он отказывался. Впоследствии, работая над симфониями, концертами, операми и балетами композитор использовал полученный опыт, время от времени вспоминая ранее найденное и проверенное.

Шостакович сначала играл в "Светлой ленте" в ноябре-декабре 1923 года, через год в октябре-ноябре 1924 года - в "Сплендид-Паласе", и с 15 февраля 1925 года он стал штатным пианистом кинотеатра "Пикадилли". Через несколько лет Шостакович сыграл в Варшаве на Первом Международном конкурсе пианистов имени Шопена и получил почетный диплом.

В то время директором консерватории был композитор Александр Глазунов. В первые послереволюционные годы талантливым студентам, получавшим стипендию, выдавали продовольственную поддержку. Решение о стипендии иногда принимал сам Луначарский. Глазунов обратился к Максиму Горькому, общавшемуся с Луначарским, с просьбой устроить с ним встречу. И вот между Глазуновым и Луначарским состоялся разговор о Шостаковиче.

Луначарский:

Кто он? Скрипач? Пианист?

Глазунов:

Композитор.

Луначарский:

Сколько ему лет?

Глазунов:

Пятнадцатый. Аккомпанирует фильмам. Недавно загорелся под ним пол, а он играл, чтобы не получилось паники... Он композитор…

Луначарский:

Нравится?

Глазунов:

Отвратительно.

Луначарский:

Почему пришли?

Глазунов:

Мне не нравится, но дело не в этом. Время принадлежит этому мальчику.

В 1923 году Шостакович окончил консерваторию по классу фортепиано, а в 1925 году - по классу композиции. В то же время в жизни начинающего композитора появилась девушка. Татьяна Гливенко была ровесницей Шостаковича, хороша собой, прекрасно образована и отличалась живым и веселым нравом. Шостакович влюбился в приезжую москвичку, и у новых знакомых завязалось романтичное и долговременное знакомство. В год встречи с Татьяной впечатлительный Дмитрий принялся за создание Первой симфонии.

Испытывая самые нежные чувства к любимой девушке, Шостакович, тем не менее, не желал даже думать о предстоящем браке. Внутри него жили необъяснимые противоречия, о которых писатель Михаил Зощенко говорил: "Казалось, что он - "хрупкий, ломкий, уходящий в себя, бесконечно непосредственный и чистый ребенок". Это так... Но, если бы было только так, то огромного искусства... не получилось бы. Он именно то... плюс к тому - жесткий, едкий, чрезвычайно умный, пожалуй, сильный, деспотичный и не совсем добрый".

Дмитрий Шостакович избегал затрагивать тему брака и семьи, а в одном из писем к матери он так объяснял собственную нерешительность: "Любовь действительно свободна. Обет, данный перед алтарем, это самая страшная сторона религии. Любовь не может продолжаться долго... моей целью не будет связать себя браком". Но Татьяне, которой уже было почти двадцать восемь лет, хотелось детей и законного мужа. И она открыто заявила Дмитрию, что уходит от него, приняв предложение руки и сердца от другого поклонника, за которого вскоре вышла замуж. Спустя три года Шостакович попросил Гливенко уйти от мужа и стать его женой, но та в апреле 1932 года родила сына и попросила Шостаковича навсегда вычеркнуть ее из своей жизни. Окончательно убедившись, что любимая к нему никогда не вернется, в мае того же года композитор женился на молодой студентке Нине Варзар. Этой женщине предстояло провести с Дмитрием Дмитриевичем более двадцати лет, родить композитору дочь и сына и умереть раньше обожаемого супруга.

После смерти Нины Шостакович женился еще два раза: на Маргарите Кайоновой, с которой прожил непродолжительное время, и на Ирине Супинской, окружившей мужа теплотой и заботой, которые сохранились в их семье до конца жизни композитора.

Его дипломной работой была "Первая симфония". По традиции, восходящей к Чайковскому, Рахманинову и Прокофьеву, Шостакович собирался продолжить карьеру и как концертирующий пианист, и как композитор. Однако в 1927 году на 1-м Международном конкурсе пианистов имени Шопена в Варшаве, заранее надеясь на победу, он в итоге получил только почётный диплом участника. В конкурсную программу Шостакович включил сонату собственного сочинения. Необычный талант музыканта заметил один из членов жюри конкурса, австро-американский дирижёр и композитор Бруно Вальтер, который предложил Шостаковичу поиграть ему на рояле еще что-нибудь. Услышав Первую Симфонию, Вальтер немедленно попросил Шостаковича прислать партитуру симфонии ему в Берлин, и затем исполнил симфонию в текущем сезоне, тем самым сделав имя русского композитора знаменитым.

В 1927 году произошли еще два значительных события в жизни Шостаковича. В январе в Ленинграде побывал австрийский композитор, представитель Второй венской школы, Альбан Берг. Приезд Берга был обусловлен российской премьерой его оперы "Воццек", и она вдохновила Шостаковича приняться за написание оперы "Нос" по повести Гоголя. Другим важным событием явилось знакомство Шостаковича с Иваном Соллертинским, который во время своей многолетней дружбы знакомил Шостаковича с творчеством великих композиторов. Так, после изучения партитуры "Kammermusik No.2, op.36" Хиндемита, Шостакович создал знаменитый в наши дни свой Первый фортепианный концерт.

Его опера "Леди Макбет Мценского уезда" по повести Лескова, первоначально принятая с восторгом и уже просуществовав на сцене полтора сезона, неожиданно подверглась разгрому в официальной советской печати в статье "Сумбур вместо музыки" в газете "Правда", и была снята с репертуара.

В этом же 1936 году должна была состояться премьера 4-й Симфонии, произведения нового, монументального стиля, сочетающего в себе героический пафос с лирическими эпизодами. Однако Шостакович приостановил репетиции Симфонии перед декабрьской премьерой, понимая, что в атмосфере начавшегося в стране государственного террора, когда ежедневно арестовывались представители творческих профессий, исполнение её могло быть воспринято властью как вызов. 4-я Симфония была впервые исполнена только в 1961 году.

Его упрекали в том, что он разрушает традиции классиков, что его музыка не похожа на ту, что писали раньше. Профессионалам и любителям музыки понадобилось много лет, чтобы понять то, что композитору казалось таким ясным, таким очевидным. "Мы нередко рисуем классиков, - писал Шостакович, - иконописными, сглаживая в них как раз те черты, которые делали их великими людьми. Мы забываем, что искусство классиков было всегда ищущим, беспокойным. Они всегда поднимали целину, шли наперекор рутине и мещанству, смело ставя в искусстве животрепещущие, наболевшие проблемы своего времени, смело создавая для него новые средства художественного выражения".

Однажды Шостакович сказал: "Если бы мне отрезали руки, я бы все равно писал, держа перо в зубах". А студенты музыкального училища бодро отвечали на уроках, что Шостакович написал оперу "Леди Макбет М невского уезда", и музыка оказалась такой плохой, что получился "Сумбур вместо музыки" - как писала газета "Правда" в 1936 году. И газете верили. Никто с этим мнением не спорил. Хотя опера два года с большим успехом шла в Ленинграде, и дирижировал ею знаменитый Самуил Самосуд, который утверждал, что "Леди Макбет" - опера гениальная" и высказывал уверенность, что будущее оправдает эту характеристику.

Максим Горький, защищавший молодого Шостаковича, писал, что статья в "Правде" ударила его точно кирпичом по голове: "Сумбур", а почему? В чем и как это выражено? Тут критика должна дать техническую оценку музыке Шостаковича, - писал он. - А то, что дала статья "Правды", разрешило стае бездарных людей, халтурщиков всяческих, травить Шостаковича...".

В мае 1937 года Шостакович выпустил в свет 5-ю Симфонию, произведение, созданное намеренно в общепринятой форме: 4 части с сонатным аллегро, скерцо и триумфальным финалом, с преобладанием классических гармоний, предпослав симфонии фразу: "Ответ Советского композитора на справедливую критику Партии". После премьеры сочинения в "Правде" вышла хвалебная статья, и за симфонией официально закрепилась слава "образца произведения социалистического реализма в симфонической музыке". И отношения Шостаковича с Кремлём на время наладились. Дирижер и друг Шостаковича, первый исполнитель многих произведений Шостаковича Евгений Мравинский позже вспоминал: "До сих пор не могу понять, как это я осмелился принять такое предложение... Ведь на карту была поставлена не только моя репутация, но, что гораздо важнее, судьба нового никому не известного произведения". Речь шла не только об этом конкретном произведении, но и о судьбе самого композитора. Успех был ошеломляющий. Овация длилась полчаса.

С 1937 года Шостакович вёл класс композиции в Ленинградской консерватории, а с 1939 года он стал профессором.

Находясь в первые месяцы Великой отечественной войны в Ленинграде, вплоть до эвакуации в Куйбышев в октябре, Шостакович начал работать над 7-й симфонией - "Ленинградской". Симфония была впервые исполнена на сцене Куйбышевского театра оперы и балета 5 марта 1942 года, а 29 марта 1942 года - в Колонном зале московского Дома Союзов. 9 августа 1942 произведение прозвучало в блокадном Ленинграде. Организатором и дирижером выступил дирижер оркестра Ленинградского Радиокомитета Карл Ильич Элиасберг. Исполнение симфонии стало событием не только в жизни сражающегося города и его жителей. Премьеру симфонии транслировали все радиостанции США, Канады, Латинской Америки - ее слушало около 20 миллионов человек. Эта симфония прозвучала более 60 раз на американском континенте в течение нескольких месяцев 1942 года.

Через год Шостакович написал 8-ю Симфонию, в которой словно следуя завету Малера о том, что "в симфонии должен быть отображён весь мир", рисовал фреску происходящего вокруг. В ней как в зеркале были видны и ужас российской повседневности с её лицемерием и гигантоманией, и трагедия войны, и заботы обычного человека, и его надежда на лучшие времена.

В 1943 году композитор переехал в Москву и до 1948 года преподавал в Московской консерватории. У него обучались В.Д.Биберган, Р.С.Бунин, А.Д.Гаджиев, Г.Г.Галынин, О.А.Евлахов, К.А.Караев, Г.В.Свиридов, Б.И.Тищенко, К.С.Хачатурян, Б.А.Чайковский и А.Г.Чугаев.

Для выражения своих идей, мыслей и чувств Шостакович использовал жанры камерной музыки. В этой области им созданы такие шедевры как фортепианный квинтет в 1940 году, фортепианное трио в 1944 году, Струнные квартеты №2 в 1944 году, №3 в 1946 году и №4 в 1949 году.

В 1945 году, после завершения войны, Шостакович написал 9-ю Симфонию, наполненную иронией и сатирой по отношению к окружающей его советской жизни. В этой "лёгкой", на первый взгляд, симфонии, композитор вернулся к одной из главных тем своего творчества – обличению пошлости. В советской прессе появились статьи недоумённых рецензентов, ожидавших от главного музыкального "соцреалиста" страны громоподобного гимна победе, а вместо этого получивших камерную сифонию о советской действительности.

В конце 1920-х - начале 1930-х годов Шостакович создавал музыку для кино. Один из его маленьких шедевров, оставшихся с того времени, была всем известная мелодия для "Песни о встречном" ("Нас утро встречает прохладой", на стихи ленинградского поэта Бориса Корнилова). В 1945 году это произведение стало гимном ООН. В годы войны он охотно брался инструментовать известные вокальные произведения для фронтовых нужд. Помимо того, что Шостакович очень любил музыку, он очень хотел помочь воюющей родине, и ходил рыть окопы, и учился тушить зажигательные бомбы.

Гром, прогремевший сначала в 1946-м году, во время "разоблачения" журналов "Звезда" и "Ленинград", за которым последовало преследование писателей, в том числе Зощенко и Ахматовой, продолжился в 1948-м году, когда Кремль принялся за Союз Композиторов, обвинив великих мастеров Шостаковича, Прокофьева и Хачатуряна в "формализме", "буржуазном декадентстве" и "пресмыкании перед западом". Шостакович был обвинён в профнепригоднности и изгнан из Московской консерватории.

Главным обвинителем был секретарь ЦК КПСС и близкий соратник Сталина Андрей Жданов. Несмотря на скорую кончину Жданова, репрессии в стране продолжали разгораться, что сильно отражалось на творчестве Шостаковича. Снова "невовремя", в 1948 году, он создал вокальный цикл "Из еврейской народной поэзии", и во время организованной руководителем НКВД Абакумовым в январе 1949 года массированной антисемитской государственной компании, продолжавшейся вплоть до смерти Сталина в 1953 году, Шостакович вновь оказался под ударом, на этот раз как "потворник безродных космополитов и врагов народа". Написанный в 1948 году Первый скрипичный концерт в связи с этими событиями был скрыт композитором, и первое его исполнение состоялось лишь в 1955 году.

Мстислав Ростропович рассказывал: "В 1948 году, придя в Консерваторию, мы увидели на доске объявлений приказ: "Шостакович Д.Д. более не является профессором по классу композиции в связи с несоответствием профессорской квалификации..." Такого унижения я никогда не испытывал".

Произведения Шостаковича снимались с репертуара, от них отказывались театры. Он отвечал на эту вакханалию одному ему доступным способом - создал большое остросатирическое произведение на собственные слова и назвал его "Антиформалистический раек" – своеобразный привет его самому любимому композитору - Модесту Петровичу Мусоргскому, у которого тоже было сатирическое произведение под названием "Раек". Шостакович писал без малейшей надежды, что оно когда-нибудь будет исполняться. В Москве оно прозвучало впервые почти полвека спустя.

В марте 1949 года должен был состояться Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры. И однажды в квартире раздался потрясший всех звонок. Говорил Сталин. Шостаковичу было предложено отправляться в США на Уолдорфскую конференцию в составе советской делегации. На Уолдорфской конференции присутствовал от конкурирующей организации композитор Николай Набоков, и после выступления Шостаковича, который, робея и заикаясь, прочитал по бумажке какой-то казенный текст, Набоков задал ему всего один вопрос: как вы относитесь к тому, что советская пресса пишет о современных композиторах Стравинском, Шёнберге и Хиндемите? Согласны ли с этой критикой? Вконец смешавшийся Шостакович сказал, что он согласен с тем, что пишет советская пресса. Соломон Волков, рассказавший эту историю в своей книге "Шостакович и Сталин" (а подобных в этой книге много, что делает ее захватывающе интересной и легко читаемой), резюмировал этот эпизод так: "Атака Набокова и его друзей, можно сказать, торпедировала Уолдорфскую конференцию, но вместе с тем и подорвала репутацию Шостаковича в Америке. С этого момента, независимо от его настоящих эмоций и убеждений, он стал в возрастающей мере восприниматься на Западе как рупор коммунистической идеологии, а его музыка - как советская пропаганда. Такова была неизбежная логика "холодной войны". Враждебное отношение к музыке Шостаковича в США продолжалось, с небольшими вариациями, тридцать лет".

Поэтому в Америке стала настоящей бомбой изданная Соломоном Волковым книга воспоминаний Шостаковича "Свидетельство", в которой композитор предстал тем, кем он и был: если не антисоветским художником, то уж во всяком случае антисталинским. "Свидетельство" было наполнено клокочущей ненавистью Шостаковича к Сталину. Это был прежде всего документ, так сказать, грубый материал, - чем и впечатлял более всего. Эта книга настолько сильно поколебала сложившиеся стереотипы, что некоторые комментаторы и музыковеды в Соединенных Штатах сочли ее фальсификацией. Соломон Волков, можно сказать, разжег костер, но с течением времени у его концепции появляется все больше и больше сторонников.

Книга Волкова "Шостакович и Сталин" тем отличалась от мемуаров "Свидетельство", что изображала Шостаковича на максимально широком фоне советской культурной жизни на протяжении всех лет жизни композитора. Это книга не только о Шостаковиче, но и о Маяковском, Зощенко, Пастернаке, Булгакове, Михоэлсе, Мандельштаме, Ахматовой, Солженицыне, Бродском, Эйзенштейне, Мейерхольде и Бабеле. Для американцев многое в книге стало настоящим откровением.

Еще одна дата. В 1958-м году вышло партийное постановление об отмене того, прежнего постановления, принятого в 1948-м году. Ростропович и Вишневская рассказывали: "Нам было страшно, что мы случайно заглянули в клокочущий в его душе вулкан..." Только творчество было его спасением. В письмах, в высказываниях он был всегда предельно скуп: "...Через мою музыку люди поймут гораздо больше, что я думал и чувствовал...", - сказал он однажды в беседе Мстиславу Ростроповичу.

Пятидесятые годы начались для Шостаковича очень важным проектом. Участвуя в качестве члена жюри на конкурсе имени Баха в Лейпциге осенью 1950 года, композитор был настолько вдохновлён атмосферой, что после приезда в Москву приступил к сочинению 24 Прелюдий и Фуг для фортепиано, произведения, отдающего дань уважения великому немцу.

С недолгой оттепелью, как и многие его современники, композитор связывал надежды на свободу в обществе и независимость от власть имущих. Многие произведения второй половины десятилетия проникнуты оптимизмом и неприсущей Шостаковичу ранее радостью. Таковы 6-й Струнный квартет в 1956 году, Второй концерт для фортепиано с оркестром в 1957 году, оперетта "Москва-Черёмушки". Одновременно с этим композитор подверг серьёзному пересмотру ключевые моменты в истории страны, создал 11-ю симфонию в 1957 году, назвав её "1905 год", продолжил работу в жанре инструментального концерта: Первый концерт для виолончели с оркестром в 1959 году. В 1957 году Шостакович стал секретарем Союза композиторов СССР, в 1960-м году - Союза композиторов РСФСР (в 1960-1968 - первый секретарь). В 1958 году Анна Ахматова написала на титульном листе своей книги, подаренной композитору, посвящение: "Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу, в чью эпоху я живу на земле".

Шостакович, как избранный Первый секретарь Союза Композиторов РСФСР, был вынужден вступить в партию. В письмах к своему другу Исааку Гликману он жаловася на отвратительность этого компромисса и открывал подлинные причины, побудившие его к написанию ставшего впоследствии знаменитым Струнного квартета №8 в 1960 году. В 1961 году Шостакович осуществил вторую часть своей революционной дилогии: он написал Симфонию №12 "1917 год" - произведение, где композитор рисовал музыкальные картины Петрограда, Разлива и самих октябрьских событий.

Куйбышевскому оркестру принадлежит честь первого исполнения еще 12-ой симфонии. Директор и художественный руководитель филармонии Марк Викторович Блюмин рассказывал о том, как это произошло. Во время командировки в Москву он узнал, что композитор закончил работу над Двенадцатой симфонией. Позвонив Шостаковичу, он попросил его предоставить честь премьеры куйбышевскому оркестру под управлением дирижера Абрама Стасевича. Согласие было получено. Как потом оказалось, в тот же вечер Двенадцатая исполнялась в Ленинграде. Но - на час позже. Одиннадцатая и Двенадцатая связаны между собой темой. Одна называется "1905-й", другая - "1917-й". Если советская пресса была единодушна в горячем одобрении обеих, то за рубежом, наоборот, на них вылился холодный душ. Композитора обвиняли в лицемерии, двоедушии. Сегодня мы знаем, как долго и мучительно сопротивлялся композитор политическому давлению. Его имя было слишком известно во всем мире, к нему было приковано слишком большое внимание, чтобы ему дали возможность жить только в мире своих духовных потребностей. Однажды, попав в больницу из-за сломанной ноги, сказал другу: "Меня, наверное, Бог наказал за мои прегрешения, например, за вступление в партию".

Шостакович ставил перед собой новую задачу, когда обращался к поэзии Евгения Евтушенко, сначала написав симфоническую поэму "Бабий Яр", а затем дописав к ней ещё четыре части из жизни современной России и её недавней истории, создав тем самым очередную симфонию, Тринадцатую, которая после недовольства Хрущёва, всё-таки была исполнена в ноябре 1962 года. Власти СССР не хотели признать геноцида евреев, даже когда о нём было написано в таком завуалированном виде, как у Евтушенко

С отстранения от власти Хрущёва и началом новой эпохи политических репрессий в России тон произведений Шостаковича вновь приобрел сумрачный характер. Его квартеты № 11 в 1966 году и №12 в 1968 году, Вторые виолончельный в 1966 году и скрипичный в 1967 году концерты, Скрипичная соната в 1968 году, романсы на слова Александра Блока, проникнуты тревогой, болью и неизбывной тоской. В Четырнадцатой Симфонии в 1969 году Шостакович использовал стихи Аполлинера, Рильке, Кюхельбекера и Лорки. Все эти стихи связаны одной темой – смертью, в них повествовалось о несправедливой или ранней смерти. Симфония создавалась во время гонений КГБ на диссидентов.

В эти годы композитором созданы вокальные циклы на стихи Цветаевой и Микеланджело, 13-й в 1969-1970 годах, 14-й в 1973 году и 15-й в 1974 году, струнные квартеты и Симфония №15, сочинение, отличающееся настроением задумчивости и воспоминаний. Шостакович использовал в музыке симфонии цитаты из увертюры Россини "Вильгельм Телль" и тему судьбы из оперы Вагнера "Золото Рейна", а также музыкальные аллюзии на музыку Глинки, Малера и свою собственную. Симфония была создана летом 1971 года, премьера состоялась 8 января 1972 года. Последним сочинением Шостаковича стала Соната для альта и фортепиано.

Григорий Козинцев, работавший с композитором на протяжении сорока лет, писал: "Для Шостаковича никогда не бывает оскорбительным написать музыку именно на 1 минуту 13 секунд, и притом, чтобы на 24-й секунде оркестр играл тише, так как начинается диалог, на 52-й громче, так как стреляет пушка".

Удивительными чертами Шостаковича, по мнению многих, были его любопытство и интерес к "низким" и "легким" жанрам - от городских романсов до оперетты. Своим ученикам он внушал, что музыка может быть только хорошей или плохой. Может быть, именно поэтому ему так хорошо удавался его "фирменный" сарказм. Достаточно вспомнить самые простые и "низовые" примеры - мотив из "Цыпленка жареного" в "Москве-Черемушках" или балалаечную песенку в опере "Нос" на слова идиотической "любовной" песни Смердякова из "Братьев Карамазовых" с бесконечным припевом "Господи, помилуй ее и меня".

Свою работу в кино Шостакович считал важнейшим делом, как, впрочем, и всё, чем он занимался. Он всегда являлся в полной мере одним из авторов картины. Это хорошо понимали его друзья режиссёры Григорий Козинцев и Леонид Трауберг, Фридрих Эрмлер, Лео Арнштам, Сергей Юткевич, Михаил Шапиро, выросшие на "Ленфильме" и работавшие с ним уже в Москве Сергей Герасимов, Михаил Калатозов. Больше всего это понимал Козинцев, сделавший с Шостаковичем 10 фильмов. В одном из своих последних выступлений Козинцев сказал: "Говоря о музыке Шостаковича, я хотел сказать, что её никак нельзя назвать музыкой для кино. Вообще мне кажется, что музыка Шостаковича не может быть для чего-то. Она существует сама по себе. Она может быть связана с чем-то. Это может быть внутренний мир автора, который говорит о чём-то, что навеяно на него какими-то явлениями жизни или искусства".

В последние несколько лет композитор сильно болел, страдая от рака лёгких. Дмитрий Шостакович умер в Москве 9 августа 1975 года и был похоронен на Новодевичьем кладбище.

В 2011 году о Дмитрии Шостаковиче была подготовлена авторская программа "Вокзал мечты. В честь Дмитрия Шостаковича", в создании которой приняли лауреаты премии Шостаковича разных лет Валерий Гергиев, Гидон Кремер, Виктор Третьяков, Анна-Софи Муттер, Ольга Бородина, Наталья Гутман, Евгений Кисин, Максим Венгеров, Ефим Бронфман, Денис Мацуев, а также Ирина Антонова и Алексей Ратманский.

О Дмитрии Шостаковиче была подготовлена телевизионная передача из цикла "Как уходили кумиры".

Your browser does not support the video/audio tag.

Текст подготовил Андрей Гончаров

ИНТЕРВЬЮ С ИРИНОЙ ШОСТАКОВИЧ.

При первом знакомстве я сказала, что вы симпатичная, и вдруг встречаю то же слово в описании Дмитрия Дмитриевича: «Мою жену зовут Ирина Антоновна... она очень хорошая, умная, веселая, простая, симпатичная. Носит очки, буквы «л» и «р» не выговаривает...» Еще: «У нее имеется лишь один большой недостаток: ей двадцать семь лет». Недостаток прошел. А какое чувство, что мужу - сто лет?

Никакого особенного. Только то, что его нет. А мог бы быть.

- Живя рядом с ним, вы сознавали, что он трагическая фигура?

Я сознавала, но кто у нас не трагическая фигура, кого ни возьми, каждый - герой нашего времени.

- Есть масштаб личности. Он с вами говорил о том, что переживал?

Иногда что-то, по ходу жизни, а так, чтобы исповедоваться - нет. Он был достаточно замкнутый человек. О себе рассказывать не любил.

- А вы не спрашивали...

Я, наверное, не спрашивала. Один раз спросила, довольно неудачно, насчет вступления в партию. Потому что я была на том собрании в Доме композиторов, где это происходило. Он сказал: если ты меня любишь, никогда об этом не спрашивай, это был шантаж. Мы достаточно тесно жили друг с другом. Он был болен, и его жизнь проходила через меня, я нужна была все время. Собственно, между мужем и женой какие разговоры? Посмотришь - и уже все ясно. По спине даже. По выражению спины.

- Вы плакали когда-нибудь в замужестве с ним?

Нет, я не плакала.

- Вы вообще не плачете?

Нет, думаю, что плачу когда-нибудь. Немцы вот фильм снимали о нем, я стала им рассказывать про «эзопов язык», они не понимают, я стала объяснять, стала вспоминать и поняла, что просто плачу.

- Он плакал...

Один раз, меня потрясло, когда его с репетиции Тринадцатой симфонии вызвали в ЦК, мы приехали домой, и он бросился в постель и заплакал. Сказал, что его будут заставлять снять премьеру. Это было на следующий день после известной встречи Хрущева с интеллигенцией, Дмитрий Дмитриевич - знаменитый композитор, а в ЦК все взвешивали, запретить премьеру или разрешить. К моменту, когда он приехал в ЦК, решили, что лучше разрешить. А потом уже запретить.

Он плакал, когда его заставляли вступить в партию. Друг писал, как, придя к нему ранним утром, стал свидетелем тяжелой истерики. Шостакович плакал громко, в голос, повторяя: «Они давно преследуют меня, гоняются за мной...» Друг напомнил, как часто Шостакович говорил, что никогда не вступит в партию, которая творит насилие. В ответ Шостакович заявил о твердом решении не являться на собрание. «Мне все кажется, что они одумаются, пожалеют меня и оставят в покое». Он, правда, не явился - в назначенный день. Явился в другой. Читая по бумажке: «Всем, что есть во мне хорошего, я обязан...» - вместо «партии и правительству» драматически выкрикнул: «...моим родителям!»

- Это была ваша первая любовь?

Настоящая - первая.

- Сначала он вас полюбил?

Думаю, взаимно. Мы лет пять-шесть были знакомы. Было какое-то влечение.

- А как вы познакомились?

Я работала литературным редактором в издательстве «Советский композитор», когда там печаталась его оперетта «Москва, Черемушки». Один из авторов либретто сделал по моей просьбе поправки, я пришла согласовать их и передать еще один текст с предложением автора - написать дополнительный номер. Дмитрий Дмитриевич сказал: я больше ничего писать не буду. Прошло много времени. Был пленум композиторов, там играли симфонические миниатюры Кара-Караева, я хотела послушать и просила сослуживца, члена Союза композиторов, провести меня. Он обещал, а потом звонит: идти не могу, попрошу Дмитрия Дмитриевича провести. Он провел. Я думала, он пойдет по своим делам, но он прошел со мной в зал, мы сели, и в этот ряд никто больше не сел, что меня поразило, все шли по проходу и смотрели на нас.

- Однажды был пустой ряд, когда он подвергся сокрушительному разносу, и никто не захотел сесть рядом.

Это была другая история. А потом он позвал меня прийти к нему на Кутузовский. Я пришла. И он объяснился. И довольно быстро сделал мне предложение, а я так же быстро сказала, что это невозможно.

- Почему?

Потому что его дети - почти мои ровесники. Потому что знаменитость, будут говорить: поймала... Прошел еще год, когда мы не виделись. А потом встретились, и сразу оба пошли навстречу друг другу.

- А как дети вас приняли?

Он, не знаю, каким образом, дал понять, что, если обидят меня, обидят его.

- И вас не смущало, что он вдвое старше?

Знаете, он был очень очарователен. Ясно, что такие люди не вдруг встречаются на свете.

Первый раз он собрался жениться совсем юным. На Тане Гливенко, дочери известного филолога, познакомились в Крыму. Мама, с которой Митя был крайне близок, не допустила брака. Не жаловала она и вторую любовь Мити Нину Варзар, дочь известного юриста. Колебания Мити были так сильны, что он не пришел на собственную свадьбу. Через полгода помирились и поженились, родились Галя и Максим. Нине он посвятил чувственную музыку «Леди Макбет» («Шостакович, несомненно, главный создатель порнографической музыки в истории оперы», - писала не советская, а американская пресса).

Через три года после смерти Нины Васильевны на каком-то мероприятии он подошел к работнице ЦК комсомола Маргарите Андреевне Кайновой и спросил, не хочет ли она стать его женой. Через пару лет он сбежит от нее. Когда ее укоряли, что у нее всегда гости, а муж музыкант, он должен работать, она отвечала: ну и что, что музыкант, у меня первый муж тоже был музыкант - на баяне играл.

- И при том азартный карточный игрок!

А почему нет? Он мне даже говорил, что в молодости выиграл в преферанс существенную сумму для покупки кооперативной квартиры.

- У вас был открытый дом?

Да, бывало много людей. У нас была очень хорошая домработница Марья Дмитриевна Кожунова. До войны была ее крестная Федосья Федоровна, потом она, и уже до конца. Она готовила. Когда в 48-м музыку Дмитрия Дмитриевича перестали играть, в семье совершенно не стало денег, Федосья Федоровна и Марья Дмитриевна собрали все, что заработали в этой жизни, и пришли к Дмитрию Дмитриевичу: возьми, будут деньги - отдашь.

- А потом Сталин подарил ему сто тысяч...

Но Дмитрий Дмитриевич смешно рассказывал, как он ехал в трамвае, вошел потомок Римского-Корсакова и на весь трамвай закричал: а правда, что Сталин подарил вам сто тысяч, чтобы вы не огорчались? Дмитрий Дмитриевич повернулся и выскочил из трамвая на ближайшей остановке.

Когда был объявлен конкурс на гимн, в котором приняли участие 40 поэтов и 165 композиторов, Сталин решил, что в финал выйдут пять гимнов: генерала Александрова, руководителя Краснознаменного хора Красной Армии, грузинского композитора Ионы Туския, отдельно Шостаковича и отдельно Хачатуряна и их же - вместе. Это было специальное поручение Сталина, и, судя по всему, шансы имел именно последний гимн. Сталин предложил мелкие поправки, спросив, хватит ли авторам трех месяцев. Шостакович быстро ответил, что и пяти дней довольно. Ответ не понравился Сталину. Он, видимо, считал, что нужен долгий, кропотливый труд. И гимн выбрал генеральский.

Сталин играл с Шостаковичем в кошки-мышки, так же, как с Булгаковым и Пастернаком. В 49-м вождю понадобилось, чтобы композитор выехал в США в составе группы деятелей культуры. Композитор наотрез отказался. Вождь сам позвонил ему: почему отказываетесь? Услышав ссылку на здоровье, пообещал прислать врача. Тогда Шостакович сказал: что же я поеду, когда моя музыка запрещена? Буквально на следующий день появилось Постановление с выговором Главреперткому и отменой запрета. По указанию Сталина Шостаковичу предоставлялись новая большая квартира, зимняя дача, автомобиль и деньги в размере 100 000 рублей.

Когда, уже после смерти Сталина, Постановление 48-го года было вовсе отменено, Шостакович со свойственным ему нервным юмором позвонил Ростроповичу и Вишневской, чтобы шли к нему скорее пить водку за «великое историческое постановление» об отмене «великого исторического постановления».

Зощенко говорил о нем как о человеке глубокого внутреннего конфликта: да, он искренний, открытый, но в то же время жесткий, едкий, умный, сильный, деспотичный, очень противоречивый, но только противоречия и рождают великого художника. Он был сложен в общежитии?

Для меня нет. С разными людьми он был разный. Что касается внутреннего конфликта - ко мне приходил режиссер: какой, мол, образ Ленинграда избрать, чтобы передать характер Дмитрия Дмитриевича. Я бы сказала, что не только Дмитрий Дмитриевич, но все мы жили на ветру, в Ленинграде бывают такие пронизывающие ветры, вроде и не сильные, но очень холодные. Жизнь на ветру и соответственно этому напряжение. Ленинград вообще формирует личность, ленинградцы - это определенный тип. Даже Путин - типично ленинградский человек в смысле проявления эмоций. А Дмитрий Дмитриевич был еще петербургского воспитания, это предполагает вежливость, сдержанность, точность в поведении.

- Дмитрий Дмитриевич расспрашивал про вашу жизнь?

Он знал. В общих чертах. Вокруг самого Шостаковича сжималось кольцо. Когда после изъятия из репертуара оперы «Леди Макбет», балетов «Золотой век», «Болт» и «Светлый ручей» на него наклеили ярлык «врага народа», до физической расправы оставался один шаг. Тесть был отправлен в лагерь под Караганду. Арестован муж старшей сестры Марии барон Всеволод Фредерикс. Мария выслана в Среднюю Азию.

Адриан Пиотровский, возглавлявший «Ленфильм», вызвал Шостаковича к себе и предложил написать о взаимоотношениях с арестованным маршалом Тухачевским. Дело было в субботу. «Самым страшным было то, - признавался Шостакович, - что надо еще было прожить воскресенье». Явившись в понедельник, он увидел заплаканную секретаршу: Пиотровского взяли.

А 13 июня 1937 года в прессе появилось сообщение о расстреле Тухачевского, с которым Шостакович дружил.

- Вы себя считаете счастливой женщиной?

Пока он был жив - да, конечно. Очень. Он все брал на себя.

- Есть другая версия: что он был как ребенок.

Нет. Он определял нашу жизнь - куда пойдем, куда поедем, что будем делать.

- Как он к вам относился? Как к другу, как к младшей?

Как к части самого себя.

- То есть был очень близкий союз?

Я думаю, что да. Была такая твердая основа. Фундамент крепкий. Что бы ни случалось, мы знали, что стоим твердо. Надежность во взаимоотношениях. И радостей было много.

Закончив потрясающий Восьмой квартет, он в своей характерной мрачно-иронической манере сообщил другу: «...написал никому не нужный и идейно порочный квартет. Я размышлял о том, что если я когда-нибудь помру, то вряд ли кто напишет произведение, посвященное моей памяти. Поэтому я сам решил написать таковое. Можно было бы на обложке так и написать: «Посвящается памяти автора этого квартета»...

На самом деле это ужасно, когда в последней части - две эпитафии, и одна из них - мне. Вот он сидит, живой, теплый человек - и такое пишет.

- Он назвал темы сюиты: Мудрость, Любовь, Творчество, Смерть, Бессмертие. Он вам это сыграл?

Сыграл. И посвящение показал.

- Как вы прореагировали?

Я поблагодарила.

- Я понимаю, а внутри?

Я испугалась.

- Я думала об одном, редко встречающемся качестве - сарказме в музыке. Откуда это у Шостаковича?

Митя с молодости любил Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Зощенко, это первое. А второе... Я была однажды в квартире Ладо Гудиашвили, его вдова показывала рисунки, закрытые тканью, сказав, что никому их не показывает. Тогда, когда были «исторические постановления», Гудиашвили тоже ходил на эти собрания-заседания. А вернувшись домой, давал себе волю в сатирических рисунках. Например, лежит прекрасная женщина, и по ней ползают человечки с ножами: уничтожают красоту. От жуткого раздражения все. И Дмитрий Дмитриевич сочинял «Антиформалистический раек» в стол, душу отвести, он же не думал, что это когда-нибудь исполнят.

Во введении к партитуре упомянут Опостылов, под которым выведен один из бессовестных гонителей Шостаковича, музыковед-аппаратчик (сегодня сказали бы: политтехнолог) Павел Апостолов. Музыка и жизнь сходятся - как фарс и как драма. 21 июня 1969 года в Малом зале Консерватории - общественное прослушивание необыкновенной Четырнадцатой симфонии. Шостакович, уже очень нездоровый, неожиданно выходит на сцену, чтобы предварить исполнение несколькими словами. В том числе цитатой из Островского, прозвучавшей так: «Жизнь дается нам только один раз, а значит, прожить ее нужно честно и достойно во всех отношениях и никогда не делать того, чего пришлось бы стыдиться». Биограф Шостаковича описывает дальнейшее: «Во время этого выступления в зрительном зале неожиданно возник шум: бледный как мел человек покинул зал... И когда в последней части прозвучали слова «Всевластна смерть. Она на страже...», в коридоре Консерватории лежали уже лишь останки человека, который за полчаса до того, собрав последние силы, сумел выйти из зала. Это был Павел Апостолов».

- Как уходил Дмитрий Дмитриевич?

Он болел много лет, не могли найти источник болезни. Говорили, что-то вроде хронического полиомиелита. Клали в больницу. Пичкали витаминами, заставляли заниматься физкультурой. Полгода пройдет - опять. Слабели правая рука, правая нога. Дмитрий Дмитриевич очень страдал, что не может играть на рояле. Когда на него смотрели, нервничал, двигался хуже. Два инфаркта. Потом рак. Опухоль была в средостении, ее не смогли увидеть. Какое-то время я давала ему лекарство на корнях аконита, посоветовал Солженицын, в Киргизии делали настойку, и я попросила Айтматова привезти. Это не вылечивает, видимо, но останавливает развитие опухоли. Известный рентгенолог Тагер посмотрел томограммы и сказал, что все хорошо, ничего нет, я перестала давать лекарство, а очень скоро врачи собрались и сказали: ах, уже ничего нельзя сделать. Он был дома, потом в больнице. Когда сказали, что все плохо, я попросила выписать нас. Потом ему стало плохо, его опять увезли.

- И как вы?

Что я? Я осталась. Когда его не стало, я решила, что я, пожалуй, буду жить так, как будто он есть, как будто нас двое, и я должна максимально разбираться, как для него лучше. Лучше в музыке, поскольку это главное для него.

- А вы не хотите написать воспоминания?

Не хочу.

- Почему?

Он сказал однажды: если будешь писать обо мне воспоминания, с того света буду являться. Кому какое дело, как мы жили. Как сумели, так прожили.

- Он вам снится?

Нет. Он говорил, что покойники снятся к перемене погоды. Мне дважды снился один сон, будто я в ленинградской квартире моего детства, за окнами темно, во всех комнатах горит свет, ветер поднимает занавески, и никого нет.

Текст подготовила Ольга Кучкина

Детство и семья Дмитрия Шостаковича

Родился Дмитрий Шостакович в Санкт-Петербурге в 1906 году. Родители его были родом из Сибири, куда сослали деда (по отцовской линии) будущего композитора за участие в народовольческом движении.

Отец мальчика - Дмитрий Болеславович был инженером-химиком и страстным любителем музыки. Мать – Софья Васильевна, училась в свое время в консерватории, была хорошей пианисткой и педагогом фортепианной игры для начинающих.

В семье, кроме Дмитрия росли еще две девочки. Старшая сестра Мити - Мария впоследствии стала пианисткой, а младшая Зоя – ветеринаром. Когда Мите исполнилось 8 лет началась Первая мировая война. Слушая постоянные разговоры взрослых о войне, мальчуган написал свое первое музыкальное произведение «Солдат».

В 1915 году Митю отдают на учебу в гимназию. В этот же период мальчик серьёзно увлекся музыкой. Мать стала его первой учительницей, а через несколько месяцев маленький Шостакович начал обучение в музыкальной школе известного педагога И. А. Гляссера.

В 1919 Шостакович поступает в Петроградскую консерваторию. Его педагогами по классу фортепиано были А. Розанова и Л.Николаев. Дмитрий окончил консерваторию сразу по двум классам: в 1923 году по фортепиано, а через два года и по композиции.

Творческая деятельность композитора Дмитрия Шостаковича

Первым значительным произведением Шостаковича стала симфония №1 - дипломная работа выпускника консерватории. В 1926 году состоялась премьера симфонии в Ленинграде. Музыкальные критики заговорили о Шостаковиче как о композиторе, способном восполнить утрату Советским Союзом эмигрировавших из страны Сергея Рахманинова, Игоря Стравинского и Сергея Прокофьева.

Знаменитый дирижёр Бруно Вальтер, пришел в восторг от симфонии и попросил Шостаковича прислать ему партитуру произведения в Берлин.

22 ноября 1927 года состоялась премьера симфонии в Берлине, а через год и в Филадельфии. Зарубежные премьеры симфонии №1 сделали русского композитора всемирно знаменитым.

Воодушевленный успехом, Шостакович пишет Вторую и Третью симфонии, оперы «Нос» и «Леди Макбет Мценского уезда» (по произведениям Н.В.Гоголя и Н.Лескова).

Шостакович. Вальс

Критики восприняли оперу Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» чуть ли не с восторгом, но «вождю народов» она не понравилась. Естественно, тут же выходит резко отрицательная статья - «Сумбур вместо музыки». Через несколько дней появляется еще одна публикация - «Балетная фальшь», в которой разгромной критике подвергается балет Шостаковича «Светлый ручей».

От дальнейших неприятностей Шостаковича спасло появление Пятой симфонии, которую прокомментировал сам Сталин: «Ответ советского художника на справедливую критику».

Ленинградская симфония Дмитрия Шостаковича

Война 1941 года застала Шостаковича в Ленинграде. Композитор начал работу над Седьмой симфонией. Произведение, получившее название «Ленинградская симфония», впервые было исполнено 5 марта 1942 года в Куйбышеве, куда эвакуировали композитора. Через четыре дня симфония прозвучала в Колонном зале московского Дома Союзов.

Ленинградская симфония Дмитрия Шостаковича

9 августа симфонию исполнили в блокадном Ленинграде. Это произведение композитора стало символом борьбы с фашизмом и стойкости ленинградцев.

Тучи сгущаются вновь

До 1948 года у композитора не было никаких неприятностей с властью. Более того, он получил несколько Сталинских премий и почетных званий.

Но в 1948 году в Постановлении ЦК ВКП(б), в котором говорилось об опере композитора Вано Мурадели «Великая дружба», музыка Прокофьева, Шостаковича, Хачатуряна признавалась «чуждой советскому народу».

Подчиняясь партийному диктату Шостакович «осознает свои ошибки». В его творчестве появляются произведения военно-патриотического характера и «трения» с властью прекращаются.

Личная жизнь Дмитрия Шостаковича

По воспоминаниям близких к композитору людей, Шостакович был робок и неуверен в общении с женщинами. Первой его любовью была 10-летняя девочка Наташа Кубе, которой тринадцатилетний Митя посвятил небольшую музыкальную прелюдию.

В 1923 году начинающий композитор познакомился со своей ровесницей Таней Гливенко. Семнадцатилетний юноша без памяти влюбился в красивую, хорошо образованную девушку. У молодых людей завязались романтические отношения. Несмотря на пылкую любовь, Дмитрий не думал делать Татьяне предложения. В конце концов Гливенко вышла замуж за другого своего поклонника. Только через три года после этого Шостакович предложил Тане бросить мужа и выйти за него замуж. Татьяна отказалась – она ждала ребенка и попросила Дмитрия навсегда забыть о ней.

Поняв, что любимую ему не вернуть, Шостакович женится на Нине Варзар - молодой студентке. Нина подарила супругу дочку и сына. В браке они прожили более 20 лет, до смерти Нины.

После кончины супруги Шостакович женился еще два раза. Брак с Маргаритой Кайоновой был непродолжительным, а третья жена - Ирина Супинская заботилась о великом композиторе до конца его жизненного пути.

Музой композитора все-таки стала Татьяна Гливенко, которой он посвятил свою Первую симфонию и Трио для фортепиано, скрипки и виолончели.

Последние годы жизни Шостаковича

В 70-ые годы XX века композитор написал вокальные циклы на стихотворения Марины Цветаевой и Микеланджело, 13, 14 и 15 струнные квартеты и Симфонию № 15.

Последним сочинением композитора стала Соната для альта и фортепиано.

В конце жизни Шостакович болел раком легких. В 1975 году болезнь свела композитора в могилу.

Похоронен Шостакович на Новодевичьем кладбище в Москве.

Награды Дмитрия Шостаковича

Шостаковича не только ругали. Время от времени он получал правительственные награды. К концу жизни у композитора скопилось значительное число орденов, медалей и почетных званий. Он был героем Соцтруда, имел три ордена Ленина, а также ордена Дружбы народов, Октябрьской революции и Трудового Красного Знамени, серебряный Крест Австрийской Республики и французский орден Искусств и литературы.

Композитору были присвоены звания Заслуженного деятеля искусств РСФСР и СССР, Народного артиста СССР. Шостакович получил Ленинскую и пять Сталинских премий, Государственные премии УССР, РСФСР и СССР. Был лауреатом Международной премии Мира и премии им. Я.Сибелиуса.

Шостакович являлся почетным доктором музыки Оксфордского и Эванстонского Северо-Западного университетов. Был членом Французской и Баварской академий изящных наук, Английской и Шведской Королевских музыкальных академий, академии искусств «Санта-Чечилия» в Италии и т.д. Все эти международные награды и звания говорят об одном – всемирной славе великого композитора XX века.

Две мировые премьеры на музыку Дмитрия Шостаковича - опера-балет «Оранго» и балет «Условно убитый» - состоялись в Перми на открытии Дягилевского фестиваля-2015.

Ирина Шостакович, родилась в 1934 г. в Ленинграде. Окончила МГПИ им. Ленина. Работала литературным редактором в издательстве «Советский композитор». С 2000 г. - генеральный директор издательства DSCH.

Долгие годы неоконченная опера «Оранго» считалась утерянной, но в 2004 г. её партитуру обнаружили в архивах Музея им. Глинки. Раритетом является и «Условно убитый»: фантасмагоричная история об учениях Осоавиахима была показана в полном объёме лишь однажды - в 1931 г. в виде эстрадно-циркового ревю, в котором блистали Клавдия Шульженко и Леонид Утёсов.

В Перми эти спектакли (постановщиком и хореографом обоих выступил Алексей Мирошниченко, главный балетмейстер Пермского оперного) вошли в единый «Шостакович проект», подаривший зрителям сразу два неизвестных сочинения выдающегося композитора. После премьеры его вдова, почётный гость фестиваля, дала эксклюзивное интервью «АиФ-Прикамье».

Чем взяла Пермь?

Вера Шуваева, «АиФ-Прикамье»: - Ирина Антоновна, почему с предложением поставить спектакли по вновь обретённым партитурам Шостаковича вы обратились именно к нашему театру?

Ирина Шостакович : - Перми очень повезло с Теодором Курентзисом. Слышала его не раз, в том числе в Цюрихе, где он дирижировал оперой «Леди Макбет Мценского уезда». Постановка слабая, но дирижировал он замечательно. И вообще проявил огромную волю. Ведь до этого туда приезжал приглашённый дирижёр из Москвы, но увидел, какое безобразие творит постановщик, развернулся и уехал. А Курентзис провёл в Цюрихе два месяца, работал с оркестром - в итоге тот звучал просто ослепительно! Поэтому я и решила рассказать ему об архивных находках и желании воплотить их на сцене.

Думаю, да. Мне тоже постановка понравилась. Свежая, яркая. И в качестве хореографа постановщик оказался очень талантлив. Рада за него.

Возросший в последние годы интерес к музыке Шостаковича - с чем он связан, по-вашему?

Возможно, с самим временем. Знаете, с каким интересом публика восприняла включение его Одиннадцатой симфонии, посвящённой революции 1905 г., в симфонический абонемент в Большом театре?! Многие, послушав её, сошлись во мнении: перекличка той и сегодняшней ситуации очевидна. Слава богу, в народ у нас пока не стреляют…

После смерти Дмитрия Шостаковича прошло уже четыре десятилетия. Очень разных, противоречивых для нашей страны. Какое из них он мог бы назвать «своим»?

Тут отвечать за него не берусь. Мой взгляд на эти годы? (Пауза.) Когда началась перестройка, все так надеялись, что время вернётся в «оттепель» (до того момента, пока Хрущёв не стал устраивать гонения на интеллигенцию), что всё изменится к лучшему, но… Словом, ждём перемен, как пел Цой.

Какие-то достойные вещи, безусловно, появляются и в культуре, и в промышленности. Но не благодаря властям - ход жизни этого требует. То есть какое-то поступательное движение, думаю, существует, если не считать событий на Украине. Киев - замечательный город. Да и вообще украинский народ нам очень близок. И разом превратить его в нашего врага - совершенно напрасные старания. Это невозможно, такие связи не обрываются.

Как эпоху назовёте…

Известны слова Ахматовой «Шостакович - гений. И наша эпоха, конечно, будет называться эпохой Шостаковича». Интересно, сам он сознавал степень своей гениальности?

Дмитрий Дмитриевич не любил разговоров на эту тему. Но всегда хотел быть лучшим в профессии. И Борису Тищенко, который учился у него в аспирантуре, написал как-то: «Пусть вашими соперниками будут не ваши современники-коллеги, а Бетховен, Малер и т.д.» Насчёт Ахматовой: да, она сделала такое посвящение Шостаковичу на одной из своих книг. Хотя Анна Андреевна и сама была человеком-эпохой.

Фото: Пермский театр оперы и балета / Марина Дмитриева

А чьим именем вы назвали бы нынешнюю эпоху?

- (Задумывается.) Александра Солженицына.

Мировая премьера оперы «Один день Ивана Денисовича» по его повести тоже состоялась в Перми, на Дягилевском фестивале-2009. Приезжала его вдова, работающая сейчас над изданием 30-томного собрания сочинений Солженицына… А как продвигаются дела в вашем издательстве DSCH ?

Я начала заниматься изданием произведений Шостаковича и оркестровых материалов, когда после его смерти ко мне стали обращаться и просить ноты. В финансовом плане DSCH опирается на 1/3 авторского права, которое у меня есть. Хотела, чтобы это было семейное издательство, но дети Дмитрия Дмитриевича, Максим и Галина, поняв, что это требует вложения денег, отказались. На сегодняшний день мы выпустили свой каталог, включающий 15 жанровых серий; издали 70 томов - половину того, что необходимо. Хрустальная мечта - выпускать в год по 10 названий.

К сожалению, в России издательство не имеет ни заказов, ни доходов. Здесь музыканты пользуются нотами более чем 40-летней давности, потрёпанными, рваными, с ошибками и пометками (тогда ведь не было компьютерного набора), но обновлять их не торопятся, поскольку надо платить, пусть и немного. Буду в этом направлении работать - чтобы старые ноты списывали и брали наши.

Слышала, что вами создан и музей Шостаковича.

Скорее это центр, объединяющий квартиру, в которой мы жили, и его огромный архив, который я разместила на том же этаже. В архив приходит работать достаточно много людей, и все почему-то просят показать квартиру. Казалось бы, ну что в ней особенного? Но народ так почтительно к этому месту относится… Хочу предложить государству приобрести всё это, но вот захочет ли государство - большой вопрос.

А желания написать мемуары о своём великом муже у вас нет?

По-моему, в мемуарах пишут в основном о себе: я один был близок с этим человеком, один знал о нём всё и т.д. Не вижу в этом никакого проку! Есть переписка Дмитрия Дмитриевича с его близким другом Гликманом. Вышла книжка «Письма к Соллертинскому». Тоже его друг, ленинградский музыковед. Уезжая в эвакуацию в Новосибирск, он не взял с собой ничего, даже свои труды, а письма Шостаковича - взял. Это переписка двух ещё молодых людей, довоенная. Сегодня такое может показаться странным: жить в одном городе - и переписываться. Но для них это было в порядке вещей. Как и то, чтобы по дороге на юг, допустим, написать письмо и на остановке бросить его в почтовый ящик… Такого не будет уже никогда. К сожалению.

Девушка с биографией

Ирина Антоновна, Шостакович посвятил вам сюиту на стихи Микеланджело. Наверняка этот подарок самый дорогой для вас?

Конечно. Помню, он работал, как обычно, и вдруг попросил меня подойти. Говорю: «Я же не знаю нот». В ответ: «Но ты же грамотная!» Подошла и вижу: пишет мне посвящение. (Улыбается.) О том, что готовится такая сюита, я знала: он просил меня напечатать стихи Микеланджело на карточках, которые потом как-то раскладывал, выстраивая концепцию.

Правда, должна сказать, что тот подарок наложил на меня и огромную ответственность. Всё заканчивается там двумя эпитафиями. А когда живой человек пишет себе эпитафию, это страшно.

Фото: Пермский театр оперы и балета / Марина Дмитриева

На его долю выпало столько ударов, запретов, преследований…

Когда мы встретились, я не знала ни его музыку, ни его судьбу. Но сразу почувствовала, что он не такой, как другие. Мы прожили вместе 13 лет, и всегда были очень близко друг от друга. Хотя ещё в 1942 г., как выяснилось позже, мы с Дмитрием Дмитриевичем жили на одной улице. Да, в Куйбышеве! Туда был эвакуирован Большой театр, там впервые исполнялась его знаменитая Седьмая симфония. А я, вывезенная из блокадного Ленинграда, пошла там в первый класс.

Не иначе, как знак судьбы!

- Наверное. Моё детство и юность, кстати, были совсем непростыми. Отца - этнографа, работавшего в Русском музее, репрессировали в 1937 г. Мама после его ареста умерла от рака. В 1942-м нас с бабушкой и дедушкой вывези по Ладоге, но дед умер ещё в дороге, а вскоре от дистрофии скончалась и бабушка. Только благодаря тому, что моё письмо (написанное печатными буквами, буквально «на деревню тёте»!) чудом дошло до маминой сестры, я не попала в детдом.

Отец через 10 лет освободился из лагеря, но с поражением в правах, без работы - как он мог забрать меня к себе? А я так ждала этого… Вообще в детстве я совершенно не умела ни бегать, ни играть, ни кричать. Не могла ничего. Потом училась, работала в издательстве, была литературным редактором первого издания двух опер Прокофьева и некоторых романсов, заслуживающих внимания. Так что к 26 годам, моменту выхода замуж за Шостаковича, я была девушкой с биографией.

И всё же: вам трудно было соответствовать уровню такого человека?

Трудно. Но я старалась. И сейчас стараюсь делать всё, чтобы помочь. Уже не ему, а его музыке. Для композитора ведь самое главное - чтобы звучала его музыка.